Татьяна Харитонова: Королева помойки

­­­Сук, на котором она любила сидеть и осматривать окрестности, был неудобным - узловатым, корявым и старым, как трон правителя. Казалось, она дремала. Лапы цепко обхватили неровности коры, голова от холода вжалась в надкрылья, и только чёрные бусины глаз так же цепко следили за всем происходящим Вокруг царствовала зима. Белое солнце на белом небе, белые тучи и белый снег, падающий на белую землю. И только она – серая. Одинокая серая ворона – философ, любимое дело которой – созерцание. Интересовало многое, особенно помойка у дома – пир её души и тела. Она была её правительницей, её госпожой, её королевой, если хотите. В нелёгкие обязанности входило распределение всего того богатства, которое каждое утро сносили жители окрестных домов. Никто и не подозревал, что именно она отвечала за его величество случай, позволяющий перекусить или даже приодеться. Конкурентов было много. Одноглазый кот – её давний враг, который по старости и немощности допускался к контейнерам безоговорочно. Нельзя сказать, что она делала это из благородства. Ну, просто заслужил, чего там. Она его помнила еще молодым повесой. Распушив хвост перед какой – ни будь зеленоглазой молодкой, он таскал чуть ли не из клюва любимые селёдочные головы, хищно помахивая когтистой лапой. Тогда она с ним воевала, сейчас – нет. Стар. Идёт к помойке гордой походкой ловеласа, а у самого хвост облез и усы через раз. В прошлую среду рылся в пакете, а рядом лежащую консервную банку от сардин с остатками масла не унюхал, бедолага. А вот этого разгильдяя одноухого гнать, гнать! Не его сегодня день. Хватит ему вчерашних колбасных обрезков. Вот молодёжь пошла! Сами лапу о лапу не ударят. Всё бы на готовенькое. Она лениво расправила перья и каркнула. Звук получился каким – то гортанным, глухим. Одноухий, знающий силу её клюва, воровато озираясь, шмыгнул за контейнер. Пусть ищет в недонесённых до помойки пакетах, растерзанных ветром накануне.

А это кто? Степанида? Что это с ней сегодня? Растрёпанная. Болеет.

По тропинке к помойке брела женщина, а может и не женщина уже вовсе, так, тело в женской одежде. Землистое лицо, серый платок в тон, полуразвалившиеся мужские ботинки на ножках-палочках. Казалось, споткнётся Степанида, и они хрустнут на морозе, как ветки деревьев. Подкормить бы её, а сегодня, как назло, пакеты с пустыми консервными банками да картофельными очистками. Вот в том синем горбушка заплесневелого черного хлеба. Голодная - найдёт.

Степаниду она знает примерно полгода. Горемыка попала в передрягу. Сократили с завода, где она проработала тридцать лет, до пенсии всего ничего осталось. Чтобы прожить, решила однушку свою обменять на коммуналку. В итоге осталась на улице. Вспомнилось вдруг, как она в первый раз пришла на помойку. Сентябрь был тогда. Красиво, «листья жёлтые над городом кружатся». Степанида брела, никуда не торопясь по проспекту. Обычно женщины с пакетами и сумочками мимо бегут, а эта медленно – медленно! Руки пустые, висят по швам, как у солдата, и она не знает, что с ними делать. А глаза бегают по контейнерам. Сразу всё ясно. Ищет что - то. Все равно, что. Потому, что нужно всё. Потому, что ничего нет. Всё богатство - на ней. Взгляд за что – то зацепился. А! Туфли! Конечно, кремовые туфли на шпильке с нарядными пряжками. Ворона на них тоже засмотрелась. Вынесла их на помойку еще вчера девчонка. Туфли старомодные, видно мамины или бабушкины. Степанида была в старых джинсах из «секонда», в полуразвалившихся кроссовках. А тут туфли, да еще такие. Вот тогда она заметалась. Оглянулась – никого. На старую ворону на березовом суку не обратила внимание, а зря. Вот кто всё видел от начала до конца. Степанида схватила туфли, одну в правую руку, другую в левую. Метнулась по мостовой в подвал свой. Ан нет! Невтерпеж! Людей рядом не было, метрах в десяти катила детскую коляску молодая мамаша. Ей и дела не было. И тогда Степанида уселась на траву возле берёзы, стянула свои разболтанные кроссовки и стала судорожно натягивать туфли на свои грязные ноги. Зрелище было ужасное даже для вороны.

Та от распиравшего ее веселья каркнула. Степанида вздрогнула, оторвавшись на мгновение от своей удачной находки:
- Ну, напугала, образина!
- А уж ты какая! И туфли не спасут.
Но Степанида не слышала. Туфли были чуть велики. Недолго думая, она сорвала пучок травы, скомкала и всунула в мыски, встала и с незабытым женским кокетством отставила ножку чуть – чуть в сторону, посматривая на неё со стороны. Ну не совсем, конечно - мешали джинсы. Она подтянул их чуть выше, обнажив лодыжку.
-Класс, Стёпа! Супер-модель!
Это был Петруша - приятель, а точнее сожитель который и приютил Степаниду у себя в подвале.
-Красиво? Правда?
-Я тебе врал когда-нибудь?
-Ага, а вчерась, бутылку с Петровичем распил, а мне не признался!
-Брось, Стёпа, кто на меня напраслину навел?
-Твой Петрович и навёл. Ну вас! Простила! Туфли, правда, класс?
-Правда. В этих туфлях я тебя замуж возьму!
-Ещё не взял, что ли?
-Не! Мы с тобой, Степа, в гражданском браке пока!- Петруша осклабился в беззубой улыбке.- Давай я тебе здесь платье найду.

Верный рыцарь метнулся к контейнеру и воинственно стал перебирать пакеты.

-Ладно тебе! Какое здеся платье? Картонки пособирай, бутылки. Есть охота.

Петруша мало походил на джентльмена. Но стоило отдать ему должное. Как истинный мужчина – добытчик, по-братски делился с подругой любой найденной горбушкой. Угол свой в подвале делил с ней, старый продавленный диван. Не думала Степанида, что, прожив всю жизнь в одиночестве, она на старость лет, потеряв жилье и средства к существованию, обретёт ложе в подвале, а с ним в комплекте – тщедушного мужичонку Петрушу, готового поделиться с ней последним.

Встретила его случайно, не на дискотеке, конечно и не в библиотеке - на помойке. Петруша рылся в ящике, одни ноги торчали наружу.

Степанида хотела пристроиться рядом, но было неловко. Тогда еще этот промысел не был для неё естественным настолько. Она всегда озиралась, пугаясь осуждающих взглядов. И всё- таки не прошла мимо, остановилась у контейнера рядом. Тот, почувствовав присутствие постороннего, вынырнул из ящика.

-О! А ты кто такая, красавица?

От этого «красавица» Степанида смутилась вовсе. Тогда ещё она была ничего на самом деле. Даже зубы чистила по утрам. Умывалась по утрам или по вечерам в туалете на вокзале. Донашивала старое пальто с песцом, которое купила с премии на заводе. Таких слов ей и раньше не говорили. В былые времена мужики в цеху цепляли её иногда, но Степанида подбиралась всегда, как старушка, пробегала мимо. Отец в детстве порол не раз за кокетство с парнями старшую сестру. Степанида впитала на веки: с мужиками даже останавливаться нельзя. Все кобели и проходимцы. А самое страшное, чего она боялась – не принести в подоле. Не принесла. Не в подоле, ни так. Никак не принесла. Никому. Не было желающих. Так и прожила всю жизнь. Выбралась из деревни на завод, даже квартиру получила, однокомнатную. Ей хватало. С сестрой, которая отцовские уроки не усвоила и нарожала своему Павлу, потом Николаю, потом Сергею сыновей, прервала всякие отношения. Нет, сначала принимала их. Честь по чести. Но вид орущих сопливых племянников не радовал, а раздражал. Тяжело было сестре с ними управляться, но каким счастьем светились её глаза, когда она отвешивала шутливые подзатыльники своим вихрастым мальцам. Степанида поджималась вся, закрывалась внутри. Обида зрела в ее душе. Что ж она, такая честная да правильная, такая, как учили её родители, так и не познала простого счастья? А эта! Потаскуха! Вот как живёт и радуется. И муж очередной рядом. Ростят детей, хоть бы хны! После того, как сестра со своим шумным выводком покидала её тихую квартирку, Степанида брала тряпку, ведро с горячей мыльной водой и вымывала из комнаты все запахи счастливого материнства. Только после этого могла спокойно попить чаю, посмотреть кино по телику и лечь спать. Постепенно дверь её дома закрылась, а через год сестра и вовсе уехала к Сергею на родину, в Бурятию. И Степанида осталась совсем одна. Дни за днями, осени за веснами. Старость её пугала. Часто она задумывалась, как дальше. От сестры пришло одно коротенькое письмецо. Она, как всегда, не унывала. Всё было хорошо: и дом добротный на острове Ольхон, что у Байкала, тайга, где грибов и ягод, не выберешь. А рыбы! Сестра работала на маленьком рыбоперерабатывающем заводике, Сергей устроился шофёром там же. Звали её к себе. Но она так и не ответила на письмо. Уехать не смогла, а писать было не о чем. Так и доживала свой век, пока беда с ней не случилась.

Осталась на улице…Красавица. Вот так неожиданность!
-Можно я рядом? – спросила.
-Место не купленное, ройся. Чё надо?
-Не знаю. Мне жить негде.
-Хочешь там лотерейный билет на квартиру найти?
Рассмеялись.
-А давай ко мне, перекантуешься, пока билет раздобудешь.

Эта шутка сгладила всю неловкость ситуации. Она так легко вошла в его подвал, как будто и правда ненадолго, ни к чему никого не обязывая. Петруша никогда не рассказывал о себе. Чем он занимался до подвала так и осталось для Степаниды загадкой. Единственное, что могло хоть как- то зацепиться за прошлое – татуировка на правом предплечье – с нами Бог! - по-английски, как объяснил Петруша. Они стали жить вместе. Степанида спала на стареньком продавленном диване Петруши, а он соорудил себе топчан. У неё оставалось немного денег, зашитых за подкладку пальто на чёрный день. Это она четко усвоила с детства – никогда не тратить последнюю копеечку, перебиваться, чем Бог пошлёт, но последнее не трогать. И в былые времена, в той жизни, Степанида никогда бы не сварила себе яйцо, если на полке в холодильнике оно было одно, или не высыпала бы последнюю горсть крупы в кашу. Всегда пополняла свои запасы, чтобы не переводилось в доме. Эта подшитая купюра грела её, вселяла надежду, что все еще образуется. И когда образовалась, она обрела крышу над головой, хоть и подвальную, решительно вспорола подкладку и извлекла потихоньку свое богатство. Петруша восхищенно присвистнул!

-Тише ты! Не свисти, примета плохая – денег не будет!

Опять рассмеялись. Их действительно через неделю не стало. Зато неделю гуляли, водка лилась рекой. Тут их и оженили Петрушины друзья. Петруша как- то невзначай перебрался на Степанидин диван, и Степанида стала настоящей женой бомжа Петруши с синей надписью на предплечье вместо паспорта. Пока была водка – ладили. Водка закончилась, Петруша стал обижать Степаниду, срываясь на нее, особенно по утрам. Перебивались случайными находками, да ещё супруг иногда на рынке помогал смуглым торговцам разгружать овощи да фрукты.
Степанида ходила в туфлях всю осень до первых морозов. Мечта о платье так и не реализовалась, носила она все те же джинсы. Правда, на ногах появились тёплые шерстяные носки, и туфли стали впору.

В ноябре обувная история неожиданно была продолжена. Ворона переминалась на своем неудобном суку. На сером небе, моросящем серым дождем, висело серое солнце. Холодный ветер развевал её перья. Но маленькие глазки всё так же цепко отслеживали территорию помойки, как глазок видеокамеры в современном супермаркете. Степанида появилась неожиданно. Её мучил застарелый кашель. Безжизненные грязные волосы серыми перьями нависали над тёмными запавшими птичьими глазами. Походка у Степаниды тоже стала какой-то птичьей. Она подпрыгивала на ходу в своих туфлях не по сезону, как старая галка на внезапно выпавшем снегу. Степаниде снова повезло. Рядом со сломанной теннисной ракеткой валялся мужской ботинок. Он был старый, потёртый, со сбитыми подметками, но вполне ещё годный к преодолению осенних и, скорее всего, зимних холодов. Но, горе! Он был один, этот несчастный ботинок, один на всём сером свете, как и Степанида! Петруша не в счет! Опять с Петровичем вчера напились и побили Степаниду, просто так. Злые слезы покатились по немытым щекам. Она осмотрелась и остановила взгляд на старой знакомой!

-Опять ты тут, карга пернатая! Что смотришь? Бомжиху не видала? А ты кто, сама то? Та же бомжиха, только в перьях. Сидишь тут и зимой и летом! Была бы приличная дама, на юге бы нежилась по турпутевке!
Она сердито замахнулась своим единственным ботинком и пульнула его в ворону.
-Карр-р! Кар-рр!
Петруша как всегда появился неожиданно.
-С кем воюем?
Степаниде стало стыдно. Ворона нисколько не обиделась. Она вообще ни считала её за человека, все также наблюдала со своей ветки.
-Петруша! Ты счастливчик! Найди второй ботинок! В долгу не останусь…

Степанида кокетливо дернула плечиком и осклабилась в беззубой улыбке.

Петруша, словно ныряльщик за жемчугом, набрал в лёгкие воздуха и нырнул в самые недра мусорной контейнера. Как выяснилось чуть позже, вовсе не прелести подруги вдохновили его на поиски. На ногах у Петруши были резиновые сапоги, от которых ноги стыли до костей, и одолевал застарелый ревматизм. Второй ботинок счастливчик нашёл очень быстро. Обрадованная Степанида метнулась к березе и подобрала первый, так неосторожно отброшенный. Петруша замер со вторым. Помойка замерла. Даже одноглазый высунулся из-под своего надежного прикрытия. Петруша явно нашёл второй ботинок не для подруги. В его застуженной груди затеплилась надежда о тёплой обуви. Но и Степанида так просто сдаваться не собиралась. Её чудные туфли были явно не по сезону, расползались, ноги были мокрыми постоянно.
Они распугали всех котов, и даже королева разволновалась. Что - что, а лишний шум и ей был ни к чему. Закончилось всё тем, что Степанида ударила доставшимся ей трофеем Петрушу по затылку и отобрала второй ботинок. Обиженный приятель, поливая Степаниду всеми известными ругательствами, удалился, отказав ей от теплого угла в подвале, единственного пристанища и своей преданной не то дружбе, не то привязанности, не то любви...

Ворона увидела ещё одну сцену переобувания. Горемычные туфли, растерявшие свой лоск и золото пряжек, вернулись на помойку. Вот жизнь! А ботинки примерялись тут же и с той же молчаливой надеждой на то, что они подойдут. Подошли. На пару размеров больше оказались, но это даже к лучшему. Она нашла какие – то старые тряпки, намотала их на ноги, и ботинки сели, как влитые. Волна счастья захлестнула Степаниду. Её не пугало даже то, что она опять осталась без крыши над головой. Да что там, крыша! Терпеть Петрушу, променявшего её на Петровича и ботинки? Такой же, как и все остальные, еще и бомж в придачу…

Где жила Степанида с ноября по декабрь, так и осталось загадкой. Но на помойке она не появлялась. Ворона грешным делом обрадовалась. Может, и наладилось у неё в жизни. Она ведь человек, Степанида. И вокруг человеки. Неужели бросят ее? Не помогут? Вон на помойку сколько добра стаскивают, десять таких Степанид накормить, одеть, обуть можно…

Целый месяц женщина жила, где придётся, днём ездила в трамваях по городу, дремала. Благо, пассажиры брезгливо морщились, и места у неё всегда было много. Если везло, могла пересидеть пару часов на вокзале, пока бравые милиционеры не выталкивали её на мороз. К Петруше на поклон не шла. Гордость не позволяла. Да и стыдно было. Он делился с ней последним, а она ему ботинок пожалела. Перекантовалась бы в его резиновых сапогах. А по-хорошему, можно было носить их по очереди – день Петруша, день Степанида. Не получилось по- хорошему, а теперь поздно. Ночевала в подъездах, у тёплой батареи. Но и оттуда её гнали. Голод и холод привёл Степаниду к помойке. Вдруг повезёт опять, найдет что-нибудь съестное? На берёзе сидела все та же проклятая ворона. Сидела и косилась на нее своими глазами – бусинами.

- Ну что, ещё не на юге? Тоже здесь зиму проводишь? - Холодный порыв ветра чуть не сорвал серый платок с головы. - Устала я, - пожаловалась женщина. - Сил нет. Посижу у тебя, можно?
Степанида нашла пустую картонную коробку, положила её на снег возле контейнера с заветренной стороны и села, подобрав под себя ноги – палочки. Глухой кашель сотрясал её тщедушное тело.
-Посижу у тебя и пойду. Сестру проведать надо, звала.
Степанида обхватила себя руками, пытаясь согреться, закрыла глаза.
-Замерзнешь, глупая!
-Да не каркай! Не мешай! Мне к сестре, к сестре…
Через час Степаниду стало заносить снегом. Мужчина с мусорным ведром её даже не заметил, высыпал содержимое в контейнер и, посвистывая, потрусил к дому…
-Эх вы! Люди – человеки!

Серая тень метнулась у березы, взмахнула крыльями над Степанидой и исчезла. Навсегда.

Автор: Татьяна Харитонова

https://www.chitalnya.ru/work/3575718/