Сидя на красивом холме

­­­­­

...Но мы идем вслепую в странных местах,
И все, что есть у нас, это радость и страх:
Страх, что мы хуже, чем можем…

БГ

На закате, на холме Муз, остывая вместе с древним камнем, на котором сидела, я созерцала Акрополь.
Вдруг – за спиной – восклицание с неуловимым акцентом:
- Ба! Знакомый затылок! Машка?
Обернулась, вижу: Жак! Муж моей француженки-ученицы, Маргариты: она изучает русский.
- Точно – Машка! Ты – в Афинах? Жесть! Как тебя сюда занесло, старуха?
- Жак! Вот это да! Я в командировке. Выступила – и теперь прохлаждаюсь... А ты?
Он опустился рядом со мной на камень, ослабил узел галстука и содрал с себя полосатую тряпочку, словно ненавистную удавку. Скомкал галстук и сунул в карман пиджака.
- И я в командировке. Сбежал от своих. Ну, какие планы на томный вечер? Поедем, красотка, кататься? Или на руины пялиться будем?
Русский у Жака - от мамы, разбитной люберецкой девахи. Отец его - дитя китайца с турчанкой. А родина Жака при этом - прекрасная Франция. Вот и прикиньте, сколько языков ему подарили родичи. Вырос весёлый мальчик — и стал дипломатом, немаленькую должность занимает в… в общем, в однойсерьёзной организации.
Правда, его люберецкий (от мамы) русский иногда приводит к конфузам изрядным. Как-то на приеме в финском посольстве, энергично пожимая руку одному российскому министру, Жак выразил радость встречи крылатой фразой:
- О, какие люди на свободе!
Министр, говорят, при этом дернулся, но лицо сохранил. А вот те свидетели происшествия, что пониже рангом и не тренированы на рингах современной дипломатии, здорово оплошали: один вино даже пролил на чье-то платье.
Кстати, Жак – красавец: тонкий, стройный, медно-рыжие кудри, а очи черные, слегка раскосые. При этом компанейский, рубаха-парень, дружит и по возможности тусуется со всеми, кто ему хоть чем-то симпатичен, невзирая на чины и звания, возраст и пол. И иногда даже несколько перебарщивает со своим дружелюбием: дамы начинают интерпретировать... Так сказать, в свою пользу. И кабы я не была по уши влюблена с собственного супруга, я бы тоже, возможно…ну, посудите сами: если муж ученицы названивает училке своей жены в следующем формате:
- Привет, старуха! Чертовски, мать, приятно с тобой общаться! Уделишь четвертушку часа мне, олуху?
Что после такого прикажете думать?
Как-то я спросила жену Жака, ученицу свою:
- Извини, Маргарита, за бестактный вопрос, но... как ты с этим справляешься? Не ревнуешь?
Маргарита улыбнулась Джокондой. Посмотрела на меня словно из глубин великой тайны... Но потом решила слегка рассекретиться.
- Жак... Как это по-русски? Прозрачный, вот. И он – громкий. Как это мы с тобой учили недавно... – Она полистала тетрадь. – Вот: в ТИХОМ омуте – черти водятся. Жак – он, знаешь... Она щелкнула пальцами... Как это по- русски? Солнцевый мальчик. Солнечный? Хорошо: солнечный мальчик. И потом, ты своего Шурика не ревнуешь, нет? Ты ему… Ты доверяешь ему?
Я кивнула. Должно быть – не слишком уверенно. Потому как мой Шурик – он как раз такой вот тихий омут... Ну да ладно, мы сейчас не о нём.

...
- Ну, какие планы на томный вечер? Поедем, красотка, кататься? Или на руины пялиться будем?
- Планы были – пялиться на руины, пока не окоченею...
- Я с тобой посижу?
- Посиди, конечно...
... Мы сидели на красивом холме и легко молчали, созерцая Акрополь.
Мысли текли лениво... Точнее, их не было, мыслей. Были сумерки, зажигались звезды, шелестели шагами призрачные фигуры праздных прохожих, набирали силу городские огни.
- Почему вы так цените то, что разрушили? – неожиданно спросил меня Жак.
Я словно проснулась - и вдруг поняла, что замерзла.
Жак молча подал мне какой-то плед, толстый, стилизованный под овечью шкуру. Я в эту шерсть с благодарностью завернулась. Откуда он это взял? Овцой, действительно, пахнет. Какая прелесть!
- Так почему вы цените бесполезное? – настойчиво и тревожно, в новой вариации повторил он свой странноватый вопрос.
- Жак, я не понимаю: кто это – «вы»? И что ты называешь бесполезным?
Собеседник мой махнул рукой в сторону подсвеченных руин.
- Совершенно бесполезные камни. Во ты выложила сегодня утром аж 20 евро за билет. Это где-то тысячи полторы рублей по нынешнему курсу. Четыре... нет, даже пять вполне приличных обедов в столовке твоего университета. И ты, и твой муж – не слишком богатые люди, оба пашете на двух работах...
- Жак, но ты же тоже ходил на Акрополь!
- Ходил, - согласился Жак. – Я пытался понять… быть может – почувствовать... Но ничего не понял. А почувствовал только недоумение.
Мне стало не по себе. В моем присутствии Жак пару раз увлеченно обсуждал с Маргаритой, женой своей, достоинства разных древних архитектурных памятников. Демонстрируя трепетное уважение. И еще одна странность в его заявлении: зарплаты – свои и мужа – я уж никак с клиентами не обсуждаю, и про столовку университета вряд ли с Маргаритой, а тем более с Жаком, беседы вела. Так откуда он знает?
- Я много чего знаю, - сказал вдруг Жак, словно отвечая на мои мысли.
– Вот просто знаю – и всё. Но я – офигеваю от этого мира.
Я начинала офигевать от Жака.
А он откуда-то (мне показалось – из воздуха) извлек еще один пахучий плед, в сумраке похожий на волчью шкуру, и уютно завернулся в него.
- Откуда ты берешь эти шкуры? Как...
- Мелочь! - Отмахнулся мой собеседник. – Ты лучше скажи, откуда вы, люди, берете эти чувства? Это патологическое желание бегать по развалинам давно уже канувших в лету цивилизаций? Ведь только где-то у одного из пятидесяти гуляющих по Акрополю я улавливал мысли о человеческом варварстве, о грехе разрушения прекрасного. Остальные пришли просто отметиться, сфоткаться, по принципу: «Здесь был Вася». Среди людей подавляющее большинство - приземленные субъекты, для которых собственная тушка куда важнее сознания, но ведь – лицемеры – мучаете тушку артефактами, а сами хотите ее – тушку – покормить, прополоскать в море, а потом поджарить на солнце. И познакомить поближе с другими тушками, противоположного пола как правило. Но те, кто не лицемерит, не заморачивается созданием образа окультуренного субъекта – то есть люди искренние, честные – это что-то вроде низшей касты в вашем, человеческом, понимании. Открыто заявленная недоокультуренность не уважается. Но при этом глубинной культуры – не наблюдается тоже, точнее – наблюдается только среди единиц. Вот о чем ты думала сегодня, бегая по Акрополю? Во-первых, о том, что хочется есть. Во-вторых, о том, как бы не навернуться и не сломать конечность. В-третьих, о том, как бы спереть камешек. Но не сперла – банально струсила. Ты мимоходом вспомнила о том, что в прошлый раз, четыре года назад, на Акрополе тебя «пробило» «божественное присутствие», а в этот раз как-то никаких сильных эмоций. Потом с сожалением и даже с тоской в течение пятнадцати минут, обегая местность по второму разу, проникалась сознанием, что сумочку купить – времени уже не хватит, а еще ты думала…ну ладно, не буду тебя смущать.
Я покраснела: вспомнила свои мысли.
- Да ты не смущайся! – воскликнул Жак. – Других и в первый раз «божественное присутствие» не колышет, а некоторых - ваще! – только и заботит, чтоб селфи сделать! Квинтэссеснция пошлости! Главное – кому-то показать! Лучше всего – выложить на каком-нибудь мордабуке. «Не запостил – не было». Собственный внутренний мир – не имеет ценности! Ты-то хоть какие-то чувства копишь… Нет, вы – фантастические лицемеры!
Потом, давай начнем с главного: если эти храмы - такая ценность, то зачем надо было все это рушить? Растаскивать? Снова крушить? И теперь продолжаете – в том же духе…. Разрушили, убили – поставили памятник. Разрушили – отмыли – окружили заборчиком – делаете бабки на разрушенном. Что вами движет, людьми?
- А ты что – не человек? – кривовато улыбнулась я: поток эмоций этого француза задел меня за живое, удивил своей романтичной наивностью – и напугал… тем, что… ну, в какой-то степени…он прав!
- Ты что – не человек? – повторила я.
- Ну... У меня есть свой человек, - ответил задумчиво Жак. – И он мне, если честно, не слишком нравится. Но приходится терпеть такого - другого человека у меня нет. По возможности, держу в узде.
«Пьяный, что ли, он»? – тревожно подумала я.
- Да не пьяный я! – отмахнулся Жак, нагло (не первый раз!) прочитав мои мысли. – Я вообще это все не употребляю – эти ваши наркотики. Они меня выключают. Я теряю контроль над своим человеком, и он начинает всячески проявляться...
Тут я поняла, что попросту сплю. Это все объясняет: и появление Жака, и вонючие шкуры, овечью с волчьей, и этот бред, который Жак несёт...
Прикольный бред – чего ж не повеселиться? Забавный сон... Люблю забавные сны!
- Знаешь, - весело сказала я, - Это напоминает шизофрению.
- Скорей, шизоидность, - поправил Жак. Шизофрения – болезнь, шизоидность – личностный тип, особая структура, когда одно сознание вмещает несколько личностей. Но в моем случае «Я» – оно НАД сознанием. Понимаешь? Я, конечно, формирую разные личины для общения с разными людьми в разных обстоятельствах, но это не разные личности, а намеренно выстроенные структуры, позволяющие эффективнее взаимодействовать. Поняла?
- Исключительно интересно! – воскликнула я. – Похоже, центр твоего сознания находится на уровне «сверх-я»!
- Да нет, - терпеливо улыбнулся образ Жака из моего сна. – Просто я паразитирую на человеке.
- И где ты его взял?
- Кого?
- Человека! На котором ты паразитируешь!
- Да не взял я его! Я на нем – самозародился!
- Ух ты! Поподробнее расскажешь?
- Постараюсь. Было это так... Где-то в пятилетнем примерно возрасте я осознал, что базируюсь на человеческом тельце – я почему-то сразу мысленно стал называть это детское тельце тушкой – и вынужден был использовать в качестве инструмента жизнестроительства незрелое, исключительно малосодержательное сознание... Слушай, а ты не голодная?
Я осознала, что правда проголодалась. Надо же, чувство голода – и во сне… И такое реальное…Жак что-то сказал в темноту, кажется, по-гречески, из-за камня вышел мужчина и с достоинством забрал наши шкуры, а Жак ему сунул в руку несколько евро, которые грек, опять же, с достоинством, принял.
- Классный сервис, правда? – сказал Жак довольно. – Но до чего же, мать, ты невнимательна. Решила, что я из воздуха шкуры извлек. На этом основании придумала, что спишь. Еще одно доказательство недоумия человеческой расы: ты же далеко не худшая особь.
Я улыбнулась: вот она, логика сна... Образ Жака во сне – это ж тоже продукт моего сознания, конечно, он «читает» мои мысли... Обалденно интересный сон. Жаль, что, когда проснусь, останется только общее впечатление, а все эти логические связки, плавные переходы от одной мизансцены к другой – ведь забуду же!
Жак вызвал такси, потом мы поднялись на фуникулере на другой красивый афинский холм – и уселись там в ресторане, к счастью – полупустом.
Я заказала лимонный суп, Жак – молочный коктейль.
- Итак, продолжаю повествование о своем, так сказать, самозарождении. Оказавшись обладателем маленькой, но постоянно растущей тушки, я срочно занялся коррекцией сознания развивающегося человечка. Очень быстро стало ясно, что я оказался в двойной зависимости: в первую очередь, как уже сказал, в зависимости от ущербного сознания ребёнка, и, во-вторых, под гнетом так называемых взрослых, которые руководили деточкой, всячески притупляя его естественные способности. Правда, мне с родителями повезло. Отец все время бился в конвульсивных попытках организовать успешный бизнес, а мать – медсестра по профессии – работала в парижской больнице санитаркой, чтобы как-то прокормить семью. На няню им – ура! - не хватало денег, и воспитывали меня на старосоветский манер: с пяти лет – ключ на шею, немножко денег на еду – и существуй, как знаешь. Большую часть времени я был предоставлен сам себе, поэтому имел возможность перечитать все, что было дома, в единственном нашем книжном шкафу. Начал с книги по акушерству и гинекологии – хотя бы понял, как у людей все устроено. Эта книжка – первое, что я прочитал – была на русском.
На китайском у нас валялся только томик стихов – его я одолел уже только в шестилетнем возрасте... Ну, в общем, как-то так.
Он вдруг соскучился, замолчал и стал смотреть в окно.
- Ты просто выдающийся человек! – сказала я осторожно.
Он посмотрел на меня волком и прорычал:
- Я не человек, и я крайне несчастлив!
- Но почему ты мне это говоришь? – возмутилась я. Ишь, рычит ещё! Будто чем я перед ним виновата.
Он как-то обмяк, даже щеки словно обвисли. И сказал устало:
- Ну, извини... Просто я знаю, что ты несчастлива тоже. Потому что считаешь, что твой муж... Ну, что он не человек. Я – через тебя – словил симптомы, кажется, он на меня чем-то похож. Я же ведь могу – и делаю – много, много больше, чем любой человек. Я могу менять мир – но я не всеведущ, и поэтому действую по мелочам. Не могу развернуться, ты понимаешь? Потому что способен предвидеть последствия своих поступков – максимум на сто лет вперед. А это исключительно куцый срок.
Я заплакала.
- Мой... муж... - всхлипывала я, - со мной не разговаривает почти. – Он только просит поесть иногда... Но чаще просто берет еду в холодильнике и поедает, не говоря не слова... Он... Только программирует... Он программиииист... – я зарыдала в голос. На нас стали оглядываться.
- Тихо, тихо, - зашептал мне Жак. – Успокойся!
Минут через пять, отхлюпав и отсморкавшись, я взяла себя в руки. Мне было стыдно.
И тогда Жак спросил:
- Как же ты ухитрилась за него выйти? За этого... как бишь... за Шурика своего?
- Когда мы начали встречаться, я говорила, говорила, говорила... А он смотрел и улыбался так восторженно... И вставлял замечания. У… уместные… - Я, не выдержав, заплакала снова.
- Ясно – отзеркалил! Кивнул понимающе Жак. – Создал потребную тебе личину. Ты в Москве нас все-таки познакомь. С этим твоим – программистом. Как-то у меня сигналит в ту сторону. – И имей в виду: ты единственный на Земле человек, с которым я поделился своей печалью.
- И Маргарита не знает? – удивилась я.
- Ну конечно, нет! Она бы не поняла. Да если бы и поняла – а толку-то что? Печаль, истерика, заламывание рук. Она же считает меня – ну, насквозь прозрачным! Солнечным мальчиком! А от тебя – как будто тянется ниточка... К чему-то, что поможет мне что-то понять… Поэтому и вывалил на тебя – ты прости уж – всю свою подноготную. Тяжело мне, Машка. Ох, тяжело! А ты, старуха, сильная, я же знаю.
…
К моему удивлению и, в некоторой степени, даже ужасу, скоро я убедилась, что все происходящее – не сон. Потому как реальность – сразу после того, как мы вышли из ресторана – самым пошлым образом обобыкновенилась.
Жак по телефону вызвал такси, подвез меня до отеля, потом я вошла в свой номер, позвонила коллеге, и мы отправились в ближайшее кафе – чайку попить с десертом, вкусным, греческим. Обсудили Афины, обсудили работу, посплетничали – в общем, всё как всегда.
Вернулась в номер – дринькнула СМС: «Спасибо за вечер, с нетерпением жду встречи с твоим мужем. Жак».
Эту СМС я и показала своему Шурику, когда добралась до дома.
Надо сказать, что с Шуриком мы общаемся так: он сидит за компьютером и стучит по клавишам – программирует. По моей, по женской, классификации, у него бывает работа двух видов: такая, от которой можно отвлечься, и такая, от которой отвлечься нельзя.
Поэтому, прежде чем заговорить, я его так аккуратненько спрашиваю:
- Шурик, можно?
Если он (продолжая стучать по клавишам) отвечает мне:
- Говори! – я начинаю разговор. И он настолько добр, что даже – если ему становится интересно – иногда подает ответные реплики.
Если он на мое осторожное «Можно?» отвечает:
- Через четырнадцать с половиной минут, - значит, начать разговор разрешено ровно через четырнадцать с половиной минут (через пятнадцать может быть уже поздно).
Но на этот раз случилось чудо. Как только я, бросив в прихожей пальто и чемодан, вошла в комнату с телефоном – Шурик вскочил мне навстречу:
- Как я тебя ждал, любимая! – обнял и заглянул в глаза.
И добавил нечто невероятное. Немыслимый в его устах вопрос:
- Как прошла поездка?
- В-все было очень с-странно, - ответила я, заикаясь от удивления, – я встретила Жака, мужа Марго…
- Я знаю, кто такой Жак, - перебил меня Шурик. – И что он сказал?
- Он нёс что-то несусветное и хотел с тобой встретиться, - упавшим голосом пробормотала я. – Ты можешь объяснить мне, что происходит?
- Дай-ка телефон, - ответил муж.
Я протянула ему телефон, открыв СМС от Жака.
Шурик (в полпервого ночи!) набрал номер. Сказал:
- Это я.
Потом добавил:
- Да! – сунул телефон мне в руку и вышел из комнаты. Через секунду хлопнула входная дверь. Мне стало страшно.
...
Что вы делаете, если вам страшно? Если мир рушится, любимый человек уходит в ночь, и при этом вы лишены возможности действовать?
Я понимала, что Шурику звонить и задавать вопросы бесполезно.
Я подозревала, что это сон.
Я предполагала, что, возможно, просто схожу с ума…
Что происходит? Что это за тяга незнакомых мужиков друг к другу? Может быть, они … Ой. Ну, гомосексуализм – это в наши дни, собственно, норма… Или же они – шизофреники? Рыбак рыбака видит издалека… Шизофреники-гомосексуалисты? Господи, ну что за грязь мне в голову лезет! Ой... как я отвратительно нетолерантна! Ведь гомосексуализм – это не грязь, это норма… Но… Может быть, и шизофрения – норма? Тьфу! Нет, я, определенно, свихнусь! И тогда, в свете толерантного подхода к пограничным – и заграничным - явлениям – стану, стало быть, совсем нормальной?
Мне невыносимо хотелось куда-то идти, бежать, что-то предпринять… Но – полвторого ночи! Куда побежишь? И не позвонишь никому… Я открыла почту, тупо просмотрела письма от коллег, студентов, извещения от социальных сетей, два гороскопа и четыре теста.
Потом отправилась разбирать чемодан.
…
Шурик пришел под утро. Он выглядел счастливым. Он улыбался.
Глаза его сияли, он подхватил меня на руки, отнес на кровать, лег рядом, не снимая пальто, и все гладил по волосам, повторяя:
- Я нашел его! Я его нашел!
И тут я взорвалась, попыталась вырваться из нежных этих объятий:
- Да что же такое! Ты объяснишь мне наконец, или я… - я попыталась вскочить, но…
- Лежать! – скомандовал Шурик. И я поняла, что не могу и пальцем пошевелить.
Муж вышел в прихожую, вернулся уже без пальто, сел в свое компьютерное кресло и на меня воззрился – довольно отстраненно и даже холодно, но при этом достаточно доброжелательно.
- Маш, дело в том, что я не человек. И Жак не человек, но он – пострадавший. Потерянный наш собрат. Много лет назад его занесло к человеку случайной волной, и он забыл о природе своей. На вашем языке – он потерял память. Он говорил тебе, что самозародился на человеке?
Я моргнула. Попыталась сказать «Да» - но язык меня не слушался.
- Ага! «Самозародился»! Это явный признак потери памяти. Так оно всегда и бывает с нашими… Не злись, Мария, не надо. Лежи спокойно. Я тебе ничего плохого не сделаю. Собственно, я мог бы уйти незаметно, но Жак – он так раскрылся перед тобой… Потом, без тебя бы я его не нашел. Наших можно найти, только если они не маскируются, то есть готовы быть найденными. Поэтому не буду тебе врать – во-первых, из чувства благодарности, если бы не ты, «Жак» мог бы и не найтись, во-вторых, потому, что вранье в нашей культуре – самый страшный грех: искажение информации суть искажение мира и гибельный путь. Живое мыслящее сознание должно иметь возможность прикоснуться к истине.
Поэтому честно признаюсь: мы обычно не вмешиваемся в развитие чуждых нам видов. Мы даже не вникаем в проблемы таких – прости за откровенность, сильно отстающих от нас по всем параметрам - существ. Но Жак, потерявший память о своем происхождении, не потерял значительной доли своих знаний и возможностей. И стал их применять – как мог и считал нужным. А он считал нужным, базируясь на человеке, приносить человечеству пользу. Ну, как благодарность хозяевам, что приютили. Жаку с его рвением удалось чудесным образом предотвратить две глобальные человеческие войны и смягчить последствия примерно так десяти локальных конфликтов… Да, я понимаю твое недоверие, но, если бы Жак не замял, не заморозил кое-какие ваши телодвижения – мы с тобой сейчас не говорили бы. Как он мог повлиять? В неустойчивых системах это несложно! Достаточно случайно сойти с тропинки и раздавить бабочку... Кажется, так в одной из ваших книг? А Жак из тех, кто бабочек умеет порождать… И возрождать, если надо. Теперь ты догадалась, что «патологическая» общительность Жака была просто приемом, позволяющим ему расширить область воздействия на события?
Да, я догадалась.
А муж – или уж не муж? - продолжал говорить.
- Резюме: случайно оказавшись привязанным к человеку и потеряв память, Жак «нечаянно» спас цивилизацию… потенциально опасную для вселенной. Вот так. На самом деле – вас спасать не стоило. Но этого он не знал.
Жака мы будем лечить, а что будет с вами – это, дорогая, зависит от вас… Ох, Мария, какие же вы, люди, недальновидные, мелко-эгоистичные существа! Тебя волнует, что будет с тобой без мужа? Да будет у тебя муж. По виду – все тот же. Александр Мартов. Рост 190, вес колеблется вокруг цифры 100, лицо умное, профессия – программист, должность – начальник отдела, зарплата хорошая.
Насколько я понимаю того человека, на котором по долгу службы паразитирую вот уже семь лет, он, этот человечек, тебя любит, то есть привык к тебе, и с тобой удобно, он ленивый, другую искать не станет, тебя не бросит. Программировать я ему разрешал часов по 15 в сутки, включая субботу – так что с психикой после того, как я его покину, у него все будет в порядке… наверное.
Извини, нам пора.
Он встал и направился к выходу.
«Подожди! – воскликнула я мысленно, - покажись мне, кто ты есть на самом деле. Я же так тебя… Любила!»
Он остановился и обернулся. Покачал головой:
- Ты не меня любила, а своё отражение. И ты меня не увидишь. Я невидим для человеческих глаз.
«Ты – инопланетянин?» - задала я мысленно вопрос.
- Нет, я жучок в траве лесной дорожки! - сказал он серьёзно — и прошествовал в ванную.
Полилась вода.
«Смылся», - прошептала я – и заплакала.
Невидимые нити отпустили. Медленно встала, и, продолжая плакать, растерла сильно затекшие руки и ноги.
Дверь ванной открылась минут эдак через десять. Появился Шурик - человек, наверное. В банном халате.
Вид у него был несколько обалдевший.
- Слушай, - сказал он, - что-то со мной сегодня…
Потом посмотрел внимательно и добавил:
- Хм… Ревешь, обиделась, что не встретил? Если бы ты заранее предупредила, я бы, может быть, даже выкроил время… Он подошел ко мне, обнял и привычно поцеловал.
…
В общем, теперь у меня – во всяком случае, если со стороны посмотреть - всё хорошо, то есть точно так же, как раньше: муж программирует, отдает зарплату и даже интересуется, как дела (примерно так раз в полгода). Порой мне кажется, что тот паразит, который когда-то так меня поразил, никуда и не делся: базируется, как и раньше, на Шурике, строит личины, делает втихомолку свои дела, нашему бедному разуму недоступные.
Жака после той знаменательной встречи в Афинах я больше не видела, как и Маргариту, его жену.
Жак уволился резко, чуть ли не одним днем, и они уехали из России. Я Маргарите звонила, писала – не отвечает. Совсем недавно кто-то мне сказал, что «солнечный мальчик», по слухам, оказался в клинике неврозов.
Боюсь, я скоро тоже попаду в какую-нибудь эдакую клинику: мне каждое утро, когда открываю глаза и вижу рядом мужа, мерещатся Афины, вспоминается Жак, сидящий на камне, завернутый в волчью шкуру, и становится страшно – до дрожи – за нас, за  неразумное человечество. Но день, как всегда, стирает эти тревоги, заменяя банальными беспокойствами.













­