Великая Клоповия, XVIII, 10, 9
ГЛАВА 9
Ta nadzieja świat mi słodzi; a bych inaczej
Doznać miał (uchowaj, Panie), umarłbym raczej.
Kochanowski. Księga 1, pieśń 8
Зануда Брюхатый бесчинствовал на протяжении одиннадцати лет; за эти годы качество жизни в Остолеме резко снизилось, однако ж местные столичные жители о падении уровня жизни не заикались: мало ли ещё, до каких застенков можно этак договориться по неосторожности? Плата за проживание в халупе подскочила втрое против прежнего: порою и платить-то было не за что: трухлявое нечто, покосившийся плетень, полуистлевшая лáзня, подгнившие подлоги, дырявые, в щерби́нах, ступеньки, а накрутит сановный жрец такую цену, будто бы халупу выставляют на аукцион!
― А тех, кто отказывается платить за проживание, выселять, ― спокойно, с расстановкой, диктовал новую статью закона гадкий верховный жрец одному из своих раболепных писарей. ― Злыдни умышленно задерживают оплату за проживание в домах, чтобы в казне государственной совсем не залежалось ни копейки; через это негодники и саботажники хотят увести почву из-под наших ножек и лишить нас постоянного притока для ведения нами справедливых войн во имя присоединения отпавших от нашей державы отступников. А потому всякий неплательщик есть недруг власти.
― Недруг власти... Отлично сказано, ваше окаянство! Точнее и не скажешь, ― выслуживался перед верховным жрецом елейный и согбенный угодник, застывая над письменным столом в виде закорючки вопросительного знака. ― Вашей ли милости не знать, до чего бывают нахальны все эти неплательщики: недоимками пóлон княжий двор, а тем нахалам всё равно, они равнодушно взирают в сторону тонущей посудины под названием «государство», они не спешат протянуть властям лапку посильной помощи. Совершенно правильно ваша милость соизволила причислить недоимщиков и неплательщиков ко врагам княжеского порядка! Так оно верней!
― Пиши дальше, ― прервал поток славословий сановник: ― «а в целях обеспéчения государственной безопасности прилагаются к сему зконы соответствующие бумаги... согласно коим бумагам те внутренние злоумышленники подлежат внесудебной расправе как самолично, в такой же мере и родственники тех злодеев». Отныне мы никому не будем спускать с лапок всяких каверзных словес и заковыристых изречений, миновала счастливая пора их вольницы!
― Просто восхитительно, сколь мудрые мысли посещают умы владык! Подумать честно, так оно и взаправду так: недоимщики в тишине недоплачивают взносы за проживание в халупах, имея при этом цель подточить и расшатать экономику Остолема, чтобы он не мог присовокупить соседние государства и разгосударить сии по своему усмотрению. Надлежит объявить войну неплательщикам и вынудить должников освободить халупы, за проживание в коих они не уплатили в столичную казну ни единого заржавелого фёна! Где ж это видано, чтобы подданные проживали и не платили за проживание в домах своих, хотя бы даже и сами их построили?
По всему Остолему прокатилась волна выселений из обжитых и насиженных изб: неплательщиков изгоняли вон под холодное небо и отгоняли метёлками подальше от занимаемых ими жилищ, а их жилища отписывали в государственную казну, сколь бы ветхими и подгнившими те ни являлись; главное для верховника было не то, каковы жилища, а то, что с них можно поиметь в ближайшем обозримом будущем. Его милость верховный жрец надумал сдавать все эти халупы в наём третьим лицам, которые непременно будут вынуждены платить за проживание в гостинице; недоимщики же и злостные неплательщики, проживая в собственных домах, нагло и подло увиливали от уплаты, а по этой причине казались властям весьма убыточными. С чужаками куда как проще: не уплатил, так и гуляй под дождём! Законным хозяевам этак не скажешь: «пошли прочь отсюда!», и с этой целью столичная власть изобрела новую уголовную статью, согласно которой она получала полномочия выселять законных владельцев из занимаемых ими халуп за одно лишь сопротивление, за одно нежелание платить взносы и подати в казну остолемскую. Под удар ставились прежде всего истлевшие деды, увядшие девицы, одинокие бабульки и молодые, неопытные клопиные семейки: с ними столичные власти вовсе не намеревались цацкаться: выселяли их всех на улицу, не взирая на трудное и далеко не завидное их общественное бесправное положение.
Для подавления недовольства, а также для внесения туманности и неясности в эту платёжную прорву столичные власти выдумали название какого-то учреждения, каковое не существовало в действительности: якобы именно через него должна была происходить оплата жилищных услуг. Неплательщиков обязывали вносить большие денежные суммы за проживание в халупах, те исправно платили по квитанциям каждый месяц начисляемые пени, однако, увы, те уплаченные денежные суммы проваливались в бездонные сундуки господ чиновников, но не засчитывались в оплату услуг; бедные жители утягивали пояски, голодали, платили из последних сил, а чиновники жировали и роскошествовали, а к тому ж ещё и угрожали жильцам всякими взысканьями за неуплату. Мутность и недовысказанность не позволяла жителям ухватиться за ниточку и потребовать от начальства рассмотрения путаного дела: домовое правление всячески утаивало от проживающих сведения о подлых начальниках, тем самым способствуя беззаконию последних в отношении голодных плательщиков, которых без стеснения именовало «нахальными недоимщиками» и призывало ко взысканию по суду невыплаченных денежных сумм домовому совету.
― Что греха таить, ― посетовал писцу верховный жрец, ― мы просто вынуждены ввиду сложившихся трудностей посылать всех недовольных в действующую клопиную армию и отсылать вместе с нею на текущую войну с заграничными упрямцами, которые не желают признавать своей вассальной зависимости от Остолема!
― Оно и взаправду так, ваше окаянство, ― поддакнул писец. ― Они давно засиделись по домам, воинской службы не несут, даром только хлеб проедают. Разве такое безобразие позволительно во благоучреждённом и благословенном клопином княжестве, где на каждом из нас лежит огромная гражданская ответственность? (Уж простит мне, холопу вашему, дерзновенные попытки истолковать нововведения вашей осиянной милости!) Лямку тянуть военную, да что ещё может быть святее и выше службы родному клопиному отечеству? По вынутии должника из халупы, нелишне бы такого посильнее тряхонуть, дабы накопления утаённые с него тотчас на землю посыпались. Утаили недоимки от казны общественной, так несите всяк за это наказание: тяните воинскую лямку до победного конца либо до своей кончины! Неплательщики суть прямая угроза безопасности вашей жреческой милости; чем меньше уцелеет на белом свете недоимщиков, тем вольнее будет дышаться жреческой вашей милости. Право же, куда умнее будет избавиться от таких вот гадких должников и злостных неплательщиков! Ссылать надо их на текущую войну либо гребцами, на галеры, чтоб зазря нашу столицу достославную и богоспасаемую не запруживали!
Тотчас по вступлении в силу новых статей уголовного уложения сотни «лукавых недоимщиков» пополнили ряды «инакомыслящих вредителей» и были в срочном порядке выставлены, выселены из занимаемых ими халуп; избы ветхие были живо опечетаны, сами ж хозяева полуистлевших домишек сосланы в клопиные войскá либо пополнили собой ряды галерных гребцов. Такими премудрыми и дальновидными шагами жреческая власть загодя расчистила себе дорогу в будущее: «будет с ними тетёшкаться, заколебали вконец, тоже мне вольные граждане выискались!» Свободомыслие весьма докучали и раздражали верховного жреца восточного толка: «как все эти недоумки осмеливаются иметь собственное мнение, когда их мнения должны зависеть от моих высказываний?» Или: «могут ли мои стадá судить и рядить насчёт не доступного их разумению и выносить личные de rebus altis (о высоких материях) мнения, тогда как в их прямые должностные обязанности входит слепое повиновение нашей духовной власти, без малейших поползновений на то осмысление событий, толкования к коим нами же прилагаются?»
Неудачные военные походы жреца Зануды Брюхатого
Набрав клопиное войско, верховный наставник стада клопиного двинул последнее к западным рубежам: воевать тамошних соседей и добиваться от них покорности. Изначально верховный жрец во спеси и заносчивости своей замыслил «молниеносное взятие» тамошних просторов с клопиными поселеньями многими; но затем, неоднократно побит будучи, отказался от первого намерения: не в таком состоянии клопиное войско, чтоб удачливо ущемлять всех вольных жителей сопредельных клопиных и блошиных княжеств.
В начале военного умопомрачения Зануда выдвинулся в полис под названием Изобáры, которого жители вплоть до роспуска и развала некогда единого клопиного княжества ощущали постоянное на себе давление через господ чиновников. Храбрые жители, увидев издали подходящие к их полису вражеские полчища, живо выставили против надвигающейся смертельной опасности целых три геройские фаланги защитников своей малой родины. Воевода остолемский, придвинувшись вплотную к городским укреплениям, воззвал к чувствам рядовых обитателей городка, чая сломить всю браваду к сопротивлению их благотворной миссии: «Задумайтесь каждый над последствиями насильственного взятия вашего родного полиса: мои воины не пощадят никого из ваших сородичей! Не логичнее ли будет сдаться на милость победителю, хотя б во имя сохранения собственных домов и ради умилостивления жреческой нашей милости, да оставит целыми городские постройки?»
Храбрые жители взятого в осадное кольцо полиса не замедлили выдать полный внутреннего достоинства ответ хищному захватчику: «никогда ещё ни отцы, ни деды наши не склоняли головок перед нахальными поработителями, равно как и тебе правнуки тех прадедов не поклонятся!» Зануде Брюхатому досадно сделалось: вот уж никак он не мог помыслить о возможности дерзновенного ответа из уст взятых в осадное кольцо туземных обитателей: «это как прикажете понимать?» «А вот так и понимай, твоя хищная и ненасытная милость, яко мы свободные жители, ни под кем вовек не бывали и не окажемся!» «Хроники свидетельствуют иначе: мы вашими просторами владели, вы под нами бессильно лежали; это ли не правдивое доказательство того, что ваши земли принадлежали искони нам, ибо мы по праву законные землевладельцы вашего дутого достояния! ― чуть не поперхнулся гневом воевода. ― И с какой стати ваша ничтожная клопиная шатия вообще смеет вякать, оглашая вымышленные свои правá, когда законными господами и хозяевами всегда были, есть и будут исключительно остолемцы?»
Ѿвѣщаху на та словеса туземцы: тако ли воистину? (2044) Зазнайку-воеводу всего от таковой наглости аж передёрнуло: «что? как вы изволили высказаться? вы ещё дерзаете сомневаться в истинности глаголемых мною исторических утверждений?» «Да к чему нам твои исторические бредовые измышления, когда дедовские предания повествуют совсем об обратном накрученным твоей ханжеской милостью выдумкам?», изумлённо мотая головками, вопрошали в свой черёд защитники полиса у ненасытного хищника.
― Не доверяете моим точным свидетельствам, поверите, когда полетят в вас камни да снаряды свинцовые, ― возвестил воевода: жрец ужасно не любил и не терпел никаких прекословий, о прямо бесновался, чуть только его ушей касались лёгкие возражения. ― Мало дедам и прадедам вашим хвосты наперчили, настало время сызнова их внукам вкусить всю горечь поражения от столичного войска клопиного, да воньмут современники, яко многосильны и могущественны остолемцы, яко бесстрашно в боях неприятелей и супостатов своих побивают! (Обращаясь к воинам, скомандовал:) На приступ!! Не щади из них ни старого, ни малого! Смерть им!!
Остолемские полчища полезли на приступ: приставили к стенам длинные лестницы, начали взбираться по ним наверх, ощетинили свои ряды копьями и секирами. Сверху им на головки полилась в пятнадцать ручьёв растопленная древесная смола. Добрая половина хищников свалилась с осадных приставных лестниц, попадав в водяной ров. Прочие упорно продолжали карабкаться на стены и уже почти достигли зубцов крепости изобарской, но тут неожиданно воякам навстречу покатились и полетели горящие шары из плотно скатанной просмолённой соломы: те подпрыгивающие на лету смоляные шары посеяли ужас в рядах захватчиков: «пламя со стен полетело!» Пышущие адским жаром шары смели полезших в пылу битвы захватчиков и увлекли тех в небытие. Полководец не успел опомниться, как «осиротел на целое клопиное войско», по меткому выражению современников. Оставшись неожиданно один на один с неминучей опасностью быть захваченным в полóн, жрец почёл за благо вовремя отступить, дав задний ход своей гордыне.
У себя во дворце верховный наставник и военный вождь скупо и в нескольских словах оповестил высокое чиновничье собрание о сокрушительном поражении всего клопиного войска: «вынуждены оказались покинуть позиции ввиду невиданного упорства жителей осаждённого поселения». Советники и чиновники посетовали: до какого же бесстыдства дошли обитатели сопредельных владений, что не считают жреца и верховного владыку за непререкаемую и священную особу! «Непременно таковому безобразию надлежит положить конец, доколе соседи наши вовсе не обезумели, пока их возможно ещё приласкать и притянуть за узду и ввести во вшивое стойло, идеже все ездовые насекомые при княжьем дворе испокон веку содержатся», загомонили деды совета. «Несомненно, только так я и намереваюсь поступить в отношении сих отступников: не стану я спускать никому из неслухов, если идут супротив власти моей, как не стали б их извинять и предки мои, видючи я мятежны и в презельном беззаконном шатании!», подытожил верховник.
По истечении двух недель Зануда Брюхатый повелел паки начинать набор со всего столичного округа вояк необстрелянных: идти с ними на другой вольный городок; точнее говоря, на подневольный до недавней поры городишко, чьи жители воспользовались в то время сумятицей и откололись от общего клопиного княжества. Подася жрец-воевода во градец Межеýмки, сопределен убо той бѣ столице сиротней. (2044) Межеумки будоражили воеводино сознание одним уже фактом своего независимого положения: как это они осмелились отсоединиться от некогда общего и единого котла под названием «клопиное княжество»? и с чьей подачи все они в одночасье обрели волю вольную и заделались личностями, хотя бы даже вопреки законам и уложениям? «Пойдём на городок Межеумки, чьи жители никак не хотят ложиться под остолемские законоуложения!», возвестил верховный жрец и воевода воякам, и те глухо откликнулись: «гу-гу! zet-zet― ура!..» Выдвинулось то клопиное войско 10 ядóмия, в лето 2044 от зарождения Великого княжества клопиного, в поход военный супротив вольнолюбивых обитателей межеýмочных, преследуя цель вновь закабалить всех тамошних обитателей. Притекши к тому непокорному клопиному поселению, Зануда Брюхатый послал в пекло сражения пять сотен отборных вояк, «самой лучшей пехоты во всей столице». Те пять сотен наилучших вояк кинулись в гущу боя, однако неслыханная храбрость и самоотверженность защитников городка Межеумки перевесила чашу везения на весах судьбы и сотворила истинное, всамделишное чудо: победителями из битвы вышли межеумочные обыватели. Бессовестные хищники остались при этом внакладе и с предлинным носом! Занудою Брюхатым овладела тоска зелёная, и ввиду одолевшей всю его внутреннюю той безысходной горести, ввиду очередного поражения даже в дотошно рассчитанной битве, ввиду всех учтённых загодя заковык загадочной судьбины, помянутый воевода к ночи слёг в горячке и в скором времени помер с отчаяньем в помутнелом взоре, бесцельно скользившем по ковровому узору. Мужи и деды совета, предав земле тельце начальника и воителя, не замедлили поставить «своего», некоего Горлопана, из разночинцев, «служаку вельми испытанна, недруга взяткам».
Ѡбѣщав убо ся выдвиженец ов блюсти покой нерушимо. (2044) Мужам и дедам совета столичной ратуши одного только этого и надобно было: чтоб сидел на престоле предков податливый владыка, некий недокнязь-недотёпа и чтоб во всяком деле прислушивался завше к мудрым советам сановников и чиновников своих. Управлял всеми делами столичными недотёпа Горлопан приблизительно пять лет, и за все годы сидения своего на престоле предков клопиных этот недокнязь так ни разу и не выдвинул войск из Остолема: отчасти в избраннике втайне говорило чувство опасения за своё недалёкое будущее, уж очень недотёпе не хотелось покрыть себя срамом в затеянной неудачной битве со своими удачливыми соседями; отчасти же ― сам по себе выдвиженец по природе своей трусоват и малоопытен, любитель покойной жизни, ценитель однообразия и ценитель уверенности в завтрашнем дне. Такое отношение этого недокнязя к жизни воодушевило его тайных и явных противников, снедавших сами себя от зависти к высокому положению; подлые супостаты сговорились об устранении господина Горлопана: тот, видите ли, служил живым препятствием выдвижению и возвышению одного из этих завистников (из числа восточников). Тайно и тихо составив заговор, молодые служители-исконники прикончили несчастного баловня судьбы; разделавшись со своим общим и единым недругом и соперником, сии заговорщики не замедлили в тот же день сцепиться взаимно друг с другом за право обладания высочайшими властными полномочиями. Колико ни вопiяше той недокнязь, суждено ему бяше полéщи напрасною жертвою сих беззаконник. (2049) По устранении недокнязя Горлопана (который как ни взывал о помощи, ни один из чиновников не поспешил ему на помощь в ту роковую ночь и пустил на самотёк всю судьбу г. недокнязя) место зашибленного заговорщиками венценосца занял некто Жиробес, из жреческого сословия, с невиданными запросами, с завидными потребностями, с небывало растянутым брюхом.
Ta nadzieja świat mi słodzi; a bych inaczej
Doznać miał (uchowaj, Panie), umarłbym raczej.
Kochanowski. Księga 1, pieśń 8
Зануда Брюхатый бесчинствовал на протяжении одиннадцати лет; за эти годы качество жизни в Остолеме резко снизилось, однако ж местные столичные жители о падении уровня жизни не заикались: мало ли ещё, до каких застенков можно этак договориться по неосторожности? Плата за проживание в халупе подскочила втрое против прежнего: порою и платить-то было не за что: трухлявое нечто, покосившийся плетень, полуистлевшая лáзня, подгнившие подлоги, дырявые, в щерби́нах, ступеньки, а накрутит сановный жрец такую цену, будто бы халупу выставляют на аукцион!
― А тех, кто отказывается платить за проживание, выселять, ― спокойно, с расстановкой, диктовал новую статью закона гадкий верховный жрец одному из своих раболепных писарей. ― Злыдни умышленно задерживают оплату за проживание в домах, чтобы в казне государственной совсем не залежалось ни копейки; через это негодники и саботажники хотят увести почву из-под наших ножек и лишить нас постоянного притока для ведения нами справедливых войн во имя присоединения отпавших от нашей державы отступников. А потому всякий неплательщик есть недруг власти.
― Недруг власти... Отлично сказано, ваше окаянство! Точнее и не скажешь, ― выслуживался перед верховным жрецом елейный и согбенный угодник, застывая над письменным столом в виде закорючки вопросительного знака. ― Вашей ли милости не знать, до чего бывают нахальны все эти неплательщики: недоимками пóлон княжий двор, а тем нахалам всё равно, они равнодушно взирают в сторону тонущей посудины под названием «государство», они не спешат протянуть властям лапку посильной помощи. Совершенно правильно ваша милость соизволила причислить недоимщиков и неплательщиков ко врагам княжеского порядка! Так оно верней!
― Пиши дальше, ― прервал поток славословий сановник: ― «а в целях обеспéчения государственной безопасности прилагаются к сему зконы соответствующие бумаги... согласно коим бумагам те внутренние злоумышленники подлежат внесудебной расправе как самолично, в такой же мере и родственники тех злодеев». Отныне мы никому не будем спускать с лапок всяких каверзных словес и заковыристых изречений, миновала счастливая пора их вольницы!
― Просто восхитительно, сколь мудрые мысли посещают умы владык! Подумать честно, так оно и взаправду так: недоимщики в тишине недоплачивают взносы за проживание в халупах, имея при этом цель подточить и расшатать экономику Остолема, чтобы он не мог присовокупить соседние государства и разгосударить сии по своему усмотрению. Надлежит объявить войну неплательщикам и вынудить должников освободить халупы, за проживание в коих они не уплатили в столичную казну ни единого заржавелого фёна! Где ж это видано, чтобы подданные проживали и не платили за проживание в домах своих, хотя бы даже и сами их построили?
По всему Остолему прокатилась волна выселений из обжитых и насиженных изб: неплательщиков изгоняли вон под холодное небо и отгоняли метёлками подальше от занимаемых ими жилищ, а их жилища отписывали в государственную казну, сколь бы ветхими и подгнившими те ни являлись; главное для верховника было не то, каковы жилища, а то, что с них можно поиметь в ближайшем обозримом будущем. Его милость верховный жрец надумал сдавать все эти халупы в наём третьим лицам, которые непременно будут вынуждены платить за проживание в гостинице; недоимщики же и злостные неплательщики, проживая в собственных домах, нагло и подло увиливали от уплаты, а по этой причине казались властям весьма убыточными. С чужаками куда как проще: не уплатил, так и гуляй под дождём! Законным хозяевам этак не скажешь: «пошли прочь отсюда!», и с этой целью столичная власть изобрела новую уголовную статью, согласно которой она получала полномочия выселять законных владельцев из занимаемых ими халуп за одно лишь сопротивление, за одно нежелание платить взносы и подати в казну остолемскую. Под удар ставились прежде всего истлевшие деды, увядшие девицы, одинокие бабульки и молодые, неопытные клопиные семейки: с ними столичные власти вовсе не намеревались цацкаться: выселяли их всех на улицу, не взирая на трудное и далеко не завидное их общественное бесправное положение.
Для подавления недовольства, а также для внесения туманности и неясности в эту платёжную прорву столичные власти выдумали название какого-то учреждения, каковое не существовало в действительности: якобы именно через него должна была происходить оплата жилищных услуг. Неплательщиков обязывали вносить большие денежные суммы за проживание в халупах, те исправно платили по квитанциям каждый месяц начисляемые пени, однако, увы, те уплаченные денежные суммы проваливались в бездонные сундуки господ чиновников, но не засчитывались в оплату услуг; бедные жители утягивали пояски, голодали, платили из последних сил, а чиновники жировали и роскошествовали, а к тому ж ещё и угрожали жильцам всякими взысканьями за неуплату. Мутность и недовысказанность не позволяла жителям ухватиться за ниточку и потребовать от начальства рассмотрения путаного дела: домовое правление всячески утаивало от проживающих сведения о подлых начальниках, тем самым способствуя беззаконию последних в отношении голодных плательщиков, которых без стеснения именовало «нахальными недоимщиками» и призывало ко взысканию по суду невыплаченных денежных сумм домовому совету.
― Что греха таить, ― посетовал писцу верховный жрец, ― мы просто вынуждены ввиду сложившихся трудностей посылать всех недовольных в действующую клопиную армию и отсылать вместе с нею на текущую войну с заграничными упрямцами, которые не желают признавать своей вассальной зависимости от Остолема!
― Оно и взаправду так, ваше окаянство, ― поддакнул писец. ― Они давно засиделись по домам, воинской службы не несут, даром только хлеб проедают. Разве такое безобразие позволительно во благоучреждённом и благословенном клопином княжестве, где на каждом из нас лежит огромная гражданская ответственность? (Уж простит мне, холопу вашему, дерзновенные попытки истолковать нововведения вашей осиянной милости!) Лямку тянуть военную, да что ещё может быть святее и выше службы родному клопиному отечеству? По вынутии должника из халупы, нелишне бы такого посильнее тряхонуть, дабы накопления утаённые с него тотчас на землю посыпались. Утаили недоимки от казны общественной, так несите всяк за это наказание: тяните воинскую лямку до победного конца либо до своей кончины! Неплательщики суть прямая угроза безопасности вашей жреческой милости; чем меньше уцелеет на белом свете недоимщиков, тем вольнее будет дышаться жреческой вашей милости. Право же, куда умнее будет избавиться от таких вот гадких должников и злостных неплательщиков! Ссылать надо их на текущую войну либо гребцами, на галеры, чтоб зазря нашу столицу достославную и богоспасаемую не запруживали!
Тотчас по вступлении в силу новых статей уголовного уложения сотни «лукавых недоимщиков» пополнили ряды «инакомыслящих вредителей» и были в срочном порядке выставлены, выселены из занимаемых ими халуп; избы ветхие были живо опечетаны, сами ж хозяева полуистлевших домишек сосланы в клопиные войскá либо пополнили собой ряды галерных гребцов. Такими премудрыми и дальновидными шагами жреческая власть загодя расчистила себе дорогу в будущее: «будет с ними тетёшкаться, заколебали вконец, тоже мне вольные граждане выискались!» Свободомыслие весьма докучали и раздражали верховного жреца восточного толка: «как все эти недоумки осмеливаются иметь собственное мнение, когда их мнения должны зависеть от моих высказываний?» Или: «могут ли мои стадá судить и рядить насчёт не доступного их разумению и выносить личные de rebus altis (о высоких материях) мнения, тогда как в их прямые должностные обязанности входит слепое повиновение нашей духовной власти, без малейших поползновений на то осмысление событий, толкования к коим нами же прилагаются?»
Неудачные военные походы жреца Зануды Брюхатого
Набрав клопиное войско, верховный наставник стада клопиного двинул последнее к западным рубежам: воевать тамошних соседей и добиваться от них покорности. Изначально верховный жрец во спеси и заносчивости своей замыслил «молниеносное взятие» тамошних просторов с клопиными поселеньями многими; но затем, неоднократно побит будучи, отказался от первого намерения: не в таком состоянии клопиное войско, чтоб удачливо ущемлять всех вольных жителей сопредельных клопиных и блошиных княжеств.
В начале военного умопомрачения Зануда выдвинулся в полис под названием Изобáры, которого жители вплоть до роспуска и развала некогда единого клопиного княжества ощущали постоянное на себе давление через господ чиновников. Храбрые жители, увидев издали подходящие к их полису вражеские полчища, живо выставили против надвигающейся смертельной опасности целых три геройские фаланги защитников своей малой родины. Воевода остолемский, придвинувшись вплотную к городским укреплениям, воззвал к чувствам рядовых обитателей городка, чая сломить всю браваду к сопротивлению их благотворной миссии: «Задумайтесь каждый над последствиями насильственного взятия вашего родного полиса: мои воины не пощадят никого из ваших сородичей! Не логичнее ли будет сдаться на милость победителю, хотя б во имя сохранения собственных домов и ради умилостивления жреческой нашей милости, да оставит целыми городские постройки?»
Храбрые жители взятого в осадное кольцо полиса не замедлили выдать полный внутреннего достоинства ответ хищному захватчику: «никогда ещё ни отцы, ни деды наши не склоняли головок перед нахальными поработителями, равно как и тебе правнуки тех прадедов не поклонятся!» Зануде Брюхатому досадно сделалось: вот уж никак он не мог помыслить о возможности дерзновенного ответа из уст взятых в осадное кольцо туземных обитателей: «это как прикажете понимать?» «А вот так и понимай, твоя хищная и ненасытная милость, яко мы свободные жители, ни под кем вовек не бывали и не окажемся!» «Хроники свидетельствуют иначе: мы вашими просторами владели, вы под нами бессильно лежали; это ли не правдивое доказательство того, что ваши земли принадлежали искони нам, ибо мы по праву законные землевладельцы вашего дутого достояния! ― чуть не поперхнулся гневом воевода. ― И с какой стати ваша ничтожная клопиная шатия вообще смеет вякать, оглашая вымышленные свои правá, когда законными господами и хозяевами всегда были, есть и будут исключительно остолемцы?»
Ѿвѣщаху на та словеса туземцы: тако ли воистину? (2044) Зазнайку-воеводу всего от таковой наглости аж передёрнуло: «что? как вы изволили высказаться? вы ещё дерзаете сомневаться в истинности глаголемых мною исторических утверждений?» «Да к чему нам твои исторические бредовые измышления, когда дедовские предания повествуют совсем об обратном накрученным твоей ханжеской милостью выдумкам?», изумлённо мотая головками, вопрошали в свой черёд защитники полиса у ненасытного хищника.
― Не доверяете моим точным свидетельствам, поверите, когда полетят в вас камни да снаряды свинцовые, ― возвестил воевода: жрец ужасно не любил и не терпел никаких прекословий, о прямо бесновался, чуть только его ушей касались лёгкие возражения. ― Мало дедам и прадедам вашим хвосты наперчили, настало время сызнова их внукам вкусить всю горечь поражения от столичного войска клопиного, да воньмут современники, яко многосильны и могущественны остолемцы, яко бесстрашно в боях неприятелей и супостатов своих побивают! (Обращаясь к воинам, скомандовал:) На приступ!! Не щади из них ни старого, ни малого! Смерть им!!
Остолемские полчища полезли на приступ: приставили к стенам длинные лестницы, начали взбираться по ним наверх, ощетинили свои ряды копьями и секирами. Сверху им на головки полилась в пятнадцать ручьёв растопленная древесная смола. Добрая половина хищников свалилась с осадных приставных лестниц, попадав в водяной ров. Прочие упорно продолжали карабкаться на стены и уже почти достигли зубцов крепости изобарской, но тут неожиданно воякам навстречу покатились и полетели горящие шары из плотно скатанной просмолённой соломы: те подпрыгивающие на лету смоляные шары посеяли ужас в рядах захватчиков: «пламя со стен полетело!» Пышущие адским жаром шары смели полезших в пылу битвы захватчиков и увлекли тех в небытие. Полководец не успел опомниться, как «осиротел на целое клопиное войско», по меткому выражению современников. Оставшись неожиданно один на один с неминучей опасностью быть захваченным в полóн, жрец почёл за благо вовремя отступить, дав задний ход своей гордыне.
У себя во дворце верховный наставник и военный вождь скупо и в нескольских словах оповестил высокое чиновничье собрание о сокрушительном поражении всего клопиного войска: «вынуждены оказались покинуть позиции ввиду невиданного упорства жителей осаждённого поселения». Советники и чиновники посетовали: до какого же бесстыдства дошли обитатели сопредельных владений, что не считают жреца и верховного владыку за непререкаемую и священную особу! «Непременно таковому безобразию надлежит положить конец, доколе соседи наши вовсе не обезумели, пока их возможно ещё приласкать и притянуть за узду и ввести во вшивое стойло, идеже все ездовые насекомые при княжьем дворе испокон веку содержатся», загомонили деды совета. «Несомненно, только так я и намереваюсь поступить в отношении сих отступников: не стану я спускать никому из неслухов, если идут супротив власти моей, как не стали б их извинять и предки мои, видючи я мятежны и в презельном беззаконном шатании!», подытожил верховник.
По истечении двух недель Зануда Брюхатый повелел паки начинать набор со всего столичного округа вояк необстрелянных: идти с ними на другой вольный городок; точнее говоря, на подневольный до недавней поры городишко, чьи жители воспользовались в то время сумятицей и откололись от общего клопиного княжества. Подася жрец-воевода во градец Межеýмки, сопределен убо той бѣ столице сиротней. (2044) Межеумки будоражили воеводино сознание одним уже фактом своего независимого положения: как это они осмелились отсоединиться от некогда общего и единого котла под названием «клопиное княжество»? и с чьей подачи все они в одночасье обрели волю вольную и заделались личностями, хотя бы даже вопреки законам и уложениям? «Пойдём на городок Межеумки, чьи жители никак не хотят ложиться под остолемские законоуложения!», возвестил верховный жрец и воевода воякам, и те глухо откликнулись: «гу-гу! zet-zet― ура!..» Выдвинулось то клопиное войско 10 ядóмия, в лето 2044 от зарождения Великого княжества клопиного, в поход военный супротив вольнолюбивых обитателей межеýмочных, преследуя цель вновь закабалить всех тамошних обитателей. Притекши к тому непокорному клопиному поселению, Зануда Брюхатый послал в пекло сражения пять сотен отборных вояк, «самой лучшей пехоты во всей столице». Те пять сотен наилучших вояк кинулись в гущу боя, однако неслыханная храбрость и самоотверженность защитников городка Межеумки перевесила чашу везения на весах судьбы и сотворила истинное, всамделишное чудо: победителями из битвы вышли межеумочные обыватели. Бессовестные хищники остались при этом внакладе и с предлинным носом! Занудою Брюхатым овладела тоска зелёная, и ввиду одолевшей всю его внутреннюю той безысходной горести, ввиду очередного поражения даже в дотошно рассчитанной битве, ввиду всех учтённых загодя заковык загадочной судьбины, помянутый воевода к ночи слёг в горячке и в скором времени помер с отчаяньем в помутнелом взоре, бесцельно скользившем по ковровому узору. Мужи и деды совета, предав земле тельце начальника и воителя, не замедлили поставить «своего», некоего Горлопана, из разночинцев, «служаку вельми испытанна, недруга взяткам».
Ѡбѣщав убо ся выдвиженец ов блюсти покой нерушимо. (2044) Мужам и дедам совета столичной ратуши одного только этого и надобно было: чтоб сидел на престоле предков податливый владыка, некий недокнязь-недотёпа и чтоб во всяком деле прислушивался завше к мудрым советам сановников и чиновников своих. Управлял всеми делами столичными недотёпа Горлопан приблизительно пять лет, и за все годы сидения своего на престоле предков клопиных этот недокнязь так ни разу и не выдвинул войск из Остолема: отчасти в избраннике втайне говорило чувство опасения за своё недалёкое будущее, уж очень недотёпе не хотелось покрыть себя срамом в затеянной неудачной битве со своими удачливыми соседями; отчасти же ― сам по себе выдвиженец по природе своей трусоват и малоопытен, любитель покойной жизни, ценитель однообразия и ценитель уверенности в завтрашнем дне. Такое отношение этого недокнязя к жизни воодушевило его тайных и явных противников, снедавших сами себя от зависти к высокому положению; подлые супостаты сговорились об устранении господина Горлопана: тот, видите ли, служил живым препятствием выдвижению и возвышению одного из этих завистников (из числа восточников). Тайно и тихо составив заговор, молодые служители-исконники прикончили несчастного баловня судьбы; разделавшись со своим общим и единым недругом и соперником, сии заговорщики не замедлили в тот же день сцепиться взаимно друг с другом за право обладания высочайшими властными полномочиями. Колико ни вопiяше той недокнязь, суждено ему бяше полéщи напрасною жертвою сих беззаконник. (2049) По устранении недокнязя Горлопана (который как ни взывал о помощи, ни один из чиновников не поспешил ему на помощь в ту роковую ночь и пустил на самотёк всю судьбу г. недокнязя) место зашибленного заговорщиками венценосца занял некто Жиробес, из жреческого сословия, с невиданными запросами, с завидными потребностями, с небывало растянутым брюхом.