Плакучая ива

­­­­Почему-то в этом месте дышится по-другому; освежающий попутный ветер игриво расчёсывает длинные лохмы густой травы, преображая её в шелковистое изумрудное покрывало. Там, вдалеке, за ширью деревенского луга, виднеется одинокая плакучая ива, ветви которой поникли до земли. Ветер, вдоволь наигравшись, стих. У природы всё гармонично: каждое состояние выверенно и закономерно, — идиллия, которую не хотелось бы нарушать. Ещё древние поэты и музыканты восхваляли и воспевали сельскую жизнь, но лишь талантливые художники смогли с точностью передать смысл окружающего мира на своих полотнах. Вот и я, прогуливаясь по лугу, ощущаю себя частью пасторали Алексея Кондратьевича Саврасова. Верно говорят: сердце не обманешь; я испытываю сильный трепет, прикасаясь к родной земле, и снова погружаюсь в детство. Кажется, это было вчера: весёлой ребячьей стайкой мы отправлялись на поиски новых границ малого края, протаптывая всё больше извилистых троп, которые простирались в лесных чащобах; тёмно-зелёные кроны многолетних клёнов смыкались между собой, создавая живую крышу над головами, — тайные чертоги были хорошо замаскированы от чужих глаз. Для пущей верности мы воздвигали сторожевые шалаши внутри волшебного леса, в которых проводили большую часть времени, а ближе к вечеру, изрядно проголодавшись, разбегались по домам, — беспечная пора, оставшаяся в далёком прошлом. Одинок ли я среди многообразия родного уголка? В этих местах птицы поют мелодичнее, а ключи, бьющие из-под земли, звучат благозвучнее, — именно они отмыкают замок от потайной двери нашей души. Поразительное мастерство художника-пейзажиста породило вокруг нас величайшее произведение искусства, — окружающую живую природу, зримую, ощутимую. Ах, сколько восхитительных воспоминаний: цветущие яблоневые сады в мае-месяце; песнопения вольных птиц; звенящие ручьи и неторопливые жемчужные реки; соблазнительный запах дикой сирени; травянистые луга и кукурузные поля; завораживающая красота краснокнижных воронцов, — в этом вся прелесть майского этюда. Проникнувшись чувством свободы, понимаешь, что вернулся к исходной точке, где когда-то родился и вырос, а затем, подобно оперившемуся птенцу, покинул отчий дом. Прошло уже много лет, а я по-прежнему иду к плакучей иве, чтобы присесть рядом с ней и, растрогавшись, тоже всплакнуть.