Глава 2

­«Как это господин еще руки на себя не наложил?» - вздохнул слуга, поглядывая на молодого Ся. Слуга - крепкий открытый малый по имени Лао искренне переживал за хозяина.
В Приграничье Лао состоял в семье Ся конюхом и не мечтал прислуживать господину лично, потому что это считалось большой привилегией и абы кого в услужение к хозяевам не брали. Такое могло произойти, если кто-то из господ сам пожелал бы приблизить к себе простолюдина, и никак иначе. Но случилось, что правя возком молодой госпожи, а, после, присматривая в Хэбине за повозками, он первым увидел лавину чурдженей несшихся к заставе на своих невысоких быстроногих лошадях и поднял тревогу. Он же получил первую стрелу в плечо. Те кошмарные мучительные дни сражений с варварами и попыткой выжить, сделали из молодого неуклюжего конюха настоящего воина. Он даже подумывал уйти солдатом императорской армии, если переживет резню в Хэбине.
Лао оказался одним из тех семерых, кто выдержал осаду в сторожевой башне вместе с молодым отпрыском князя Ся и пятью бывалыми воинами. И он видел, как эти воины безропотно подчинялись мальчишке, не обсуждая его приказы, просто потому, что он все делал правильно. Когда проклятые варвары, встав под окнами башни, начали сулить молодому господину и его семье свободу, если они выйдут и сдадутся, он ни минуты не колеблясь, выкрикнул в ответ непристойности на чурдженской тарабарщине. Но потом сказал пятерым оставшимся с ним, что они вольны сдаться, он никого не принуждает оставаться с ним на погибель. Жить или умереть выбор каждого из них. Пятеро воинов и Лао решили остаться с мальчишкой, про себя удивляясь вдруг проявившейся у него стойкости. Все же кровь рода Ся давала о себе знать и в этом хрупком впечатлительном юноше.
А ведь, пожалуй, даже князь смирился с тем, что его младшему сыну не быть воином, с таким трудом давалась ему военная служба в приграничной крепости. Молодой господин постоянно болел, и матушка дрожала над своим драгоценным младшеньким. Его баловала вся семья, прощали все проказы и не нагружали военными обязанностями.
Но в трудную, разрывающую сердце минуту, такую мучительную, что дрогнули закаленные, немало повидавшие, воины, он вдруг выказал твердость духа. Шестеро солдат были уверены, что младший Ся не переживет ужасной ночи наполненной криками истязаемых родных, хохотом развлекавшихся кровавым зрелищем варваров, их оскорбительно обещающими выкриками, чтобы он вышел, прекратив тем пытки братьев.
- Господин, - неуверенно обратился к нему тогда крепкий воин Чао, чью щеку пересекал безобразный шрам. – Чурдженям нельзя верить, но если все же, кому-нибудь из нас выйти, да поторговаться с варварами за жизни, да просто за милосердную смерть для ваших братьев, то…
- Никто не выйдет! – яростно взвизгнул мальчишка. – Никто не будет с ними торговаться!
Вскочив, он выхватил у убитого воина, что лежал у стены, лук и стрелы, подобрался к окну и, смахнув слезы, прицелился. Дзенькнула тетива, со свистом улетела стрела и один крик, уже переходящий в хриплый вой, оборвался. Он послал милосердную смерть своему, посаженному на кол, дяде. В следующие полчаса чурджени щедро обстреливали их оконце зажженными стрелами. Но все обошлось. Воины, вжавшись в углы по бокам окон, переждали огненный шквал стрел за каменными стенами. После крики пытаемых возобновились, но осажденные понимали, варвары надеются, что кого-нибудь из засевших в башне покинет выдержка и он появится с луком и стрелами в окне, став для них прекрасной мишенью.
Молодой Ся сидел на полу лицом к стене и, закрыв уши ладони, выл, обливаясь слезами. Потом вдруг замолчал, его руки бессильно упали на колени, плечи безвольно опустились, голова свесилась на грудь. Лао страшно перепугавшись, бросился к нему под встревоженными взглядами пятерых воинов. Было понятно, что малец сломался, но когда Лао склонился над ним, приобняв за плечи, тот едва слышно прохрипел: «Фитиль…» Защитники крепости готовились подорвать вместе с собой ненавистных чурдженей.
Вот тогда Лао решил остаться рядом с молодым Ся и в смерти тоже, даже если тот его прогонит, все равно он будет следовать за ним. Это был тот редкий случай, когда слуга выбрал для своей преданности хозяина. Верный малый вздохнул: горе придавило былую жизнерадостность молодого господина, убило все его чувства и желание жить. Как расшевелить его?
Теперь каждую ночь молодой Ся просыпался в холодном поту от криков полных лютых непередаваемых мук, чтобы терзаться раскаянием и сожалением, что не помог, не сделал все возможное, для их спасения. Почему они так умерли? Разве они заслужили столь страшную смерть? Так, должно быть, думал молодой господин, сидя в комнате третьесортной гостиницы «Лунный цветок», перед урнами с прахом родных, глядя перед собой.
- Я тут потолкался на рынке, да послушал, что говорят о семье Минь, - хлопотал вокруг него Лао, желая отвлечь юношу от мрачных неподвижных, никуда не ведущих дум. – Говорят в том семействе две девицы. Младшая почти ваша ровесница и красива собой, только она дитя наложницы. А та, на которой женитесь вы, от законной жены господина Минь, она старше вас на пять зим, да к тому же толстая. Так говорят.
Но молодой хозяин лишь поднял на него ничего не выражающий взгляд и опять опустил глаза. Не было ему до всего этого никакого дела, и пустая болтовня слуги мешала, отвлекая его от душевных страданий.
Так же равнодушно принял он указ о своем браке из императорских рук, стоя перед владыкой на коленях. Евнух Фань взглядом умолял Ся вымолвить хоть словечко, но тот не издал, ни звука. При попытке заговорить его горло сжимал спазм. Дворцовый лекарь, осмотрев молодого человека и полечив серебряными иглами, лишь головой качал.
- Потрясение его велико и как скоро молодой князь оправится от него не известно. Однако молодость и здоровье дают надежду, что мальчик все же преодолеет сей недуг и придет в себя.
Между тем приготовления к свадьбе шли вовсю. Из дома Минь то и дело приносили подарки. Ся безучастно перекатывал на ладони две разбухшие в воде горошины, которые он должен был сейчас съесть, чтобы обеспечить себе многочисленное здоровое потомство. Покатав горошины, он машинально кинул их в рот и проглотил. Потом ему прислали особый подарок от невесты: ножницы в форме бабочки – символ тепла и уюта и вазу, наполненную фруктами – обозначающие плодовитость. К ним он не притронулся, двух горошин было достаточно.
Вечером третьего дня после оглашения указа императора, в покои гостиничного дома, где остановился жених, явился посланец из дома Минь, с поклоном попросив молодого человека посетить его господина, который нижайше просит о встрече, дабы обсудить детали будущего брака. Прежде чем последовать за слугой Ся прихватил сосуд из белого фарфора с двумя плавающими в нем рыбками, чтобы не идти к будущему тестю с пустыми руками.
В поместье Минь прибывшего встретили предупредительные слуги и провели в кабинет, где его радушно приветствовал сам хозяин. Когда Ся передал сосуд с рыбками слуге и, отвечая на хлебосольное предложение потчевавшего его тестя, вежливо пригубил белый чай из лилий, господин Минь приступил к главному:
- Сочувствую твоему горю, мой мальчик, и поверь, что отныне твои заботы это и мои заботы тоже. У меня одно желание - успокоить твое сердце. Ты сын героя, остался один на всем белом свете, но теперь ты войдешь в семью Минь, а потому во всем полагайся на меня. Я приму тебя как сына и пусть моя дочь не отличается особым изяществом, все же будь добр к ней. Я же стану твоей «тенью» и поспособствую твоему продвижению при дворе. Ты способный мальчик и получишь все, чего пожелаешь, но с этих пор твои заслуги и слава принадлежат семье Минь, способствуя ее возвышению.
Только вот Ся не хотел быть чиновником, как и этого брака тоже не хотел. Он впервые видел тестя и без особых надежд и вглядывался в его костистое лицо с неподвижным взглядом маленьких близко посаженных глаз и широким жестким ртом. Вряд ли этот человек займет значимое место в его жизни. Ся не намеревался отсиживаться в столице, а жаждал как можно скорее вернуться в приграничные земли, что бы мстить за род Ся и не собирался жить для торжества Минь.
Но ему оставалось только поклониться в ответ на слова тестя.