ЖИЗНЬ ВЗАЙМЫ
Проснулся он как всегда в предрассветный сумеречный час.
Привык рано просыпаться, что поделаешь, возраст. Мысли лениво
ворочались в голове, перебирая прошедшую жизнь, останавливаясь на ярких
ее эпизодах. Их в его жизни было, увы, немного.
Многие уверяют, что если бы они получили возможность прожить свою жизнь сначала еще раз, повторили бы, ничего не меняя.
А ведь лукавят. Вот если бы ему такая возможность
представилась, он прожил бы жизнь совсем иначе, поскольку та, что он
прожил, – сплошь ошибки, включая собственное рождение.
Иначе говоря, прожил он не свою жизнь – взял взаймы. Не ясно только, у кого, и кому досталась его собственная.
Всегда тянулся к живописи, литературе, музыке, а пошел в
инженеры. Учась в школе, окончил студию живописи, пел в хоре, играл на
ритм гитаре в школьном вокально-инструментальном ансамбле. Сочинения его
неоднократно перечитывались перед всем классом, демонстрируя
способность к сочинительству. И где это все?..
Да бог с ней, с профессией.
Во всем остальном он вел себя таким же образом.
Всю жизнь любил одних, а жил с другими, с теми, кто брал ответственность за его жизнь, направляя ее в "нужное" русло.
Женился рано на нелюбимой девушке, ведь он лишил ее невинности,
которую невзирая на его отчаянное сопротивление, та преподнесла ему в
качестве подарка на день рождения. Она его тоже не любила, но
“вычислила”, и, следуя своим расчетам, решительно повела под венец,
сказавшись беременной.
После выяснилось, что рожать она в принципе была не в состоянии
вследствие женских болезней, полученных ею еще в юности, когда
простуживала все, что могла, расхаживая по городу в зимнее время в
легкой курточке, чулочках и коротенькой юбчонке.
Сразу же взяла в свои руки бразды правления, выбивая через ссоры и скандалы все, что хотела заполучить.
Всякий раз, когда он намеревался развестись, она “впадала в
беременность”, для чего специально полнела, переедая, демонстрируя
торчащий живот, и что потом “срывалось”, конечно же, из-за него.
И когда, однажды проснувшись, он увидел подле себя не просто
непривлекательного человека, а заурядное, расчетливое, непереносимое до
колик уродство, собрал свои вещи и тихо ушел к матери, оставив
благоверной квартиру и все нажитое, чего, собственно, она и добивалась…
Пройденная школа семейной жизни выработала в нем стойкий
иммунитет к браку, теперь он сопротивлялся любым посягательствам на его
свободу.
Не стала исключением и любимая женщина. Мягкая, добрая,
ласковая, она и не претендовала ни на что. Жила вдвоем с дочкой,
смышленой малышкой, с которой он легко нашел общий язык.
Ко всем прочим ее достоинствам она оказалась замечательной
любовницей и сумела зажатого, пугливого, преисполненного комплексами
неврастеника превратить в полноценного, знающего себе цену мужчину.
Когда же его любимая сообщила о своей беременности, вместо
того, чтобы обрадоваться, он, памятуя ложные беременности своей
“бывшей”, стал сомневаться.
Будь она понастойчивей, жизнь их обрела бы счастливую завершенность.
А тут еще серьезно заболела его мать, став “лежачей” больной.
Переселившись к матери, он не потрудился даже объясниться с любимой, что
она восприняла, как отказ от нее, и прекратила с ним всякие отношения.
Он был очень обижен на нее, не пришедшую на похороны матери, о смерти которой та и знать не могла.
Потом спохватился, да она вышла замуж, у нее родился сын. Подозревал, что это его ребенок.
Так он лишился двух единственно любящих его женщин…
Свято место пусто не бывает. Этим воспользовалась очередная
претендентка на его свободу – девушка, с которой он случайно
познакомился в кафе, изрядно набравшись, и, провожая домой, почему-то
оказался с ней в собственной постели.
Нет, она не объявила, что беременна, ничего не придумывала,
просто явилась под двери его квартиры с чемоданами. Он, разумеется,
возражал, и настолько “решительно”, что через год в его квартире
проживали уже две дамы – добавилась мать его сожительницы.
Мамочка недвусмысленно стала намекать ему на свою одинокость. В
силу своей безотказности он, пожалуй, не устоял бы, и со временем
обихаживал бы уже двух страждущих женщин, да вмешалось одно
обстоятельство.
На их фирму пришла молоденькая девушка, в которую он
скоропостижно влюбился. Та ответила ему взаимностью. Их роман
стремительно развивался – дело дошло до помолвки. И ему ничего не
осталось, как потребовать у своих сожительниц освободить место
проживания. Те, понимая шаткость своего положения, организовали
“прощальный ужин”, основательно подпоив его. Затем переслали заснятые
видео и фото его невесте.
Реакцию девушки предугадать нетрудно, но не его!
Невозможно было даже предположить, что он способен на такое!
Нерешительный мямля впервые совершил мужской поступок, и в гневе стал
выбрасывать женские вещи в окно. Такого незадачливые квартирантки не
могли предусмотреть и спешно покинули место сражения, опасаясь, что
последуют вслед за вещами...
Однажды случай привел его в подземный переход возле метро. Там
собирались художники, писавшие портреты горожан и приезжих, желающих
увековечить себя. Вспомнил о былых своих увлечениях. Попробовал,
получилось – пригодилась школа живописи. Более того, он оказался
способнее многих.
Бросил работу и обосновался в переходе. Новое увлечение стало
приносить доход, вполне достаточный для жизни и выпивки, без чего
художники, увы, не обходятся.
Как-то он сидел у мольберта без работы. Неожиданно его рука
сама по себе стала спешно наносить на холст мазки. Проявилось красивое,
удивительно знакомое женское лицо. Долго всматривался. Ну, конечно же,
это она – та, что он когда-то любил и безвозвратно потерял.
Теперь нередко, когда не было клиентов, он писал ее. И вот, что
странно, если на первых работах она была молодой, почти юной, какой
знавал ее в ту счастливую пору, то на последующих – выглядела взрослее.
Всем этим работам он дал название “Незнакомка”.
Портреты “Незнакомки” продавались на "ура".
В один из осенних дней к нему подошла пожилая женщина с
мальчиком, попросила написать портрет внука. Начал как обычно с уха,
когда же дошел до глаз, его как ударило – ее глаза!
Рука дрогнула. С трудом продолжил. Спросил у мальчика, сколько ему лет, как зовут маму – все совпало.
– Бабушка, смотри, да ведь это мама! – Малыш указал на одну из выставленных работ.
Закончив писать, отдал женщине рисунок мальчика и портрет, на котором тот узнал маму. От денег решительно отказался.
Через неделю он обратил внимание на молодую женщину в темных
очках, неподвижно стоявшую неподалеку. Она внимательно разглядывала
выставленные работы, лицо ее прикрывал платок.
Подошла ближе, рассматривая последнюю работу, платок сполз. Сомнений не осталось!
– Разреши видеться с сыном, – едва слышно попросил он.
– Нет!
Резко развернулась, намереваясь уйти. Удержал ее за руку:
– Постой, у меня к тебе лишь одна просьба. Ты не можешь посидеть недолго? – указал на стульчик.
– Я писал тебя по наитию, подзабыл, хочу восстановить в памяти.
Она колебалась, чуть не силком усадил.
Быстро наносил мазки, опасаясь, что не успеет. Это был его звездный час, самая удавшаяся работа.
– Извини, этот портрет я оставлю себе, а любой другой или несколько можешь взять.
Она не торопилась с выбором, словно чего-то ждала.
– Я тебя люблю… очень… всегда любил, – почти беззвучно прошептал он.
Вздрогнула, качнулась к нему, но сдержала порыв. Глаза ее
наполнились слезами. Опустила голову, боясь выдать себя, с трудом
сдерживаясь, чтобы с рыданиями не броситься к нему.
Не поворачивая головы, указала на портрет, где она совсем молодая.
Сквозь пелену слез он смотрел, как уходила самая желанная, самая любимая, самая главная его женщина!..
Будь он решительней, ему удалось бы не только видеться с сыном,
а, быть может, даже восстановить отношения с любимой. Не сумел, не
распознал. Знать не суждено!
Написанный им последний портрет он сохранил и пронес через всю свою неприкаянную жизнь…
Эта встреча сломила его. Стал пить, безудержно, не просыхая,
заливая свою боль, свою бессмысленную жизнь, покатившуюся отныне под
гору.
В переходе его больше не видели, зато видели молодую женщину.
Она приходила на его место, расспрашивала о нем – но никто не знал, где
он и как его найти.
Он же допился до того, что потерял не только любимое занятие, но и собственную квартиру.
Среди собутыльников странным образом затесалась женщина, с
которой, разумеется, он не только пил. И что любопытно, прижившись в его
квартире, сама пить перестала.
Через некоторое время к нему в гости пришли судебные
исполнители, и доходчиво объяснили, что пора освободить квартиру, теперь
ему не принадлежащую, показав его подписи под соответствующими
документами.
Так с легкой руки “прекрасной незнакомки” он стал бомжем.
Приближалась зима, и он познал все прелести неприкаянности в
условиях голода и холода. Жил он с такими же, как он “избранными” в
подвале заброшенного дома, где основная задача его обитателей
заключалась в единственном – достать деньги на выпивку.
Как-то у мусорных контейнеров, где он копался, ему
посчастливилось найти разбитую гитару. Кое-как склеил и, подыгрывая,
стал петь своим новым друзьям известные песни. Даже эти опустившиеся
мужи заслушались. Теперь по вечерам он давал концерты, собирая рвань с
окрестных ночлежек.
Все решили за него: где-то раздобыли более-менее приличный
костюм, рубашку, куртку, и посадили в переходе. Поставили банку для
денег и заставили петь, ожидая легкого заработка.
Он стеснялся, прятался за бородой, опасаясь встретить знакомых.
Пел известные еще с молодости песни. Молодежь равнодушно проходила
мимо. Эти песни она не знала, а вот прохожие постарше останавливались,
слушали, бросали деньги. Появились постоянные слушатели. Петь ему
нравилось гораздо больше, чем ковыряться в мусоре, голос потихоньку
окреп и приобрел замечательную хрипотцу из-за курения и регулярных
выпивок, хотя ему теперь наливали меньше – кормилец как ни как!
В его репертуаре была песня: “Что так сердце растревожено”, он пел ее когда-то своей любимой.
“О любви немало песен сложено, я спою тебе, спою еще одну”, – уверял он, нет, не слушателей, ее – свою единственную.
“Укажи мне только лишь на глобусе место скорого свидания с
тобой”, – умолял он, ни на что уже не надеясь, вспоминая времена, когда
был счастлив и любим.
И вновь провидение оказалось благосклонным к нему. Был услышан той, к кому взывал.
Увидев ее, замолк. Приблизилась, всматриваясь в бородатое, испитое лицо. Стоял ни жив, ни мертв – только бы не признала!
– Ты, ты?!!
В глазах слезы, лицо искажено мукой боли, сострадания и вины. Потянулась к сумке за кошельком, шелестя губами:
– Господи, как же так, почему, почему?!!
Выдержать такое он был уже не в состоянии. Бросился прочь,
оставив все: сумку, гитару, заработанные деньги, а главное свою
последнюю надежду…
Больше он не пел никогда, заставить сделать это его не смогли бы даже под страхом смерти. Били нещадно – не помогло и это.
Вернулся к опостылевшей работе – вновь стал рыться в мусоре, словно в этом теперь состояли смысл его жизни и будущее…
Так бы все и продолжалось, если бы не дикий случай. Как-то
зимним вечером, занимаясь своей привычной работой, он услышал возню за
контейнерами. Полюбопытствовал – двое неизвестных пытались изнасиловать
девушку, она не давалась, сопротивляясь из последних сил.
Полупьяный, он слабо соображал, не слишком понимая, что
происходит, но все же возроптал, урезонивая насильников. Те недоуменно
уставились на помеху. Девушка воспользовалась представившейся
возможностью и убежала.
Что было затем, нетрудно догадаться. Так его еще никогда не
били. Со звериной жестокостью, норовя угодить ногами в самые запрещенные
места. Треск костей. Сознание уплыло. Напоследок его раздели, и,
помочившись на голое тело и лицо, засунули головой вниз в контейнер с
мусором, оставив подыхать на морозе.
Скорее всего, это и произошло бы, да чувство самосохранения
пересилило. Вылез из контейнера и, скуля, как побитая израненная сука,
пополз к подъезду ближайшего дома. Набрал какой-то код, двери почему-то
отворились.
По необыкновенному стечению обстоятельств, это оказался подъезд
дома, где когда-то он проживал с первой и единственной своей женой,
оставив той свою квартиру. С отмороженными пальцами на ногах, отбитыми
почками и сломанными ребрами, едва прикрытый пропитавшейся мочой
одеждой, истекая и харкая кровью и обломками зубов, наш герой заполз в
парадное и устроился на лестничной площадке у батареи, как ему казалось,
на последний свой ночлег.
Пришел в себя он в чистой постели, отмытый и отогретый. Бывшая и
единственная официальная его жена притащила бедолагу к себе, опасаясь,
что его увидят и узнают соседи. Теперь она стала более сговорчивой –
сама хлебнула! Ну, и лелеяла еще надежду, что он все же оформит на нее
квартиру.
Оформлять квартиру не стал по причине отсутствия документов, но и не ушел – некуда было.
Его “подвиг” не остался безнаказанным. Неправильно сросшиеся,
не позволявшие свободно дышать ребра, отбитые почки, вызывавшие частые
позывы к мочеиспусканию, выбитые передние зубы, головные боли – вот
неполный перечень болезней, полученных им в качестве награды за
нечаянное бесстрашие.
Он не сетовал, но и не благодарил судьбу, что оставила его
жить, ему было абсолютно все равно. Нашел мало оплачиваемую,
неквалифицированную работу сторожа, позволявшую разве что не помереть от
голода…
Так случилось, что два потрепанных жизнью существа, наконец,
обрели друг друга, не любя, но и не ненавидя, напрочь утратив
способность чувствовать, впрочем, ублажали порой в постели в угоду
нечастым позывам плоти…
Таким образом прожили они долгие пятнадцать лет без детей, без
любви, без надежд на счастье, объединенные лишь общей жилплощадью.
Он растолстел, обрюзг, потерял волосы, остатки зубов и какой-либо интерес к жизни.
Не совсем, правда. У него появилась тайная отдушина. Каждый
вечер, когда сожительница делала вид, что спит, он садился к
старенькому, дышавшему на ладан компьютеру, и одним пальцем набирал
текст, описывая историю своей жизни. Нет, не той, что не состоялась –
другой, исполненной смысла, любви и добра.
Когда же укладывался спать, сожительница вставала,
подсаживалась к компьютеру и подсматривала придуманную им счастливую
жизнь. Проживала ее вместе с ним. Из глаз ее текли слезы зависти к
придуманным и не придуманным героям, жившим фантастически красивой яркой
жизнью, слезы раскаяния и вины перед ним.
Она поражалась необыкновенному его таланту к сочинительству, не получившему, увы, признания…
Так все и продолжалось бы еще много лет, если бы не ее болезнь –
результат наплевательского отношения к собственному здоровью в юности.
Закономерный итог – операция, облучение, химия, медленное, но неумолимое
угасание…
И что самое странное во всем этом. С ними произошла
поразительная метаморфоза. Смертельная ее болезнь сблизила их. Он
ухаживал за ней, как не делал это никогда и ни с кем, как любящий
супруг, обретя, наконец, потребность думать не только о себе, и
страшась, естественно, надвигавшегося одиночества.
Она понимала, что ей недолго осталось, изменилась к нему,
подобрела, с жалостью глядя на него – без нее ведь совсем пропадет!
Впервые беспокоилась не о себе.
Он подолгу просиживал у ее постели, держа за руку, говоря
добрые, ласковые, ободряющие слова, какие мало кому говорил. Она же не в
силах была сдержать слезы и просыпающееся к нему чувство. Не
благодарности, нет, другое – неведомое, незнакомое.
Так она и ушла, едва слышно произнеся прощальные слова:
– Прости, не держи на меня зла, я получила сполна за все, что
натворила. Теперь могу признаться – с этим мне легче уходить. Я тебя...
я тебя...
Шелест губ, последнее слово он не расслышал, даже умирая она не
осмелилась вслух произнести те три слова, что никому так и не сказала
при жизни…