Голиб Саидов: Куда впадает река...

­­­«Цветок Жизни» свободная роспись, батик,  2006 г., худ.Татьяна Жердина

                Как до обидного мало, оказывается, сохранилось картинок детства! Тех, что являются самыми чистыми и светлыми. Не замутненные ничем, никаким влиянием из мира взрослого, чужого и - как вскоре придется убедиться - жестокого, полного лжи и коварства. Так хочется поглубже и понадежней спрятать их от этого мира. Для того, чтобы иногда, когда уже станет совсем трудно дышать, нырнуть туда за очередной порцией кислорода. Я с удовольствием хотел бы там остаться, но, к сожалению, мне это пока не удается. Как тот ныряльщик, которого нужда заставляет в очередной раз погрузиться глубоко в воду, чтобы, получив со дна морского заветную жемчужину, поднять её с собою в тот мир, где она будет выменяна на какие-то совершенно ненужные вещи, а кроме того, потускнеет вскоре и сама от прикосновения многих рук.
                Эти картинки детства близки мне ещё и тем, что там нет ничего лишнего и непонятного: есть только светлая радость и тихая безмятежность.
                Там нет места никаким богам: нет ни Христа, ни Аллаха, ни Яхве, ни Будды...
                Там не существуют ни русских, ни узбеков, ни евреев, ни таджиков...
                Там нет ни белых, ни красных... Ни черных, ни цветных
                Там есть только двое: ты и Вселенная. Такая же необъятная и свободная от любых условностей, как и твоя изначальная душа, которая только-только осознала свою обособленность, отделившись от божественного источника, но ещё не успевшая запачкаться миром взрослого.
                Двор. Наш милый добрый двор. Прости меня, пожалуйста, за то, что я вынужден, буду только вскользь «пробежаться» по тебе, хотя ты, безусловно, заслуживаешь отдельной большой книги. Ведь, я не свободен, а зажат рамками определенного жанра, и это обстоятельство не позволяет мне уделить тебе должного внимания. Я прекрасно понимаю тебя: ты дал нам всем поистине настоящее счастливое детство, сварив и сплотив в своем общем котле-пространстве очень многое, что на долгие годы потом выльется в тот основной стержень-фундамент, на котором будет возводиться всё остальное. И потому, вправе ждать от меня хоть какой-то благодарности, в виде отдельных воспоминаний. Не волнуйся: за мною не заржавеет. Конечно же, вспомню!
                Хотя, ты меня, недавно здорово расстроил...
                Вероятно, права, все же, старая поговорка, гласящая: «В одну и ту же реку не войти дважды»...
                Как-то, будучи в очередной раз в Бухаре, вместе со своими повзрослевшими детьми, я решил, во что бы то ни стало, показать им наш двор, в котором прошло мое детство: такое полное и насыщенное всевозможными играми.
                Мне и раньше доводилось взахлеб рассказывать им о нём, о многочисленных друзьях, о невероятных историях и приключениях, а потому неудивительно, что дети не скрывали своей зависти к моему детству. А тут представилась возможность - увидеть своими глазами этот легендарный двор.
                Пока мы шли, я прожужжал детям все уши, припоминая недосказанное или упущенное прежде. Глаза их светились веселыми искорками и неподдельным восторгом - «поскорей бы взглянуть на месте на это чудо!»
                Наконец, когда мы вплотную подошли к нашему старому дому, я внезапно смолк и, сбавив постепенно свои шаги, окончательно остановился, не в силах более сдвинуться с места: моему взору предстала совершенно чуждая картина.
                Некогда живой неугомонный улей был безжизненно пуст и неузнаваем. Это был совершенно «мертвый город» среди джунглей. Из всех жильцов, что жили прежде, я с трудом узнал тетю-Люду - мать моего товарища Сережи - которая, из некогда живой и энергичной женщины превратилась в сгорбленную старушку.
                Комок подступил к горлу. Я хотел плакать и рыдать. Было только одно желание: поскорее покинуть это страшное место и бежать! Мне сделалось ужасно стыдно перед собственными детьми, словно я их коварно обманул и предал. Словом, это была настоящая трагедия.
                 С тех пор, я обхожу свой бывший двор стороной. Все, что было связано с ним, останется только в моей памяти, в моем сердце. И это - самое родное и близкое - я постараюсь запрятать как можно глубже в себя. Я не хочу более расстраиваться. Мне хочется вновь уйти в небытие только с этими немногими сохранившимися картинками моего далекого детства.

Ах, либИдо, либидО

                 А вот и следующий фрагмент, который до сих пор вызывает ироническую улыбку, поскольку напоминает мне о том, что уже с самых детских лет я был обречен на то, чтобы неустанно проявлять повышенный интерес к противоположному полу, всячески обхаживая и красуясь перед ним своим оперением. Наверное, не случайно я родился в год петуха.
                 Тихий час. Все дети давно уже спят, и только мы с Лией никак не можем уснуть, шепотом жарко споря и ни в какую не желая уступать друг другу. Наши кровати сдвинуты почти вплотную.
                 — Покажи ты, сначала. — не унимаюсь я.
                 — У-у, ты какой хитренький! — не сдается моя соседка (кстати, наши дома тоже расположены совсем рядом) — Нет, сначала ты покажи.
                 Мне совсем недавно сделали обрезание, обильно обложив мою гордость специальной черной ватой, способствующей быстрейшему заживлению и надежно защищающей «хозяйство» от всякого рода инфекций и микробов. Со временем вата высыхает и постепенно, частями начинает отваливаться. Кожа шелушится и ужасно чешется, а потому я время от времени помогаю этому процессу искусственно. И вот, наконец, настает тот день, когда всё ненужное исчезает, обнажая идеально чистую и гладкую головку, и вчерашний «гадкий утенок» во всей своей красе является изумленному взору, преобразившись в красавца-лебедя!
                  По-видимому, мужская природа всё-таки изначально слаба и легко подвержена женским уговорам. Это зафиксировано мною уже в пятилетнем возрасте. Я сдаюсь, приспуская свои детские трусики и капитулируя на радость победителю. Лия внимательно и с интересом рассматривает этот странный довесок, который сейчас ей кажется таким необычным и смешным. Однако, вскоре она, то ли от смущения, то ли от стыда отводит глазки и мгновенно с головой скрывается под одеялом, коварно и предательски оставив меня с... «носом».
                  — А ты?! Теперь твоя очередь! — чуть не кричу я, чувствуя, как какой-то непонятный комок подступил к самому горлу и крепко сдавил его. Одна из первых обид. О подушку глухо разбиваются две крупные слезинки, расплываясь по ней большими мокрыми пятнами. Боже мой! Успокойся малыш и побереги свои слезы: тебе не раз ещё придется расстраиваться в этой жизни по разным причинам, а потому - поверь мне - это ещё далеко не самая страшная измена.
                  Пройдет несколько лет, и мы оба станем взрослыми. Лия, превратившись со временем в настоящую фотомодель, с высокими точеными ножками, тонкой талией и дразнящими округлостями в соответствующих местах, ещё долгое время будет жить в том же доме, напротив, заставляя грезить и захлёбываться собственными слюнками каждого мальчишку из нашей округи.
                  Это не наш двор, однако, даже поверхностное знакомство в небольшом городе, тоже требует соблюдения правил приличия и этикета. А потому, иногда, когда мы совершенно случайно встречаемся, я неизбежно первый, киваю ей головой и произношу вежливое «Здрасьте!», на которое она тоже, улыбаясь, свободно и совершенно раскованно бросает своё дружеское: «Привет!». И - как ни в чем ни бывало - мы расходимся.
                  И всякий раз, я ужасно терзаюсь одной и той же мыслью: «Интересно, а помнит ли она?»
                  Мне кажется, что — помнит...

Моя первая Пасха

                   Манзурка выбежала из соседнего подъезда как раз в тот самый момент, когда я поравнялся с ним. Лицо её излучало неописуемую радость и ликование. В каждой руке было зажато по цветному яйцу.
                  — Что это у тебя? — ошалело, уставился я на этакое диво.
                  — Крашеные яички! — Она разжала кулачки и демонстративно подняла их на самый верх: на ладонях, протянутых к солнцу, ярко запылали два яйца - одно красное, другое - оранжевое.
                  Я завистливо впился в них, не в силах оторваться от этого великолепия.
                 — Если хочешь, и тебе дадут — пожалела меня соседка. — Надо только сказать: «Христос воскрес - дайте одно яичко!»
                 Я не поверил своим ушам. «Неужели только и всего?!»
                 — А где? — недоверчиво спросил я, на всякий случай.
                 — У тети-Вали, на втором этаже.
                 В ту же секунду я метнулся в подъезд, торопливо перескакивая через ступеньки. Глубоко втайне теплилась надежда, что и на мою долю должно что-либо остаться. Достигнув заветной двери, выждал немного и, отдышавшись, робко постучал в квартиру Давыдовых.
                 Вскоре за дверью послышались шаги, затем звуки отпираемого замка и, наконец, дверь распахнулась. На пороге стояла Лариса, изумлённо уставившись на меня и приветливо улыбаясь. Она была старше меня по возрасту, а потому круг её общения и интересов никак не пересекался с моими ровесниками.
                 — Чего тебе, Галиб? — выждав немного, спросила она.
                 И тут до меня дошло, что начисто забыл «пароль»! Надо же: ведь, ещё с минуту назад я его повторил несколько раз про себя. И теперь стоял, уставившись на соседку, как дурак, хлопая своими ресницами. Однако, медлить было нельзя и потому, набравшись смелости, я робко произнес:
                 — Крест на крест — дайте одно яичко...
                 Не в силах сдержаться, Лариса прыснула и, повернувшись в сторону кухни, неожиданно засмеялась.
                 — Мама! — весело крикнула она вглубь квартиры. — Тут Галиб, «крест на крест», яичко просит!
                 «Ну, всё: не видать тебе никаких яиц!» — я окончательно сник, жалея себя. — «Пароль» не сумел запомнить».
                 И тут на пороге возникла добродушная и сияющая тетя-Валя. Она, молча, по-матерински чмокнула меня в лоб, и, тихо промолвив: «Воистину воскрес!», протянула... аж целых три(!) разноцветных яйца: одно было такое же красное, как и у Манзурки, второе - голубое, словно небо, а третье - ярко желтое, как настоящее солнце.
               Не помня себя от радости, я выскочил на улицу, дабы похвастаться своим «уловом» перед соседкой, но той уже и след простыл - как назло, двор был пуст. Я задрал голову кверху и... замер. Во всем мире нас было только трое: голубое безоблачное небо, весело подмигивающее солнце и я, с крашеными яичками в руках.

Автор: Голиб Саидов

https://www.chitalnya.ru/work/3493925/