Лужа для одного неба ( А все-таки жаль...)

В 1973 году
неподалеку от Ленинских гор построили три дома, ослепительно белые, панельные,
в 12 этажей. И поселили туда преподавателей МГУ. Доценты и доктора наук,
заведующие кафедрами и парторги сновали по этажам, ходили друг к другу на чай,
обсуждали вопросы генетики, ядерной физики, теории пространств и прочих мелочей
мироздания.
Вокруг трех
корпусов университетского квартала вились тротуары и трепетали на ветру молодые
прутики березок. Сейчас этот березовый лес закрывает окна седьмого этажа. Все
было юное, звонкое, молодое. Как и я сама, студентка-математик и блондинка. Из окон звучали Мирей Матье и Шарль Азнавур, под которых я пила утренний кофе. От деревни
Раменки по дороге к автобусу остались еще несколько сельских домов, загончик с
поросятами и сельский ДК. Прошло полвека. Сейчас здесь дорогие высотки, бутики,
фантастические поезда большого метро-кольца.
Потом эти
божественные годы назовут эпохой Застоя, но эпоха эта была прекрасна -
счастливая и прорывная в виде солнечных протуберанцев идей. Время бескорыстных
научных гениев и молодых поэтов. А еще были «Токайское» (венгерский магазин
«Балатон» был рядом), употреблявшееся раз в полгода после сдачи очередной
сессии под конфеты «Пьяная вишня».
В начале
марта 1974 года пролились первые мартовские дожди, пахнущие талым снегом и
мечтами. Запели ручьи голосом Сальваторе Адамо, и его «Tombe la neige» был забавен в те дни, когда этот самый снег таял, а вода
с неба стала ручьями. Между первым и вторым корпусами родилась лужа с утонувшем
в нем небе. И стала зеркалом наших дней, отражая все тех же доцентов с кандидатами. И меня.
Весна 1974 года, лучшая из всех вёсен минувшего тысячелетия, ушла в
вечность, оставив мгновенный снимок эпохи в небесной луже. Но к лету лужа не
высохла и прописалась в этом квартале на долгие годы.
После летнего ливня 1978 года она
разлилась метра на два. Я стояла на ее берегу на шпильках. Вдруг кто-то поднял
меня на руки и опустил на другом берегу. Стажер из Харькова был галантен и
красив. Я до сих пор жалею, что Харьков – не Подмосковье. Его иконописный лик
остался только в архиве университетской лужи. Помнит она и мой свадебный кортеж.
Первый. Потом была долгая-долгая жизнь.
В 2015 я отвозила на скорой маму в больницу, навсегда. Лужи уже не было.
Москва стала другой… «И все-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеевичем»…
Окуджава …