Драгуны. Часть 1-я. Персидская война. глава 2.
17/06/2022. Мирослав Авсень.
Драгуны
(роман)
Часть 1-я.
Персидская война.
Глава 2-я
Х Х Х
В русской столице, отреагировали на блистательную победу весьма торжественно, причём Москва, не отстала в этих чествований от Петербурга. Отбитые у неприятеля знамёна возили по главным улицам, и показывали всем желающим. Императорским указом, всем нижним чинам, принимавшим участие в сражении, было пожаловано по чарке водки, по фунту мяса и по серебряному рублю на брата. Не обошли награды и офицеров, но дабы не расписывать излишне эту процедуру, укажем коротко, что полковник Шабельский получил орден св. Георгия 4-й степени, и чин генерал-майора. Герои взятия неприятельских знамён, так же получили заслуженные ими награды: вольноопределяющиеся Юрий Плескун и Сашка Капицын, произведены в офицеры, а рядовой Никита Жохвистов (из разжалованных) вернул себе свой чин прапорщика. Всем, абсолютно всем отличившимся, выдали награды, одних только солдатских «георгиев» Паскевич вручил 30 штук!
Все тяжелораненые и увечные солдаты, не могущие вернуться в строй, получили полагающийся им пенсион, или пожизненное обеспечение в Саратовский батальон внутренней стражи. На поле сражения, победители собрали до двух тысяч побитых персов, ( а сколько их посекли-порубили в степи и близ ущелья, считать даже не пытались) и порядка тысячи пленных. Русская армия лишилась убитыми около трёх сотен рядовых, и 12-ть офицеров. Большая часть этого урона пришлась на нижегородский полк, лишившийся семи офицеров, и 137-ми рядовых, да более двух сотен лошадей! Довольно урону понесли и татары с казаками, но их считали отдельно.
Предстояло принимать пополнение, да обучать его. На ночёвку, победители расположились во взятом персидском лагере.
Когда уже исполнив все дела по службе в своих эскадронах, кампания офицеров собралась у костра, то участники 2-го и 3-го дивизионов, удивлённо слушали рассказ поручика Брауха, и подпоручика Копыловского, из 1-го дивизиона, об их весьма горячем деле на правом фланге, и последующим преследованием разгромленных сарбазов. Когда все подробности остались позади, Браух как бы подытоживая всё дело, вздохнувши проговорил.
- Самое страшное господа был не натиск персов, его мы ожидали, да худо-бедно готовились, Христофор подбросил веток в огонь, - самое страшное чего мы опасались, когда нас почти прижали к городу, так это мятежа, и удара в спину с его улиц… До сего не уразумею, отчего те изменники, не ударили нам в спину-то?
- Это верно что Христофор сказал, почитай все офицеры что из наших, что из пехоты, бились да назад оглядывались, не нападают ли?- подтвердил Капыловский, откинув носком сапога, горящую головешку опять в костёр.
- Они, татары-то городские, видать ошалели что мы не отступили, а сами навстречу принцу пошли. А уж когда бой под самыми стенами закипел, они думается мне растерялись, и не знали что предпринять. Ну а покуда судили-рядили, тут уж и Шабельский с карабинерами подошёл, то все поползновения коли таковые и возникали в горячих головах, моментально улетучились сами-собой! – чуть посветлев лицом, проговорил Ладога.
- Да, пожалуй, ты Гвидоныч прав, вовремя восстать да ударить, это вам не из ружей в небо палить, да гимны свои петь! – поддержал друга прапорщик Кривопляс, уже получивший себе взамен погибшего коня, другого, из захваченных.
- Не думал я господа, что пехота наша в центре устоит в той кроворубке – подал голос поручик Ландграф, так же лишившийся своего коня в сече – два баталиона, противу страшно сказать скольких! Вот отпиши рапорт, так наши крысы кабинетные не поверят; скрутят губёшки свои дряблые трубочкой, и просвистят сквозь зубы «фантасмагория-с! присочинили-с!» - говоривший столь похоже изобразил лицом и жестом кабинетного чинушу, что вся компания у костра, разом грохнула раскатистым смехом.
- Да, брат- Готлиб, а кобылу твою жаль, геройскую смерть приняла, за овёс и хозяина… Помянем храбрую скотину! – проговорил штабс-капитан Клевицкий, доставая из кожаной сумки, висевшей через плечо, пузатую бутыль вина – Кахетинское, 15 лет выдержки!
Все выпили по стаканчику и немного погудели. К моменту этого разговора, уже были помянуты павшие товарищи, отругана на все лады столичная министерия, а весёлые да пикантные темы, пошли уже позже своим чередом.
К костру, неслышно словно кот, подошёл князь Баградзе с рукой на перевязи.
- Пустите странника к вашему очагу, уважаемые рыцари! – чуть улыбнувшись попросил он, и присел на предоставленное на бревне место, напротив Ладоги. Капитан сразу заметил, что его друг шутит через силу, а на его осунувшимся лице, белело тяжкое раздумье. ему тут же поднесли кружку вина, и он жадно выпив, с благодарностью вернул посуду.
- Ты чего такой потерянный, Кахи? Рука, ноет? – тихо спросил Ладога, но Баградзе лениво отмахнулся.
- А, пустая рана! тут душа так закровоточила, что нескоро заживёт…
- Это кто же тебе её так разбередил-то? Начальство что ль полковое какой номер выкинуло? - осторожно вопросил Клевицкий, после слов которого, все затихли, ожидая ответа.
- К финтам начальства я привык, начихал да забыл, я историю одну выслушал, сейчас только от них, в гостях был, так офицеры ихние и поведали! – глаза Кахи заблестели нехорошим огнём.
- Ну делись уже брат, что там ещё стряслось-то? – попросил кто-то из компании.
- Да затем собственно и пришёл, - князь чуть расправил плечи, и начал – Вот жили мы с вами в нашем Караагаче, затем в Царских Колодцах, и вроде и вестовых видели, и разговоры до нас долетали разные, а выходит так, что много чего о товарищах наших, и о начале этой войны, мы и знать не знали!.. слышал ли кто из вас, об отряде полковника Назимки? - Баградзе на минуту замолк и обвёл слушателей взором. Оказалось, что никто.
- Вот и я с вами до сего дня, о нём знать не знал, а история вышла громкая! – продолжил князь – так вот, когда персы обложили наших в Шуше, батальону Назимки с двумя орудиями да сотней казаков, велено было выступить к Шуше для соединения с полком. По какой-то причине приказание запоздало, и он получил его только в день выдачи жалования. Ну, не мне вам рассказывать, что бывает в этот день, в небогатой развлечениями солдатской жизни! – Баградзе едва заметно горестно усмехнулся – Батальон выступил, а на 12-й версте от Герюсов, в ущелье их настигла конница карабахских мятежников, без участия коих, персы не то что напасть на батальон, они не отважились бы даже и войти туда! Все входы-выходы на равнину оказались ими отрезаны, а тут и сами персы пожаловали с пехотой, конницей, и артиллерией под командованием одного англичанина. Скоро их артиллерия подорвала наш зарядный ящик, повредила лафет, и побила всех артиллерийских лошадей. Тамошние армяне предложили подполковнику бросить пушки и вьюки, и уйти с ними горными дорогами, как некогда это проделал Корягин, но Назимка, не рискнул бросить орудия, и продолжил драться в невыгодных условиях, надеясь пробиться до реки Ах-Кара-Чай, за которой начиналась местность покрытая лесом, куда ни один перс не сунулся бы… - Кахи устало вздохнул – До реки оставалось с дюжину вёрст, под зноем, недостатком воды, потерях, всё это, истощало силы. Через три часа боя, батальон подошёл к крутому спуску к реке, но переправа оказалась уже отрезанной.
Измученные солдаты вышли из повиновения, и в беспорядке бросились к воде, тут-то на них персы и насели! – лицо князя заметно помрачнело – Кого убили, кто бросал оружие и сдавался, сдался и сам Назимка… Орудие и барахло, с коим он не пожелал расстаться, достались неприятелю. В общем и целом, в его батальоне было около девяти сотен солдат и офицеров из 42-го егерского, да сотня казаков. Сколько именно погибло, а сколько в плен угодило, точных сведений не имеется!.. До наших добрались только поручики Назимов и Богданов и шестеро егерей, что дойдя до селения Камедарасы, укрывались там у армян до Шамхорской битвы. С пленными, персы поступили так, что многие, пожалуй, позавидовали павшим товарищам… - голос рассказчика едва заметно дрогнул – на них набросились всеми толпами, избили, ограбили и раздев до нага, пригнали в Герюсы… Аббас-Мирза потом приказал дать офицерам персидские одежды… Вот что случилось аж в конце июля, и о чём мы понятия даже не имели! – Баградзе замолк.
- Если б мне кто другой рассказал, я бы не поверил, что почти тысяча егерей. пусть измученных, усталых, но егерей, положили перед персами ружья… Ведь знали же чем им плен обернётся, знали же! – первым отозвался на рассказ князя. Коста Бобальевич, крепко хлопнувший себя по колену.
- Если б вместо этого Назимки, был офицер школы Корягина-Котляревского, шайтана бы лысого персы получили, а не свою жалкую победу, что тут толковать? Подполковник как раз себе на трибунал наработал! скривившись как от горечи, сказал своё слово Кривопляс.
- Я, слыхал от Червонца какие-то байки о пленении персами многотысячных русских армий, генералов, полковников, и от местных мне часто сказки приносят; но я и предположить не мог что подобное, наяву с нашими егерями и казаками случиться может! – поделился мыслями Ладога.
- Ничего подобного, со времён Султан-Буде не было, когда каналья Оловянников, приказал батальону в 500 штыков сдаться, - грея тонкие, но жилистые пальцы над пламенем, задумчиво заметил барон Ландграф. В течении последующих нескольких минут, у костра шло обсуждение того, как они могли не услышать о столь громкой истории, и в конце-концов, пришли к выводу, что она, была таки доведена до них но в таком изувеченном и фантастическом виде, что в своё время, ей просто не придали должного значения, только и всего…
Едва обсудили это, князь Баградзе снова как-то невесело улыбнулся, и сказал что имеется ещё одна история, на сей раз, история истинного подвига, не в пример поступку подполковника Назимки. Друзья-приятели моментально навострили уши. Кахи поведал следующее. В те же примерно числа июля, 26-го или чуть позже, отряд из 166-ти человек, шёл к Балык-Чаю, сопровождая артиллерийский транспорт из Каракалиса, под командованием штабс-капитана Воронкова. Отряд заметили враги, и большими силами атаковали его, но бойцы, ударив в штыки, сбили персов. Тогда, на русских налетела уже конница, но солдаты пробились и через неё, стремясь к спасительному лесу. У самого уже леса, отряд вновь натолкнулся на конный заслон, но пробился и через него! Однако, когда русские зашли в лес, то оказались атакованы тысячным батальоном сарбазов, и завязался неравный бой… А когда он у нас там был равный-то? Истратив все заряды, Воронков приказал своим бойцам проститься друг с другом, после чего повёл их в последнюю контратаку. Сорок человек пробились, и небольшими группами смогли вернуться в Каракалис. Воронков, весь израненный попал в плен в числе 17-ти других, таких же раненых. Дальше случились обычные для персов зверства: поручику Попову, и инженерному прапорщику Хрупову отрезали головы. В последствии выяснилось, что отряд Воронкова погиб из-за измены. Бывшие проводниками казахские татары, при появлении персов частью бежали, а частью сами напали на русских, нарочно заведя отряд в ловушку, где в лесу их заранее ждали сарбазы. Одержав сию «великую» победу, персы гуляли и праздновали всю ночь.
- Я краем уха про Воронкова слышал, но весьма туманно и неточно – первым сказал Бобальевич, а остальные начали сравнивать подполковника Назимку, и штабс-капитана Воронкова.
- На случай с отрядом майора Монтрезора похоже, в начале той войны, в похожих условиях погиб, в том же числе… Только тогда не сорок человек уцелело, а только двое, они с гор всё видели и смогли рассказать, - вспомнил капитан Ладога, и все сидящие у костра, нашли что и впрямь очень похоже.
А что касаемо того что в полку ничего об этом деле не слышали, то объяснялось это тем, что похожих историй, когда русские отряды от самой границы шли пробиваясь к своим и через леса и через непролазные горы, ходило множество, и во многом схожих. так что в этом случае, не нашли ничего удивительного. Уже перед тем, как всем надлежало расходиться по палаткам, боевые друзья решили, что теперь-то, спесь они с басурман сбили, так что пусть и дальше раздувают до размеров слона, свои сказки о «великих» победах! На другой день, князь Мадатов подняв драгун, казаков и татар, да два батальона с четырьмя орудиями, пошёл по следам бегущего противника. Однако догнать персов не удалось. Аббас-Мирза, дабы спасти хоть остатки своей пехоты, приказал всадникам взять себе на лошадь по одному сарбазу, и в таком виде, ускоренным маршем, персы спаслись от окончательного истребления.
После отдыха на реке Тертере, русские войска 18 сентября двинулись далее, а уже 22-го, стали лагерем на реке Чирекай, что протекала в 20-ти верстах от Асландуза. Вопреки желанию солдат и офицеров, переходить границу Персии, было строжайше запрещено, и потекли малоприятные дни бездействия.
- Эх, драгуны, какой момент упускаем, какой случай перейти границу и одним-двумя ударами, завершить войну! – пенял на ситуацию капитан Ладога, сидя с друзьями в часы досуга где-либо у костра, или за дощатым столом, метая банчик.
- Бесит меня это, миротворчество! Неприятель раздавлен, упал духом, самое время ударить, а они, турусы на колёсах разводят! – гневно вторил ему друг Кахи, и все прочие офицеры разделяли эти настроения.
- В ту войну, ладно, у нас не было ни сил, ни средств, кончить дело в одно лето, вот и затянули чуть не на десять! Теперь-то, что мешает? – эмоционально заметил прапорщик Кривопляс.
- Политика больших колпаков Ваня, да интерес господина Нессельроде, -стал говорить ему Ладога, разделывая ножиком румяное яблоко – покуда государь крепко на троне усядется, министерские маклаки свои делишки за наш счёт будут обделывать, да рыжие сэры с туманного острова, затяни его пучина, уже суетятся над тем, чтоб наш солдат, войны ненароком не выиграл!..
- А могли бы, могли бы уже к Рождеству дома быть! – тоскливо заметил поручик Браух.
- И ведь что характерно господа, и семилетнюю войну с пруссками, могли в один год закончить, политики-содомиты вонючие, не дали! Апраксин-изменник, после победы, отступление учинил… - вновь загудел Кривопляс – А ливонскую войну в старину? По старинным грамотам выходило, что тоже в одно-два лета могли орден нагнуть в непристойную позу, Адашев, сукин-сын, приказы царя не выполнял, тянул полгода пока ляхи за ливонцев не впряглись, и так далее!.. – прапорщик гневно швырнул камень в сторону.
- Видать на роду у русского воина написано, из-за чужой подлости и сговора политиков, кровь лить там, где не нужно уже её лить! – хмуро прибавил Ладога.
- Неужели и через сто, и через двести лет так будет, а? – тоскливо вопросил Кахи, поглядев на товарищей.
- С того света увидим князь! – улыбнувшись заметил Браух, на том разговор и закончился. Опасения полковых офицеров, как это ни печально, вскорости оправдались. С началом октября поползли слухи что Аббас-Мирза собирает новые силы для похода к Араксу, и вроде как указывали точное место для персидского лагеря, в четырёх-пяти верстах от Худоперинского моста. И армяне, и даже татары, чуть ли не в один голос утверждали, что персы идут в большом числе пехоты и конницы.
Капитан Ладога с компаний офицеров, развлекал себя стрельбами из пистолетов. В мишени назначили подопревшие яблоки, что нанизывались на ветки, кои держал в руках кто-то по жребию (так выходило интереснее) затем Болбальевич, предложил эти фрукты подбрасывать, и стрелок, должен был попасть что называется в яблочко. Эта затея оказалась лучше первой, и всем пришлась по душе. Капитан Ладога оказался в числе лучших этих стрельб: из 9-ти бросков, он промахнулся лишь один раз, и готовился пальнуть и в 10-й, но к месту развлечения прилетел взмыленный вестовой с тревогой на лице, который быстро сообщил что капитана Ладогу, немедленно требует к себе генерал.
- Давай! – крикнул Георгий Гвидоныч державшему яблоко, и он, подлетев в верх, через пару секунд разлетелось на куски.
- Партия, господа! – проговорил капитан, протягивая пистолет денщику – Бьюсь об заклад, меня хотят повысить в чине! – шутливо бросил капитан, взлетая в седло.
- Наверняка пошлют куда-нибудь, с поручением! – обыденно заметил один из игроков, и забава продолжилась.
Ладога чётким поставленным шагом прошёл в палатку Шабельского. Генерал, при свете медной лампы, работал за столом с документацией.
- А, Ладога, быстро явился, молодец! – полковник отложил перо в сторону – По последним сведениям, Аббас-Мирза собирается стать лагерем на Араксе, близ Худоперинского моста, но нам, нужны достоверные сведения – генерал поглядел прямо в глаза Ладоге – поднимай братец свой эскадрон, и проведи тщательную разведку местности до самого Аракса. Выступать немедленно, всё, с богом!
Ладога привычно козырнул, чётко развернулся и быстро вышел. Подле палатки его уже ожидал Червонец, держа свою лошадь под узцы.
- В разведку, ваше благородие? - спокойно спросил ефрейтор.
- Да, будем нюхать местность до Аракса, следы Аббаскины искать, выступаем немедля! - запрыгивая на своего вороного, ответил капитан. Эскадрон двигался со всей предосторожностью, выслав вперёд, боевое охранение. Шли, внимательно изучая местность, следы на дорогах, высоты, осматривали заросли, брошенные дома, пустующие церкви и мечети. Кроме нескольких нищих бродяг да крестьян, пока никого внушающего подозрения не обнаружили. Однако и сними капитан провёл весьма обстоятельные беседы. Шпионы чаще всего рядились в нищих, дервишей и крестьян, но сии собеседники не показались капитану подозрительными, а слухи о персах они вполне подтвердили.
- Да, господин офицер, люди говорили, что видели небольшие шайки персов, но про целую армию, пока не кто не говорил!..
Одарив собеседников увесистыми медяками, капитан повёл эскадрон далее. Где-то через час, впереди раздались выстрелы, и прискакавший рядовой Савелий Арчаков, тревожно доложил.
- Ваш бродь, персы впереди мелькнули, разъезд сабель в 15-20, нас увидали и смылись!
- Вон оно что, значит не врут людишки здешние – задумчиво проговорил Ладога, и приказал следовать дальше. Однако больше никаких следов неприятеля обнаружено не было. Эскадрон дошёл до самого Аракса, прошёл по берегу до самой Худоперинской переправы, обследовал окрестности, но даже намёка на неприятельский лагерь не обнаружил.
Донесения тем не менее заставили Паскевича держать ухо востро. 18-го октября в лагере протрубили тревогу; на нашем берегу появилась персидская конница, угнавшая за собой несколько татарских кочевий.
Идти на преследование уже не было смысла, но драгунские разъезды полковник усилил. На следующий день история повторилась в другом месте. Паскевич собрал совет. Надлежало оттеснить неприятеля от наших границ, ибо близость персов продолжала волновать мусульманские провинции, и усложняла русским войскам подавлять мятежи в Кубе и Ширвани. Решено было действовать на свой страх и риск, как когда-то, действовал непобедимый Котляревский. Не ставя в известность высокое начальство и не дожидаясь его разрешения, Паскевич поднял войска и объявил поход.
- Идём к Марелианской переправе!
Все офицеры и солдаты Кавказского корпуса, по крайней мере слышали про это место, а некоторые и бывали там в своё время. Первыми к броду подошли драгуны. Ладога сразу заметил что брод, он хотя и брод, но уж больно глубок: пехотинцу по грудь будет, да течение это ещё…
- Осмотреть всё вокруг, и найти хоть какие-нибудь лодки, или паромы, без этого наныряемся на три жизни вперёд! – приказал Ладога, и его солдаты брызнули в разные стороны в поисках плавсредств,
- А ты Червонец, хорошо ли плаваешь? - обратился капитан, к любовавшемуся водами, денщику.
- Порядошно, а что такое? – опасливо переспросил ефрейтор, позабыв о красоте природы.
- Да вот думаю, вплавь тебя пустить, заместо коня; силу течения проверить, да и глубину заодно… Ты как, сможешь за ради Отчизны, жизнью рискнуть? – не меняя выражения лица, спросил в конце командир.
- Ну, ежели в исподнем, то смогу, а что за надобность-то такая, ваше благородие? – стараясь понять суть идеи командира, переспросил Назар. Капитан не успел ответить, к нему подъехал Баградзе. В коротком диалоге, друзья обсудили возможность преодоления реки, и пришли к заключению, что скорее всего это придётся проделывать на лошадях, вплавь.
- А батальоны? – спросил Кахи, стрельнув в их сторону глазами.
- Переправим как-нибудь, канат с берега протянем, перейдут, не впервой! – уверенно ответил Ладога. Тем временем подошли основные силы, и сам Паскевич пожелал лично осмотреть брод.
- Я отправил солдат осмотреть округу на предмет лодок, паромов, или иных подручных средств! – доложил капитан на вопрос генерала, как он думает переходить по столь глубокому броду?
- Ну-с, а коли не сыщат ваши орлы ничего, тогда как? – Паскевич внимательно поглядел на капитана. Ладога ни мало ни смутившись ответил.
- Тогда по средством каната, с берега на берег!
- Наслышан я о вас, капитан, - сменил тему генерал – верно ли говорят, что вас тут Карадрагуном прозвали?
- Прозвали, ваше превосходительство! Так здесь у многих прозвища имеются! – согласно кивнул
- Хм, а сколько ж на настоящий момент, за твою голову, неприятель денег сулит? – улыбнулся Паскевич уголками губ.
- На персидские ежели, то 250 тысяч туманов, ну а на наши 10 тысяч выходит – не поведя и бровью, ответствовал Георгий Гвидоныч.
- Солидно капитан, за Ермолова 500 тысяч дают, догоняешь наместника-то? – усмехнулся было генерал.
- Да нет ваше превосходительство, далековато мне до Алексея Петровича, не тот калибр у меня! – с искренним уважением ответил Ладога, на что Паскеавич, едва заметно переменившись в лице, спросил промерили глубину?
- Пехотинцу по грудь будет, ваше превосходительство! – ответил капитан.
- Ну-с, подождём ваших солдат, что-то они нам принесут? – сказал Паскевич, и отъехал к офицерам штаба.
- Не понравилось ему отчего-то, что ты, Ермолова, уважительно помянул – тихонько заметил Кахи, на что Ладога пояснил что не обязан нравиться всем, а про Ермолова мол ответил, что думал, драгун драгуна не выдаст! Надобно пояснить что нижегородцы, весьма гордились тем, что Ермолов начинал службу именно в их, 44-м полку ещё при Суворове, и весьма сим гордился! Наконец вернулись из поиска солдаты, объяснившие что в округе всё голо, и не то, что лодки или паромов, бочек худых или досок гнилых не сыскать с собаками!
Генерал быстро нашёл решение: он приказал драгунам, включая офицеров, брать к себе сзади по одному пехотинцу на лошадь, и так перевести все батальоны. Сказано – сделано.
- Ну, садись брат-пехота, покатаем по водице! – весело кричали драгуны, приглашая солдат. За ряд неторопливых и осторожных рейсов, драгуны перевезли несколько батальонов. Едва стали передохнуть, дозорные привезли весьма важные известия: Аббас-Мирза отступил к Ардебилю, оставив в горах лишь отряды лёгкой кавалерии. Паскевич подозвал к себе Шабельского и указывая на карту, приказал.
- Так, генерал, берите своих орлов, и на перерез персиянам! Отрежьте их во что бы то ни стало и постарайтесь удержать. Я, с основными силами пойду этой дорогой, и по ходу движения обязательно встретимся. Шум боя услышим, и бог даст, прихлопнем принца… На этом всё, исполняйте!
- Слушаюсь! – козырнул полковник и развернув лошадь, поскакал готовить полк к выходу…
Х Х Х
Полк двигался форсированным маршем, стараясь не потерять след персов. Все попадающиеся по пути аулы и селения, драгуны осматривали весьма тщательно, беседовали с жителями, и кое-где от армян и даже мусульман, получали необходимые сведения о персидских отрядах. Выходило так, что рано или поздно, нижегородцы настигнут неприятеля.
- Догоним, никуда не денется! – оглядываясь кругом, проговаривал Шабельский, а полк продолжал движение. Второй эскадрон шёл в авангарде, и от внимания капитана Ладоги, не уходила ни одна мелочь: Георгий Гвидоныч страстно желал поскорее кончить дело, лелея глубоко в душе мысль, взять в плен или уничтожить наследного принца. Ладога во время первой же ночёвки, собрав у костра особо не болтливых солдат и офицеров эскадрона, тихонько, в полголоса объявил им.
- Слушайте внимательно ребята, если во время сражения, доведётся кому-либо из вас наскочить на Аббаса-Мирзу, долой все иерархии, и забудьте что он, - царственная особа… Если не удастся его заарканить или как-то иначе взять в плен, кладите его на месте; пулей ли, шашкой ли, чем предложит господин случай… Не станет Аббаса, и всё его воинство развалится как дом на глине… Но – Ладога поднял вверх палец – в этом случае, тот кто решит принца, должен остаться неизвестным, так будет вернее. Никто из вас не должен дрогнуть, коли ему представиться случай… Без Аббаса-Мирзы, те кто за ним, тут же перегрызутся как псы за влияние при дворе, и война затухнет сама-собой. Вот если бы в своё время, наши офицеры не играли в церемонии, а уничтожили б Бонапарта, не случились бы ни его сто дней, ни десятков тысяч жертв… Думайте прежде всего об этом, и действуйте решительнее!
Офицеры и солдаты прекрасно поняли своего командира. Вот именно поэтому, Ладога старался не упустить след неприятеля. Ночёвки у полка выдавались короткие, но закалённые такой жизнью драгуны, могли спать и в сёдлах клюя носом во время движения и не теряли ни сил, ни сноровки. На четвёртые сутки преследования, горы, утёсы, леса и дороги, медленно обволок туман, и полковник приказал быть вдвое внимательнее.
Дозор, вовремя заметил лагерь персов, стерегущих отогнанные ими татарские кочевья, однако и персы заметили русских.
- Спешиться, занять оборону! – прокричал Ладога, уже сам слетая с коня. Засвистели пули, и драгуны моментально залегли за камнями и пошла перестрелка! Червонец засел за валун в двух шагах о командира. Под руками у каждого было по карабину и короткому мушкетону. Ладога и Назар стреляли чередой: пальнёт один, другой заряжает, стреляет второй, заряжает оружие первый. Этому приёму они научились у егерей, тягловых лошадок подобных войн.
- Эх, кабы не туман, взяли бы в шашки этот табор с цыганами! – с сожалением попенял ефрейтор. Капитан ничего не ответил, прицелился и выстрелил: перс в красном кафтане выронив с бряканьем ружьё, боком повалился за камень. Перестрелка разрасталась, Пули летели всё гуще, среди драгун появились первые раненые. Огонь с русской стороны нарастал по мере подхода новых эскадронов. Скоро туман стал худеть, в нём образовались прорехи, и не пройдёт и часа, как русские смогут атаковать. Но это же видимо поняли и персы; стрельба с их стороны стала затихать, а вскоре прекратилась и вовсе.
- Подождём с четверть часа и пешим порядком, вперёд! – оценив ситуацию, решил Шабельский. Когда отпущенное время истекло, драгуны в полных боевых порядках пошли вперёд, и обнаружили что неприятель, пользуясь туманом ушёл, бросив захваченные ранее татарские кочевья. Протекли ещё несколько часов, и драгуны встретили основные силы своего корпуса. Паскевич, выслушав доклад Шабельского, решил, что дальнейшее преследование персов не имеет смысла.
- Завтра, поворачиваем назад! – решил генерал. На сей раз, нижегородцы двигались в арьергарде. Арьергард, или как его иной раз называли меж собой военные люди, хвост армии, слыл местом не особо привлекательным для вояк. Когда армия наступала, арьергард обязан был стеречь все коммуникации; охранять обозы, очищать тылы, и к тому же, из него постоянно выдёргивали то людей, то лошадей, не сбавляя ни нагрузок, ни обязательств. Ко всему прочему, в обязанность арьергарда входила борьба с летучими отрядами противника, а воинское начальство зачастую «забывало» по достоинству отмечать тыловую охрану, но строго спрашивало за всякого рода провинности и огрехи. А вот когда армия отступала, именно арьергард собирал на себя все шишки и синяки, яростно огрызаясь в жестоких боях, не позволяя врагу насесть на всю армию, вынуждая того наседать на себя. Всё это прекрасно знали и солдаты 44-го драгунского полка, не раз и не два, испытывая на себе все шипы и розы арьергардной жизни, хотя и не в таких масштабах, как на европейском театре боевых действий. Хотя неприятеля по близости пока не наблюдалось, полк двигался со всей предосторожностью: немало было случаев, когда противник, пропускал основную массу войск, и нападал на арьергард, стараясь чего-либо урвать из обозов.
- Впереди длинное ущелье! – донеслись крики по цепи, и все эскадроны в одно мгновение приготовили карабины, и взведя курки, взяли на изготовку.
- И какого лешего ваш бродь, мы через вот эту каменную кишку-то лезем, других что ли дорог нету? – недовольно вопросил ефрейтор Червонец, внимательно оглядывая поросшие травой и кустарником, нагретые до горяча камни; не мелькнёт ли где, нечто нехорошее?
- Так короче приятель, а засада, она ничего персам не даст – Ладога поправил козырёк фуражки – большими силами тут не засядешь, а прочие нам не помеха, мы ж слава богу не с подполковником Назимкой идём! – буднично ответил Георгий Гвидоныч, так же внимательно смотрящий по сторонам.
- Засада!!! – тревожно донеслось из 1-го эскадрона, вслед за чем, сверху из-за камней грянул жестокий залп, драгуны жахнули в ответ, и повинуясь приказу полковника, слетели с сёдел, примкнули длинные плоские штыки, и разом бросились на штурм, в верх по склонам, туда, где уже показались притаившиеся в засаде персы.
Капитан Ладога вёл свою роту держа в левой руке пистолет, а в правой шашку, верный Червонец поспешал рядом, с карабином наперевес.
- Живее ребята! Один бросок, и мы вышибем их с позиций, не задерживайся! - командовал капитан, лихо перескакивая с камня на камень, не разрядив пока своего пистолета. Дружное «Ура!» нескольких сотен глоток, казалось сотрясло окрестные кручи, с них посыпался мелкий щебень, и какие-то сухие ветки. Персы не успели перезарядить свои ружья, русские уже стояли наверху. Ладога с вытянутой руки бахнул в противника лихорадочно пытавшегося взвести курок у длинноствольного пистолета, и персидский начальник, выронив оружие и всплеснув руками, упал навзничь. Капитан, оттолкнувшись правой ногой, запрыгнул на вражескую позицию, одновременно перехватывая пистолет за ствол, и действуя им как булавой. Первого перса Ладога срубил со второго замаха, выбив у того из рук ружьё. Затем, на капитана с криками отчаяния ринулись двое с кривыми саблями и кинжалами. Кручёным приёмом Ладога выбил саблю у первого, одновременно разбивая рукоятью пистолета его пальцы сжимавшие кинжал, и уже не глядя взвывшего от боли врага, ( его моментально заколол штыком ефрейтор) схватился с его товарищем. Ловок оказался спешенный вражеский всадник, виртуозно вращая саблей, да искусно действуя кинжалом, он показал себя достойным противником. Но капитан, парировал все его удары, и отбил выпады, и уже сам принялся теснить его. Улучив момент, Ладога отпрянул на полшага в сторону, и рубанул перса шашкой снизу вверх…
Бой завершился менее чем в десять минут полным рассеиванием неприятеля, разбежавшегося по горам. Теперь надлежало догонять основные силы корпуса, что нижегородцы и сделали, в день 31 октября, перейдя вслед за всеми на русскую сторону возле приснопамятного Асландуза… Паскевич оставил в своём журнале, довольно престранный отзыв об этом походе, упомянув что ничего замечательного там не случилось, «выключая, что я заметил что войска наши, не привыкли драться в горах». Довольно непонятное замечание о войсках, прошедших с Ермоловым все уголки Дагестана.
Прошёл ещё один месяц в охране границ в лагере на реке, когда наступившая зима укрыла снегом все горные долины. Переправы через Аракс становились всё труднее, но это и повышало безопасность наших пределов. Переправы через Аракс становились всё труднее, но это и повышало безопасность наших пределов. Наконец было принято решение распустить корпус на зимние квартиры, оставив для охраны Карабаха сильный отряд под началом князя Мадатова. В один из дней, нижегородцам пришёл приказ возвращаться в Кахетию, но перед тем, Паскевич пожелал учинить полку смотр.
- О етить твою мать, нет бы угомониться на зиму, прости-прощай родная до весны, ан нет. подавай ему смотр! – беззлобно высказался Ладога в кругу друзей-приятелей.
- Ставлю бутыль «Мадеры» что господин Паскевич, опять недовольство выкажет нашим не-европейским лоском! – усмехнулся прапорщик Кривопляс.
- Да не, Вань, полно тебе, Паскевич нас после битвы-то эвон как хвалил, приятное что называется разочарование! – возразил ему подпоручик Копыловский, шаря по карманам спички, чтоб подкурить трубочку.
- Полагаю, что генерал Паскевич, желает на посошок убедиться, что у нас нет изъянов, и не ошибся ли он упаси бог в своих хвалебах относительно нас? – стараясь казаться невозмутимым, с тонкой иронией в голосе, заметил Ландграф, откинувшись на спинку стула и сцепив руки. Поручик Браух выуживая из кармана колоду неновых карт, предположил, что переживать нечего, все эскадроны боеспособны, а полк в целом, старанием Шабельского выглядит вполне достойно.
- Кто знает друзья, кто знает, - чуть сдвинув в сторону ярко горящий подсвечник, подал голос штабс-капитан Клевицкий, чуть пошевеливая пальцами раненой руки – Паскевич человек своеобразный, в таких делах бывал, что ого-го… Но подвержен перепадан настроения, и ожидать от него можно любой реакции.
- Это ты про что? – беря свои карты, спросил прапорщик Балаховский.
- Да так господа, мысли вслух, походите под его началом, сами всё поймёте – уклончиво ответил штабс-капитан.
- А ты разве знаешь Паскевича? – удивился Кахи, так же забирая свои карты.
- Я много нём слышал, но, не хочу далее про то толковать, как будет так оно и будет. впереди зима, а вот весной зазвенит железо, и сами всё увидим! – окончательно сворачивая с темы, проговорил Клевицкий.
- Да, весной по новой начнётся, а могли бы в это лето кампанию кончить! – многозначно заметил Ладога, забирая со стола и свои карты…
Смотром Паскевич остался в целом доволен, претензий не объявил, и даже оценил деятельность генерала Шабельского как хорошую. Но, это был последний для Шабельского смотр, как для командира полка. Из-за отсутствия на месте князя Мадатова, Паскевич назначил Шабельского командиром Карабаского отряда, а сразу за тем, он получил под начало 1-ю бригаду, 2-й уланской дивизии, только что прибывшей из России. В полк, он никогда уже более не вернулся, оставив от себя на память образ Знамения Божьей Матери, привнесённый им в полк 8 сентября 1825 года, в старинный полковой праздник нижегородцев. незадолго до отбытия на зимние квартиры, весь полк облетела любопытная весть о том, что возвращаться им придётся не в Царские Колодцы, а в старый добрый Караагач, о котором все уже давно поминки справили.
- Это как же в Караагач-то? К пепелищу да головешкам? Ить лезгины там спалили всё к шайтанам собачьим! – гудели удивлённые драгуны в беседах меж собой.
- А может тама уже отстроили всё, что ж нас, командиры в чистое поле поселят? Не к руинам едем братцы, не горюй!
Офицеры также немало удивились такому повороту дел, но только в плане грозящего занудного переезда со всем добром. Капитан Ладога выслушав это известие, принесённое ему денщиком, вытянул стакан вина, утёр усы рукой, а затем многозначно заметил.
- Устюха-то наша, особливо обрадуется переезду на старую квартиру…
- Да уж, радостев будет много – со вздохом согласился Червонец, прикидывая в уме, уже знакомую тягомотину с переездом, да укладыванием вещей. На другой же день после смотра, полк, уже с новым командиром, полковником князем Голицыным, только что прибывшим из отставки, выступил на зимние квартиры.
Большинство офицеров, слышали о новом командире. Князь Голицын Владимир Сергеевич, происходил из выдающейся плеяды офицеров наполеоновских войн. За свою карьеру, он получил три огнестрельные и одну сабельную рану. Ещё будучи обер-офицером, он усе носил георгиевский, золотую саблю, и «Анну» на шее с бриллиантами. Все свои чины от младших и до старших, он получил в битвах и сражениях. За отличия в службе, его перевели из Украинского казачьего полка в гвардию, и назначили флигель-адьютантом. В последний год царствования императора Александра, его поставили командовать Тираспольским конно-егерским полком, на чём его блестящая карьера и окончилась. О причинах отставки говорили туманно, и никто ничего толком не знал. Но с началом персидской войны, государь вновь призвал его на службу, и назначил командовать Нижегородским драгунским полком.
Эти и другие подробности, нижегородцы осуждали всю обратную дорогу до Царских Колодцев, где как они думали, им предстоит муторная церемония переезда. Но к немалому неудовольствию драгун, в Караагаче никто ничего не восстанавливал, как оставили руины да головешки, так они и остались. Мало того, даже летний походный лагерь, и тот лезгины сожгли в ночь на 1-е сентября. Запасной эскадрон бросился из Царских Колодцев на зарево, но было уже поздно. Его командир, подполковник Нигволодов, весьма гневался на это происшествие, но наказать лезгин было не в его власти.
Далее, события пошли развеваться в весьма тревожном ключе: невзирая на поражение царевича Александра, джарцы, убеждённые в конечной победе персов, лишь усиливали набеги. Князь Георгий Евсеич Эристов, более всего сожалел об отсутствии Нижегородского полка, при наличии которого, лезгины бы не осмелились так нагло хозяйничать по всей Кахетии. Как говорили уже позже, во время поисков и рейдов, слыша о разбоях в той или иной стороне, он с сожаление писал Ничволодову что если у того нету свободных драгун, тот чтобы прислал хотя бы их шаровары с тем, что завидев только их красные лампасы, лезгины уберутся из Кахетии. Ничволодов порылся в своих закромах, и прислал Эристову отряд из 40-ка драгун, что состоял теперь при князе, и успел уже перехватить и потрепать несколько разбойничьих шаек.
В таких баталиях протекла вся осень, а там, в Кахетию прибыло серьёзное подкрепление из трёх казачьих полков, уланская дивизия, и дивизия пехоты. Ермолов двинулся на усмирение татарских ханств. К тому времени, весть о страшном разгроме персов, уже во всю летала по городам и весям, мгновенно переменяя настроение жителей. Гуссейн-Кули-Хан, стоявший под Баку, моментально снял осаду и бежал в Талышинские степи. была освобождена Куба, очищенны от местных шаек Ширван и Нуха. Всё это, драгуны услышали в Царских Колодцах, но единственное чего они не могли понять и уразуметь, это то, для чего им идти зимовать на пепелище Караагача, когда и здесь неплохо? Однако приказ есть приказ, и нижегородцы лишь ненадолго завернули на свои квартиры, чтобы взять всё самое необходимое, для суровой зимовки.
Устинья встретила барина и его денщика с драматической грустью; одновременно обрадовалась что басурмана побили да оба живы вернулись, (барин выплатил ей жалование, а Червонец, улучив момент порядком-таки потискал в угу) и запричитала от предстоящей «Егорию Гордеичу, лютой зимовки серёд головешек в мёртвом месте».
- Давай-ка Устюха сваргань нам чего-нибудь горячего да мясного, отдохнём тут ночку с дороги, а завтра в Караагач! – распорядился Ладога, когда они уже прошли в дом, и раскладывали верхнюю одежду.
- Так есть обед, Егорий Гвидоныч, мы тут уж дня три как вас ожидаем-то, слухи вперёд вас бегут – торопливо заговорила Устинья, коротко жестикулируя руками – подогреть только, с час как отстряпалась, и щи есть, пироги, саляночка, утка да грибочки с картошечкой…
- Молодец Устюха – похвалил капитан, и подарил ей роскошный цветастый платок, один из тех, что оказались в числе прочего тряпья, что Червонец, завоевал вместе с мешком в персидском лагере. Отобедав на славу, капитан и денщик разошлись по своим берлогам, и вскоре дружно захрапели, причём барин, распорядился никого не принимать кроме нового командира и курьера.
Георгий Гвидоныч проспал до вечера, а проспавшись, позвал Устинью, и приказал подать бутылку красного вина. Служанка неопределённо засопела, забегала глазами возле себя, и голосом далёким от услужливости, напомнила.
- Барин, так вы же давеча за обедом всё выкушали, вина болей нету, водочка вот ежели желаете…
- Я, желаю бутылочку вина, и не ври мне что вина нету, лентяйка этакая, - накидывая на плечи мундир, да слегка позёвывая, попенял ей барин, проходя и садясь за небольшой дощатый стол с тем самым шандалом, полученным в порядок от князя Баградзе.
- Да ей-богу нету вина, рази ж мне для вас жалко? – продолжая оправдываться, ответила Устинья.
- А, где есть? – устало справился капитан, откидываясь на спинку стула, и скрещивая на груди руки.
- Да почём же мне знать-то? – чуя что ей-таки опять придётся идти на раздобытки, переспросила Устюха.
- Возьми фонарь, да сходи в амбар, там, верно, есть запас-то? – тщательно пряча иронию за хозяйственным взором, указал капитан.
- В амбаре большушшая крыса посялилася, пускай Назарка ие сничиожить, а я, боюся! – заводя свою обычную песню, начала Устинья, обхватив себя за локти
- Дрын возьми, им и отразишь серую, погреми там как люди делают, да бутылку и выручи… Ну, чего стоишь, бездельница? – нарочито нахмурив брови, начал «гневаться» барин.
- Она лютая, и ничё не боится…
- Ступай за вином я тебе сказал, она ещё спорит стоит, негодная! - капитан расцепил руки, и пошарив спички, зажёг шандал.
- А я тама, помру со страху, в энтом амбаре вашем! – плаксиво затянула Устинья
- А я тебя, вон выгоню, дура! – устало и беззлобно посулил ей Ладога. Смачно втянув ноздрями воздух, Устинья, забубнив себе под нос развернулась, и обречённо поплелась из покоев барина. Вернулась она через полчаса с запылённой бутылкой красного вина.
- Вот, извольте, винище ваше! – и шмыгнув носом, поставила бутылку на стол перед хозяином.
- Стаканы-то подай! – напомнил тот, и пока горничная копалась в посудном шкафчике, доставая стаканы с подносом, полюбопытствовал, как прошла операция по вызволению бутылки вина, и осталась ли сама Устинья жива?
- Вот однажды, я от вас умру! – обидчиво ответила Устинья, глядя в сторону.
- Будешь бузить негодная, я тебя чеченцам продам, лезгинам подарю, или у персов на ишака променяю! – наливая вина, пригрозил капитан. Последняя перспектива, озадачила Устюху пуще всего. Она повернулась к барину вся, и вытаращив глаза, ошеломлённо переспросила.
- А, чиво сразу на ишака-то?!
- А на кого? На ахалтекинца тебя бездельницу менять? – выпив половину стакана, спросил барин, и дабы пресечь дальнейшее развитие наскучившего уже диалога, приказал «приговорённой» ступать теперь к Назару, и собирать с ним припасы в дорогу на завтра. Понимая, что разговор н обмена её на персидского ишака окончен, горничная пошла исполнять свои прежние обязанности.
Грустное зрелище встретило драгунов, на холодном пепелище, родного им Караагача!.. Однако долго горевать они не были приучены, и дабы не терять времени, принялись разбивать палатки, и обустраивать лагерь по всем правилам. Потянулись серые и ненастные дни зимовки и привыкания к новому командиру. В декабре, пять полков из 20-й дивизии выступили на Закаталы со стороны Алазани, в ту же сторону пошёл из Шемахи и Ершов. Нижегородцы, слушая всё это, думали-гадали; прикажут ли им выступать в поход, или оставят на месте? Сомнения и гадания оказались развеяны приказом Ермолова о выступлении в поход 1-го дивизиона под началом князя Андреева. Когда они уходили, капитан Ладога, провожая их взглядом, задумчиво обмолвился.
- Провезло ребятам, лучше в походе быть чем в этих палатках!..
- Это уж к бабушке не ходи! – в тон ему, согласился Червонец, раскуривая трубку. Поход 1-го дивизиона оказался отмечен лишь одним событием, повлиявшим на походный быт всего полка. При переправе через разлившуюся Алазань, дабы не промочить ружей, князь Андрей приказал вытянуть их из бушматов ( чехлов сбоку седла, в коих драгуны таскали ружья) и надеть их через плечо. Это показалось настолько практичным и удобным, что с того похода, весь полк носил теперь ружья только так. Это был ещё один способ ношения драгунами оружия, который не значился ни в каком артикуле либо приказе в их извечно походной жизни, в коей они мало теперь обращали внимания на всякого рода казёнщину. боевых действий во время этого похода не случилось, Ермолов просто обложил Закаталы, и под угрозой города принудил к сдаче.
Третьего января, весь полк облетела неожиданная весть: князь Голицын от них уходит, а на его место назначали Николая Раевского, сына знаменитого героя Отечественной войны.
- Однако, господа, не часто ли у нас, командиры меняются? Что бы это, могло значить? – говорили офицеры, собравшись в столовой.
- Благодарите бога, что этакие перетасовки случились в бездействии не во время боёв! – потягивая огненный чай, заметил Ландграф.
- Да уж, что-т о в этих подковёрных поползновениях есть, что-то там в военной министерии происходит… - высказал соображения прапорщик Кривопляс.
- Надеюсь, что хоть этот у нас надолго! – бросая себе в чай кусковой сахар, проговорил Ладога, думая о чём-то своём. В общем и целом, драгуны тепло приняли молодого полковника, с гордостью вспоминая то время, когда его отец, тоже командовал Нижегородским полком в победоносном персидском походе. Высокий, крепко сложенный, в сюртуке нараспашку, (Раевский-младший не носил мундира оттого, что грудь ему раздавило зарядным ящиком, и плотная одежда не годилась) он производил на всех особенное впечатление. Едва только он прибыл в «холодное расположение» полка, пропали скука и неопределённость, нижегородцы принялись усиленно готовиться к предстоящей компании. Прибыло пополнение из рекрутов, но не хватало лошадей, и пока, молодняк учили на макетах, («буцефалах») а полк мог выступит только в половинном составе.
Х Х Х
Известно, что беда, одна к вам не ходит, так вышло и на сей раз. Оказалось, что даже и те лошади что имелись в наличии, изнурены в прошедшей компании, а сена как выяснилось, и вовсе не имелось. Из-за войны, его никто не косил, а взять было уже негде, в смысле купить. Молодой полковник, немедля взялся за разрешение ситуации, и разослал во все концы разъезды для отыскивания подходящих пастбищ. Таковые нашлись в восьми верстах от Караагача, на отличных лугах у реки Алазани.
- Переезжаем господа, в более поэтическое место, на роскошные луга. Там, по крайней мере, лошади с голоду не подохнут! – заметил на это, капитан Ладога.
- Ну да, лагерь на головешках, как-то не внушает! – согласился с ним Кривопляс.
Проворно свернули лагерь, погрузили всё на повозки, и всем кочевым табором потянулись на новое место. Стоянка, всем пришлась по душе: по-настоящему красивая природа, просторные луга, сразу же подняли настроение повеселевшим драгунам. Быстро разметив места для палаток, нижегородцы торопливо, но основательно поставили лагерь, и принялись за повседневные дела. Новый командир, несмотря на относительную молодость, оказался воистину человеком на своём месте. Лошади отъедались прямо на глазах, а деньги, отпущенные на заготовку сена, Раевский пустил на закупку мяса и вина впрок; для того времени, когда начнутся покосы, и солдатам потребуется дополнительная заправка.
Неожиданностью стал отъезд с Кавказа генерала Ермолова, и назначение на его место Паскевича. Мнения офицеров свелись к тому что Паскевич, конечно талант и храбрец, репутация бежит впереди его, но: Ермолов для всего корпуса стал уже как бы отцом, и все полагали что Паскевич, станет хорошим помощником для Алексея Петровича, и два таких таланта мигом приведут в чувство всех мечтателей, но теперь… теперь же все решили что толкач муку покажет, но история со столь внезапным отбытием Ермолова, тёмное дело…
По мере приближения весны, в лагерь на Алазане стали доходить сведения о шевелении персов на границе.
- Да, господа, судя по всему, скоро и нам в поход – высказал предположение штабс-капитан Клевицкий, на очередном банчике в столовой.
- Да скорее бы уже, надоело без дела на этих пастбищах сидеть! – шлёпая карту о стол, заметил Баградзе. Прочие игроки тоже высказывали соображения о скором начале новых боевых действий.
Весна, принесла на своих крыльях основательные бои на границе, и русский авангард под командованием генерал-адьютанта Бенкендорфа, (брата шефа жандармов) перейдя заснеженный Безобдал, 13-го апреля занял как в стратегическом, так и в культурном отношении, важный монастырь Эчмиадзин. Этот средневековый ансамбль представлял собой настоящую крепость, обладание которой, позволяло контролировать весь край. Персы отступили к Абаранской равнине, куда собралась вся их конница, где и произошло первое столкновение, в кампанию 1827-го года. В сражении у селения Айганлы, сотня донцов, обратилась в бегство, не приняв боя с курдами, из чего генерал-адъютант сделал поспешный вывод что казаки, против неприятельской конницы стоять не в силах, и для блокировки Эривани, ему нужны или нижегородские драгуны, или уланская бригада с конной артиллерией. Однако ни те, ни другие, не могли пока покинуть зимних квартир, и и Бенкендорфу пришлось действовать наличными силами и средствами. С одной стороны, драгуны оказались довольны столь высокой оценкой воинского начальства, но с другой, они совершенно не понимали причин генерал-адьютанта, столь негативно отозваться о казаках, во многом трудах которых, и держались Кавказские пределы. Все эти разговоры и предположения, перемешивались со слухами о коротком, но ярком пребывании на Кавказе, знаменитого воина и поэта, Дениса Давыдова, покинувшего Кавказ вслед за Ермоловым, и несколькими его генералами. Неожиданно открылась истинная причина отставки Ермолова, крывшаяся в том, что Алексей Петрович, пал жертвой самого Паскевича, давно и постоянно интриговавшего против Кавказского наместника, отписывая на него рапорты и письма в Петербург, настаивая на его удалении с Кавказа.
Весь офицерский корпус, боготворивший Ермолова, не принял такого поведения Паскевича, и начал относиться к новому командующему с холодной сдержанностью, всё же делая скидку на его воинский талант.
- Как офицер, дававший присягу, я буду повиноваться приказам Паскевича, но уважать его после того, что он сотворил, я не смогу! – сказал как-то Кахи, в кругу друзей, за лёгкой попойкой.
- Ты брат, словно мои мысли повторил – грустно усмехнулся капитан Ладога, наливая себе вина.
- Ну вот как такому, подчиняться? - горячо вопросил Бобальевич, сверкнув даже не глазами, а как-то так, весь сам-собой, небрежно отодвигая в сторону тарелку с нарезанным сыром.
- Как под Елизаветополем подчинялся, так и впредь будешь, - простецким тоном, сказал ему Копыловский, поглядев товарищу прямо в глаза.
- Господа, ну вы что, вчера на свет божий народились? – беря своими тонким пальцами потемневшую вилку, и накалывая на неё солёный огурчик, спросил вдруг поручик Ландграф – Невдомёк вам что в высоких кабинетах, интригами балуются? Да, согласен, дело паскудное, но что вы, можете противопоставить случившемуся? На дуэль Паскевича вызовите? Нет, не вызовем, нет у нас такого права. Относиться к нему внутри себя кому как вздумается, но подчиняться – обязаны! Войну-то эту, нам оканчивать! – барон привычно захрустел огурчиком.
- Чёрт возьми, друзья, - невольно усмехнулся Кривопляс, - мы с вами, попали что называется в самую прозу жизни, когда чёрное и белое, сошлись в одном человеке, коему в иной ситуации, готовы послать ему вызов, а в другой, закрыть его же собой от персидского меча или пули, ибо он, настоящий талант в воинском деле!
- Пустое всё это, господа, разговоры наши, - мрачно поморщившись, отозвался подпоручик Копыловский, потянувшись к графинчику с водкой, Ермолова и Давыдова жаль безмерно, сволота здешняя может оттого, голову поднять весьма нагло, но нам теперь вдвое, а то и втрое против прежнего, сражаться придётся! Так что, нравиться не нравиться, терпи, мила красавица! – Копыловский выпил, но закусывать ничего не стал, а молча уставился на чёрный от времени канделябр. Слова его привнесли некое подобие равновесия в чувствах собравшихся, и некоторым даже понравились, а потому, никто в продолжении всей оставшейся попойки, не поднимал более разговоров на неприятную тему. Бой барабанов и звон клинков, уже явственно доносился сюда и сюда, в их лагерь, а посему, впереди маячили гораздо более серьёзные дела, нежели интриги нового командующего…
В один из майских дней, в полк пришёл долгожданный приказ о выступлении.
- Червонец, готовься к походу, выступаем! – быстро бросил Ладога своему денщику, чинившему сапог сидя на складном стульчике.
- Сей момент, ваше благородие! – Назар вскочил с места, и с сапогом в руке побежал в палатку собирать вещи. Когда эскадроны построились, Полковник Раевский огласил приказ командующего, идти через Тифлис, в местечко Шулаверы, где и сосредотачивались войска действующего корпуса. Привычным походным порядком, нижегородцы тронулись в путь. К этому времени полк вполне уже себе отдохнул, вернул былую боеспособность, и был готов к новым сражениям и походам. Шесть эскадронов шли на подмогу Бенкендорфу, а седьмой, запасной, оставался как предписывалось в Царских Колодцах, под началом майора Чеботаева.
- В Шулаверы идём друзья, местечко знаменитое, памятное местечко! – на ходу проговорил капитан Ладога, чуть поворотившись назад.
- А чего в них такого памятного? Какой-то исторический человек, обедал в тех местах? – спросил прапорщик Балаховский, чья перебитая прикладом рука уже срослась и вполне сносно действовала.
- Почти! – чуть повернув голову в его сторону, ответил Ладога, - Там, обитало его высочество, царевич Александр Ираклич, пока в восьмисотом году, к туркам не сбежал… так что едем можно сказать в царскую резиденцию, поаккуратнее там, с августейшими каменьями! – добавил в конце капитан, и находившиеся поблизости, дружно но не громко рассмеялись. Через Тифлис прошли не так быстро, как рассчитывали, ибо старшим офицерам, пришлось доходчиво растолковывать обывателям, что им ничего не грозит, войска идут в пределы самой Персии, и уж к Тифлису-то, никакого супостата не пустят. Затем, нижегородцы продолжили движения. Уже в Шулаверах, Паскевич вновь устроив общий смотр полкам, остался доволен, (вопреки опасением Червонца) и 15 мая кавалерия выступила к Эчмиадзину. Идти предстояло через Акзабиюкский и Безобдальский перевалы. Дороги в бывших персидских владениях, всегда имели дурную репутацию, их там сроду никто не думал строить, и не чинил, считая, что всё предначертано, и спорить с чем-то бессмысленно. Вот и насей раз, русская кавалерия испытала на себе все прелести здешних трактов. Перед войсками, по тем дорогам, прошли уже множество обозов и транспортов, разбивших да изуродовавших их так, что даже сам шайтан сломал бы там свои рога и копыта! Нижегородцы, как и все прочие, тащились по этой «дороге» со скоростью ленивого вола. Приходилось постоянно заравнивать ямы и колдобины, или напротив, убирать с проезда каменюки, толкать телеги и арбы, стегать животных, катить-выкатывать пушки, страховать зарядные ящики чтоб не опрокинули, сопровождая всё это, отборным русским матом в девять уровней гор, что исторгаясь из солдатских и офицерских глоток, вихревым потоком уходил к самым вершинам, оседая там навеки…
Офицеры и унтера, орали не жалея глоток.
- Толкайте ж разом-то, маму ж вашу угрёб! Убери ногу из-под колеса, полудурок рязанский! Колдоёбину щебнем заровняй-утрамбуйте!.. Послал же господь дорогу! Что на ней тут, черти лезгинку что ли плясали три года без передыху?! Р-р-р-а-з-з! Р-р-р-а-а-з-з!! Р-р-р-а-а-з-з-два-а!!!
На ночёвках, все обсуждения сводились в основном к треклятым дорогам, и затянувшемуся из-за этого, переходу.
- Вот же угораздило нас тащиться по этой рубели треклятой, как стельные коровы! – возмущался поручик Копыловский разминая над огнём пальцы.
- Ну, брат-Гордей, наше положение ещё не самое паршивое – слегка возразил ему, прапорщик Кривлопляс, подкидывая сучьи в костёр – Да, плетёмся мы как похоронная процессия, но нас не преследует тьма неприятельской конницы, мы не изнурены голодом и многотрудным переходом как батальон Корягина и Котляревского на пути в Мухрат из Шах-Булаха.
- Да, в сравнении с тем походом, у нас – загородная конная прогулка, только барышень не хватает! – поправляя шашку, заметил Ладога.
- Не опоздать бы нам из-за этой прогулки на большой бал, господа! – грея над огнём свои изящные с виду, но железной хватки пальцы, опасливо проговорил Ландграф, смертельно не любивший всякого рода задержки.
- Да, могут перед носом двери захлопнуть; «не приказано принимать-с» и всё! – подал весёлый голос, поручик Воронец, только теперь появившийся у костра.
- Полноте господа, наше от нас не уйдёт, неприятелю в любом случае придётся оставить за нами, несколько вальсов! – проделав левой рукой неопределённый жест, высказал мнение Бобальевич.
- Одно радует, что нагоняй за такое «стремительное» продвижение, нам отвешивать будет некому! – капитан Ладога скосил глаза в сторону штабной палатки, намекая что на самого себя, командующий взыскания не наложит. Кругом засмеялись, шутки капитана о высоком начальстве, всегда попадали в цель.
На другой день, треклятый переход возобновился. На перевалах пришлось ещё тяжелее чем на дорогах, грузы и боеприпасы приходилось переносить на руках, проклиная на чём свет стоит, нерадивость бывших хозяев этих земель. Несколько раз пришлось даже разбирать пушки и переносить их частями, стараясь чтобы ничего не пропало и не испортилось.
Хорошо хоть то, что драгунские лошади, были привычные к здешним условиям, и превосходно себя показали. Сам Паскевич, не подавал вида что разражён или зол, он проявлял свой пыл не более других, и отдавал приказы и распоряжения в прежнем порядке; войска медленно, но упорно, шли через перевалы… из-за этих дорожных сложностей, войска соединились в Эчмиадзине, аж только 10-го июня!
- Дотащились наконец, за ноги ту мамашу! – устало плюнул Ладога, когда полк остановился у стен армянской древней святыни.
- Да, твердыня, тута долго можно осаду терпеть, ваше благородие! – запрокидывая голову и глядя на исщербленные следами былых осад стены, проговорил Червонец.
- И как это персы, сразу не додумались сей монастырь занять? – вслух подумал капитан, и послал денщика узнать насчёт расквартировки. С этим на сей раз, получилось вполне себе пристойно: офицеры, артиллеристы и лазарет в купе с необходимыми для гарнизона пехотными частями, расположились внутри монастыря, кавалеристы же разбили лагерь вокруг Эчмиадзина. К моменту прихода кавалерии, русская армия уже второй месяц блокировала Эривань, столицу самого верного союзника персов. И в этот раз, как и в первые два, у осаждавших отсутствовала осадная артиллерия, которая только ещё ожидалась. Решимость овладеть Эриванью, присутствовала во всех солдатах и офицерах. Дни проходили в воинских учениях молодых рекрутов, а в свободное время, драгунские офицеры развлекались картами, стрельбой по различным мишеням, заключали пари, писали домой письма, да выезжали в степь на прогулки или в дозоры. Почти сразу, близ монастыря появились различные торговцы, предлагая офицерам и солдатам, товар самый разнообразный, от продовольствия, до предметов быта и тканей. Помимо торговцев и купцов, близ лагеря стали похаживать многочисленные жрицы любви, спрос на которых в армии, всегда был велик. Однако спокойной и скучной, жизнь русских назвать было бы неправильной. Кочующие татары, стронутые со своих мест, уходили кто к туркам, кто к персам, а кто поступал на службу в конницу Гассан-хана. Некоторые искали укрытия в горах, и только карапапахи разбивали свои лагеря на той стороне Аракса, и под началом своих Наги-хана и Измаил-Аги, готовились к самостоятельным действиям. Этот народ состоял из беглецов разных племён: русских, персов, турок и прочих. Люди необыкновенной храбрости, славившиеся как самые удалые разбойники, во всех ближайших землях. К ним примыкали массы бесшабашных удальцов, и они, могли стать очень опасными врагами для русских. Лишь предводитель народа шадлинцев, Аслан-султан, величественный старик, явился в Эчмиадзин со свитой из нескольких шамшадильских татар, принесших повинную голову за бегство их отцов в Персию, случившуюся ещё при Ермолове. Все были прощены, и им позволено было либо вернуться на родину, либо остаться там, где они теперь и жили. Вместе с ними прибыли и порядка десяти карапапахских старейшин, желавших убедиться в силе и могуществе русских войск. Передовой лагерь под Эриванью и главный под монастырём, убедили их основательно.
Паскевич развёл бурную дипломатическую деятельность, дабы как можно больше племён и народов, приняли русскую сторону. Однако персы и их союзники, крутились в нескольких верстах от монастыря, нападая иной раз на фуражиров, либо небольшие воинские партии, хотя и без особого успеха, (потери русских и союзных татар были невелики) Гораздо печальнее, сложилась судьба одного маркитанского обоза в 120 арб, шедшего из Эчмиадзина к Амамлам. На дороге их встретил русский отряд, выдержавший незадолго до того, стычку с крупной шайкой курдов, о чём и предупредил маркитантов, но те, лишь отмахнулись, и продолжили путь. Случилось с ними то, что и должно было: курды налетели на обоз, и из 140-ка человек армян и грузин, не спасся никто, кого зарубили, а кого угнали в плен.
Уже чуть погодя, стало известно, что маркитантов погубила жажда наживы. За три дня до трагедии, они уже собирались отъехать из Эчмиадзина не дожидаясь сопровождения, но случайно встреченные Паскевичем, были им возвращены. Тогда, маркитанты сговорились между собою схитрить, и когда внимание войск ослабло, они улизнули, торопясь в Тифлис за новыми товарами…
Когда всё это стало известно нижегородцам, капитан Ладога, горько усмехнувшись, буднично заметил.
- Тех, у кого в башках вместо мозгов ослиная моча, а вместо осторожности денежный расчёт, спасти не только невозможно, но даже и не должно, ибо бессмысленно и безполезно!
Проводя досуг в этих занятиях, офицеры и солдаты прислушивались постоянно к доносившимся со стороны Эривани глухим орудийным раскатам, и гадали промеж себя, скоро ли и они, пойдут к стенам этой цитадели?
На одном из дружеских застолий в саду за стенами монастыря, свободные от занятий офицеры-нижегородцы, завели разговор о перспективах осады и взятия Эривани. Не считая нескольких моментов, все собравшиеся сошлись во мнении что на сей раз, русские не снимут осаду и не уйдут. Эривань будет взята во что бы то ни стало, хоть бы осада и потребовала много времени. В продолжении пребывания войск возле Эчмиадзина, дозорная служба велась драгунами как положено, и в один из дней, капитана Ладогу разбудил его денщик…
- Ваше благородие, ребята с нашего эскадрону шпиона словили, из степи, с пикетов привезли, увидал наших и дёру дать хотел!
- Шпион? – протирая сонное лицо, переспросил капитан, спуская ноги с лежанки – Кто таков?
- А пёс его знает, не допрашивали ещё! – пожал плечами ефрейтор.
- А с чего решили, что шпион? – окончательно просыпаясь, поинтересовался Ладога, поднимаясь на ноги, и упирая руки в бока.
- А с чего б ему убегать? – резонно заметил Червонец.
- Обыскали? – спросил капитан, почёсывая себе в затылке.
- Так обшаривают…
- Ну-ка, выйдем поглядим, - проговорил Ладога, застёгивая мундир и шагая к выходу. На улице, группа драгун стерегла сидящего на земле местного татарина в простом халате, и старой бараньей шапке. На вид, пленнику было лет 30-ть, и выглядел он неважно.
- Обыскали? – коротко спросил капитан, и солдаты протянули ему скрученную в трубочку бумагу.
- При нём нашли, в рукояти ножа прятал, собачий сын! – доложил солдат, Савелий Арчаков. Капитан неторопливо раскрутил бумажку. Изложено разумеется тайнописью, но вот цифры, примерно соответствовали количеству людей, лошадей, пушек, провианта, запасов пороха. Отдельным столбцом стояли какие-то короткие слова, названия? Имена? Или что?
- Знатные письмена – проговорил Ладога, и обратился к пленному – Кто таков? Кому служишь?
- Я простой человек, господин офицер, зарабатываю на жизнь чем придётся! – прижав руки к груди и умоляюще глядя на капитана, быстро заговорил пленник, часто моргая глазами – Я ни в чём плохом не замешан, клянусь аллахом!
- Здесь что делал? – сверля его взором сверху вниз, спросил капитан, внимательно следя за поведением пленника.
- Торговцам прислуживал… там поднести чего, тут товар постеречь, другому женщину найти, тому мальчика…
- Ишь ты какой, на все руки мастер, записки, мальчики-девочки! – глухо усмехнулся Ладога, прерывая задержанного – Это послание кому и от кого вёз?
- Я не знаю этого человека, господин офицер, – продолжая испуганно смотреть на капитана, лепетал пойманный – ко мне подошёл седой человек в папахе, и предложил заработать 500 туманов… Я согласился, он сунул мне послание и попросил отвезти его сыну, он живёт в Кубе…
- Послание сыну, ты в рукоять ножа спрятал? – усмехнулся Ладога.
- Это не я… господин офицер, это тот человек который передал – бегая глазами начал было объяснять пойманный, но капитан грубо толкнул его ногой в грудь, и тот опрокинулся на спину, закрывшись руками.
- Ты кого хотел тут обмануть, грязная скотина? – повысив голос рыкнул на него Ладога, неотрывно глядя ему в лицо – Письма от отцов к сыновьям, не пишут тайнописью, и не прячут в рукояти ножей… Я, тебе не верю приятель, но допрашивать тебя стану не я, и не сейчас… Увести его и допросить по всем правилам, а я к Раевскому!
Солдаты поволокли скулящего шпиона куда-то во двор, а Ладога быстро направился в штаб. Прошло ещё несколько дней, и Паскевич, подробнейше изучив положение дел, решил идти на Нижний Аракс, дабы оттуда, вторгнутся в Азербайджан с нахичеванской стороны, а под Эриванью, принял решение оставить отряд генерала Красовского, который только по осени, по прибытии к нему осадной артиллерии, должен был начать полномасштабную осаду цитадели. Войска Бенкендорфа блокировавшие Эривань, были сменены полками 20-й дивизии, прибывшей из России, а в намеченный поход отрядили гвардейский полк, старую кавказскую пехоту, Нижегородский драгунский полк, и два уланских; Борисоглебский и Серпуховский, да донскую роту конной артиллерии, под общим командованием генерал-адьютанта Бенкендорфа. Нижегородцы воспряли духом, и готовились выступать, сворачивая лагерь, да проверяя оружие. До Нахичевани предстояло добираться низменной долиной Аракса, являвшей собой удушливые и знойные степи, где жара достигала порой 43-х градусов. Всё это хорошо знали солдаты Кавказского корпуса, и заранее готовили себя к весьма трудному переходу, и тоже самое советовали уланской бригаде, впервые появившейся на Кавказе. Будучи в гостях у уланских офицеров, капитан Ладога дружески предостерёг их.
- Будьте готовы господа к изнурительной жажде и очень долгому путешествию, по не очень длинной дороге…
16-го июня войска собрались на Гарничае, что в 40-ка верстах от Эривани, и после непродолжительного молебна выступили. От самого Гарничая до Нахичевани, лежали только 72-ве версты, расстояние, которое в России, лошадь спокойно проходит за день, но по этой, словно вымершей пустыне, под палящим зноем и отсутствию колодцев, русским войскам предстояло двигаться несколько суток. Не было подножного корма, жилища оказались нарочно оставлены людьми, дабы лишить русских любой возможности пополнить себе продовольствие и провиант. Люди переносили тяжести лучше, чем тягловой скот, и это, чуть ли не в первую очередь сказывалось на медлительности движения войск Паскевича.
Х Х Х
Тяжёлый, непривычный климат, делал своё дело; несчастные волы с измученными, усталыми глазами в коих вместе с усталостью зияли мука и обречённость, едва передвигали свои тяжёлые, сбитые о камни копыта. Прекрасные лошади уланской бригады, коих холили и лелеяли в просторных конюшнях военных поселений, весьма быстро пришли в совершенное изнурение. Драгунские офицеры, наблюдавшие за движением этих корней, пришли к печальным выводам что в таком состоянии, уланская конница не устоит перед полнокровной персидской кавалерией.
- Как же станем выкручиваться, коли нас, массы персидских всадников встретят? – спросил штабс-капитан Клевицкий, подъехавши к Ладоге.
- Да как всегда; уланы ощетинятся пиками в плотных боевых порядках, пехота в каре их прикроет, артиллеристы поддержат картечью, ну а мы доделывать будем, - буднично ответил Георгий, Гвидоныч чуть повернув голову к приятелю.
- Ну, атаку мы отразим, а нападать сами на таких конях уж не сможем? – как бы размышляя вслух, предположил Клевицкий.
- Атаковать не сможем, - так же спокойно, согласился Ладога.
- Интересно, будет ли теперь ено превосходительство господин Паскевич и иже с ним, отпускать насмешки да шутки, про наш неказистый в сравнении с уланами, внешний вид, как это было в Тифлисе, когда туда вошли уланы, а и х кони сгибали шеи в кольца? – с горькой улыбкой вопросил Коста Бобальевич, тоже подъехавший ближе к друзьям.
- Думаю теперь ни у командующего, ни у наших холёных улан, после этого перехода, поводов для острот поубавиться! – уверенно проговорил Ладога, окидывая взором изнурённые уланские эскадроны. К счастью, неприятель не показывался, и никак не тревожил измученные русские части. Где-то через версту, драгунам открылась обыденная картина войны: уланский поручик в беспокойстве хлопотал подле своего упавшего от бессилия коня, издававшего жалобные стоны; не ржание, а именно стоны извергались из мягких уст, бедного животного, крутившего мордой и пытавшегося неловко подняться. Поручик дабы облегчить муки верного друга, совершенно расседлал его, оставив лишь узду, и теперь в отчаянии просил помощи, оглядываясь кругом. Но товарищи его, лишь сочувственно качали головами, да в безсилии разводили руками, помочь они, ничем не могли. Несколько драгун подъехали ближе.
- Червонец, глянь коня! – приказал денщику капитан, и ефрейтор, быстро соскочив с седла, склонился над животиной, осыпая её нежными и ласковыми словами.
- Водички б ему горемычному, да отдых, а там вечер и ночь скоро, отойдёт бог даст, изнемог он дюже, ваше благородие, - поднявшись сообщил Червонец.
- Господа, умоляю… помогите, воды, хоть чуть, не мне, коню моему, не смогу я его ни бросить, ни пристрелить, он как родной мне! – умоляюще глядя на драгун, быстро заговорил уланский офицер.
- Погодите поручик, я попробую чего-то сделать! – тронулся с места Алексей Воронец, и куда-то ускакал. Пока он отсутствовал, Ладога посоветовал улану помесить коня на несколько часов в тенёк; брошенных строений тут не мало, а там вечер и ночь, принесут живописные новые силы.
- Не запаслись водой как должно было, и вот результат! – устало махнул рукой уланский поручик.
- Русские кони к такому дикому климату плохо привыкают – пояснил боевому товарищу, прапорщик Балаховский. Улан лишь молча кивнул, глядя на невысокого степного коня, на коем восседал прапорщик. Наконец появился Воронец, медленно едущий на своей лошади, держа в вытянутой прямой руке, ведро.
- Вот, поручик, тут полведра, - тихо проговорил он, осторожно передавая засиявшему надеждой улану, драгоценную воду, - попои его, но больше пока воды не будет, осторожней!..
Улан принял ведро с нежностью отца, принимающего своё дитя, а драгуны вернулись в строй.
- Ты где ж воду-то взял Лёшка? – с искренним удивлением в голосе, спросил его Ладога.
- Мне, вернули старый карточный долг! – уклончиво ответил поручик, и быстро перевёл разговор на иную тему. Ночь принесла свежесть и отдохновение, да надежду на выздоровление уланского коня, которая и сбылась на другой день. До драгун дошли слова благодарности от уланских коллег, хозяин бедного коня просил драгуном кланяться, и благодарил за спасение его боевого друга.
- Я бы, верно не смог эдак вот воду чужому коню отдать! – признался Червонец командиру.
- Я бы, наверное, тоже! – так же честно признался и капитан, задумчиво глядя в даль перед собой. Так шли они и шли, а вернее тащились шесть полных дней. Когда вдали показались стены и башни Нахичевани, русские войска встретили довольно значительные массы неприятельской кавалерии, пёстрой как лоскутное одеяло.
- Ну, вот теперь вся надежда только на злость и стойкость наших улан! – мрачно проговорил капитан Ладога, плавно вытягивая из ножен шашку. Червонец, поправляя свой кивер, так же вытащил свою. Нижегородцы на лёгких рысях двинулись вперёд, следом вынеслась на простор вся уланская бригада, шумя разноцветными флюгерами своих пик, кои торт час оказались направлены на противника. Персы, непонятно чего хотевшие, быстро отступили не приняв сражения, и русские вошли в Нахичевань без единого выстрела. Христианское население встречало их как своих избавителей, но правитель государства Керим-хан и почти все его приближённые, ушли с персами. В Нахичевани помимо радушного приёма со стороны единоверцев, русские обрели наконец, такой необходимый отдых себе, и своим лошадям (поручик Воронец к тому времени уже сдружился с хозяином спасённого им коня, и частенько гостил у улан)
Надобно заметить, что Нахичевань, когда-то была богатым и блестящим городом древней Армении, перенесшим много испытаний и бед как от военных нашествий, так и от внутренних мятежей и смут. Где-то со второго века, он несколько раз принадлежал то армянам, то туркам, то персам, был жестоко разрушаем, а население истреблялось. Но Нахичевань, всякий раз возрождалась с прежним величием, и народа в нём не уменьшалось.
Последняя, самая страшная катастрофа обрушилась на город при Шах - Аббасе. Тогда, в Нахичевани насчитывалось порядка 40-ка тысяч домов, и более 300-т тысяч жителей. Шах-Аббас отвоевал тогда город у турок, но не надеясь удержать его за собой, разрушил до основание, а население вырезал, не разбирая ни возраста, ни пола…
Шах, дабы оградить границы Ирана от Турции, везде в завоёванных землях, устраивал подобные опустошения, дабы меж ним и султаном с этой стороны, лежали мёртвые пустыни. В итоге, Нахичевань осталась за турками, пока уже Надир-шах не закрепил её за персами, но это, были теперь почти уже одни развалены. возродиться на сей раз, городу суждено не было… А теперь, глазами русских предстали лишь жалкие развалины былого величия; на площади чуть более десяти вёрст, лежали древние развалены, и на них убогий город с населением в пять тысяч душ. Башни оказались дозорными сооружениями, минареты и купола мечетей и храмов были невысокими и не многочисленными. Жители ближних горных отрогов, потянулись в город с изъявлением покорности.
Русские с трудом разместились в Нахичевани, расквартировавшись по развалинам, ханском дворце и домах бежавших сановников. Кто-то нашёл приют и у жителей-христиан. Капитан с денщиком облюбовали себе небольшой, обшарпанный домишко в две комнаты, сложенный частично из камня, самана и дерева, с протекающей черепичной крышей. Домишко оказался бесхозном, живший в нём старый одинокий татарин уже умер, а его небогатое имущество, растащили той же ночью воры. Набросав на пол соломы, на лежанку бурку (ефрейтору выпало спать на полу в меньших покоях) и приводили в порядок убогую обстановку. Капитан и денщик квартирой остались довольны, другие вон среди руин кое-как размещаются…
В один из дней, в час послеобеденного досуга, когда капитан в час послеобеденного досуга, разглядывал за столом альбом с гравюрами томных красавиц, (который он выиграл у Воронца) за окном на улице, донёсся молодой мужской голос.
- Покорнейше прошу за вторжение, не здесь обретается капитан Ладога, Георгий Гвидоныч?
Червонец отсутствовал, а посему, капитан отложил в сторону пикантный альбом, и внятно, но не громко, ответил.
- Здесь-здесь!.. Покорнейше прошу вас проходить! – за окном мелькнул фрагмент мундира, донеслись торопливые шаги, скрипнула входная дверь, и на пороге возник молодец в мундире уланского унтера, с живыми, добродушными глазами на благородном, правильных черт русском лице без усов и баков, но загорелом.
- Ну, слушаю, чего у тебя там братец, с пакетом что ли? - Ладога поднялся, и вдруг увидел, что улан-то, не из их полков, «Из Тифлиса что ль?»
- Здравия желаю, господин капитан, разрешите представиться! – щёлкнул каблуками унтер, вытягиваясь в струну, и преданно хлопая глазами, а затем, не дожидаясь разрешения, объявил – Есаулов, Константин Григорьевич, унтер-офицер третьего Бугского полка, переведён из Бессарабии непосредственно в ваш полк, на должность вашего ординарца! Вот бумаги о переводе, составлены в один день без проволочек, а вот рекомендательное письмо от вашего старого приятеля, майора Иванова, Павла Сергеича! – улан чётко вытянул из-за борта мундира небольшую стопку бумаг, и шагнувши к столу, чинно протянул их капитану.
- Чего? – только и успел промычать Ладога на сей внезапный доклад, машинально принимая бумаги, мельком бросая взор на те что касались самого перевода, а рекомендательное письмо, пока прочесть воздержался.
- Направлен к вам по ходатайству вашего старого приятеля, майора Иванова! – намекая на что-то, повторил новоприбывший, попутно обшаривая карими глазами комнатёнку, а затем, а затем как бы между прочим, добавил – Поначалу-то в пехоту хотели, но Пал Сергеич замолвили словечко, и вот я перед вами!
- Ага, - Ладога нутром почувствовав не совсем обычную натуру нового подчинённого, положил бумаги на стол, - то есть Пал Сергеич, стало быть, не забыли вот меня, своим вниманием-то… Ну-с, и как долго ты добирался?
- Да месяц почитай, да тут вот без малого четверо суток вас искал, - буднично продолжил Есаулов – я было хотел к Паскевичу, сразу чтоб у него о вас справиться, а потом подумал, и решил обождать малость; вдруг, да командующий занят, да и не примет меня?
- А, то есть решил не беспокоить Паскевича, а обойтись своими силами? – стараясь уловить теперь хотя бы поверхностную суть человека, стоявшего теперь перед ним, с видом давнего знакомца, вернувшегося из продолжительного отпуска по случаю женитьбы.
- Точно так-с господин капитан, мало ли, вдруг недосуг ему? – подтвердил унтер, и продолжил – Через встреченных солдат и офицеров я вас и отыскал, и теперь целиком в вашем распоряжении! – новоприбывший преданно уставился на капитана. «Какое к бесу распоряжение? Куда мне тя девать-то прикажешь?» чуть было не сорвалось с уст Ладоги, но он удержался, решивши разъяснить всё до конца…
- Так, ладно братец, постой пока, я бумаги твои эти разберу, кхм… рекомендательные! – выделил капитан последнее слово (унтер согласно кивнул) и присевши на стул, углубился в чтение. Казённым языком написанный документ о переводе подпрапорщика Есаулова из Бессарабии на Кавказ, тем не менее содержал всё же не мало прелюбопытных подробностей относительно персоны, к сему документу прилагавшийся. Унтер-офицеру Есаулову, от роду шёл уже 23-й год, пять с лишком из коих, он отдал службе.
- Так, тут вот сказано, что на службу, ты определился с 17-ти лет, это что же, семейное у вас? – подняв глаза на гостя, спросил его капитан.
- Как раз совсем наоборот, - возразил новый ординарец. – последние лет 500 в нашем семействе, мужчины, отчего-то и по всяким причинам, не попадали на воинскую службу, - начал пояснять улан, абсолютно не меняя выражения лица своего, – ограничивая себя, в основном на чиновничьем поприще. То же самое грозило совершиться и со мной, в довесок к чему, папенька проигрался в карты, и дабы поправить положение, порешил меня женить. Но я, как только узрел воочию то, на чём мне предстояло жениться, решительно воспротивился, и говоря кратко, заявил папеньке, вы мол это мне нашли, вы, на сём сами, и женитесь! Скандал, охи-ахи, маменька в слёзы, сестрица в хи-хи-хи, а я, посредством двоюродного дядюшки, очутился в уланах, и вот теперь перед вами!
- Однако ты молодец как я погляжу! – искренне похвалил его капитан, и продолжил – тут вот Иванов пишет, что ты, с 19-ти лет в полковой разведке состоишь? –
- Так точно-с! Имел честь проявить себя в нескольких делах противу разбойников и грабительских шаек с той стороны, и полковник определил меня на сию службу! – вновь пояснил есаулов.
- Ну-с, это мы оглядим ещё, что ты у нас за разведчик – посулил Ладога, и глянув в письмо старого друга, задал новый вопрос – Две дуэли у тебя братец из-за чего произошли, из-за дам?
- Первая совсем нет, - с расстановкой принялся пояснять прибывший – через год с лишком после начала службы, дал в рыло одной скотине, ну и стрелялись…
- Что за скотина?
- Да, князь один, мой ровесник, но уже полное дерьмо человек, - не меняя даже искорки в глазах, ответствовал унтер – самодур и показной крепостник, только и говоривший везде и всюду что мужика надобно гнуть, ибо он раб и скотина, а не человек вовсе, ну и тому подобное… И так весь год где бы ни собрались: все о женщинах, о курьёзах, а он опять о своей родовитости, да о грязном русском быдле… настохорошел всем, спасу не было, но – лицо Есаулова впервые изменило выражение со спокойного, на более чем спокойное, князь имел связи в столице, и никто не хотел лишнего шума…
- А ты, значит не стерпел?
- Да лопнуло терпение-то… сказал ему как-то, чтоб он заткнулся со своей родовитостью, ну а далее 12-ть шагов, бабах, князь на три месяца в лазарет с прострелянной грудью, а я из прапорщиков в ефрейторы…
- Так ты вроде подпрапорщик теперь? – подозрительно глядя на мундир нового подопечного, подметил капитан.
- Так точно-с, но это я только с полгода назад как подпрапорщика получил! - продолжая шарить глазами по помещению, ответил унтер.
- Гм, а из каких чинов произведён, в подпрапорщики-то? – уже с искренним интересом, полюбопытствовал Ладога.
- Из поручиков, господин капитан! – последовал ответ.
- Ишь ты, с горки да вниз? Опять дуэль?
- Она самая, рассказывать?
- Ну уж сделай снисхождение, раз тебя ко мне прислали! – чуть разведя ладонями, «попросил» капитан.
- Случилась у меня интрижка с одной симпатичной барышней, в семейство которой, часто как в салон, захаживали наши офицеры. Ну, дочка хотя и молода была, но не совсем из стеснительных; любила собрать таковых же подружек, и устроить вечерок то в древнеримском, то в восточном вкусе. А маменька ея, тоже дама вполне себе молода и хороша собой, взревновала дочку к одному из наших, и устроила скандал. Мне выпал жребий погасить гнев маменьки, и я, блестяще с сим справился, буквально принеся себя в жертву, - едва заметно кивнул Есаулов.
- Вона как… это что ж ты, маменьку в древнеримском вкусе осчастливил? – изучающе глядя на ординарца. на всякий случай уточнил Ладога.
- Нет, маменьку пришлось утешать в восточном: она то одалиской, то Шахерезадой наряжалась, а я сам-собой был – пояснил Есаулов, чуть поднявши палец.
- Ух ты! Это что же, не один раз ты выходит, с маменькой монистом-то играл? – слегка удивился Георгий Гвидоныч.
- Раз до четырёх было, принужден был повиноваться половому шантажу!..- тоскливо вздохнул гость и продолжил – И всё уже шло к тому что я, начал подозревать что моя жертва изрядно затянется, но: в мой последний приход к той маменьке, нас застукала с поличным ея доченька… Что тут поднялось! Такая картечь открылась, так меня так меня там в два огня взяли, что я едва успел кое-как облачиться, саблю в охапку да вон из дому! Но во дворе, налетел со всех ног на папеньку, нескладного, упитанного господина… Через два дня, мне пришёл вызов от друга семьи, который кредитовался у папеньки, ходил в перспективных женихах у дочки, и волочился за маменькой…
- Ну, брат, да ты и впрямь герой! – вырвалось у капитана, а затем он спросил про дуэль. Ничего особенного; друг семьи промазал, а поручик Есаулов отстрелил ему левое ухо… История вышла громкая, папенька настрочил жалобу, и вот теперь он, в чине подпрапорщика, стоит пред грозные очи капитана.
- В ефрейторах-то я уж был, решили вот в подпрапорщики! – опять пояснил Есаулов.
- Ну, это верно, это правильно! – согласно кивнул Ладога, и прочитавши в письме друга ещё строчку, воздел очи долу – Ну а другой раз ты за что в суде ответчиком был? –
- Ах это… Это за драку и порчу казённой мебели, - вспомнил ординарец, и рассказал, что был там в обществе один француз, путешественник, и любитель метнуть банчик. За одной из игр, Константин Григорич заметил как Дюпон Бизе (так именовал себя сей галл) передёрнул в карты, был уличён, но за препирательство был ударен рассказчиком в ухо, отчего он, Бизе, с бранью схватил со стола тяжёлый канделябр, ответчик подхватил стул, и в коротком поединке сверзил противника на пол, изломавши об него оный стул, причём пострадал и канделябр, тоже казённый…
Учтя ситуацию, дело ограничилось выплатой казне ущерба за мебель, канделябр, италийскую вазу (современную) а жертве, уличённой в шулерстве, повелели по выходу из лазарету, лечиться на свой счёт, и покинуть тамошнее общество.
- А что ж на сей раз без дуэли? - спросил Ладога.
- Так он не дворянин, Бизе этот, мещанин – пояснил Есаулов, пытаясь согнать с собственного плеча муху.
- Так, в казённой бумаге, тебя, приятель, расписали так, что в пору призадуматься, а? – Ладога вопросительно уставился на пополнение. Есаулов, не мало не поменявшись в лице, пояснил.
- Наветы, враки, и поношения, господин капитан!..
- Ну, я разумеется именно так и подумал, - согласно кивнул начальник, но тут же вопросил – А вот как сие понять? «предерзостен в общении с людьми благонамеренными, неуважителен к начальству, знакомства водит с личностями всяко подозрительными, подвержен сквернословию и распутству, от чего все благообразные семейства, бояться за своих дочек.» - процитировал капитан, и замер в ожидании ответа.
- Никогда за собой и половины сего не замечал! – уверенно ответил Есаулов, скосив взор на бумагу в руке нового начальника.
- Ну, это ладно, а вот тут ещё продолжение имеется, - капитан вновь углубился в занимательное чтение - «Всякими побасенками да анекдотцами, смущал юные умы, от чего всякие казарменные шутки, в великом количестве разошлись в обществе. Оный унтер-офицер есаулов, по всем признакам человек неблагонадёжный и безнравственный, а так же непочтителен к особам духовного звания, а так же чиновникам гражданского и интендантского ведомства».
- Виноват-с, случалось быть несдержанным! – коротко сознался унтер, продолжая потуги стряхнуть муху. Ладога прочитал ещё несколько строк из письма старого друга, и с удивлением узнал от того, Константин Есаулов в деле весьма надёжен, находчив, смел, смекалист, ловок и неглуп, знает языки, и имеет в своём багаже аж «осьмнадцать на себя доносов, кляуз, не считая жалоб в суде»…
- Ну-с, и наконец, за что ж тебя к нам сюда, на Кавказ-то сослали, за вольнодумство какое? – откладывая бумаги в сторону, задал капитан основной вопрос. И только здесь, унтер Есаулов слегка поморщился, словно раскусил горошину душистого перца.
- Основная причина, это нелюбовь ко мне нижеизложенного начальства, чиновников, а также, представителей благонамеренных семейств. Но искрой в бочке с порохом стало обнаружение у меня запрещённой литературы, а именно, сочинений этого сумасшедшего иезуита Пестеля. мне стал грозить военный суд, но с помощью Пал Сергеича, ( он с нашим полковником на короткой ноге)и товарищей по полку, удалось доказать что сию гадость мне подбросили. Прежние грехи, однако ещё что называется стояли в дверях, и меня вознамерились сослать сюда в пехоту, но майор Иванов внёс ходатайство, и вот я перед вами! – окончил наконец унтер, своё признание.
- Ну, ежели хоть одна половина того что тут о тебе изложено и что ты наговорил, правда, то мне теперь ясно, почему тебя, именно к нам направили… - выдохнул капитан, и встал с места.
- В штыковую хаживал?
- Никак нет, не обучен!
- Обучим, на стены лазать умеешь ли?
- Никак нет, не обучен!
- Обучим… арканом владеешь?
- Это умею, и даже неплохо, оттого думаю и в драгуны переведён…
- Ну, драгуном, дружок, тебе только ещё предстоит стать, багаж твой велик ли?
- Никак нет, всё на лошадке уместилось!
- Значиться так, жить будешь в комнате с моим денщиком, он скоро явиться подлец, форму пока свою потаскаешь, но недолго думаю… Всё, аудиенция окончена, иди располагайся; он у одной стены, а ты у другой, хватера брат покамест такая!..
- Слушаюсь! – Есаулов щёлкнул каблуками и вышел. С минуту, Ладога стоял недвижно. Он не стал говорить ординарцу что в приписке майора Иванова, значилось о том, что многие тамошние чиновники и папеньки благопристойных семейств, страстно молились царице небесной о том, чтоб «этого аспида и змея подколодного Есаулова, по какой-то оплошности или недогляду, обратно с Кавказу, им сюда б не прислали с оказией!»
- Н-да, Паша, молодец-то твой не прост, что-мне говорит старый товарищ, что ты нам сюда, чёрта в коробочке прислал! – поделился первыми мыслями о новом подчинённом, капитан Ладога.
Имущество присланного ординарца и впрямь оказалось небогатым: не считая личных мелочей, у подпрапорщика Есаулова при себе имелось две больших овечьих шкуры (они же матрас и одеяло) а роль подушки, изображал дорожный мешок с припасами и всякой всячиной. Капитан помог подчинённому расположиться: он сдвинул разбросанное барахло Червонца в одну кучу к стене, и указал рукой на свободное место у стены напротив.
- Здесь…
- Благодарю вас! – Есаулов проворно разложил своё имущество, после чего, Ладога заметил, что скоро уже обед, а там заодно и в эскадрон заглянуть нужно, представить, так сказать, нового товарища старым.
- С прочими полковыми офицерами познакомишься по ходу дел, - пояснил капитан, на что Есаулов, заметил, что обед, это дело нужное, а знакомство с новыми товарищами ещё нужнее.
- Заодно полковнику тебя покажу, вместе с бумагами! – предупредил Ладога. Раевский, уделил знакомству чуть более пяти минут своего времени, выслушав в начале лаконичный доклад капитана, краткий рапорт Есаулова, а уже по прочтении казённой документации, изрёк вначале короткое «Хм, однако» а уж затем, окинувши новоприбывшего взором, закончил мысль вслух.
- Ну-с, с таким послужным списком братец, однозначно либо к нам, либо к егерям… свободны оба!..
Далее последовало обыденное знакомство с офицерами кто был на месте, плавно перетекшее в обед, с которого и понеслась по камням да рытвинам, новая, теперь уже драгунская полковая жизнь, Кости Есаулова. Денщик Червонец, при обнаружении в своих нешироких хоромах нового подселенца, поначалу не понял, что ему теперь, радоваться, или воздержаться? Но уже утром, после того как ординарца отпустили на базар за провиантом и «вообще», Червонец слегка помявшись, начал чуть издалека.
- Ваше благородие, это вот нам его навсегда что ли в полк прислали?
- Ну, я полагаю, что депутацию уважаемых граждан и духовенства из Бессарабии, о его возвращении, ждать не стоит! – убеждённо заметил командир, с иронией глядя на озадаченного чем-то денщика.
- Вот ведь как оно вышло-то… а что же в наш эскадрон-то его? - опять уклончиво спросил денщик.
- А тебе-то что за печаль? – Ладога улыбнулся уголками губ.
- Да ведь он меня в карты, дочиста обнёс, весь мой капитал, как кобель котлету проглотил! – тоскливо признался ефрейтор, стараясь не глядеть командиру в глаза. Среди унтерской братии, Червонец слыл самым ловким картёжником, коего как ни старались, ни разу не уличили в плутнях, и капитан искренне удивился такому печальному повороту!
- А велик ли был капитал? – спросил он.
- Пятьдесят целковых, копеечка к копеечке, копеечка к копеечке, за четверть часа, - всё спустил! – всплеснул руками Назар.
- Ну, брат, не всё же тебе, других надувать, нашла как говориться, коса на камень, впредь умнее будешь, как с разжалованным офицером, в карты играть! – заметил ему капитан, и добавил что именно ему, придётся перековать улана в драгуны, обучить его штыковому бою, лазать по штурмовым лестницам, и всякое такое.
- Только ты гляди Червонец, шишку-то из себя не дюже строй, он хоть и разжалован, но за иное, чем многия тут, и чин вернёт себе с кровью, так что гляди вперёд!
Вскоре во всём корпусе стало известно, что Паскевич, собирается идти на крепость Аббас-Аббад, стоявшей на Араксе, в нескольких верстах от Нахичевани. Сия крепость, охраняла сообщение крепости с Хойской провинцией, и не овладев ей, невозможно было владеть всем Нахичеванским ханством. Готовясь к выходу, Ладога сказал ординарцу, успевшему к тому времени вполне себе освоиться в полку и получить на себя жалобу от одного из купцов, что предстоит первое серьёзное дело в новой кампании.
- Ну, Костя Есаулов, в грядущей осаде, будет тебе первое, по-настоящему боевое крещение принять не с разбойниками, а с армий.
- Постараюсь вас не разочаровать, господин капитан! – спокойно, без пафоса и показного удальства, ответил ординарец, всё ещё щеголявший в уланском мундире.
- Да уж постарайся, покажи, что ты за улан, и годишься ли ты нам в драгуны! – так же ровно, ответил ему капитан, когда они, покачивались в сёдлах, в общем потоке. За те дни что полк стоял в Нахичевани, среди друзей-приятелей Ладоги, прискакало на рысях известие, что поручик Христофор Сергеич Браух, человек нрава вольного, получил из Питера от тётушки и сестрицы, большущее письмо. Происшествие это, тем более вызвало живейший интерес что Христофор Браух, вернулся в полок из продолжительного отпуска, начисто разругавшись с сестрой и тётушкой, не нашедши с ними понимании в вопросе семьи и брака. Поручик поделился тем, что тётка, скупив векселя племянника на шесть тысяч ассигнациями, выставила тому условием женитьбу, в обмен на оные векселя. Христофор вспылил, послал тётушку и сестрицу к чертям, и не теряя времени, свинтил из столицы. И вот теперь, по прошествии трёх лет, тётка прислала письмо, где отписала что векселя она оплатила, дерзость племяннику простила, и нашла другую невесту, полную всяческих достоинств. Но, главным в послании было то, что тётка, ставила Христофора в известность о том, что его женитьба дело уже решённое, и она отпишет командующему, чтобы тот, своей властью принудил поручика, исполнить свой гражданский долг.
- И вот что теперь прикажете мне делать, со всем этим? – развёл руками Браух, когда в своей компании, поведал товарищам о надвигающейся угрозе.
- А откуда тётке, знать кто командующий? Небось пугает! – подал голос, поручик Копыловский.
- Так тётушка моя, бывшая фрейлина, и не последняя дура, в свет выходит, и вообще решительная баба, у неё и впрямь ума хватит, Паскевичу подобный бред написать! – пояснил Браух, и опять спросил что ему делать?
- Плохи твои дела брат, худы как солдатские карманы! – печально вздохнул Кривопляс, состроив на лице сочувствие.
- Сам знаю что худы, делать-то чего? Сочувствовать я и сам горазд! – начиная немного сердиться, заметил Браух.
- Бежать тебе Христофор остаётся, только и всего!.. Вон, к карапапахам лети, там русских удальцов много, и всяких иных армян, и татар, и турок, там и затеряешься, ни жена, ни тётка с сатаной в купе не сыщут! – с нарочито серьёзным видом, присоветовал товарищу, капитан Ладога.
- И даже грузины, попадаются! – вторя ему, припомнил Кахи Баградзе, сделав правой рукой, красивый, кручёный жест. Остальные довольно засмеялись, на что обречённый, бессильно махнул рукой.
- А, ну вас всех, к свиньям собачьим, ржут как жеребцы! Тут впору и впрямь бежать, только некуда…
- Да неужель же плакать нам теперь, Христофор? – изумился Бобальевич - рыданиями горю не поможешь, а командующий, да он, вон, твою тётку с её прошением пошлёт! Ты чего в самом деле взнасолся-то? Они что, уже к лагерю что ли подъезжают, так ты тут убиваешься?
- Анекдотец дурацкий изо всего этого выйдет, с прошением меня женить, по приказу наместника, тьфу!..- с жаром пояснил Браух, и налив себе кружку чачи (любезно предоставленной капитаном Баградзе) хватил её всю не отрываясь, а затем запив всё соком от квашеной капусты, этой же капустой, жадно принялся закусывать… да, положение у поручика сложилось не из приятных, но теперь, в походе на Аббас-Аббад, об этом почти не думалось, умы занимали трудности иного порядка.
Х Х Х
Исполнявший обязанности начальника корпусного штаба полковник Муровьёв, 28 июня вышел с двумя казачьими сотнями, на рекогносцировку крепости, и в полуверсте от неё, занял место на возвышенности, с которой хорошо просматривались все неприятельские укрепления, и с них можно было снять отличный план. Русский отряд не остался не замечен, и часть персидской конницы, переправилась на левый берег Аракса, и начала обходить казаков с тем, чтоб отрезать их от основного лагеря. Полковник Муравьёв начал отступление, завязав с персами перестрелку. Из лагеря заметили опасное положение казаков, и сам Паскевич с донским полком поспешил им на помощь, поведя полк лощиной, с целью отрезать путь к отходу, уже самим персам! Однако персы разглядели грозившую им опасность, и развернув коней бросились назад.
Все эти действия хорошо были видны из лагеря как полковыми офицерами, так и находившемуся при Паскевиче дипломату и поэту Грибоедову, чья слава казалась уже сродни Пушкинской, чей младший брат Лев, служил младшим офицером именно в Нижегородском полку, в ординарцах у командующего, а посему, видели его редко.
- Да, полк наш богат знаменитостями! – заметил как-то Ладога, в возникшем разговоре об известных сочинителях. Все оказались несказанно рады избавлению казаков от опасности, ибо к тому моменту, они уже давно смыли позор бегства сотни своих собратьев от впервые увиденных ими курдов, в деле под Айганлы. Бенкендорф, командовавший тогда сражением, его выиграл, но головомойку чубатым устроил незабываемую. Интересно что уже в следующем сражении, при урочище Карасу- Баши, та же сотня, первой атаковала курдов, и опрокинула их бешенным натиском совершенно. С того боя, имя Бенкендорфа, приобрело грозную известность в тамошнем Курдистане. Рассказав сию поучительную историю ординарцу, капитан Ладога добавил.
- Курды, приятель, ездят на хороших лошадях, сами рослые, в ярких одеждах и высоких тюрбанах, и оттого, могут показаться выше ростом чем иные. При этом боевой клич у них особенный, нервишки щекочет по началу, но это с непривычки. И самое главное, у них длинные и гибкие бамбуковые копья, коими они столь резво потрясают, что они становятся почти невидимыми: и их весьма трудно отразить саблей, но мы, наловчились их бить получше иных, а потому, они нас побаиваются… Ты, брат-Есаулов, если переживёшь первые стычки, то научишься с ними справляться, да и я тебя поднатаскаю, если уж так вышло!..
Новый ординарец слушал командира с неподдельным вниманием, а затем сказал, что грозного вида и гортанного визга он не страшится ни от курдов, ни от женщин, а кто в рукопашной ловчее окажется, то само дело и покажет.
- Ну, я тебя упредил, а дальше дело за тобой, – сказал ему капитан.
Теперь же, после благополучного возвращения отряда Муравьёва, вся русская конница готовилась к более серьёзным делам, хотя ничего существенного в тот день ничего более не случилось. Вечером, к капитану Ладоге заглянул штабс-капитан, Николай Бебутов, приятель из 3-го дивизиона, пребывавший после Елизаветопольской баталии в лазарете, и только теперь, под Аббас-Абадом, вышедший из него. Ладога обрадовался визиту приятеля, они выпили, капитан познакомил его с ординарцем, шепнув товарищу что Есаулов, похоже большой оригинал, и если его не прибьют по-дурацки, то он вполне себе впишется в полковое братство. Затем, Ладога поделился с Бебутовым страданиями Христофора Брауха, но Бебутов, со смехом ответил, что эта история, с грозящей Христофору женитьбой, дошла уже и в лазарет, так что он в курсе.
- Ну, ты хоть полностью излечился-то? Не сбежал словно мальчик, от лечения-то? – осторожно осведомился Ладога, когда они уже собирались прощаться до завтра.
- Да абсолютно! Заросло всё как на собаке, и в завтрашнем бою рука не дрогнет! – Бебутов похлопал себя рукой по шашке, и на сём, приятели расстались.
На рассвете 29-го июня, под стены крепости поскакали 50 казаков, чтоб раздразнить неприятеля, и вынудить его конниц у на общую вылазку, с тем чтобы ложным бегством заманить её в засаду, где её уже поджидали три полка русской конницы. Однако, персы на уловку не купились, и кроме нескольких групп всадников, обменявшихся с казаками редкими выстрелами, никого не было. Среди той казачьей полусотни находился и Грибоедов, впоследствии оставивший записки об этом деле. Перестрелка затянулась до 10-ти утра, обошлась без потерь, и ничего кроме бесполезного шума и пустого азарта, не принесла…
К полудню, на место событий подошёл Паскевич со всей кавалерией, карабинерным полком, и 22-мя полевыми орудиями. Постояв какое-то время в боевых порядках, войска двинулись вперёд, и подошли к стенам крепости на дистанцию пушечного боя.
- Вот, смотри Есаулов, -Ладога указал рукой на изрыгавшие орудийный огонь, стены Аббас-Абад –
крута твердыня, но коли прикажут, то нам, егерям да карабинерам, на эти стены по штурмовым
лестницам лезть придётся, может даже ныне!..
- Ну прикажут – полезем господин капитан, но полагаю что именно в этой осаде, на стены, наши не полезут: всё дело решиться в поле, в пули, сабли да пики! - невозмутимо проговорил ординарец, внимательно вглядывающийся в начинающееся сражение. Русская артиллерия начала отвечать неприятельской, и уже скоро вся линия заполыхала огнём.
На той стороне Аракса, показались несколько сотен персидских всадников, быстро начавших заполнять собой весь берег. Бенкендорф сразу же бросил против них две сотни казаков, кои с гиканьем ринулись через реку, вскочили на другой берег, и в короткой стычке сбив вражеские пикеты и убедившись что персов рассыпавшихся среди бугров не более пяти сотен, понеслись за ними в погоню. Наблюдавшие эту картину драгуны, слегка встревожились.
- Как бы их не заманили под ружья или замбуреки! – вслух проговорил капитан Ладога, чуть приподнявшись на стременах.
- Казаки горячи, всякое может случиться, печальные примеры ещё свежи… - заметил стоявший рядом, поручик Воронец. лошади драгун тоже не стояли спокойно, они трясли ушами, фыркали, мотали головами, топали копытами, и вообще вели себя беспокойно.
- Серпуховской уланский! Нижегородский драгунский полки, в атаку, на подмогу казакам! – пронеслась по рядам торопливая комнда.
- Ну, Есаулов, с почином тебя, вперёд! – коротко бросил Ладога, и полк, всколыхнувшись всей массой, бросился вперёд. Конная артиллерия, дабы не отстать от кавалерии, лихо ринулась прямо в реку, орудия скрылись под водой, и их потащили по дну, устроив за собой неплохие буруны. Река от обилия лошадиных копыт на короткий срок буквально вскипела до пены, а затем вся кавалерия поплыла, сверкая на солнце сбруей, пуговицами и оружием. Со стен крепости, по переправлявшимся открыли шквальный, но бессмысленный огонь, не принесший русским, сколько-нибудь заметного вреда.
- Что ординарец, хорошая музычка со стен? – на ходу крикнул капитан, плывшему рядом Есаулову.
- Отменная, господин капитан, кровь горячит! Надомной, пара шмелей уже прожуржало! – весело ответил унтер, а затем сверкнув глазами, добавил – Дойдёт дело до пик да сабель, там по вальсируем!
И конница, и артиллерия миновали плюющие огнём стены, и ринулись дальше. Но на сей раз, никакой засады не оказалось, вражеская конница стремительно бежала, а седьмая рота карабинерного полка, сходу заняла монастырь Кизил-Ванк, стоявший близ крепости на возвышении. Найденную в обители серебряную посуду, солдаты пожертвовали в Эчмиадзин. Ни уланам, ни драгунам, не пришлось в том сражении переведаться с противником по-настоящему, и поступила команда вернуться на свой берег. Пока кипели все эти события, Паскевич послал в крепость парламентёром одного татарина с предложением сдать цитадель без боя. В крепости попросили на размышлении сутки, и Паскевич согласился. Войска возвращались в лагерь, и только 7-й карабинерный и полк донцов, остались для наблюдения за крепостью. Вместе с тем, разведка местности вокруг крепости продолжалась для окончательного составления плана осадных работ. Для большего эффекта, Паскевич определил инженер-полковника Листова, корпусного обер-квартирмейстера Коцебу, и разжалованного в рядовые пионерного батальона Пущина (друга поэта Пушкина) успевшего уже отличиться под Эриванью, докончить рекогносцировку, и всё проверить ещё раз.
Между Листовым и Пущиным, случилась сора из-за расположения орудийных батарей. Батареи Листова били бы по своим пушкам на левом фланге осады, а батареи устроенные по замыслу Пущина, били бы только по крепости. Паскевич выбрал проект второго, и даже назначил Пущина, инженерным начальником!
В ночь с 1-го на 2-е июля, батальон русской пехоты с кирками и лопатами, тихонько вышли из лагеря, и стали пробираться к северной стороне крепости. Там, был выбран для атаки левый бастион, примыкавший к реке настолько близко, что это позволило обстреливать его и с правого берега. Пользуясь беспечностью персидских часовых, батальон расположился менее чем в трёх сотен саженей от крепости, и принялся за работу. Батальон гвардейцев при двух орудиях и два уланских эскадрона заняли позиции чуть впереди, и закрыли собой рабочих. К утру, первое осадное укрепление было окончено, и две шести орудийные батареи, предстали пред изумлённым гарнизоном. Стороны долго смотрели друг на друга, ожидая кто начнёт; персы не выдержали первыми, и загрохотала горячая канонада. Вражеские ядра разрывались подле ставки главнокомандующего, а русские орудия палили учащённым огнём, и ближе к вечеру, крепостные амбразуры оказались частично засыпаны, а две вражеские пушки подбиты. Пока всё это загоралось и клубилось пороховыми дымами здесь, Нижегородский полк действовал несколько дальше. В ночь на 2-е июля, нижегородцы без лишней помпы были подняты и построились в походную колонну. Полковник обратился к ним с короткой речью.
- Пока внимание неприятеля было отвлечено нашими работами, особая команда в полуверсте от крепости, переправила за Аракс туры и фашины. Мы, вкупе с ещё тремя сотнями рабочих, идём на правый берег, где должен будет за одну ночь возведён редут, как раз на продолжении фаса атакованного бастиона. Наша задача прикрыть это дело, и к утру, вернуться назад, словно нас там и не было!
Сказано – сделано! Полк тихой сапой перешёл Аракс, и по эскадронно растянулся по берегу, охраняя рабочих, от летучих отрядов неприятеля. Ординарец Есаулов, неотступно находился при капитане, как и Червонец. Всё это время, Ладога присматривался к свалившемуся на голову подчинённому, стараясь хотя бы в общих чертах понять, что сие за персонаж? Всем своим обликом, манерами, движениями, мимикой, обращением с людьми и лошадьми, Костя Есаулов представлялся этаким живчиком; в меру любознательным, в меру говорливым, со своеобразным чувством юмора, и довольно исполнительным.
В нём пока не наблюдалось той хитроватой лености некоторых ординарцев и денщиков, что норовят прокатить начальство, но при этом стараются подать всё так, словно то-то, то-то, и то-то, приключилось не по их вине. И плевать таким типам что их хитрости, подходят скорее для водевилей, чем для полковой службы, ибо терпит их командир за неимением лучшего, но мечтает избавиться. Есаулов покамест не давал повода думать о себе подобным образом, а даже наоборот, вызывал интерес всем своим обликом, и некие невозмутимость да весёлость, казалось волочатся за ординарцем словно шлейф. Никому покамест не удавалось обыграть его в карты, в кои он играл с абсолютно бесстрастным выражением лица: ни озабоченности, ни беспокойства, глаза Есаулова, выражали абсолютное, ничего… Казалось, что он не банк мечет, а в детские картинки играет.
- Чёрти-что! – говорили изумлённые офицеры, опорожняя свои карманы от серебра, золота и ассигнаций, - как он выигрывает? Ить колоды-то наши, родные можно сказать!..
Более прочих, озадачился даже князь Баградзе, проигравший Есаулову один из своих трофейных пистолетов, турецкой работы.
- Силён молодец, но я его, всё равно обыграю! – заметил Кахи как-то на досуге.
А вот теперь, стоя в охранении вместе с капитаном и Червонцем, Есаулов прислушивался к шуму строительных работ. Чтоб не торчать как горшки на плетне, Ладога стал настраивать ординарца.
- Если придётся в ворота влетать, голову береги, со стен или башен могут сыпануть чем ни попадя, так что не зевай!..
- Не буду господин капитан, да уж и сам понимаю, что если в крепость влетим, то драка в узких местах предстоит, и придётся спешиваться – ответил Есаулов, чуть повернувшись к командиру.
- Верно мыслишь брат, в нужный момент мы спешимся, так что карабин из-за спины ни боже мой не убирай, и мушкетон себе заведи, вещь надёжная, проверенная! – посоветовал в конце начальник.
- В бою добуду, и заведу непременно! – пообещал Есаулов.
В тоже самое время, на левом берегу, в ночь со 2-го на 3-е, осаждавшие расширили свои траншеи, и приступили к устройству брешь-батареи. на сей раз, персы наконец заметили строительные работы, и со стен, освещённых подсветами, загремели выстрелы. В траншеях пришлось потушить огни, и русские батареи от чего-то не отвечали. Канонада осаждённых всё усиливалась, и никакие работы становились уже не возможны. На эти обстрелы приехал сам Паскевич из лагеря, и приказал немедленно отвечать персам, и по всем признаком стоило ожидать сильной вылазки, отчего солдаты прикрытия, всю ночь простояли под ружьём в боевой готовности. Ответный огонь русских пушек сделал своё дело: брешь-батарею доделали, и установили тяжёлые орудия, гренадерской артиллерийской бригады.
К утру, Нижегородский полк вернулся из-за Аракса, и место в редуте заняла рота Грузинского полка. Гарнизон крепости, очутившись теперь под перекрестным огнём, весьма осложнил своё положение. Русская канонада не умолкала весь день. Отдыхавшие от ночных бдений нижегородцы частично спали, а частично наблюдали за работой своей артиллерии. После завтрака, когда капитан Ладога отлучился к приятелям, Есаулов обратился к Червонцу, с коим они, сидели в тени, под развесистым деревом, вне досягаемости вражеских ядер.
- Мы вообще, пойдём на крепость -то сегодня? Летаем туда-сюда за Аракс назад… Это что, все осады этак происходят?
- По-всякому случается, может статься что конницу в город, далеко не всю и направят, а вся слава достанется пехоте… - устало прикрыв глаза, ответил ефрейтор.
- Так мы, драгуны, тоже как бы пехота!..- размышляя вслух, заметил Есаулов.
- Да не уйдёт наше от нас!..- открыл глаза Червонец. Русские орудия пробивали в стенах бреши, бросали гранаты внутрь крепости, сбивали персидские орудия, и вообще не давали гарнизону покоя. Крепостные стены обрушались во многих местах поднимая клубы грязной, глиняной пыли, и обнажая хорошо уже различимые, внутрикрепостные постройки… Русская пехота уже готовилась к жестокому в таких случаях приступу, как вдруг, все войска облетела какая-то непонятная весть, что осаду надобно приостановить.
В полдень 4-го июля, казачий атаман генерал Иловайский, что прикрывал осадный корпус со стороны Азербайджана, дал знать, что за Араксом, по дороге от Чорса, показались значительные силы неприятеля. Это сам наследный принц, торопился на выручку осаждённым. Продолжать осаду в таком положении не представлялось возможным, и Паскевич, оставив под Аббас-Аббадом три батальона с 28-ю пушками для прикрытия осадных работ, с основными силами поспешил навстречу принцу, чтобы разбить вначале его.
К капитану Ладоге, ехавшему впереди эскадрона, подъехали на лёгких рысях Воронец и Бобальевич, и жизнерадостно спросили.
- Ну, и какова ваше впечатление от этой кадрили?
- Впечатления? – задумчиво переспросил Ладога, и тут же ответил – Самые половинчатые; из-за этих ходов-переходов, да осадных куралесов, я совершенно спокоен за нашего Христофора…
- Чего? Причём тут Христофор? – слегка удивился Бобальевич, - Это как можно понять-то?
- Да как понять-то? Паскевич наш столь будет загружен в последующие месяцы, что никаких писем от тётушки с требованием оженить Христофора, на стол к нему не ляжет, и наш Христофор, покуда вне опасности… Обрадуйте его моими соображениями кстати! – попросил капитан в конце. Приятели его весело расхохотались, а Воронец, ехидно заметил.
- Он уже слышать не может эти разговоры, сам уже тужит что рассказал нам про свою тётку.
- Ага, Кахи предложил ему, выдать его тётушку, за своего дедушку, в качестве ответного огня! – расцветая улыбкой, добавил Бобальевич.
- И что, хорош дедушка? – приподняв одну бровь, осведомился Ладога, повернув голову.
- Джигит, орёл, рубака, витязь в тигровой шкуре, сто три года! – разгибая пальцы левой руки, перечислил Бобальевич, а товарищи одобрительно закивали головами.
- Да, дедушка Кахи, может отбить натиск Христофоровской тётки! – подвёл итог Ладога. Затем, их разговоры перешли на предстоящую битву, и сроки падения Аббас-Аббада…
План наследного принца состоял в том, чтоб вынудить Паскевича отойти от крепости, и заманить его к своей хорошо укреплённой позиции, где он мог бы если и не разбить русских, то хотя бы задержать их упорной обороной, чтобы дать возможность коннице Гассан-хана, напасть на русский вагенбург, и полностью его опустошить. При благоприятных обстоятельствах, план мог вполне себе сработать на пользу персам.
Начальнику инженеров Пущину, было приказано соорудить плавучий мост, могущий выдержать пехоту с артиллерией. Удобное место нашли в трёх верстах вверх по Араксу, хотя берега там тоже выдались достаточно высокими и обрывистыми, и река с огромной скоростью неслась меж острых скал, и на первый взгляд, строить мост здесь, мог только сумасшедший. Однако Пущин, не зря был назначен на эту должность, и быстро нашёл оригинальный выход. Изо всех окрестных духанов, ему собрали кожаные бурдюки, которые надули с помощью кузнечных мехов, подвязали их под брёвна, наложили досок, и к утру 5-го июля, мост был почти выстроен.
Однако около шести часов пришли известия что персы, крупными силами атаковали передовые казачьи посты, что стояли на чорском направлении. Паскевич приказал Иловайскому с двумя полками донцов перейти Аракс, и присоединив на том берегу к себе ещё два полка черноморских казаков, и с этими силами прикрыть переправу. Атаману было предписано продвигаться как можно медленнее, не втягиваясь в гористую местность, и попытаться выманить персов в открытое поле, чтоб они показали все свои силы. Генерал перешёл Аракс чуть выше моста, сбил передовые отряды персов, превратившиеся в толпы, и стремительно пошёл вперёд!
Одна из донских сотен взяла такой разгон в преследовании бегущих, что ушла далеко вперёд, и очутилась перед всеми основными силами, левого фланга персов…
Увидев, что казаков так мало, персы с дикими криками бросились на них. Донцы вовремя заметили опасность, моментально развернули коней, и пустились на утёк, увлекши за собой, всю тучу персидской конницы, которая в итоге наскочила на черноморскую бригаду. Персы моментально окружили казаков, готовясь их уничтожить, но черноморцы по старому обычаю спешились, и стали насмерть. Раз за разом, персы словно волны накатывались на казачий островок, но ружейный огонь не позволял неприятелям врубиться в ряды последних. В момент затишья, атаман Иловайский послал за помощью.
- Всему отряду Бенкендорфа, выступать немедля! – приказал Паскевич, и вся конница, и артиллеристы, моментально поднялись по боевой тревоге.
- По коням ребята! Казачки наши попали в переделку, идём на выручку! – проорал как в атаке Ладога, и его эскадрон в один момент повскакивал и понёсся на общее построение.
- Ну, есаулов, твой час настал, идём на их конницу, казаков вызволять! – на скаку прокричал капитан своему ординарцу, но тот лишь кивнул в ответ, и не сказал ни слова, несясь слева от командира. Переправляться пришлось рядом с почти готовым мостом. Первой ринулась в воду кавалерия, а вслед за ней туда же кинулась и конная артиллерия, перетаскивая пушки по дну. Чтоб спасти заряды от промокания, нашли оригинальный выход: уланы и драгуны разобрали по рукам все заряды, и перевезли их в таком порядке.
- Вон с какими арбузами к персиянам-то плывём! – весело проорал своим товарищем червонец, качнув на руках ядра.
За рекой, перед русскими открылась каменистая долина, с трёх сторон огороженная цепочкой изрезанных расщелинами высот. Вскоре на этих высотах, заколыхались шапками да копьями, большие массы персидской конницы, и несколько пушек с прислугой, отбросив медные отблески стволов. Появление русской кавалерии и артиллерии, сбавило пыл и напор у персов, наседавших на казаков. Однако из ущелий, с лева от дороги, по которой двигалась русская конница, начали появляться новые и новые конные толпы неприятеля. И скоро все горные гребни заиграли яркой пестротой их всадников. Русская конная артиллерия сразу же круто развернулась в их сторону, и открыла по неприятелю плотный огонь. Пока орудия рявкали огнём, русская конница уже развёртывалась в боевые порядки, ибо снаряды, из-за крайне неровной местности рвались мимо, и не причиняли врагу ощутимого вреда.
Раевский внимательно наблюдал за действиями артиллерии в подзорную трубу какое-то время, но затем подозвав ординарца, коротко приказал.
- Третий дивизион вперёд на персов!
- Слушаюсь! – ординарец в две секунды сорвался с места. Капитан Ладога тоже наблюдал за работой артиллерии, и попутно прикидывал примерные силы персов, и с каким их количеством, драгунам придётся сегодня иметь дело? Когда мимо пронёсся ординарец полковника, а через минуту горнист протрубил атаку, Георгий Гвидоныч невольно проронил.
- Третий пошёл, значит и мы не застоимся…
Ординарец Есаулов несколько раз посмотрел по сторонам, словно выискивая кого-то знакомого, но вслух ничего не сказал. Флигель-адъютант полковник граф Толстой, командовавший тогда 3-им дивизионом, вытянул шашку из ножен, прокричал едва различимые в адском грохоте канонады слова команды своим ребятам, и два эскадрона разом сорвались с места, и набирая скорость, понеслись вперёд, сверкая шашками. Натиск дивизиона оказался столь яростным и стремительным, что персы, не дожидаясь его удара, побежали в сторону гор, но драгуны настигли их и там, принявшись сечь, рубить и крошить бегущих.
Когда персов загнали в самые горы, и местность уже не позволила действовать коннице, драгуны выпрыгивали из сёдел, примкнули штыки, и уже как пехотинцы продолжили гнать и уничтожать неприятеля, буквально выковыривая его из-за камней и из щелей. драгуны ловко перескакивали с камня на камень, продирались через кустарник, целились и стреляли, бросали ручные гранаты, схватывались врукопашную среди валунов и кустов горькой полыни, не ослабевая своего натиска. Вот в одном месте рядовой из разжалованных за дуэль со смертельным случаем, один врубился в густую толпу врагов, а в другом, уже второй солдат, личной храбростью вырвал товарища из лап окруживших его недругов. Сражение кипело яростное, но персы не выдержали: загнанные в самые горы, они бросали всё что можно было бросить, и ушли за перевал, и в этом пункте боя уже не показывались.
Тем временем Бенкендорф, выстраивал в боевые прядки остальную кавалерию. атаман Иловайский с казаками стали на правом фланге, в центре заколыхала флюгерами на пиках уланская бригада6 жёлтый Борисоглебский полк стал по правую руку, Синий Серпуховской, по левую. Нижегородцы с конной артиллерией расположились ещё левее. Вражеские силы показались теперь уже все, целиком. В центре под командованием самого Аббаса-Мирзы, готовилась к битве регулярная персидская конница, занимавшая крутую возвышенность. Эта кавалерия могла скрывать за собой много пехоты и пушек. На левом крыле армии принца, чуть выдавалась вперёд эриванская конница, как бы собираясь обойти полки атамана Иловайского. Правое крыло состояло из пяти тысяч отборной шахской конницы, под командование Аллаяр-Хана, и занимала позиции на гребнях утёсистых гор, прямо напротив нижегородцев, не дававшим персам свободно выйти из горных теснин на равнину.
Паскевич спешил с переправой пехоты, торопясь помочь своей кавалерии на том берегу. Затянув развесёлые песни, пехотинцы пошли по мосту, но едва 1-й батальон перешёл его, мост разошёлся на середине, и солдаты потеряли час, починяя его, затем переправа продолжилась. День как на грех выдался знойный, солнце словно нагретый на огне золотой, пекло так, что казалось, что на камнях можно жарить мясо. Несмотря на это, русская пехота, прошагала без отдыха 15 вёрст. В передовой колонне генерала Мерилина, шёл сам Паскевич, нацеливаясь прямиком на центр, персидских сил. Три батальона князя Эристоваа шли несколько позади, и должны были расположится на правом фланге, рядом с нижегородцами.
Русская армия остановилась, готовая принять бой. Командующий внимательно и пристально осмотрел вражеское построение, расположившиеся в полукруге возвышенностей, перерезанных впадинами. Далее, бывалый взгляд генерала, сразу указал ему слабое место русской позиции, находящееся там, где конные скопища персов, обходившие атамана Иловайского, могли прорваться в тыл русских войск, а в случае большого успеха, перейти Аракс и перерезать им сообщение. Самое верное, это ударить по этому крылу персов, опрокинуть его, а уж потом с двух сторон атаковать центр, за коим как предполагалось, затаилась шахская пехота. Осложняло дело то, что позицию Иловайского, отделяла от основных сил глубокая рытвина, не позволявшая перебросить туда орудия.
Паскевич буквально на ходу изменил план: он решил атаковать правый фланг неприятеля, а к Иловайскому направить Бенкндорфа с Борисоглебскими уланами и двумя орудиями. Вестовые полетели с приказами, и уже вскоре, уланы так удачно заняли позиции охватив неприятеля, что перекрыли персам дорогу к Араксу. Вот теперь, персы не могли атаковать казаков, или пойти в обход, без того, чтобы самим не попасть под фланговый удар. Не могли они и безнаказанно обрушится и на самих улан, ибо казаки Иловайского в этом случае ударили бы в тыл персам, и отрезать их от центра. Таким образом, левый фланг русских, находился в относительной безопасности.
Х Х Х
Дивизионы нижегородцев стояли в боевых порядках в полной готовности, и только ожидали приказа. Георгий Гвидоныч Ладога внимательно наблюдал за начинавшемся сражением. Под грохот боевых барабанов, князь Эристов повёл в атаку три батальона, прямо туда, где в теснинах, затаилась пятитысячная шахская конница.
- Конницей бы наших поддержать, мало ли что? Пять тыщ персов, всё-таки… - вслух подумал Есаулов, неторопливо наблюдая за атакой наших батальонов. Ничего-ничего, пехота наша кавказская, наловчилась ми в малом числе противу их конных скопищ воевать и побивать их! – ответил ему Ладога, впервые заметив на лице ординарца, туманные следы беспокойства.
- Это точно! Ребята наши из пехоты, на солнцевом огне кованы, да в руде-кровушке охлаждённые, им не то, что всадники шаха, черти верхами на ведьмах не страшны! – с гордостью заметил Червонец, а в глазах ординарца заплясали интерес и азарт.
Наступавшие колонны Эристова начала поддерживать наконец наша артиллерия, солдаты с дружным рёвом «Ур-р-р-а-а-а!!!» пошли в штыки и завязали невиданное доселе дело: меньшая по числу пехота, решительным броском атаковала много большую себя конницу врага, расположившуюся на возвышенностях в теснинах. Всё заволокло ружейным дымом, сквозь который полыхали на ветру русские знамёна, да гремел шум боя.
- Глядите-ка, да наши никак в теснины ворвались, опрокинули передовых персов, и дальше пошли!.. э-э-эххх, ребята! – восторженно прокатилось по драгунским рядам. радостное волнение.
- А что, брат-Есаулов, видал ли ты там у себя, что-то похожее? – указав рукой на сражение в и теснинах, вопросил капитан.
- Да откуда ж мне, Георгий Гвидоныч? не отрывая глаз о происходящего, коротко ответил ординарец, а через минуту, обратился с вопросом уже сам – Ну наш-то дивизион бросят в дело, или как? Третий-то уж вон при деле, участвует…
-Разумеется братец, разумеется, - придав голосу немного лёгкости, ответил ему Ладога – нас тут не так много, чтобы цельный дивизион, без дела кейфовал… Не торопись, Костя-бессарабец, всё твоё, с тобой и будет!.. В бою от меня не ускакивай далеко, это на первых порах, будь рядом, пока сам драгуном не станешь! – добавил в конце командир, ординарец на это согласно кивнул, да и снова обратился к кипевшему бою.
- Ур-р-а-а-а!!! Р-р-ебя-та-а!!! Наша берё-о-о-т! бегут персияне из теснины-то, глядите! – донёсся бравурный возглас прапорщика Балаховского, и точно: русские батальоны фактически взяли теснины на приступ, выбив и рассеяв из них, регулярную конницу шаха!
- Вот так брат, мы и бьём их тут, собачьих детей! – не поворачивая головы, заметил Ладога своему ординарцу.
- Ага, впечатляет! – согласно кивнул тот. В этот момент они увидели, как к их полковнику, на всём скаку подлетел некий офицер, и что-то торопливо объясняя, быстро передал пакет.
- Ух ты, кто бы это мог быть? – спросил где-то сзади, поручик Воронец, на что Ладога, присмотревшись внимательнее, ответил ему.
- Да это Сашка Багговут, подпоручик лейб-гвардии Московского полка, видимо по нашу душу, готовьтесь, господа! - выдохнул Ладога, и не ошибся. Едва вестовой скрылся, прозвучала команда 1-му и 3-му дивизионам атаковать неприятеля, уже сбитого со свих позиций князем Эристовым. Атаку возглавил лично Раевский… Когда дивизионы сорвавшись с мест умчались добивать шахских всадников, ординарец Есаулов проводив их боковым зрением, осмысленно заметил.
- Очевидно что начальство, наш дивизион, как-то по-особенному любит: бережёт от неприятностей и рисков, боится за наше самочувствие!..
Кругом весело засмеялись, даже капитан с денщиком, и те ржали от души.
- Христофор наш там теперь, себе на побег из-под венца, шахские червонцы добывает! – отозвался и Бобальевич.
- А к Паскевичу, курьер из столицы спешит, от тётушки! – добавил штабс-капитан Клевицкий.
- А наши дивизионы, смотрите как красиво пошли! – быстро вернулся к делам насущным капитан Ладога, указав на действия их товарищей в поле. Первый дивизион, вёл в атаку отставной гусарский майор Чигин, с «георгием» в петлице, и наградной золотой саблей в руке. Старый опытный воин, не утративший ещё ни сил ни запала, он прибыл на Каваказ волонтёром по высочайшему повелению, и получил под начало 1-й дивизион нижегородцев. Полно было вокруг и прочих достойных офицеров, что даже больными встали в строй, и врубались во вражеские ряды одними из первых. Удар драгун оказался сокрушающим…
Русские всадники врезались в толпы неприятельской конницы, словно град в посевы кинзы и петрушки. Лев Пушкин, ординарец Раевского, носился под градом пуль от одного эскадрона к другому, передавая приказания полковника. Сабельный бой закипел везде: и на ровных площадках, и на буграх, и даже в лощинах. Дрались впрочем, не только в сабли, ножи, или пики; бились ружьями словно дубинами, и даже кое-где, мелькали в воздухе обычные топоры, что всадники возили у сёдел. Приятель Баградзе князь Мехметов на своём красавце-ахалтекинце, неистово влетел на небольшой холм, и не обращая внимания что взвод его рассыпался, и не весь поспевает за ним, кинулся в горячую рубку. Один, второй, третий противник захлёбываясь кровью, валиться с коня под копыта, что невольно добивают-затаптывают его, как и всякого раненого… Четвёртый перс бросился на Мехметова со сверкающей саблей в руке, но и он скоро покатился из седла; князь разворачивает коня навстречу уже пятому противнику, но тут, тяжёлый удар прикладом в голову, повергает Мехметова из седла, и он катиться вниз по холму…
Подпоручик Багговут, увязавшись в эту атаку, вслед за полком, увидал недалеко от себя, неприятельское знамя, и бросившись за ним, почти уже настиг добычу, но из-за камня бахнул выстрел, и убитая лошадь Багговута, покатилась через голову. Откуда-то выскочил из дыма прапорщик Кривопляс из 3-го дивизиона, и с вытянутой руки, наповал положил из пистолета вражеского байрактара-знаменщика, и крутанувшись на лошади, лишь только увидел, как падающее из мёртвых рук знамя, досталось товарищам из 1-го дивизиона.
- Держи теперь коли взяли! – проорал весело Кривопляс, брорсаясь с конём уже в другую сечу. Дикий, хрипой и рычащий ор множества языков и наречий, сотрясал утёсы и теснины, приправляя всё это, звоном стали, визгом свинца, треском ружей да пистолетов, да окутываемый пороховым дымом…
Полковник Раевский, как и полагалось командиру, бешено рубился в гуще боя, наравне с прочими офицерами, личными примерами зажигавших в солдатах мужество и стойкость. В какой-то момент, персы заметили полковника, несмотря на его гражданский сюртук, и быстро сообразив кто это, бросились в то место, где он был большим скопом, с намерением во что бы им это не обошлось, зарубить этого шайтана Раевского! Однако это, заметили и драгуны… Поручик Браух, со своим взводом бросился на перерез, и не позволил персам, развить удар. Зазвенела-закрутилась, запрыгала яростная рубка, количество и напор, супротив качества и упорства.
Подпоручик Копыловский опрокинув и рассеяв неприятеля на своём пункте, развернул взвод, и ринулся на подмогу Христофору, бывшему уже без фуражки, и в полу распахнутом мундире. Удар Копыловского окончательно потушил напор персов, но схватка не затихала. Всадники крутились в сёдлах, кони адски грызлись друг с другом, выпучив налитые кровью глаза. Поручик Браух, боковым ударом срубил какого-то бека, одновременно с этим, успев разрядить свой последний пистолет, и тут впереди, мелькнуло очередное неприятельское знамя!
- Байрактара не упусти! – проорал Христофор, обливаясь потом, и пришпорил коня. Драка за новое знамя закипела нешуточная; персы ни почём не желали его отдавать! Барон Ландграф, из 3-го дивизиона, ругаясь как сто чертей и шайтанов, начал неистово пробиваться к заветному стягу, а слева от него, буквально буравил вражью толпу и прапорщик Кривопляс со своими. Неприятельский всадник с копьём, выскочил на Христофора из грязно-жёлтой, густой как молоко, пороховой завесы, буквально как из-под земли. Браух успел только что зарубить вражеского сотника, а тут и этот, с копьём… Дело решили секунды. Перс, как на турнире ударил поручика своим оружием, Христофор лишь чуть успел уклониться, и копейное острие глубоко распорола кожу на левом боку, а Браух, повинуясь годами отработанному приёму, намертво перехватил копьё за втулку наконечника, с его помощью как с рычагом распрямился в седле, и косым ударом перерубил древко, оставив у себя в руке, третью часть копья. Враг оставшись без копья, успел только схватиться за рукоять сабли, но выхватить уже не успел: Христофор быстро перехватил обрубок копья в руке, и словно дротиком, коротким выпадом, заколол противника, но… Уже две пули искали русского поручика в той схватке: одна, пистолетная, ударила его точно в правое плечо, и обессилевшие пальцы выпустили шашку повисшую на темляке, а другая, ружейная, ударила Христофора прямо под рёбра и ушла навылет… Схватившись в последней, предсмертной уже судороге левой рукой за рану на животе, Христофор повалился из седла на бок, и грянулся на кучу вражеских тел, отбросив в сторону руку с шашкой, и разметав на двое борты своего окровавленного, истрёпанного мундира…
Во многих местах, неприятель оказывал ожесточённое сопротивление, забираясь порой в такие места, куда лошадям было не заскочить. В горячечной погоне за противником, полковник Раевский приказывал то одному, то другому эскадрону спешиваться, и штыками да тесаками выбивать персов из их укрытий. Соскакивали тогда неистовые драгуны с сёдел, примыкали свои штыки-тесаки, и бросались в атаки прыгая по камням, вбегая вверх по склонам, и добивали неприятеля уже там, никому не давая ни пощады, ни возможности сбежать: персам зачастую оставалось только прыгать, расшибаясь на кровавые ошмётки. Бой выдался весьма кровопролитным, и вся лощина покрылась трупами порубленных да пострелянных воинов шаха, хотя и на камнях их лежал немало… Правое крыло Аббаса-Мирзы оказалось разбитым наголову, а центр уже обойдён.
- Бить наступление! – приказал Паскевич, и наша пехота в боевых порядках. под барабанный бой, начала неумолимо подниматься на высоты, где сосредоточились главные силы персов. Второй дивизион нижегородцев, пребывал в готовности начать атаку. Люди немного скучали в сёдлах, кто-то забавлялся своеобразными играми на пальцах, но большинство просто ждало. Капитан Ладога, прислушиваясь к грохоту боя, (ибо из-за дыма уже мало что различал глаз человеческий,) прикидывал себе что и как, перебрасываясь с Червонцем и Есауловым редкими фразами. Денщик уже привычно наблюдал за тем, что мог разглядеть, а ординарец просто молчал в ожидании атаки.
- Ну, это кажись к нам вестовой летит! – проговорил поручик Воронец, и не ошибся. К командиру дивизиона князю Андрееву, подлетел лихой поручик с забинтованной головой, и выдохнув, торопливо проговорил.
- Вашему дивизиону приказано идти вперёд, и осветить лежащую впереди вас местность, на предмет нахождения там неприятельской пехоты!
- Всё понятно поручик, сей момент выступаем! – проговорил в ответ князь, и приказал трубить атаку.
- Ну вот, есаулов, и наш черёд подошёл, коли там пехоту ихнюю отыщем, будет работа! – сказал капитан, а затем чуть приподнявшись на стременах, прокричал чуть повернув голову назад.
- Эскадр-р-о-о-н! Приготовиться к атаке, за мной!
князь Андреев рванул с места, за ним сорвался разом весь дивизион, и всадники, пока не обнажая шашек, стремительно понеслись вперёд… Спустя несколько минут, впереди показались отряды персидской конницы, что увидевши драгун, стремительно бросилась бежать. Русские очень старались настичь вражеские разъезды, но не смогли, персы ушли. Однако во время погони за ними, открылось одно важное обстоятельство: пехоты в персидском тылу не было, место оказалось чистым.
- Ну, не догоним так согреемся! – прижмурив от солнца один глаз, философски заметил ординарец, убирая в ножны не пригодившуюся саблю.
- После этого дела, дам тебе нашу, драгунскую шашку, - пообещал ему Ладога, подъехавши ближе.
- Я к сабле привык…
- Это не обсуждается…
- Как вам угодно, господин капитан…
- При случае, покажу тебе, чем шашка, лучше сабли. – разворачивая коня, ещё раз пообещал капитан.
- Премного благодарен! – кивнул Есаулов, двигаясь рядом. Персы отходили по всей линии сражения, но отступление это, покамест ещё не походило на бегство. Аббас-Мирза отводил свои потрёпанные силы в полном порядке, и через четыре версты остановился на новой, хорошо укреплённой позиции, дабы тут, постараться задержать русское наступление. Пехота как водиться в похожих случаях, ещё не подошла, и небольшие кавалерийские части оказались перед основными силами наследного принца. Видя такое дело, персы вознамерились раздавить русскую конницу одним тяжёлым ударом, и бросил в атаку, крупные массы своих всадников.
Конная артиллерия наша вынеслась вперёд, и открыла плотный огонь гранатами, а левее, появился из матовой дымки Серпуховский уланский полк сверкнувши пиками, и два его эскадрона стремительно набирая скорость, с боевыми кликами и матюгами, понеслись в атаку. Уланский удар потеснил правое крыло неприятеля, но персидский центр перешёл в атаку на русские позиции.
К полковнику Раевскому, стоящему со своими на отвоёванных местах, подлетел курьер от Паскевича, с приказом, немедля атаковать неприятеля, прущего на них.
- Передай командующему, что в данный момент, я не могу атаковать; два моих дивизиона совершенно измотаны предыдущей погоней и боем, и в атаку идти просто не смогут! – торопливо ответил Раевский, и курьер молча умчался обратно. Вскоре, на взмыленном коне примчался другой курьер, и с тем же приказом командующего, на что Раевский, стараясь не раздражаться, ответил.
- Атаковать не имею сил, лошадям нужен хотя бы кратковременный отдых!
- Командующий просил добавить, что он, ничего не хочет об этом слышать; вы, должны атаковать! – упрямо повторил взволнованный курьер.
- Атаковать не имею возможности! – чуть повысив голос, повторил полковник. Курьер круто развернув коня, ускакал. Бой меж тем нарастал, враг мощно напирал в центре, батареи и конница держались, но обстановка начала становиться опасной. Раевский всё это видел и всё понимал, но лошади 1-го и 3-го дивизионов еле могли двигаться, и к атаке не годились абсолютно… Видели это и во 2-м дивизионе.
- Если пехота не подоспеет, то наш центр будет отходить! – озвучил мысли в слух, капитан Ладога.
- Если успеет – внезапно закончил его мысль ординарец Есаулов, не сводивший глаз с центрального пункта сражения.
К Раевскому поскакали двое старших офицеров от Паскевича, и в категоричной форме потребовали от полковника атаковать. Ответить тот не успел, к нему подъехал князь Андреев.
- Мой дивизион ещё не был в атаке и совершенно свеж! Позвольте мне ударить одному, ручаюсь что не уроню чести полка!
- Я, иду с вами! – решил Раевский, и приказал 2-му дивизиону атаковать, а 1-му выдвигаться следом, в случае надобности, поддержать товарищей хотя бы огнём в случае неудачи. Чаша весов судьбы, опасно закачалась…
- Ну, ординарец, вот теперь точно дело будет, держись приятель в седле крепко! – бросил ему Ладога, выводя эскадрон на исходную. Раевский вытянул из ножен шашку, за ним, их, с камышовым шелестом вытащили и остальные.
- За мной! В атак-у-у, а-а-а-р-р-ш! Ур-р-р-а-а-а! – прокричал полковник, и понёсся вперёд первым, князь Андреев за ним.
- За отечество-о-о! Ур-р-р-а-а!!! – зычно прогремел Ладога, срываясь с места, и более сотни глоток, повторив боевой клич всяк на свой манер, бросились в след за командиром.
Конная масса персов, спустившаяся с горы, как раз и попала под таранный удар 2-го дивизиона. И хотя персов было в разы больше, они сбивались в неуправляемые толпища; задние напирали на передних, толкались, создавали адскую давку и толчею, мешая друг-другу. Капитан Ладога с Червонцем, ворвались в толпы неприятеля одними из первых, и привычно заработали шашками (ординарец есаулов, куда-то отлетел в начале боя) Зарубив третьего, Георгий Гвидоныч выхватил из седельной сумки пистолет, и на скаку пальнул во всадника, собиравшегося выстрелить из длинного ружья. Перс, выронив оружие, повалился на спину. Бросив пистолет в сумку, капитан уже рубился с другим противником, и с пятого замаха, зарубил и этого. Конь Ладоги крутанулся на месте, а над ухом офицера пролетело копьё, но капитан уже гнал коня дальше. Верный Червонец бился рядом, и один раз успел прикрыть командиру спину: рослый перс подлетел сбоку с большой кривой саблей, и Ладога не смог бы его увидеть. Персидская конница разваливалась прямо на глазах; некоторые её отряды, самостоятельно начинали спасаться бегством.
Бобальевич, Балаховский, Ворнец, все лезли в сечу очертя голову, круша и рубя всех встречных и поперечных. Ладога наскочил на вражеского военачальника в богатом халате, и схлестнулся с ним. Ловким и сильным оказался тот перс, привычно орудовавший саблей, нанося различные хитроумные удары, стараясь зарубить драгунского капитана. С кошачьим проворством, Ладога отбил их все, а затем, улучив момент, отвёл вражеский клинок в сторону, и тут же произвёл колющий выпад в бок. Захрипев и всплеснув руками, вражеский всадник свалился с лошади. В какой-то момент оставшись без дела, Ладога смог на пару минут перевести дух, и здесь увидел своего ординарца, только теперь попавшегося на глаза.
Подпрапорщик Есаулов работал своей саблей с ловкостью виртуоза: он парировал, отбивал, рубил сверху, сбоку, наискось, закручивал саблю выбивая клинки, сам получил удар по спине, но спасло ружьё, висевшее через плечо, а дерзкий враг лишился руки.
- А ведь ловок чертяка неугомонный! Саблей играет как шулер картами! – невольно восхитился капитан. Есаулов, срубив очередного супостата, пришпорил коня, и полетел через рытвины да ямы. На ходу он выдернул торчавшее в земле копьё и помчался дальше, раскручивая это копьё в пальцах над головой. Не успел Ладога и глазом моргнуть, а уж ординарец, перехватив копьё как пику, по-улански ринулся с ней на кого-то, и одним точным ударом, сразил тучного сотника в белом тюрбане с высоким синим верхом. не останавливаясь, Есаулов напал на следующего всадника, пытавшегося спустить курок пистолета, и заколов уж его, метнул копьё как полагается, вышибив из седла всадника в высокой бараньей шапке.
- А ведь будет из тебя драгун, ей-богу будет, если не убьют по-дурацки! – воскликнул Ладога, уже направляя своего Вороного в новую свалку. Вот только теперь, персидская кавалерия оказалась полностью смята и опрокинута, а русские всадники, с криками подлетели уже к подножию большого холма, на вершине которого развевалось яркое знамя наследного принца, стоявшего там же, в окружении пышной и блестящей свиты. На мгновение, драгуны приостановились, но лишь на мгновение. большинство их, сразу же узнали особо важную персону. Капитана Ладогу даже жаром обдало: вот же он, только добежать, а там уж на удачу!
- Аббаска тут, ребята-а!!! Не упустите-е!!! – неожиданно даже для самого себя, прогремел рычанием капитан, давая коню шпоры. Нижегородцы, кто на конях, а кто и так, ринулись вверх по каменному склону. Левой рукой, Ладога уже нащупывал волосяной аркан у седла, а правой раскручивал шашку для удара, не упуская принца из виду. Сверху, словно песок посыпались мелкие камни, заметались на месте придворные, и пополам с бранью полились мольбы уходить. Несколько мгновений и Аббас-Мирза оказался с русскими почти лицом к лицу.
- Не упускай волка-а, ребятушки-и-и! проорал где-то рядом Кахи, а Ладога привстав на стременах, с силой метнул аркан, но в него подставился кто-то из свиты, а принц, выпалив не целясь, из поданного оруженосцем ружья, отбросил его, и едва успел пропасть из глаз на свежем коне… Ладога, от бешенной досады изрубил двоих попавшихся под руку, и уже схватился с третьим, когда Воронец, у коего перед тем погибла лошадь, бегом забежал на холм, и налетел на конного байрактара. Не давая тому опомниться, поручик ткнул его шашкой снизу вверх, и подхватил из его рук, знамя с надписью «Победное». Князь Андреев схватился в сабли с важным сановником принца Неджефом-Али-Султаном, который оказавшись ловким бойцом, сумел ранить князя, но Андреев, приподнявшись на стременах, ошеломляющим ударом вышиб его из седла, и принудил сдаться. Дымящееся ружьё принца, его оруженосец, и с полдюжины знатных персидских вельмож, вот и всё что осталось от свиты Аббаса-Мирзы.
- Да за ноги ж вашу маменьку, а?! Из рук ушёл, стервятник, падальщик поганый! И пистолеты все как на грех разрядил, нечем пальнуть было, нечем, а?! – сокрушался Ладога, стоя на затихшей вершине. Червонец, потупив взор угрюмо молчал: у него за поясом оставался один заряженный пистолет, но из-за стремительности атаки на холм, денщик вспомнил о нём тогда, когда принц уже покинул холм… выстрелил во след, но без толку улетела в горы пуля; Аббас-Мирза уже ушёл. Подле Воронца, толпились приятели и просто солдаты, разглядывая важнейший трофей стычки, неприятельское знамя, да громко обсуждали грядущую награду.
К раздосадованному Ладоге, тихо подъехал Кахи, и молча протянул откупоренную бутыль вина.
- Кстати! – выдохнул Ладога, и в три глотка ополовинил бутыль, а затем кивнув в знак благодарности, протянул обратно.
- Видал? – мрачно спросил Ладога, поглядев другу в лицо.
- Видел Георгий, всё видел, и понимаю как никто… Даже у меня слёзы внутри закипают! - хлопнул себя по груди князь.
- И ведь заарканил бы я волка этого, Кахи, ей-богу бы заарканил! – ударил себя рукой по колену Ладога.
- Конечно заарканил бы! – искренне согласился Баградзе – что там до него оставалось-то, шапку докинуть! – и оба они поглядели на распластанное и разрубленное до груди тело чиновника с арканом на шее.
- Везучий этот принц, ой везучий, собачий сын! – негромко воскликнул Кахи – В ту войну два или три раза на волоске был, в эту уже второй раз спасается, судьба видать такая!
- Да, судьба дама с причудами, то ласкает как жаркая гурия, то молотого перцу тебе в халву или штаны насыплет! – философски проговорил Ладога, задумчиво глядя в ту сторону, где скрылся принц.
- А Лёшка-то наш, гляди какой молодец сегодня! – изменил разговор Кахи, одобрительно глядя на веселье, гудевшее подле поручика Воронца.
- Да, Лёшка герой ныне, теперь непременно либо орден, либо чин получит! – уже повеселев, согласился Ладога, и заметив настроение Червонца, справился о его самочувствии.
- Муторно на душе стало, когда Аббаска убёг, а могли бы и войну тут кончить! – буркнул денщик, не меняясь в лице.
- Выпей водки и успокойся, и мину на лице смени, без твоей кислой рожи тошно! – обыденно посоветовал капитан.
- Георгий, а ординарец-то твой где? Среди нас его нету! – обратился к другу Кахи, оглядываясь по сторонам.
- А чёрт его знает где он есть! До горы вместе летели, рядом был, а потом как кобыла хвостом смахнула! – крутя головой во все стороны, стал отвечать капитан, а затем задержав взор на денщике, спросил того – Ты, Есаулова не видел?
- Видел…
- А чего молчишь как пень с глазами?
- Не молчу, вот же говорю…
- Ну, и как ты его видел?
- На гору, он чуть позади вас залетел, а там как свиту с охраной рубить начали, он и пропал с глаз! – чуть оттаяв, проговорил денщик, поправляя сбитый на бок, пистолет за поясом.
- Если жив, отыщется, не волки ж его стрескали вместе с пикой! – подытожил было разговор капитан, как вдруг Червонец, встрепенувшись аки сокол, поглядел куда-то мимо командира, и просияв глазами, указал пальцем.
- Да вон он, едет как сам принц, и за шею кого-то ведёт!..
Все повернулись: по гребню холма, ехал величаво и важно покачиваясь в седле Костя Есаулов, подгоняя пикой впереди себя, важного пленника в изодранном парчовом халате с серебристым узором, со связанными за спиной руками. Седеющая борода полноватого мужчины лет сорока, колыхалась от ветра, головной убор отсутствовал…
- Словил кого-то! – облегчённо сказал Ладога. Когда ординарец с пленником подъехали, последний, бормоча молитвы, без сил опустился на землю.
- Вот господин капитан, из свиты принца птица, - указывая концом пики на вельможу, стал объяснять Есаулов – Как его высочество стрекача-то задали, этот, на пару с другим, (я его застрелил)в сторону сиганули, и наутёк! Упорный боров оказался, три пистолета в меня разрядил, пока я его не догнал да заарканил… Саблю у него богатую в каменьях всю взял, ну и вообще там, - ординарец неопределённо повёл бровью – а конь ускакал, жалко, ахалтекинец молодой…
- Ты аркан-то где взял? – спросил Ладога.
- Аркан мой, а пику у эриванца отобрал – пояснил Есаулов, ничуть не меняясь в лице, остававшееся таковым, словно его обладатель, отчитывался о дежурном визите к хворавшей тётушке.
- Ну дай ему отдохнуть минут пять, да волоки к остальным пленным! – распорядился Ладога, и на сём, разговор был оставлен. А тем временем, наконец-то подоспела пехота, занявшая за драгунами центральный холм, возвышавшийся надо всей местностью, и установила на его вершине, сильную батарею. Впрочем, сражаться дальше было уже не с кем, армия принца разбежалась. Русские, не теряя времени начали преследование, и остановились только на берегу ручья Джаван-Булах, от имени коего, в последствии назвали и саму битву.
- Напоить коней и пополнить свои запасы! – приказал полковник, и вся конница буквально вошла в воду. Почти сразу же после этого, драгуны, уланы, казаки и татары, возобновили преследование, и гнали врага ещё вёрст десять, до урочища Хумлары, где и остановились. Догонять уже окончательно было некого…
Ладога, Червонец и Есаулов, почти одновременно вложили клинки в ножны, победа!
- Ну-с, ординарец Есаулов, вот и твоё первое боевое крещение в качестве драгуна, пускай пока и в уланской форме!.. – поздравил его капитан, и переспросил – доволен дракой-то?
- Удовлетворён вполне! – лаконично ответил ординарец, чуть кивнув. Как вскоре выяснилось, персидская пехота, находилась от места битвы в 30-ти верстах, в Каразидине, на дороге к Чёрсу. Именно туда, по безводным дорогам изрезанным оврагами, и замышлял заманить русских, Аббас-Мирза, вовсе не рассчитывая сразиться с ним на Араксе, и не ожидая такой быстрой перегруппировки русских, желая огромным числом задавить их конницу. Стремительный прорыв нашей кавалерии спутал принцу все планы, и поломал игру.
На поле сражения, победители насчитали свыше 400 убитых неприятелей, ещё более 200 персов и их союзников, угодило в плен. Сколько оказалось порублено-постреляно при преследовании, осталось неизвестным, этих, никто не считал. В числе пленных оказались: Зеймал-хан, глава могущественного Муккадемского племени, Асад-Ула-хан Каджарский родственник шаха, Аскер и Вели-ханы, любимцы принца, Мамед-Али-бек, его оруженосец, и Неджеф-Али-Султан, приезжавший к Паскевичу в Эчмиадзин с письмом от Аббас-Мирзы. Потери русских составили полсотни убитых, и раза в три-четыре больше, раненых. Имелись потери и у союзной татарской конницы. По показаниям пленных, у принца в тот день при себе имелось 16 тысяч конницы, но несмотря на это, основная масса его войск позорно бежала, чем и объясняется ничтожное число погибших.
Наградами не обошли почти никого (исключение, составляли лица сосланные на Кавказ по делу о мятеже на Сенатской площади) Воронец, за взятие знамени, получил «георгия» 4-й степени, чему оказался рад даже больше, чем бы повышению в чине, довольны остались и многие другие. Неожиданно выяснилось, что Есаулов, заарканил родственника самого шаха, за что оказался произведён в прапорщики, вернувши-таки своё офицерство. Омрачала радость победы, гибель товарищей: павшего геройской смертью поручика Христофора Брауха, погребли в братской могиле там же, на месте сражения…
Пасквич с пехотой отбыл под Аббас-Абад, конница должна была следовать за ним, только на другой день. У костров обмыли как водиться воинские награды, поздравили получивших повышение (ординарец Есаулов сознался, что всеми силами желал вернуть звание офицера, и теперь несказанно сему рад (Потом заговорили о погибших. Хотя, говорили всё больше о Христофоре, а Ландграф, Кривопляс, и Бебутов из его дивизиона, вспоминали кому-что врезалось в память в последние минуты жизни поручика. Вышло не очень скомкано, (много там в сабельной рубке запомнишь-то?) Но его перехват вражеского копья с перерубанием оного, и поражением и же его хозяина, это запомнили многие…
- Достойная смерть нашему Христофору досталась, не то, что пулей с коня, заурядная… - отметил прапорщик Балаховский.
- Да уж, теперь и дурацкой истории с дурацкой женитьбой не будет, - подбросив сучьев в костёр, заметил Ладога, а затем добавил – обженился Христофор со смертью воинской, и мы на свадьбе той немного погулять успели, да горшки вот у незваных сватов побили!..
- Я думал, что больше народа потеряем, нет, обошлось можно сказать, - задумчиво проговорил князь Баградзе.
- Я, признаться, когда мы в теснины те влетели, не думал и живым из той каши персиянской выйти, так их собачьих детей, противу нас много было! – признался Бобальевич, откидывая носком сапога, головешку в огонь.
- Да, до сих пор не вериться, что мы этакую массу их конницы, опрокинуть смогли и разогнать! – выдохнул штабс-капитан Бебутов.
- Теперь, Аббас-Абад брать, пока он горяченький – заметил Кривопляс, на что Ландграф, сказал что та крепость, и сама теперь сдастся, поелику её некому выручать… Посидев ещё немного, офицеры стали расходиться. Вернувшись под стены Аббас-Абада, драгуны узнали, что осаждённые, пользуясь отсутствием основных русских сил, произвели сильную вылазку, которая была отражена с большим для персов уроном. Джаванбулахская победа русских, лишала гарнизон последней надежды, и должна была привести персов к сдаче. На случай отказа, Паскевич уже разрабатывал план решительного штурма твердыни.
6 июля, он приказал выставить перед стенами крепости захваченные персидские знамёна. установление сих значимых трофеев, сопровождалось пушечными раскатами, и троекратным, громовым «Ура!» Один из пленных персов, в качестве парламентёра отправился в Аббас-Абад с предложением безусловной сдачи. Вскоре персы прислали ответ с просьбой от трёх дневной отсрочке.
- Нет! – коротко ответил Паскевич и приказал открыть огонь из всех орудий. Стрельба впрочем была слабой, но к вечерней заре из крепости пришли парламентёры, начальники нахичеванского и тавризского батальонов Эксан-хан, и Мамед-Риза-хан. Они передали согласие на безусловную капитуляцию, которую тут же и подписали. Парламентёрам оставили свободу, и позволили жить в покорённой русскими области. Прелюбопытно повёл себя Эксан-хан со своими тавризцами. От имени всего батальона, он подал на имя Паскевича прошение послать его в бой против персов, ибо уже считал себя подданым русского царя. Сам командующий со свитой прибыл на главную батарею, где его уже ожидал с ключами от крепости, сам комендант, сардарь Махмет-Эмин-хан, весьма влиятельный человек в Персии, женатый на родной сестре наследного принца. После передачи ключей, офицеры гарнизона сдали и свои знамёна. В крепости уже принялись за разбор завалов у ворот, а весь гарнизон в составе 2.700 человек, выстроившись на земляной насыпи перед рвом крепости, сложил своё оружие. В качестве трофеев, в крепости взяли 23 пушки в том числе три русские, медные, времён Елизаветы Петровны, непонятно каким образом тут очутившиеся.
По окончании церемонии сдачи, лейб-гвардии сводный полк с барабанным боем и музыкой, промаршировал в крепостные ворота, и расставил везде свои караулы. Следом въехал Паскевич со свитой, приветствуемый духовенством и почтенными гражданами города. Обошедши крепостные стены, генерал долго смотрел на проделанную брешь, которую персы, заложили изнутри большими мешками с хлопчатой бумагой. В город тем временем входили остальные русские войска, собираясь на площади для благодарственного молебна. Нахичеванская область присоединялась к России. В тот час все молились искренне, ибо человек побывавший на краю гибели в толпе врагов, не мог быть иным в те минуты. Но самое главное что просило сейчас большинство русских воинов у Всевышнего, это ни наград и почестей, ни голой славы в бою, ни пышности и признания, нет; они просили только одного, того, что заслужили все они, от рядового до командующего – победы русского оружия!
Конец 2-й главы. 7/07/2022.
Продолжение следует…
Драгуны
(роман)
Часть 1-я.
Персидская война.
Глава 2-я
Х Х Х
В русской столице, отреагировали на блистательную победу весьма торжественно, причём Москва, не отстала в этих чествований от Петербурга. Отбитые у неприятеля знамёна возили по главным улицам, и показывали всем желающим. Императорским указом, всем нижним чинам, принимавшим участие в сражении, было пожаловано по чарке водки, по фунту мяса и по серебряному рублю на брата. Не обошли награды и офицеров, но дабы не расписывать излишне эту процедуру, укажем коротко, что полковник Шабельский получил орден св. Георгия 4-й степени, и чин генерал-майора. Герои взятия неприятельских знамён, так же получили заслуженные ими награды: вольноопределяющиеся Юрий Плескун и Сашка Капицын, произведены в офицеры, а рядовой Никита Жохвистов (из разжалованных) вернул себе свой чин прапорщика. Всем, абсолютно всем отличившимся, выдали награды, одних только солдатских «георгиев» Паскевич вручил 30 штук!
Все тяжелораненые и увечные солдаты, не могущие вернуться в строй, получили полагающийся им пенсион, или пожизненное обеспечение в Саратовский батальон внутренней стражи. На поле сражения, победители собрали до двух тысяч побитых персов, ( а сколько их посекли-порубили в степи и близ ущелья, считать даже не пытались) и порядка тысячи пленных. Русская армия лишилась убитыми около трёх сотен рядовых, и 12-ть офицеров. Большая часть этого урона пришлась на нижегородский полк, лишившийся семи офицеров, и 137-ми рядовых, да более двух сотен лошадей! Довольно урону понесли и татары с казаками, но их считали отдельно.
Предстояло принимать пополнение, да обучать его. На ночёвку, победители расположились во взятом персидском лагере.
Когда уже исполнив все дела по службе в своих эскадронах, кампания офицеров собралась у костра, то участники 2-го и 3-го дивизионов, удивлённо слушали рассказ поручика Брауха, и подпоручика Копыловского, из 1-го дивизиона, об их весьма горячем деле на правом фланге, и последующим преследованием разгромленных сарбазов. Когда все подробности остались позади, Браух как бы подытоживая всё дело, вздохнувши проговорил.
- Самое страшное господа был не натиск персов, его мы ожидали, да худо-бедно готовились, Христофор подбросил веток в огонь, - самое страшное чего мы опасались, когда нас почти прижали к городу, так это мятежа, и удара в спину с его улиц… До сего не уразумею, отчего те изменники, не ударили нам в спину-то?
- Это верно что Христофор сказал, почитай все офицеры что из наших, что из пехоты, бились да назад оглядывались, не нападают ли?- подтвердил Капыловский, откинув носком сапога, горящую головешку опять в костёр.
- Они, татары-то городские, видать ошалели что мы не отступили, а сами навстречу принцу пошли. А уж когда бой под самыми стенами закипел, они думается мне растерялись, и не знали что предпринять. Ну а покуда судили-рядили, тут уж и Шабельский с карабинерами подошёл, то все поползновения коли таковые и возникали в горячих головах, моментально улетучились сами-собой! – чуть посветлев лицом, проговорил Ладога.
- Да, пожалуй, ты Гвидоныч прав, вовремя восстать да ударить, это вам не из ружей в небо палить, да гимны свои петь! – поддержал друга прапорщик Кривопляс, уже получивший себе взамен погибшего коня, другого, из захваченных.
- Не думал я господа, что пехота наша в центре устоит в той кроворубке – подал голос поручик Ландграф, так же лишившийся своего коня в сече – два баталиона, противу страшно сказать скольких! Вот отпиши рапорт, так наши крысы кабинетные не поверят; скрутят губёшки свои дряблые трубочкой, и просвистят сквозь зубы «фантасмагория-с! присочинили-с!» - говоривший столь похоже изобразил лицом и жестом кабинетного чинушу, что вся компания у костра, разом грохнула раскатистым смехом.
- Да, брат- Готлиб, а кобылу твою жаль, геройскую смерть приняла, за овёс и хозяина… Помянем храбрую скотину! – проговорил штабс-капитан Клевицкий, доставая из кожаной сумки, висевшей через плечо, пузатую бутыль вина – Кахетинское, 15 лет выдержки!
Все выпили по стаканчику и немного погудели. К моменту этого разговора, уже были помянуты павшие товарищи, отругана на все лады столичная министерия, а весёлые да пикантные темы, пошли уже позже своим чередом.
К костру, неслышно словно кот, подошёл князь Баградзе с рукой на перевязи.
- Пустите странника к вашему очагу, уважаемые рыцари! – чуть улыбнувшись попросил он, и присел на предоставленное на бревне место, напротив Ладоги. Капитан сразу заметил, что его друг шутит через силу, а на его осунувшимся лице, белело тяжкое раздумье. ему тут же поднесли кружку вина, и он жадно выпив, с благодарностью вернул посуду.
- Ты чего такой потерянный, Кахи? Рука, ноет? – тихо спросил Ладога, но Баградзе лениво отмахнулся.
- А, пустая рана! тут душа так закровоточила, что нескоро заживёт…
- Это кто же тебе её так разбередил-то? Начальство что ль полковое какой номер выкинуло? - осторожно вопросил Клевицкий, после слов которого, все затихли, ожидая ответа.
- К финтам начальства я привык, начихал да забыл, я историю одну выслушал, сейчас только от них, в гостях был, так офицеры ихние и поведали! – глаза Кахи заблестели нехорошим огнём.
- Ну делись уже брат, что там ещё стряслось-то? – попросил кто-то из компании.
- Да затем собственно и пришёл, - князь чуть расправил плечи, и начал – Вот жили мы с вами в нашем Караагаче, затем в Царских Колодцах, и вроде и вестовых видели, и разговоры до нас долетали разные, а выходит так, что много чего о товарищах наших, и о начале этой войны, мы и знать не знали!.. слышал ли кто из вас, об отряде полковника Назимки? - Баградзе на минуту замолк и обвёл слушателей взором. Оказалось, что никто.
- Вот и я с вами до сего дня, о нём знать не знал, а история вышла громкая! – продолжил князь – так вот, когда персы обложили наших в Шуше, батальону Назимки с двумя орудиями да сотней казаков, велено было выступить к Шуше для соединения с полком. По какой-то причине приказание запоздало, и он получил его только в день выдачи жалования. Ну, не мне вам рассказывать, что бывает в этот день, в небогатой развлечениями солдатской жизни! – Баградзе едва заметно горестно усмехнулся – Батальон выступил, а на 12-й версте от Герюсов, в ущелье их настигла конница карабахских мятежников, без участия коих, персы не то что напасть на батальон, они не отважились бы даже и войти туда! Все входы-выходы на равнину оказались ими отрезаны, а тут и сами персы пожаловали с пехотой, конницей, и артиллерией под командованием одного англичанина. Скоро их артиллерия подорвала наш зарядный ящик, повредила лафет, и побила всех артиллерийских лошадей. Тамошние армяне предложили подполковнику бросить пушки и вьюки, и уйти с ними горными дорогами, как некогда это проделал Корягин, но Назимка, не рискнул бросить орудия, и продолжил драться в невыгодных условиях, надеясь пробиться до реки Ах-Кара-Чай, за которой начиналась местность покрытая лесом, куда ни один перс не сунулся бы… - Кахи устало вздохнул – До реки оставалось с дюжину вёрст, под зноем, недостатком воды, потерях, всё это, истощало силы. Через три часа боя, батальон подошёл к крутому спуску к реке, но переправа оказалась уже отрезанной.
Измученные солдаты вышли из повиновения, и в беспорядке бросились к воде, тут-то на них персы и насели! – лицо князя заметно помрачнело – Кого убили, кто бросал оружие и сдавался, сдался и сам Назимка… Орудие и барахло, с коим он не пожелал расстаться, достались неприятелю. В общем и целом, в его батальоне было около девяти сотен солдат и офицеров из 42-го егерского, да сотня казаков. Сколько именно погибло, а сколько в плен угодило, точных сведений не имеется!.. До наших добрались только поручики Назимов и Богданов и шестеро егерей, что дойдя до селения Камедарасы, укрывались там у армян до Шамхорской битвы. С пленными, персы поступили так, что многие, пожалуй, позавидовали павшим товарищам… - голос рассказчика едва заметно дрогнул – на них набросились всеми толпами, избили, ограбили и раздев до нага, пригнали в Герюсы… Аббас-Мирза потом приказал дать офицерам персидские одежды… Вот что случилось аж в конце июля, и о чём мы понятия даже не имели! – Баградзе замолк.
- Если б мне кто другой рассказал, я бы не поверил, что почти тысяча егерей. пусть измученных, усталых, но егерей, положили перед персами ружья… Ведь знали же чем им плен обернётся, знали же! – первым отозвался на рассказ князя. Коста Бобальевич, крепко хлопнувший себя по колену.
- Если б вместо этого Назимки, был офицер школы Корягина-Котляревского, шайтана бы лысого персы получили, а не свою жалкую победу, что тут толковать? Подполковник как раз себе на трибунал наработал! скривившись как от горечи, сказал своё слово Кривопляс.
- Я, слыхал от Червонца какие-то байки о пленении персами многотысячных русских армий, генералов, полковников, и от местных мне часто сказки приносят; но я и предположить не мог что подобное, наяву с нашими егерями и казаками случиться может! – поделился мыслями Ладога.
- Ничего подобного, со времён Султан-Буде не было, когда каналья Оловянников, приказал батальону в 500 штыков сдаться, - грея тонкие, но жилистые пальцы над пламенем, задумчиво заметил барон Ландграф. В течении последующих нескольких минут, у костра шло обсуждение того, как они могли не услышать о столь громкой истории, и в конце-концов, пришли к выводу, что она, была таки доведена до них но в таком изувеченном и фантастическом виде, что в своё время, ей просто не придали должного значения, только и всего…
Едва обсудили это, князь Баградзе снова как-то невесело улыбнулся, и сказал что имеется ещё одна история, на сей раз, история истинного подвига, не в пример поступку подполковника Назимки. Друзья-приятели моментально навострили уши. Кахи поведал следующее. В те же примерно числа июля, 26-го или чуть позже, отряд из 166-ти человек, шёл к Балык-Чаю, сопровождая артиллерийский транспорт из Каракалиса, под командованием штабс-капитана Воронкова. Отряд заметили враги, и большими силами атаковали его, но бойцы, ударив в штыки, сбили персов. Тогда, на русских налетела уже конница, но солдаты пробились и через неё, стремясь к спасительному лесу. У самого уже леса, отряд вновь натолкнулся на конный заслон, но пробился и через него! Однако, когда русские зашли в лес, то оказались атакованы тысячным батальоном сарбазов, и завязался неравный бой… А когда он у нас там был равный-то? Истратив все заряды, Воронков приказал своим бойцам проститься друг с другом, после чего повёл их в последнюю контратаку. Сорок человек пробились, и небольшими группами смогли вернуться в Каракалис. Воронков, весь израненный попал в плен в числе 17-ти других, таких же раненых. Дальше случились обычные для персов зверства: поручику Попову, и инженерному прапорщику Хрупову отрезали головы. В последствии выяснилось, что отряд Воронкова погиб из-за измены. Бывшие проводниками казахские татары, при появлении персов частью бежали, а частью сами напали на русских, нарочно заведя отряд в ловушку, где в лесу их заранее ждали сарбазы. Одержав сию «великую» победу, персы гуляли и праздновали всю ночь.
- Я краем уха про Воронкова слышал, но весьма туманно и неточно – первым сказал Бобальевич, а остальные начали сравнивать подполковника Назимку, и штабс-капитана Воронкова.
- На случай с отрядом майора Монтрезора похоже, в начале той войны, в похожих условиях погиб, в том же числе… Только тогда не сорок человек уцелело, а только двое, они с гор всё видели и смогли рассказать, - вспомнил капитан Ладога, и все сидящие у костра, нашли что и впрямь очень похоже.
А что касаемо того что в полку ничего об этом деле не слышали, то объяснялось это тем, что похожих историй, когда русские отряды от самой границы шли пробиваясь к своим и через леса и через непролазные горы, ходило множество, и во многом схожих. так что в этом случае, не нашли ничего удивительного. Уже перед тем, как всем надлежало расходиться по палаткам, боевые друзья решили, что теперь-то, спесь они с басурман сбили, так что пусть и дальше раздувают до размеров слона, свои сказки о «великих» победах! На другой день, князь Мадатов подняв драгун, казаков и татар, да два батальона с четырьмя орудиями, пошёл по следам бегущего противника. Однако догнать персов не удалось. Аббас-Мирза, дабы спасти хоть остатки своей пехоты, приказал всадникам взять себе на лошадь по одному сарбазу, и в таком виде, ускоренным маршем, персы спаслись от окончательного истребления.
После отдыха на реке Тертере, русские войска 18 сентября двинулись далее, а уже 22-го, стали лагерем на реке Чирекай, что протекала в 20-ти верстах от Асландуза. Вопреки желанию солдат и офицеров, переходить границу Персии, было строжайше запрещено, и потекли малоприятные дни бездействия.
- Эх, драгуны, какой момент упускаем, какой случай перейти границу и одним-двумя ударами, завершить войну! – пенял на ситуацию капитан Ладога, сидя с друзьями в часы досуга где-либо у костра, или за дощатым столом, метая банчик.
- Бесит меня это, миротворчество! Неприятель раздавлен, упал духом, самое время ударить, а они, турусы на колёсах разводят! – гневно вторил ему друг Кахи, и все прочие офицеры разделяли эти настроения.
- В ту войну, ладно, у нас не было ни сил, ни средств, кончить дело в одно лето, вот и затянули чуть не на десять! Теперь-то, что мешает? – эмоционально заметил прапорщик Кривопляс.
- Политика больших колпаков Ваня, да интерес господина Нессельроде, -стал говорить ему Ладога, разделывая ножиком румяное яблоко – покуда государь крепко на троне усядется, министерские маклаки свои делишки за наш счёт будут обделывать, да рыжие сэры с туманного острова, затяни его пучина, уже суетятся над тем, чтоб наш солдат, войны ненароком не выиграл!..
- А могли бы, могли бы уже к Рождеству дома быть! – тоскливо заметил поручик Браух.
- И ведь что характерно господа, и семилетнюю войну с пруссками, могли в один год закончить, политики-содомиты вонючие, не дали! Апраксин-изменник, после победы, отступление учинил… - вновь загудел Кривопляс – А ливонскую войну в старину? По старинным грамотам выходило, что тоже в одно-два лета могли орден нагнуть в непристойную позу, Адашев, сукин-сын, приказы царя не выполнял, тянул полгода пока ляхи за ливонцев не впряглись, и так далее!.. – прапорщик гневно швырнул камень в сторону.
- Видать на роду у русского воина написано, из-за чужой подлости и сговора политиков, кровь лить там, где не нужно уже её лить! – хмуро прибавил Ладога.
- Неужели и через сто, и через двести лет так будет, а? – тоскливо вопросил Кахи, поглядев на товарищей.
- С того света увидим князь! – улыбнувшись заметил Браух, на том разговор и закончился. Опасения полковых офицеров, как это ни печально, вскорости оправдались. С началом октября поползли слухи что Аббас-Мирза собирает новые силы для похода к Араксу, и вроде как указывали точное место для персидского лагеря, в четырёх-пяти верстах от Худоперинского моста. И армяне, и даже татары, чуть ли не в один голос утверждали, что персы идут в большом числе пехоты и конницы.
Капитан Ладога с компаний офицеров, развлекал себя стрельбами из пистолетов. В мишени назначили подопревшие яблоки, что нанизывались на ветки, кои держал в руках кто-то по жребию (так выходило интереснее) затем Болбальевич, предложил эти фрукты подбрасывать, и стрелок, должен был попасть что называется в яблочко. Эта затея оказалась лучше первой, и всем пришлась по душе. Капитан Ладога оказался в числе лучших этих стрельб: из 9-ти бросков, он промахнулся лишь один раз, и готовился пальнуть и в 10-й, но к месту развлечения прилетел взмыленный вестовой с тревогой на лице, который быстро сообщил что капитана Ладогу, немедленно требует к себе генерал.
- Давай! – крикнул Георгий Гвидоныч державшему яблоко, и он, подлетев в верх, через пару секунд разлетелось на куски.
- Партия, господа! – проговорил капитан, протягивая пистолет денщику – Бьюсь об заклад, меня хотят повысить в чине! – шутливо бросил капитан, взлетая в седло.
- Наверняка пошлют куда-нибудь, с поручением! – обыденно заметил один из игроков, и забава продолжилась.
Ладога чётким поставленным шагом прошёл в палатку Шабельского. Генерал, при свете медной лампы, работал за столом с документацией.
- А, Ладога, быстро явился, молодец! – полковник отложил перо в сторону – По последним сведениям, Аббас-Мирза собирается стать лагерем на Араксе, близ Худоперинского моста, но нам, нужны достоверные сведения – генерал поглядел прямо в глаза Ладоге – поднимай братец свой эскадрон, и проведи тщательную разведку местности до самого Аракса. Выступать немедленно, всё, с богом!
Ладога привычно козырнул, чётко развернулся и быстро вышел. Подле палатки его уже ожидал Червонец, держа свою лошадь под узцы.
- В разведку, ваше благородие? - спокойно спросил ефрейтор.
- Да, будем нюхать местность до Аракса, следы Аббаскины искать, выступаем немедля! - запрыгивая на своего вороного, ответил капитан. Эскадрон двигался со всей предосторожностью, выслав вперёд, боевое охранение. Шли, внимательно изучая местность, следы на дорогах, высоты, осматривали заросли, брошенные дома, пустующие церкви и мечети. Кроме нескольких нищих бродяг да крестьян, пока никого внушающего подозрения не обнаружили. Однако и сними капитан провёл весьма обстоятельные беседы. Шпионы чаще всего рядились в нищих, дервишей и крестьян, но сии собеседники не показались капитану подозрительными, а слухи о персах они вполне подтвердили.
- Да, господин офицер, люди говорили, что видели небольшие шайки персов, но про целую армию, пока не кто не говорил!..
Одарив собеседников увесистыми медяками, капитан повёл эскадрон далее. Где-то через час, впереди раздались выстрелы, и прискакавший рядовой Савелий Арчаков, тревожно доложил.
- Ваш бродь, персы впереди мелькнули, разъезд сабель в 15-20, нас увидали и смылись!
- Вон оно что, значит не врут людишки здешние – задумчиво проговорил Ладога, и приказал следовать дальше. Однако больше никаких следов неприятеля обнаружено не было. Эскадрон дошёл до самого Аракса, прошёл по берегу до самой Худоперинской переправы, обследовал окрестности, но даже намёка на неприятельский лагерь не обнаружил.
Донесения тем не менее заставили Паскевича держать ухо востро. 18-го октября в лагере протрубили тревогу; на нашем берегу появилась персидская конница, угнавшая за собой несколько татарских кочевий.
Идти на преследование уже не было смысла, но драгунские разъезды полковник усилил. На следующий день история повторилась в другом месте. Паскевич собрал совет. Надлежало оттеснить неприятеля от наших границ, ибо близость персов продолжала волновать мусульманские провинции, и усложняла русским войскам подавлять мятежи в Кубе и Ширвани. Решено было действовать на свой страх и риск, как когда-то, действовал непобедимый Котляревский. Не ставя в известность высокое начальство и не дожидаясь его разрешения, Паскевич поднял войска и объявил поход.
- Идём к Марелианской переправе!
Все офицеры и солдаты Кавказского корпуса, по крайней мере слышали про это место, а некоторые и бывали там в своё время. Первыми к броду подошли драгуны. Ладога сразу заметил что брод, он хотя и брод, но уж больно глубок: пехотинцу по грудь будет, да течение это ещё…
- Осмотреть всё вокруг, и найти хоть какие-нибудь лодки, или паромы, без этого наныряемся на три жизни вперёд! – приказал Ладога, и его солдаты брызнули в разные стороны в поисках плавсредств,
- А ты Червонец, хорошо ли плаваешь? - обратился капитан, к любовавшемуся водами, денщику.
- Порядошно, а что такое? – опасливо переспросил ефрейтор, позабыв о красоте природы.
- Да вот думаю, вплавь тебя пустить, заместо коня; силу течения проверить, да и глубину заодно… Ты как, сможешь за ради Отчизны, жизнью рискнуть? – не меняя выражения лица, спросил в конце командир.
- Ну, ежели в исподнем, то смогу, а что за надобность-то такая, ваше благородие? – стараясь понять суть идеи командира, переспросил Назар. Капитан не успел ответить, к нему подъехал Баградзе. В коротком диалоге, друзья обсудили возможность преодоления реки, и пришли к заключению, что скорее всего это придётся проделывать на лошадях, вплавь.
- А батальоны? – спросил Кахи, стрельнув в их сторону глазами.
- Переправим как-нибудь, канат с берега протянем, перейдут, не впервой! – уверенно ответил Ладога. Тем временем подошли основные силы, и сам Паскевич пожелал лично осмотреть брод.
- Я отправил солдат осмотреть округу на предмет лодок, паромов, или иных подручных средств! – доложил капитан на вопрос генерала, как он думает переходить по столь глубокому броду?
- Ну-с, а коли не сыщат ваши орлы ничего, тогда как? – Паскевич внимательно поглядел на капитана. Ладога ни мало ни смутившись ответил.
- Тогда по средством каната, с берега на берег!
- Наслышан я о вас, капитан, - сменил тему генерал – верно ли говорят, что вас тут Карадрагуном прозвали?
- Прозвали, ваше превосходительство! Так здесь у многих прозвища имеются! – согласно кивнул
- Хм, а сколько ж на настоящий момент, за твою голову, неприятель денег сулит? – улыбнулся Паскевич уголками губ.
- На персидские ежели, то 250 тысяч туманов, ну а на наши 10 тысяч выходит – не поведя и бровью, ответствовал Георгий Гвидоныч.
- Солидно капитан, за Ермолова 500 тысяч дают, догоняешь наместника-то? – усмехнулся было генерал.
- Да нет ваше превосходительство, далековато мне до Алексея Петровича, не тот калибр у меня! – с искренним уважением ответил Ладога, на что Паскеавич, едва заметно переменившись в лице, спросил промерили глубину?
- Пехотинцу по грудь будет, ваше превосходительство! – ответил капитан.
- Ну-с, подождём ваших солдат, что-то они нам принесут? – сказал Паскевич, и отъехал к офицерам штаба.
- Не понравилось ему отчего-то, что ты, Ермолова, уважительно помянул – тихонько заметил Кахи, на что Ладога пояснил что не обязан нравиться всем, а про Ермолова мол ответил, что думал, драгун драгуна не выдаст! Надобно пояснить что нижегородцы, весьма гордились тем, что Ермолов начинал службу именно в их, 44-м полку ещё при Суворове, и весьма сим гордился! Наконец вернулись из поиска солдаты, объяснившие что в округе всё голо, и не то, что лодки или паромов, бочек худых или досок гнилых не сыскать с собаками!
Генерал быстро нашёл решение: он приказал драгунам, включая офицеров, брать к себе сзади по одному пехотинцу на лошадь, и так перевести все батальоны. Сказано – сделано.
- Ну, садись брат-пехота, покатаем по водице! – весело кричали драгуны, приглашая солдат. За ряд неторопливых и осторожных рейсов, драгуны перевезли несколько батальонов. Едва стали передохнуть, дозорные привезли весьма важные известия: Аббас-Мирза отступил к Ардебилю, оставив в горах лишь отряды лёгкой кавалерии. Паскевич подозвал к себе Шабельского и указывая на карту, приказал.
- Так, генерал, берите своих орлов, и на перерез персиянам! Отрежьте их во что бы то ни стало и постарайтесь удержать. Я, с основными силами пойду этой дорогой, и по ходу движения обязательно встретимся. Шум боя услышим, и бог даст, прихлопнем принца… На этом всё, исполняйте!
- Слушаюсь! – козырнул полковник и развернув лошадь, поскакал готовить полк к выходу…
Х Х Х
Полк двигался форсированным маршем, стараясь не потерять след персов. Все попадающиеся по пути аулы и селения, драгуны осматривали весьма тщательно, беседовали с жителями, и кое-где от армян и даже мусульман, получали необходимые сведения о персидских отрядах. Выходило так, что рано или поздно, нижегородцы настигнут неприятеля.
- Догоним, никуда не денется! – оглядываясь кругом, проговаривал Шабельский, а полк продолжал движение. Второй эскадрон шёл в авангарде, и от внимания капитана Ладоги, не уходила ни одна мелочь: Георгий Гвидоныч страстно желал поскорее кончить дело, лелея глубоко в душе мысль, взять в плен или уничтожить наследного принца. Ладога во время первой же ночёвки, собрав у костра особо не болтливых солдат и офицеров эскадрона, тихонько, в полголоса объявил им.
- Слушайте внимательно ребята, если во время сражения, доведётся кому-либо из вас наскочить на Аббаса-Мирзу, долой все иерархии, и забудьте что он, - царственная особа… Если не удастся его заарканить или как-то иначе взять в плен, кладите его на месте; пулей ли, шашкой ли, чем предложит господин случай… Не станет Аббаса, и всё его воинство развалится как дом на глине… Но – Ладога поднял вверх палец – в этом случае, тот кто решит принца, должен остаться неизвестным, так будет вернее. Никто из вас не должен дрогнуть, коли ему представиться случай… Без Аббаса-Мирзы, те кто за ним, тут же перегрызутся как псы за влияние при дворе, и война затухнет сама-собой. Вот если бы в своё время, наши офицеры не играли в церемонии, а уничтожили б Бонапарта, не случились бы ни его сто дней, ни десятков тысяч жертв… Думайте прежде всего об этом, и действуйте решительнее!
Офицеры и солдаты прекрасно поняли своего командира. Вот именно поэтому, Ладога старался не упустить след неприятеля. Ночёвки у полка выдавались короткие, но закалённые такой жизнью драгуны, могли спать и в сёдлах клюя носом во время движения и не теряли ни сил, ни сноровки. На четвёртые сутки преследования, горы, утёсы, леса и дороги, медленно обволок туман, и полковник приказал быть вдвое внимательнее.
Дозор, вовремя заметил лагерь персов, стерегущих отогнанные ими татарские кочевья, однако и персы заметили русских.
- Спешиться, занять оборону! – прокричал Ладога, уже сам слетая с коня. Засвистели пули, и драгуны моментально залегли за камнями и пошла перестрелка! Червонец засел за валун в двух шагах о командира. Под руками у каждого было по карабину и короткому мушкетону. Ладога и Назар стреляли чередой: пальнёт один, другой заряжает, стреляет второй, заряжает оружие первый. Этому приёму они научились у егерей, тягловых лошадок подобных войн.
- Эх, кабы не туман, взяли бы в шашки этот табор с цыганами! – с сожалением попенял ефрейтор. Капитан ничего не ответил, прицелился и выстрелил: перс в красном кафтане выронив с бряканьем ружьё, боком повалился за камень. Перестрелка разрасталась, Пули летели всё гуще, среди драгун появились первые раненые. Огонь с русской стороны нарастал по мере подхода новых эскадронов. Скоро туман стал худеть, в нём образовались прорехи, и не пройдёт и часа, как русские смогут атаковать. Но это же видимо поняли и персы; стрельба с их стороны стала затихать, а вскоре прекратилась и вовсе.
- Подождём с четверть часа и пешим порядком, вперёд! – оценив ситуацию, решил Шабельский. Когда отпущенное время истекло, драгуны в полных боевых порядках пошли вперёд, и обнаружили что неприятель, пользуясь туманом ушёл, бросив захваченные ранее татарские кочевья. Протекли ещё несколько часов, и драгуны встретили основные силы своего корпуса. Паскевич, выслушав доклад Шабельского, решил, что дальнейшее преследование персов не имеет смысла.
- Завтра, поворачиваем назад! – решил генерал. На сей раз, нижегородцы двигались в арьергарде. Арьергард, или как его иной раз называли меж собой военные люди, хвост армии, слыл местом не особо привлекательным для вояк. Когда армия наступала, арьергард обязан был стеречь все коммуникации; охранять обозы, очищать тылы, и к тому же, из него постоянно выдёргивали то людей, то лошадей, не сбавляя ни нагрузок, ни обязательств. Ко всему прочему, в обязанность арьергарда входила борьба с летучими отрядами противника, а воинское начальство зачастую «забывало» по достоинству отмечать тыловую охрану, но строго спрашивало за всякого рода провинности и огрехи. А вот когда армия отступала, именно арьергард собирал на себя все шишки и синяки, яростно огрызаясь в жестоких боях, не позволяя врагу насесть на всю армию, вынуждая того наседать на себя. Всё это прекрасно знали и солдаты 44-го драгунского полка, не раз и не два, испытывая на себе все шипы и розы арьергардной жизни, хотя и не в таких масштабах, как на европейском театре боевых действий. Хотя неприятеля по близости пока не наблюдалось, полк двигался со всей предосторожностью: немало было случаев, когда противник, пропускал основную массу войск, и нападал на арьергард, стараясь чего-либо урвать из обозов.
- Впереди длинное ущелье! – донеслись крики по цепи, и все эскадроны в одно мгновение приготовили карабины, и взведя курки, взяли на изготовку.
- И какого лешего ваш бродь, мы через вот эту каменную кишку-то лезем, других что ли дорог нету? – недовольно вопросил ефрейтор Червонец, внимательно оглядывая поросшие травой и кустарником, нагретые до горяча камни; не мелькнёт ли где, нечто нехорошее?
- Так короче приятель, а засада, она ничего персам не даст – Ладога поправил козырёк фуражки – большими силами тут не засядешь, а прочие нам не помеха, мы ж слава богу не с подполковником Назимкой идём! – буднично ответил Георгий Гвидоныч, так же внимательно смотрящий по сторонам.
- Засада!!! – тревожно донеслось из 1-го эскадрона, вслед за чем, сверху из-за камней грянул жестокий залп, драгуны жахнули в ответ, и повинуясь приказу полковника, слетели с сёдел, примкнули длинные плоские штыки, и разом бросились на штурм, в верх по склонам, туда, где уже показались притаившиеся в засаде персы.
Капитан Ладога вёл свою роту держа в левой руке пистолет, а в правой шашку, верный Червонец поспешал рядом, с карабином наперевес.
- Живее ребята! Один бросок, и мы вышибем их с позиций, не задерживайся! - командовал капитан, лихо перескакивая с камня на камень, не разрядив пока своего пистолета. Дружное «Ура!» нескольких сотен глоток, казалось сотрясло окрестные кручи, с них посыпался мелкий щебень, и какие-то сухие ветки. Персы не успели перезарядить свои ружья, русские уже стояли наверху. Ладога с вытянутой руки бахнул в противника лихорадочно пытавшегося взвести курок у длинноствольного пистолета, и персидский начальник, выронив оружие и всплеснув руками, упал навзничь. Капитан, оттолкнувшись правой ногой, запрыгнул на вражескую позицию, одновременно перехватывая пистолет за ствол, и действуя им как булавой. Первого перса Ладога срубил со второго замаха, выбив у того из рук ружьё. Затем, на капитана с криками отчаяния ринулись двое с кривыми саблями и кинжалами. Кручёным приёмом Ладога выбил саблю у первого, одновременно разбивая рукоятью пистолета его пальцы сжимавшие кинжал, и уже не глядя взвывшего от боли врага, ( его моментально заколол штыком ефрейтор) схватился с его товарищем. Ловок оказался спешенный вражеский всадник, виртуозно вращая саблей, да искусно действуя кинжалом, он показал себя достойным противником. Но капитан, парировал все его удары, и отбил выпады, и уже сам принялся теснить его. Улучив момент, Ладога отпрянул на полшага в сторону, и рубанул перса шашкой снизу вверх…
Бой завершился менее чем в десять минут полным рассеиванием неприятеля, разбежавшегося по горам. Теперь надлежало догонять основные силы корпуса, что нижегородцы и сделали, в день 31 октября, перейдя вслед за всеми на русскую сторону возле приснопамятного Асландуза… Паскевич оставил в своём журнале, довольно престранный отзыв об этом походе, упомянув что ничего замечательного там не случилось, «выключая, что я заметил что войска наши, не привыкли драться в горах». Довольно непонятное замечание о войсках, прошедших с Ермоловым все уголки Дагестана.
Прошёл ещё один месяц в охране границ в лагере на реке, когда наступившая зима укрыла снегом все горные долины. Переправы через Аракс становились всё труднее, но это и повышало безопасность наших пределов. Переправы через Аракс становились всё труднее, но это и повышало безопасность наших пределов. Наконец было принято решение распустить корпус на зимние квартиры, оставив для охраны Карабаха сильный отряд под началом князя Мадатова. В один из дней, нижегородцам пришёл приказ возвращаться в Кахетию, но перед тем, Паскевич пожелал учинить полку смотр.
- О етить твою мать, нет бы угомониться на зиму, прости-прощай родная до весны, ан нет. подавай ему смотр! – беззлобно высказался Ладога в кругу друзей-приятелей.
- Ставлю бутыль «Мадеры» что господин Паскевич, опять недовольство выкажет нашим не-европейским лоском! – усмехнулся прапорщик Кривопляс.
- Да не, Вань, полно тебе, Паскевич нас после битвы-то эвон как хвалил, приятное что называется разочарование! – возразил ему подпоручик Копыловский, шаря по карманам спички, чтоб подкурить трубочку.
- Полагаю, что генерал Паскевич, желает на посошок убедиться, что у нас нет изъянов, и не ошибся ли он упаси бог в своих хвалебах относительно нас? – стараясь казаться невозмутимым, с тонкой иронией в голосе, заметил Ландграф, откинувшись на спинку стула и сцепив руки. Поручик Браух выуживая из кармана колоду неновых карт, предположил, что переживать нечего, все эскадроны боеспособны, а полк в целом, старанием Шабельского выглядит вполне достойно.
- Кто знает друзья, кто знает, - чуть сдвинув в сторону ярко горящий подсвечник, подал голос штабс-капитан Клевицкий, чуть пошевеливая пальцами раненой руки – Паскевич человек своеобразный, в таких делах бывал, что ого-го… Но подвержен перепадан настроения, и ожидать от него можно любой реакции.
- Это ты про что? – беря свои карты, спросил прапорщик Балаховский.
- Да так господа, мысли вслух, походите под его началом, сами всё поймёте – уклончиво ответил штабс-капитан.
- А ты разве знаешь Паскевича? – удивился Кахи, так же забирая свои карты.
- Я много нём слышал, но, не хочу далее про то толковать, как будет так оно и будет. впереди зима, а вот весной зазвенит железо, и сами всё увидим! – окончательно сворачивая с темы, проговорил Клевицкий.
- Да, весной по новой начнётся, а могли бы в это лето кампанию кончить! – многозначно заметил Ладога, забирая со стола и свои карты…
Смотром Паскевич остался в целом доволен, претензий не объявил, и даже оценил деятельность генерала Шабельского как хорошую. Но, это был последний для Шабельского смотр, как для командира полка. Из-за отсутствия на месте князя Мадатова, Паскевич назначил Шабельского командиром Карабаского отряда, а сразу за тем, он получил под начало 1-ю бригаду, 2-й уланской дивизии, только что прибывшей из России. В полк, он никогда уже более не вернулся, оставив от себя на память образ Знамения Божьей Матери, привнесённый им в полк 8 сентября 1825 года, в старинный полковой праздник нижегородцев. незадолго до отбытия на зимние квартиры, весь полк облетела любопытная весть о том, что возвращаться им придётся не в Царские Колодцы, а в старый добрый Караагач, о котором все уже давно поминки справили.
- Это как же в Караагач-то? К пепелищу да головешкам? Ить лезгины там спалили всё к шайтанам собачьим! – гудели удивлённые драгуны в беседах меж собой.
- А может тама уже отстроили всё, что ж нас, командиры в чистое поле поселят? Не к руинам едем братцы, не горюй!
Офицеры также немало удивились такому повороту дел, но только в плане грозящего занудного переезда со всем добром. Капитан Ладога выслушав это известие, принесённое ему денщиком, вытянул стакан вина, утёр усы рукой, а затем многозначно заметил.
- Устюха-то наша, особливо обрадуется переезду на старую квартиру…
- Да уж, радостев будет много – со вздохом согласился Червонец, прикидывая в уме, уже знакомую тягомотину с переездом, да укладыванием вещей. На другой же день после смотра, полк, уже с новым командиром, полковником князем Голицыным, только что прибывшим из отставки, выступил на зимние квартиры.
Большинство офицеров, слышали о новом командире. Князь Голицын Владимир Сергеевич, происходил из выдающейся плеяды офицеров наполеоновских войн. За свою карьеру, он получил три огнестрельные и одну сабельную рану. Ещё будучи обер-офицером, он усе носил георгиевский, золотую саблю, и «Анну» на шее с бриллиантами. Все свои чины от младших и до старших, он получил в битвах и сражениях. За отличия в службе, его перевели из Украинского казачьего полка в гвардию, и назначили флигель-адьютантом. В последний год царствования императора Александра, его поставили командовать Тираспольским конно-егерским полком, на чём его блестящая карьера и окончилась. О причинах отставки говорили туманно, и никто ничего толком не знал. Но с началом персидской войны, государь вновь призвал его на службу, и назначил командовать Нижегородским драгунским полком.
Эти и другие подробности, нижегородцы осуждали всю обратную дорогу до Царских Колодцев, где как они думали, им предстоит муторная церемония переезда. Но к немалому неудовольствию драгун, в Караагаче никто ничего не восстанавливал, как оставили руины да головешки, так они и остались. Мало того, даже летний походный лагерь, и тот лезгины сожгли в ночь на 1-е сентября. Запасной эскадрон бросился из Царских Колодцев на зарево, но было уже поздно. Его командир, подполковник Нигволодов, весьма гневался на это происшествие, но наказать лезгин было не в его власти.
Далее, события пошли развеваться в весьма тревожном ключе: невзирая на поражение царевича Александра, джарцы, убеждённые в конечной победе персов, лишь усиливали набеги. Князь Георгий Евсеич Эристов, более всего сожалел об отсутствии Нижегородского полка, при наличии которого, лезгины бы не осмелились так нагло хозяйничать по всей Кахетии. Как говорили уже позже, во время поисков и рейдов, слыша о разбоях в той или иной стороне, он с сожаление писал Ничволодову что если у того нету свободных драгун, тот чтобы прислал хотя бы их шаровары с тем, что завидев только их красные лампасы, лезгины уберутся из Кахетии. Ничволодов порылся в своих закромах, и прислал Эристову отряд из 40-ка драгун, что состоял теперь при князе, и успел уже перехватить и потрепать несколько разбойничьих шаек.
В таких баталиях протекла вся осень, а там, в Кахетию прибыло серьёзное подкрепление из трёх казачьих полков, уланская дивизия, и дивизия пехоты. Ермолов двинулся на усмирение татарских ханств. К тому времени, весть о страшном разгроме персов, уже во всю летала по городам и весям, мгновенно переменяя настроение жителей. Гуссейн-Кули-Хан, стоявший под Баку, моментально снял осаду и бежал в Талышинские степи. была освобождена Куба, очищенны от местных шаек Ширван и Нуха. Всё это, драгуны услышали в Царских Колодцах, но единственное чего они не могли понять и уразуметь, это то, для чего им идти зимовать на пепелище Караагача, когда и здесь неплохо? Однако приказ есть приказ, и нижегородцы лишь ненадолго завернули на свои квартиры, чтобы взять всё самое необходимое, для суровой зимовки.
Устинья встретила барина и его денщика с драматической грустью; одновременно обрадовалась что басурмана побили да оба живы вернулись, (барин выплатил ей жалование, а Червонец, улучив момент порядком-таки потискал в угу) и запричитала от предстоящей «Егорию Гордеичу, лютой зимовки серёд головешек в мёртвом месте».
- Давай-ка Устюха сваргань нам чего-нибудь горячего да мясного, отдохнём тут ночку с дороги, а завтра в Караагач! – распорядился Ладога, когда они уже прошли в дом, и раскладывали верхнюю одежду.
- Так есть обед, Егорий Гвидоныч, мы тут уж дня три как вас ожидаем-то, слухи вперёд вас бегут – торопливо заговорила Устинья, коротко жестикулируя руками – подогреть только, с час как отстряпалась, и щи есть, пироги, саляночка, утка да грибочки с картошечкой…
- Молодец Устюха – похвалил капитан, и подарил ей роскошный цветастый платок, один из тех, что оказались в числе прочего тряпья, что Червонец, завоевал вместе с мешком в персидском лагере. Отобедав на славу, капитан и денщик разошлись по своим берлогам, и вскоре дружно захрапели, причём барин, распорядился никого не принимать кроме нового командира и курьера.
Георгий Гвидоныч проспал до вечера, а проспавшись, позвал Устинью, и приказал подать бутылку красного вина. Служанка неопределённо засопела, забегала глазами возле себя, и голосом далёким от услужливости, напомнила.
- Барин, так вы же давеча за обедом всё выкушали, вина болей нету, водочка вот ежели желаете…
- Я, желаю бутылочку вина, и не ври мне что вина нету, лентяйка этакая, - накидывая на плечи мундир, да слегка позёвывая, попенял ей барин, проходя и садясь за небольшой дощатый стол с тем самым шандалом, полученным в порядок от князя Баградзе.
- Да ей-богу нету вина, рази ж мне для вас жалко? – продолжая оправдываться, ответила Устинья.
- А, где есть? – устало справился капитан, откидываясь на спинку стула, и скрещивая на груди руки.
- Да почём же мне знать-то? – чуя что ей-таки опять придётся идти на раздобытки, переспросила Устюха.
- Возьми фонарь, да сходи в амбар, там, верно, есть запас-то? – тщательно пряча иронию за хозяйственным взором, указал капитан.
- В амбаре большушшая крыса посялилася, пускай Назарка ие сничиожить, а я, боюся! – заводя свою обычную песню, начала Устинья, обхватив себя за локти
- Дрын возьми, им и отразишь серую, погреми там как люди делают, да бутылку и выручи… Ну, чего стоишь, бездельница? – нарочито нахмурив брови, начал «гневаться» барин.
- Она лютая, и ничё не боится…
- Ступай за вином я тебе сказал, она ещё спорит стоит, негодная! - капитан расцепил руки, и пошарив спички, зажёг шандал.
- А я тама, помру со страху, в энтом амбаре вашем! – плаксиво затянула Устинья
- А я тебя, вон выгоню, дура! – устало и беззлобно посулил ей Ладога. Смачно втянув ноздрями воздух, Устинья, забубнив себе под нос развернулась, и обречённо поплелась из покоев барина. Вернулась она через полчаса с запылённой бутылкой красного вина.
- Вот, извольте, винище ваше! – и шмыгнув носом, поставила бутылку на стол перед хозяином.
- Стаканы-то подай! – напомнил тот, и пока горничная копалась в посудном шкафчике, доставая стаканы с подносом, полюбопытствовал, как прошла операция по вызволению бутылки вина, и осталась ли сама Устинья жива?
- Вот однажды, я от вас умру! – обидчиво ответила Устинья, глядя в сторону.
- Будешь бузить негодная, я тебя чеченцам продам, лезгинам подарю, или у персов на ишака променяю! – наливая вина, пригрозил капитан. Последняя перспектива, озадачила Устюху пуще всего. Она повернулась к барину вся, и вытаращив глаза, ошеломлённо переспросила.
- А, чиво сразу на ишака-то?!
- А на кого? На ахалтекинца тебя бездельницу менять? – выпив половину стакана, спросил барин, и дабы пресечь дальнейшее развитие наскучившего уже диалога, приказал «приговорённой» ступать теперь к Назару, и собирать с ним припасы в дорогу на завтра. Понимая, что разговор н обмена её на персидского ишака окончен, горничная пошла исполнять свои прежние обязанности.
Грустное зрелище встретило драгунов, на холодном пепелище, родного им Караагача!.. Однако долго горевать они не были приучены, и дабы не терять времени, принялись разбивать палатки, и обустраивать лагерь по всем правилам. Потянулись серые и ненастные дни зимовки и привыкания к новому командиру. В декабре, пять полков из 20-й дивизии выступили на Закаталы со стороны Алазани, в ту же сторону пошёл из Шемахи и Ершов. Нижегородцы, слушая всё это, думали-гадали; прикажут ли им выступать в поход, или оставят на месте? Сомнения и гадания оказались развеяны приказом Ермолова о выступлении в поход 1-го дивизиона под началом князя Андреева. Когда они уходили, капитан Ладога, провожая их взглядом, задумчиво обмолвился.
- Провезло ребятам, лучше в походе быть чем в этих палатках!..
- Это уж к бабушке не ходи! – в тон ему, согласился Червонец, раскуривая трубку. Поход 1-го дивизиона оказался отмечен лишь одним событием, повлиявшим на походный быт всего полка. При переправе через разлившуюся Алазань, дабы не промочить ружей, князь Андрей приказал вытянуть их из бушматов ( чехлов сбоку седла, в коих драгуны таскали ружья) и надеть их через плечо. Это показалось настолько практичным и удобным, что с того похода, весь полк носил теперь ружья только так. Это был ещё один способ ношения драгунами оружия, который не значился ни в каком артикуле либо приказе в их извечно походной жизни, в коей они мало теперь обращали внимания на всякого рода казёнщину. боевых действий во время этого похода не случилось, Ермолов просто обложил Закаталы, и под угрозой города принудил к сдаче.
Третьего января, весь полк облетела неожиданная весть: князь Голицын от них уходит, а на его место назначали Николая Раевского, сына знаменитого героя Отечественной войны.
- Однако, господа, не часто ли у нас, командиры меняются? Что бы это, могло значить? – говорили офицеры, собравшись в столовой.
- Благодарите бога, что этакие перетасовки случились в бездействии не во время боёв! – потягивая огненный чай, заметил Ландграф.
- Да уж, что-т о в этих подковёрных поползновениях есть, что-то там в военной министерии происходит… - высказал соображения прапорщик Кривопляс.
- Надеюсь, что хоть этот у нас надолго! – бросая себе в чай кусковой сахар, проговорил Ладога, думая о чём-то своём. В общем и целом, драгуны тепло приняли молодого полковника, с гордостью вспоминая то время, когда его отец, тоже командовал Нижегородским полком в победоносном персидском походе. Высокий, крепко сложенный, в сюртуке нараспашку, (Раевский-младший не носил мундира оттого, что грудь ему раздавило зарядным ящиком, и плотная одежда не годилась) он производил на всех особенное впечатление. Едва только он прибыл в «холодное расположение» полка, пропали скука и неопределённость, нижегородцы принялись усиленно готовиться к предстоящей компании. Прибыло пополнение из рекрутов, но не хватало лошадей, и пока, молодняк учили на макетах, («буцефалах») а полк мог выступит только в половинном составе.
Х Х Х
Известно, что беда, одна к вам не ходит, так вышло и на сей раз. Оказалось, что даже и те лошади что имелись в наличии, изнурены в прошедшей компании, а сена как выяснилось, и вовсе не имелось. Из-за войны, его никто не косил, а взять было уже негде, в смысле купить. Молодой полковник, немедля взялся за разрешение ситуации, и разослал во все концы разъезды для отыскивания подходящих пастбищ. Таковые нашлись в восьми верстах от Караагача, на отличных лугах у реки Алазани.
- Переезжаем господа, в более поэтическое место, на роскошные луга. Там, по крайней мере, лошади с голоду не подохнут! – заметил на это, капитан Ладога.
- Ну да, лагерь на головешках, как-то не внушает! – согласился с ним Кривопляс.
Проворно свернули лагерь, погрузили всё на повозки, и всем кочевым табором потянулись на новое место. Стоянка, всем пришлась по душе: по-настоящему красивая природа, просторные луга, сразу же подняли настроение повеселевшим драгунам. Быстро разметив места для палаток, нижегородцы торопливо, но основательно поставили лагерь, и принялись за повседневные дела. Новый командир, несмотря на относительную молодость, оказался воистину человеком на своём месте. Лошади отъедались прямо на глазах, а деньги, отпущенные на заготовку сена, Раевский пустил на закупку мяса и вина впрок; для того времени, когда начнутся покосы, и солдатам потребуется дополнительная заправка.
Неожиданностью стал отъезд с Кавказа генерала Ермолова, и назначение на его место Паскевича. Мнения офицеров свелись к тому что Паскевич, конечно талант и храбрец, репутация бежит впереди его, но: Ермолов для всего корпуса стал уже как бы отцом, и все полагали что Паскевич, станет хорошим помощником для Алексея Петровича, и два таких таланта мигом приведут в чувство всех мечтателей, но теперь… теперь же все решили что толкач муку покажет, но история со столь внезапным отбытием Ермолова, тёмное дело…
По мере приближения весны, в лагерь на Алазане стали доходить сведения о шевелении персов на границе.
- Да, господа, судя по всему, скоро и нам в поход – высказал предположение штабс-капитан Клевицкий, на очередном банчике в столовой.
- Да скорее бы уже, надоело без дела на этих пастбищах сидеть! – шлёпая карту о стол, заметил Баградзе. Прочие игроки тоже высказывали соображения о скором начале новых боевых действий.
Весна, принесла на своих крыльях основательные бои на границе, и русский авангард под командованием генерал-адьютанта Бенкендорфа, (брата шефа жандармов) перейдя заснеженный Безобдал, 13-го апреля занял как в стратегическом, так и в культурном отношении, важный монастырь Эчмиадзин. Этот средневековый ансамбль представлял собой настоящую крепость, обладание которой, позволяло контролировать весь край. Персы отступили к Абаранской равнине, куда собралась вся их конница, где и произошло первое столкновение, в кампанию 1827-го года. В сражении у селения Айганлы, сотня донцов, обратилась в бегство, не приняв боя с курдами, из чего генерал-адъютант сделал поспешный вывод что казаки, против неприятельской конницы стоять не в силах, и для блокировки Эривани, ему нужны или нижегородские драгуны, или уланская бригада с конной артиллерией. Однако ни те, ни другие, не могли пока покинуть зимних квартир, и и Бенкендорфу пришлось действовать наличными силами и средствами. С одной стороны, драгуны оказались довольны столь высокой оценкой воинского начальства, но с другой, они совершенно не понимали причин генерал-адьютанта, столь негативно отозваться о казаках, во многом трудах которых, и держались Кавказские пределы. Все эти разговоры и предположения, перемешивались со слухами о коротком, но ярком пребывании на Кавказе, знаменитого воина и поэта, Дениса Давыдова, покинувшего Кавказ вслед за Ермоловым, и несколькими его генералами. Неожиданно открылась истинная причина отставки Ермолова, крывшаяся в том, что Алексей Петрович, пал жертвой самого Паскевича, давно и постоянно интриговавшего против Кавказского наместника, отписывая на него рапорты и письма в Петербург, настаивая на его удалении с Кавказа.
Весь офицерский корпус, боготворивший Ермолова, не принял такого поведения Паскевича, и начал относиться к новому командующему с холодной сдержанностью, всё же делая скидку на его воинский талант.
- Как офицер, дававший присягу, я буду повиноваться приказам Паскевича, но уважать его после того, что он сотворил, я не смогу! – сказал как-то Кахи, в кругу друзей, за лёгкой попойкой.
- Ты брат, словно мои мысли повторил – грустно усмехнулся капитан Ладога, наливая себе вина.
- Ну вот как такому, подчиняться? - горячо вопросил Бобальевич, сверкнув даже не глазами, а как-то так, весь сам-собой, небрежно отодвигая в сторону тарелку с нарезанным сыром.
- Как под Елизаветополем подчинялся, так и впредь будешь, - простецким тоном, сказал ему Копыловский, поглядев товарищу прямо в глаза.
- Господа, ну вы что, вчера на свет божий народились? – беря своими тонким пальцами потемневшую вилку, и накалывая на неё солёный огурчик, спросил вдруг поручик Ландграф – Невдомёк вам что в высоких кабинетах, интригами балуются? Да, согласен, дело паскудное, но что вы, можете противопоставить случившемуся? На дуэль Паскевича вызовите? Нет, не вызовем, нет у нас такого права. Относиться к нему внутри себя кому как вздумается, но подчиняться – обязаны! Войну-то эту, нам оканчивать! – барон привычно захрустел огурчиком.
- Чёрт возьми, друзья, - невольно усмехнулся Кривопляс, - мы с вами, попали что называется в самую прозу жизни, когда чёрное и белое, сошлись в одном человеке, коему в иной ситуации, готовы послать ему вызов, а в другой, закрыть его же собой от персидского меча или пули, ибо он, настоящий талант в воинском деле!
- Пустое всё это, господа, разговоры наши, - мрачно поморщившись, отозвался подпоручик Копыловский, потянувшись к графинчику с водкой, Ермолова и Давыдова жаль безмерно, сволота здешняя может оттого, голову поднять весьма нагло, но нам теперь вдвое, а то и втрое против прежнего, сражаться придётся! Так что, нравиться не нравиться, терпи, мила красавица! – Копыловский выпил, но закусывать ничего не стал, а молча уставился на чёрный от времени канделябр. Слова его привнесли некое подобие равновесия в чувствах собравшихся, и некоторым даже понравились, а потому, никто в продолжении всей оставшейся попойки, не поднимал более разговоров на неприятную тему. Бой барабанов и звон клинков, уже явственно доносился сюда и сюда, в их лагерь, а посему, впереди маячили гораздо более серьёзные дела, нежели интриги нового командующего…
В один из майских дней, в полк пришёл долгожданный приказ о выступлении.
- Червонец, готовься к походу, выступаем! – быстро бросил Ладога своему денщику, чинившему сапог сидя на складном стульчике.
- Сей момент, ваше благородие! – Назар вскочил с места, и с сапогом в руке побежал в палатку собирать вещи. Когда эскадроны построились, Полковник Раевский огласил приказ командующего, идти через Тифлис, в местечко Шулаверы, где и сосредотачивались войска действующего корпуса. Привычным походным порядком, нижегородцы тронулись в путь. К этому времени полк вполне уже себе отдохнул, вернул былую боеспособность, и был готов к новым сражениям и походам. Шесть эскадронов шли на подмогу Бенкендорфу, а седьмой, запасной, оставался как предписывалось в Царских Колодцах, под началом майора Чеботаева.
- В Шулаверы идём друзья, местечко знаменитое, памятное местечко! – на ходу проговорил капитан Ладога, чуть поворотившись назад.
- А чего в них такого памятного? Какой-то исторический человек, обедал в тех местах? – спросил прапорщик Балаховский, чья перебитая прикладом рука уже срослась и вполне сносно действовала.
- Почти! – чуть повернув голову в его сторону, ответил Ладога, - Там, обитало его высочество, царевич Александр Ираклич, пока в восьмисотом году, к туркам не сбежал… так что едем можно сказать в царскую резиденцию, поаккуратнее там, с августейшими каменьями! – добавил в конце капитан, и находившиеся поблизости, дружно но не громко рассмеялись. Через Тифлис прошли не так быстро, как рассчитывали, ибо старшим офицерам, пришлось доходчиво растолковывать обывателям, что им ничего не грозит, войска идут в пределы самой Персии, и уж к Тифлису-то, никакого супостата не пустят. Затем, нижегородцы продолжили движения. Уже в Шулаверах, Паскевич вновь устроив общий смотр полкам, остался доволен, (вопреки опасением Червонца) и 15 мая кавалерия выступила к Эчмиадзину. Идти предстояло через Акзабиюкский и Безобдальский перевалы. Дороги в бывших персидских владениях, всегда имели дурную репутацию, их там сроду никто не думал строить, и не чинил, считая, что всё предначертано, и спорить с чем-то бессмысленно. Вот и насей раз, русская кавалерия испытала на себе все прелести здешних трактов. Перед войсками, по тем дорогам, прошли уже множество обозов и транспортов, разбивших да изуродовавших их так, что даже сам шайтан сломал бы там свои рога и копыта! Нижегородцы, как и все прочие, тащились по этой «дороге» со скоростью ленивого вола. Приходилось постоянно заравнивать ямы и колдобины, или напротив, убирать с проезда каменюки, толкать телеги и арбы, стегать животных, катить-выкатывать пушки, страховать зарядные ящики чтоб не опрокинули, сопровождая всё это, отборным русским матом в девять уровней гор, что исторгаясь из солдатских и офицерских глоток, вихревым потоком уходил к самым вершинам, оседая там навеки…
Офицеры и унтера, орали не жалея глоток.
- Толкайте ж разом-то, маму ж вашу угрёб! Убери ногу из-под колеса, полудурок рязанский! Колдоёбину щебнем заровняй-утрамбуйте!.. Послал же господь дорогу! Что на ней тут, черти лезгинку что ли плясали три года без передыху?! Р-р-р-а-з-з! Р-р-р-а-а-з-з!! Р-р-р-а-а-з-з-два-а!!!
На ночёвках, все обсуждения сводились в основном к треклятым дорогам, и затянувшемуся из-за этого, переходу.
- Вот же угораздило нас тащиться по этой рубели треклятой, как стельные коровы! – возмущался поручик Копыловский разминая над огнём пальцы.
- Ну, брат-Гордей, наше положение ещё не самое паршивое – слегка возразил ему, прапорщик Кривлопляс, подкидывая сучьи в костёр – Да, плетёмся мы как похоронная процессия, но нас не преследует тьма неприятельской конницы, мы не изнурены голодом и многотрудным переходом как батальон Корягина и Котляревского на пути в Мухрат из Шах-Булаха.
- Да, в сравнении с тем походом, у нас – загородная конная прогулка, только барышень не хватает! – поправляя шашку, заметил Ладога.
- Не опоздать бы нам из-за этой прогулки на большой бал, господа! – грея над огнём свои изящные с виду, но железной хватки пальцы, опасливо проговорил Ландграф, смертельно не любивший всякого рода задержки.
- Да, могут перед носом двери захлопнуть; «не приказано принимать-с» и всё! – подал весёлый голос, поручик Воронец, только теперь появившийся у костра.
- Полноте господа, наше от нас не уйдёт, неприятелю в любом случае придётся оставить за нами, несколько вальсов! – проделав левой рукой неопределённый жест, высказал мнение Бобальевич.
- Одно радует, что нагоняй за такое «стремительное» продвижение, нам отвешивать будет некому! – капитан Ладога скосил глаза в сторону штабной палатки, намекая что на самого себя, командующий взыскания не наложит. Кругом засмеялись, шутки капитана о высоком начальстве, всегда попадали в цель.
На другой день, треклятый переход возобновился. На перевалах пришлось ещё тяжелее чем на дорогах, грузы и боеприпасы приходилось переносить на руках, проклиная на чём свет стоит, нерадивость бывших хозяев этих земель. Несколько раз пришлось даже разбирать пушки и переносить их частями, стараясь чтобы ничего не пропало и не испортилось.
Хорошо хоть то, что драгунские лошади, были привычные к здешним условиям, и превосходно себя показали. Сам Паскевич, не подавал вида что разражён или зол, он проявлял свой пыл не более других, и отдавал приказы и распоряжения в прежнем порядке; войска медленно, но упорно, шли через перевалы… из-за этих дорожных сложностей, войска соединились в Эчмиадзине, аж только 10-го июня!
- Дотащились наконец, за ноги ту мамашу! – устало плюнул Ладога, когда полк остановился у стен армянской древней святыни.
- Да, твердыня, тута долго можно осаду терпеть, ваше благородие! – запрокидывая голову и глядя на исщербленные следами былых осад стены, проговорил Червонец.
- И как это персы, сразу не додумались сей монастырь занять? – вслух подумал капитан, и послал денщика узнать насчёт расквартировки. С этим на сей раз, получилось вполне себе пристойно: офицеры, артиллеристы и лазарет в купе с необходимыми для гарнизона пехотными частями, расположились внутри монастыря, кавалеристы же разбили лагерь вокруг Эчмиадзина. К моменту прихода кавалерии, русская армия уже второй месяц блокировала Эривань, столицу самого верного союзника персов. И в этот раз, как и в первые два, у осаждавших отсутствовала осадная артиллерия, которая только ещё ожидалась. Решимость овладеть Эриванью, присутствовала во всех солдатах и офицерах. Дни проходили в воинских учениях молодых рекрутов, а в свободное время, драгунские офицеры развлекались картами, стрельбой по различным мишеням, заключали пари, писали домой письма, да выезжали в степь на прогулки или в дозоры. Почти сразу, близ монастыря появились различные торговцы, предлагая офицерам и солдатам, товар самый разнообразный, от продовольствия, до предметов быта и тканей. Помимо торговцев и купцов, близ лагеря стали похаживать многочисленные жрицы любви, спрос на которых в армии, всегда был велик. Однако спокойной и скучной, жизнь русских назвать было бы неправильной. Кочующие татары, стронутые со своих мест, уходили кто к туркам, кто к персам, а кто поступал на службу в конницу Гассан-хана. Некоторые искали укрытия в горах, и только карапапахи разбивали свои лагеря на той стороне Аракса, и под началом своих Наги-хана и Измаил-Аги, готовились к самостоятельным действиям. Этот народ состоял из беглецов разных племён: русских, персов, турок и прочих. Люди необыкновенной храбрости, славившиеся как самые удалые разбойники, во всех ближайших землях. К ним примыкали массы бесшабашных удальцов, и они, могли стать очень опасными врагами для русских. Лишь предводитель народа шадлинцев, Аслан-султан, величественный старик, явился в Эчмиадзин со свитой из нескольких шамшадильских татар, принесших повинную голову за бегство их отцов в Персию, случившуюся ещё при Ермолове. Все были прощены, и им позволено было либо вернуться на родину, либо остаться там, где они теперь и жили. Вместе с ними прибыли и порядка десяти карапапахских старейшин, желавших убедиться в силе и могуществе русских войск. Передовой лагерь под Эриванью и главный под монастырём, убедили их основательно.
Паскевич развёл бурную дипломатическую деятельность, дабы как можно больше племён и народов, приняли русскую сторону. Однако персы и их союзники, крутились в нескольких верстах от монастыря, нападая иной раз на фуражиров, либо небольшие воинские партии, хотя и без особого успеха, (потери русских и союзных татар были невелики) Гораздо печальнее, сложилась судьба одного маркитанского обоза в 120 арб, шедшего из Эчмиадзина к Амамлам. На дороге их встретил русский отряд, выдержавший незадолго до того, стычку с крупной шайкой курдов, о чём и предупредил маркитантов, но те, лишь отмахнулись, и продолжили путь. Случилось с ними то, что и должно было: курды налетели на обоз, и из 140-ка человек армян и грузин, не спасся никто, кого зарубили, а кого угнали в плен.
Уже чуть погодя, стало известно, что маркитантов погубила жажда наживы. За три дня до трагедии, они уже собирались отъехать из Эчмиадзина не дожидаясь сопровождения, но случайно встреченные Паскевичем, были им возвращены. Тогда, маркитанты сговорились между собою схитрить, и когда внимание войск ослабло, они улизнули, торопясь в Тифлис за новыми товарами…
Когда всё это стало известно нижегородцам, капитан Ладога, горько усмехнувшись, буднично заметил.
- Тех, у кого в башках вместо мозгов ослиная моча, а вместо осторожности денежный расчёт, спасти не только невозможно, но даже и не должно, ибо бессмысленно и безполезно!
Проводя досуг в этих занятиях, офицеры и солдаты прислушивались постоянно к доносившимся со стороны Эривани глухим орудийным раскатам, и гадали промеж себя, скоро ли и они, пойдут к стенам этой цитадели?
На одном из дружеских застолий в саду за стенами монастыря, свободные от занятий офицеры-нижегородцы, завели разговор о перспективах осады и взятия Эривани. Не считая нескольких моментов, все собравшиеся сошлись во мнении что на сей раз, русские не снимут осаду и не уйдут. Эривань будет взята во что бы то ни стало, хоть бы осада и потребовала много времени. В продолжении пребывания войск возле Эчмиадзина, дозорная служба велась драгунами как положено, и в один из дней, капитана Ладогу разбудил его денщик…
- Ваше благородие, ребята с нашего эскадрону шпиона словили, из степи, с пикетов привезли, увидал наших и дёру дать хотел!
- Шпион? – протирая сонное лицо, переспросил капитан, спуская ноги с лежанки – Кто таков?
- А пёс его знает, не допрашивали ещё! – пожал плечами ефрейтор.
- А с чего решили, что шпион? – окончательно просыпаясь, поинтересовался Ладога, поднимаясь на ноги, и упирая руки в бока.
- А с чего б ему убегать? – резонно заметил Червонец.
- Обыскали? – спросил капитан, почёсывая себе в затылке.
- Так обшаривают…
- Ну-ка, выйдем поглядим, - проговорил Ладога, застёгивая мундир и шагая к выходу. На улице, группа драгун стерегла сидящего на земле местного татарина в простом халате, и старой бараньей шапке. На вид, пленнику было лет 30-ть, и выглядел он неважно.
- Обыскали? – коротко спросил капитан, и солдаты протянули ему скрученную в трубочку бумагу.
- При нём нашли, в рукояти ножа прятал, собачий сын! – доложил солдат, Савелий Арчаков. Капитан неторопливо раскрутил бумажку. Изложено разумеется тайнописью, но вот цифры, примерно соответствовали количеству людей, лошадей, пушек, провианта, запасов пороха. Отдельным столбцом стояли какие-то короткие слова, названия? Имена? Или что?
- Знатные письмена – проговорил Ладога, и обратился к пленному – Кто таков? Кому служишь?
- Я простой человек, господин офицер, зарабатываю на жизнь чем придётся! – прижав руки к груди и умоляюще глядя на капитана, быстро заговорил пленник, часто моргая глазами – Я ни в чём плохом не замешан, клянусь аллахом!
- Здесь что делал? – сверля его взором сверху вниз, спросил капитан, внимательно следя за поведением пленника.
- Торговцам прислуживал… там поднести чего, тут товар постеречь, другому женщину найти, тому мальчика…
- Ишь ты какой, на все руки мастер, записки, мальчики-девочки! – глухо усмехнулся Ладога, прерывая задержанного – Это послание кому и от кого вёз?
- Я не знаю этого человека, господин офицер, – продолжая испуганно смотреть на капитана, лепетал пойманный – ко мне подошёл седой человек в папахе, и предложил заработать 500 туманов… Я согласился, он сунул мне послание и попросил отвезти его сыну, он живёт в Кубе…
- Послание сыну, ты в рукоять ножа спрятал? – усмехнулся Ладога.
- Это не я… господин офицер, это тот человек который передал – бегая глазами начал было объяснять пойманный, но капитан грубо толкнул его ногой в грудь, и тот опрокинулся на спину, закрывшись руками.
- Ты кого хотел тут обмануть, грязная скотина? – повысив голос рыкнул на него Ладога, неотрывно глядя ему в лицо – Письма от отцов к сыновьям, не пишут тайнописью, и не прячут в рукояти ножей… Я, тебе не верю приятель, но допрашивать тебя стану не я, и не сейчас… Увести его и допросить по всем правилам, а я к Раевскому!
Солдаты поволокли скулящего шпиона куда-то во двор, а Ладога быстро направился в штаб. Прошло ещё несколько дней, и Паскевич, подробнейше изучив положение дел, решил идти на Нижний Аракс, дабы оттуда, вторгнутся в Азербайджан с нахичеванской стороны, а под Эриванью, принял решение оставить отряд генерала Красовского, который только по осени, по прибытии к нему осадной артиллерии, должен был начать полномасштабную осаду цитадели. Войска Бенкендорфа блокировавшие Эривань, были сменены полками 20-й дивизии, прибывшей из России, а в намеченный поход отрядили гвардейский полк, старую кавказскую пехоту, Нижегородский драгунский полк, и два уланских; Борисоглебский и Серпуховский, да донскую роту конной артиллерии, под общим командованием генерал-адьютанта Бенкендорфа. Нижегородцы воспряли духом, и готовились выступать, сворачивая лагерь, да проверяя оружие. До Нахичевани предстояло добираться низменной долиной Аракса, являвшей собой удушливые и знойные степи, где жара достигала порой 43-х градусов. Всё это хорошо знали солдаты Кавказского корпуса, и заранее готовили себя к весьма трудному переходу, и тоже самое советовали уланской бригаде, впервые появившейся на Кавказе. Будучи в гостях у уланских офицеров, капитан Ладога дружески предостерёг их.
- Будьте готовы господа к изнурительной жажде и очень долгому путешествию, по не очень длинной дороге…
16-го июня войска собрались на Гарничае, что в 40-ка верстах от Эривани, и после непродолжительного молебна выступили. От самого Гарничая до Нахичевани, лежали только 72-ве версты, расстояние, которое в России, лошадь спокойно проходит за день, но по этой, словно вымершей пустыне, под палящим зноем и отсутствию колодцев, русским войскам предстояло двигаться несколько суток. Не было подножного корма, жилища оказались нарочно оставлены людьми, дабы лишить русских любой возможности пополнить себе продовольствие и провиант. Люди переносили тяжести лучше, чем тягловой скот, и это, чуть ли не в первую очередь сказывалось на медлительности движения войск Паскевича.
Х Х Х
Тяжёлый, непривычный климат, делал своё дело; несчастные волы с измученными, усталыми глазами в коих вместе с усталостью зияли мука и обречённость, едва передвигали свои тяжёлые, сбитые о камни копыта. Прекрасные лошади уланской бригады, коих холили и лелеяли в просторных конюшнях военных поселений, весьма быстро пришли в совершенное изнурение. Драгунские офицеры, наблюдавшие за движением этих корней, пришли к печальным выводам что в таком состоянии, уланская конница не устоит перед полнокровной персидской кавалерией.
- Как же станем выкручиваться, коли нас, массы персидских всадников встретят? – спросил штабс-капитан Клевицкий, подъехавши к Ладоге.
- Да как всегда; уланы ощетинятся пиками в плотных боевых порядках, пехота в каре их прикроет, артиллеристы поддержат картечью, ну а мы доделывать будем, - буднично ответил Георгий, Гвидоныч чуть повернув голову к приятелю.
- Ну, атаку мы отразим, а нападать сами на таких конях уж не сможем? – как бы размышляя вслух, предположил Клевицкий.
- Атаковать не сможем, - так же спокойно, согласился Ладога.
- Интересно, будет ли теперь ено превосходительство господин Паскевич и иже с ним, отпускать насмешки да шутки, про наш неказистый в сравнении с уланами, внешний вид, как это было в Тифлисе, когда туда вошли уланы, а и х кони сгибали шеи в кольца? – с горькой улыбкой вопросил Коста Бобальевич, тоже подъехавший ближе к друзьям.
- Думаю теперь ни у командующего, ни у наших холёных улан, после этого перехода, поводов для острот поубавиться! – уверенно проговорил Ладога, окидывая взором изнурённые уланские эскадроны. К счастью, неприятель не показывался, и никак не тревожил измученные русские части. Где-то через версту, драгунам открылась обыденная картина войны: уланский поручик в беспокойстве хлопотал подле своего упавшего от бессилия коня, издававшего жалобные стоны; не ржание, а именно стоны извергались из мягких уст, бедного животного, крутившего мордой и пытавшегося неловко подняться. Поручик дабы облегчить муки верного друга, совершенно расседлал его, оставив лишь узду, и теперь в отчаянии просил помощи, оглядываясь кругом. Но товарищи его, лишь сочувственно качали головами, да в безсилии разводили руками, помочь они, ничем не могли. Несколько драгун подъехали ближе.
- Червонец, глянь коня! – приказал денщику капитан, и ефрейтор, быстро соскочив с седла, склонился над животиной, осыпая её нежными и ласковыми словами.
- Водички б ему горемычному, да отдых, а там вечер и ночь скоро, отойдёт бог даст, изнемог он дюже, ваше благородие, - поднявшись сообщил Червонец.
- Господа, умоляю… помогите, воды, хоть чуть, не мне, коню моему, не смогу я его ни бросить, ни пристрелить, он как родной мне! – умоляюще глядя на драгун, быстро заговорил уланский офицер.
- Погодите поручик, я попробую чего-то сделать! – тронулся с места Алексей Воронец, и куда-то ускакал. Пока он отсутствовал, Ладога посоветовал улану помесить коня на несколько часов в тенёк; брошенных строений тут не мало, а там вечер и ночь, принесут живописные новые силы.
- Не запаслись водой как должно было, и вот результат! – устало махнул рукой уланский поручик.
- Русские кони к такому дикому климату плохо привыкают – пояснил боевому товарищу, прапорщик Балаховский. Улан лишь молча кивнул, глядя на невысокого степного коня, на коем восседал прапорщик. Наконец появился Воронец, медленно едущий на своей лошади, держа в вытянутой прямой руке, ведро.
- Вот, поручик, тут полведра, - тихо проговорил он, осторожно передавая засиявшему надеждой улану, драгоценную воду, - попои его, но больше пока воды не будет, осторожней!..
Улан принял ведро с нежностью отца, принимающего своё дитя, а драгуны вернулись в строй.
- Ты где ж воду-то взял Лёшка? – с искренним удивлением в голосе, спросил его Ладога.
- Мне, вернули старый карточный долг! – уклончиво ответил поручик, и быстро перевёл разговор на иную тему. Ночь принесла свежесть и отдохновение, да надежду на выздоровление уланского коня, которая и сбылась на другой день. До драгун дошли слова благодарности от уланских коллег, хозяин бедного коня просил драгуном кланяться, и благодарил за спасение его боевого друга.
- Я бы, верно не смог эдак вот воду чужому коню отдать! – признался Червонец командиру.
- Я бы, наверное, тоже! – так же честно признался и капитан, задумчиво глядя в даль перед собой. Так шли они и шли, а вернее тащились шесть полных дней. Когда вдали показались стены и башни Нахичевани, русские войска встретили довольно значительные массы неприятельской кавалерии, пёстрой как лоскутное одеяло.
- Ну, вот теперь вся надежда только на злость и стойкость наших улан! – мрачно проговорил капитан Ладога, плавно вытягивая из ножен шашку. Червонец, поправляя свой кивер, так же вытащил свою. Нижегородцы на лёгких рысях двинулись вперёд, следом вынеслась на простор вся уланская бригада, шумя разноцветными флюгерами своих пик, кои торт час оказались направлены на противника. Персы, непонятно чего хотевшие, быстро отступили не приняв сражения, и русские вошли в Нахичевань без единого выстрела. Христианское население встречало их как своих избавителей, но правитель государства Керим-хан и почти все его приближённые, ушли с персами. В Нахичевани помимо радушного приёма со стороны единоверцев, русские обрели наконец, такой необходимый отдых себе, и своим лошадям (поручик Воронец к тому времени уже сдружился с хозяином спасённого им коня, и частенько гостил у улан)
Надобно заметить, что Нахичевань, когда-то была богатым и блестящим городом древней Армении, перенесшим много испытаний и бед как от военных нашествий, так и от внутренних мятежей и смут. Где-то со второго века, он несколько раз принадлежал то армянам, то туркам, то персам, был жестоко разрушаем, а население истреблялось. Но Нахичевань, всякий раз возрождалась с прежним величием, и народа в нём не уменьшалось.
Последняя, самая страшная катастрофа обрушилась на город при Шах - Аббасе. Тогда, в Нахичевани насчитывалось порядка 40-ка тысяч домов, и более 300-т тысяч жителей. Шах-Аббас отвоевал тогда город у турок, но не надеясь удержать его за собой, разрушил до основание, а население вырезал, не разбирая ни возраста, ни пола…
Шах, дабы оградить границы Ирана от Турции, везде в завоёванных землях, устраивал подобные опустошения, дабы меж ним и султаном с этой стороны, лежали мёртвые пустыни. В итоге, Нахичевань осталась за турками, пока уже Надир-шах не закрепил её за персами, но это, были теперь почти уже одни развалены. возродиться на сей раз, городу суждено не было… А теперь, глазами русских предстали лишь жалкие развалины былого величия; на площади чуть более десяти вёрст, лежали древние развалены, и на них убогий город с населением в пять тысяч душ. Башни оказались дозорными сооружениями, минареты и купола мечетей и храмов были невысокими и не многочисленными. Жители ближних горных отрогов, потянулись в город с изъявлением покорности.
Русские с трудом разместились в Нахичевани, расквартировавшись по развалинам, ханском дворце и домах бежавших сановников. Кто-то нашёл приют и у жителей-христиан. Капитан с денщиком облюбовали себе небольшой, обшарпанный домишко в две комнаты, сложенный частично из камня, самана и дерева, с протекающей черепичной крышей. Домишко оказался бесхозном, живший в нём старый одинокий татарин уже умер, а его небогатое имущество, растащили той же ночью воры. Набросав на пол соломы, на лежанку бурку (ефрейтору выпало спать на полу в меньших покоях) и приводили в порядок убогую обстановку. Капитан и денщик квартирой остались довольны, другие вон среди руин кое-как размещаются…
В один из дней, в час послеобеденного досуга, когда капитан в час послеобеденного досуга, разглядывал за столом альбом с гравюрами томных красавиц, (который он выиграл у Воронца) за окном на улице, донёсся молодой мужской голос.
- Покорнейше прошу за вторжение, не здесь обретается капитан Ладога, Георгий Гвидоныч?
Червонец отсутствовал, а посему, капитан отложил в сторону пикантный альбом, и внятно, но не громко, ответил.
- Здесь-здесь!.. Покорнейше прошу вас проходить! – за окном мелькнул фрагмент мундира, донеслись торопливые шаги, скрипнула входная дверь, и на пороге возник молодец в мундире уланского унтера, с живыми, добродушными глазами на благородном, правильных черт русском лице без усов и баков, но загорелом.
- Ну, слушаю, чего у тебя там братец, с пакетом что ли? - Ладога поднялся, и вдруг увидел, что улан-то, не из их полков, «Из Тифлиса что ль?»
- Здравия желаю, господин капитан, разрешите представиться! – щёлкнул каблуками унтер, вытягиваясь в струну, и преданно хлопая глазами, а затем, не дожидаясь разрешения, объявил – Есаулов, Константин Григорьевич, унтер-офицер третьего Бугского полка, переведён из Бессарабии непосредственно в ваш полк, на должность вашего ординарца! Вот бумаги о переводе, составлены в один день без проволочек, а вот рекомендательное письмо от вашего старого приятеля, майора Иванова, Павла Сергеича! – улан чётко вытянул из-за борта мундира небольшую стопку бумаг, и шагнувши к столу, чинно протянул их капитану.
- Чего? – только и успел промычать Ладога на сей внезапный доклад, машинально принимая бумаги, мельком бросая взор на те что касались самого перевода, а рекомендательное письмо, пока прочесть воздержался.
- Направлен к вам по ходатайству вашего старого приятеля, майора Иванова! – намекая на что-то, повторил новоприбывший, попутно обшаривая карими глазами комнатёнку, а затем, а затем как бы между прочим, добавил – Поначалу-то в пехоту хотели, но Пал Сергеич замолвили словечко, и вот я перед вами!
- Ага, - Ладога нутром почувствовав не совсем обычную натуру нового подчинённого, положил бумаги на стол, - то есть Пал Сергеич, стало быть, не забыли вот меня, своим вниманием-то… Ну-с, и как долго ты добирался?
- Да месяц почитай, да тут вот без малого четверо суток вас искал, - буднично продолжил Есаулов – я было хотел к Паскевичу, сразу чтоб у него о вас справиться, а потом подумал, и решил обождать малость; вдруг, да командующий занят, да и не примет меня?
- А, то есть решил не беспокоить Паскевича, а обойтись своими силами? – стараясь уловить теперь хотя бы поверхностную суть человека, стоявшего теперь перед ним, с видом давнего знакомца, вернувшегося из продолжительного отпуска по случаю женитьбы.
- Точно так-с господин капитан, мало ли, вдруг недосуг ему? – подтвердил унтер, и продолжил – Через встреченных солдат и офицеров я вас и отыскал, и теперь целиком в вашем распоряжении! – новоприбывший преданно уставился на капитана. «Какое к бесу распоряжение? Куда мне тя девать-то прикажешь?» чуть было не сорвалось с уст Ладоги, но он удержался, решивши разъяснить всё до конца…
- Так, ладно братец, постой пока, я бумаги твои эти разберу, кхм… рекомендательные! – выделил капитан последнее слово (унтер согласно кивнул) и присевши на стул, углубился в чтение. Казённым языком написанный документ о переводе подпрапорщика Есаулова из Бессарабии на Кавказ, тем не менее содержал всё же не мало прелюбопытных подробностей относительно персоны, к сему документу прилагавшийся. Унтер-офицеру Есаулову, от роду шёл уже 23-й год, пять с лишком из коих, он отдал службе.
- Так, тут вот сказано, что на службу, ты определился с 17-ти лет, это что же, семейное у вас? – подняв глаза на гостя, спросил его капитан.
- Как раз совсем наоборот, - возразил новый ординарец. – последние лет 500 в нашем семействе, мужчины, отчего-то и по всяким причинам, не попадали на воинскую службу, - начал пояснять улан, абсолютно не меняя выражения лица своего, – ограничивая себя, в основном на чиновничьем поприще. То же самое грозило совершиться и со мной, в довесок к чему, папенька проигрался в карты, и дабы поправить положение, порешил меня женить. Но я, как только узрел воочию то, на чём мне предстояло жениться, решительно воспротивился, и говоря кратко, заявил папеньке, вы мол это мне нашли, вы, на сём сами, и женитесь! Скандал, охи-ахи, маменька в слёзы, сестрица в хи-хи-хи, а я, посредством двоюродного дядюшки, очутился в уланах, и вот теперь перед вами!
- Однако ты молодец как я погляжу! – искренне похвалил его капитан, и продолжил – тут вот Иванов пишет, что ты, с 19-ти лет в полковой разведке состоишь? –
- Так точно-с! Имел честь проявить себя в нескольких делах противу разбойников и грабительских шаек с той стороны, и полковник определил меня на сию службу! – вновь пояснил есаулов.
- Ну-с, это мы оглядим ещё, что ты у нас за разведчик – посулил Ладога, и глянув в письмо старого друга, задал новый вопрос – Две дуэли у тебя братец из-за чего произошли, из-за дам?
- Первая совсем нет, - с расстановкой принялся пояснять прибывший – через год с лишком после начала службы, дал в рыло одной скотине, ну и стрелялись…
- Что за скотина?
- Да, князь один, мой ровесник, но уже полное дерьмо человек, - не меняя даже искорки в глазах, ответствовал унтер – самодур и показной крепостник, только и говоривший везде и всюду что мужика надобно гнуть, ибо он раб и скотина, а не человек вовсе, ну и тому подобное… И так весь год где бы ни собрались: все о женщинах, о курьёзах, а он опять о своей родовитости, да о грязном русском быдле… настохорошел всем, спасу не было, но – лицо Есаулова впервые изменило выражение со спокойного, на более чем спокойное, князь имел связи в столице, и никто не хотел лишнего шума…
- А ты, значит не стерпел?
- Да лопнуло терпение-то… сказал ему как-то, чтоб он заткнулся со своей родовитостью, ну а далее 12-ть шагов, бабах, князь на три месяца в лазарет с прострелянной грудью, а я из прапорщиков в ефрейторы…
- Так ты вроде подпрапорщик теперь? – подозрительно глядя на мундир нового подопечного, подметил капитан.
- Так точно-с, но это я только с полгода назад как подпрапорщика получил! - продолжая шарить глазами по помещению, ответил унтер.
- Гм, а из каких чинов произведён, в подпрапорщики-то? – уже с искренним интересом, полюбопытствовал Ладога.
- Из поручиков, господин капитан! – последовал ответ.
- Ишь ты, с горки да вниз? Опять дуэль?
- Она самая, рассказывать?
- Ну уж сделай снисхождение, раз тебя ко мне прислали! – чуть разведя ладонями, «попросил» капитан.
- Случилась у меня интрижка с одной симпатичной барышней, в семейство которой, часто как в салон, захаживали наши офицеры. Ну, дочка хотя и молода была, но не совсем из стеснительных; любила собрать таковых же подружек, и устроить вечерок то в древнеримском, то в восточном вкусе. А маменька ея, тоже дама вполне себе молода и хороша собой, взревновала дочку к одному из наших, и устроила скандал. Мне выпал жребий погасить гнев маменьки, и я, блестяще с сим справился, буквально принеся себя в жертву, - едва заметно кивнул Есаулов.
- Вона как… это что ж ты, маменьку в древнеримском вкусе осчастливил? – изучающе глядя на ординарца. на всякий случай уточнил Ладога.
- Нет, маменьку пришлось утешать в восточном: она то одалиской, то Шахерезадой наряжалась, а я сам-собой был – пояснил Есаулов, чуть поднявши палец.
- Ух ты! Это что же, не один раз ты выходит, с маменькой монистом-то играл? – слегка удивился Георгий Гвидоныч.
- Раз до четырёх было, принужден был повиноваться половому шантажу!..- тоскливо вздохнул гость и продолжил – И всё уже шло к тому что я, начал подозревать что моя жертва изрядно затянется, но: в мой последний приход к той маменьке, нас застукала с поличным ея доченька… Что тут поднялось! Такая картечь открылась, так меня так меня там в два огня взяли, что я едва успел кое-как облачиться, саблю в охапку да вон из дому! Но во дворе, налетел со всех ног на папеньку, нескладного, упитанного господина… Через два дня, мне пришёл вызов от друга семьи, который кредитовался у папеньки, ходил в перспективных женихах у дочки, и волочился за маменькой…
- Ну, брат, да ты и впрямь герой! – вырвалось у капитана, а затем он спросил про дуэль. Ничего особенного; друг семьи промазал, а поручик Есаулов отстрелил ему левое ухо… История вышла громкая, папенька настрочил жалобу, и вот теперь он, в чине подпрапорщика, стоит пред грозные очи капитана.
- В ефрейторах-то я уж был, решили вот в подпрапорщики! – опять пояснил Есаулов.
- Ну, это верно, это правильно! – согласно кивнул Ладога, и прочитавши в письме друга ещё строчку, воздел очи долу – Ну а другой раз ты за что в суде ответчиком был? –
- Ах это… Это за драку и порчу казённой мебели, - вспомнил ординарец, и рассказал, что был там в обществе один француз, путешественник, и любитель метнуть банчик. За одной из игр, Константин Григорич заметил как Дюпон Бизе (так именовал себя сей галл) передёрнул в карты, был уличён, но за препирательство был ударен рассказчиком в ухо, отчего он, Бизе, с бранью схватил со стола тяжёлый канделябр, ответчик подхватил стул, и в коротком поединке сверзил противника на пол, изломавши об него оный стул, причём пострадал и канделябр, тоже казённый…
Учтя ситуацию, дело ограничилось выплатой казне ущерба за мебель, канделябр, италийскую вазу (современную) а жертве, уличённой в шулерстве, повелели по выходу из лазарету, лечиться на свой счёт, и покинуть тамошнее общество.
- А что ж на сей раз без дуэли? - спросил Ладога.
- Так он не дворянин, Бизе этот, мещанин – пояснил Есаулов, пытаясь согнать с собственного плеча муху.
- Так, в казённой бумаге, тебя, приятель, расписали так, что в пору призадуматься, а? – Ладога вопросительно уставился на пополнение. Есаулов, не мало не поменявшись в лице, пояснил.
- Наветы, враки, и поношения, господин капитан!..
- Ну, я разумеется именно так и подумал, - согласно кивнул начальник, но тут же вопросил – А вот как сие понять? «предерзостен в общении с людьми благонамеренными, неуважителен к начальству, знакомства водит с личностями всяко подозрительными, подвержен сквернословию и распутству, от чего все благообразные семейства, бояться за своих дочек.» - процитировал капитан, и замер в ожидании ответа.
- Никогда за собой и половины сего не замечал! – уверенно ответил Есаулов, скосив взор на бумагу в руке нового начальника.
- Ну, это ладно, а вот тут ещё продолжение имеется, - капитан вновь углубился в занимательное чтение - «Всякими побасенками да анекдотцами, смущал юные умы, от чего всякие казарменные шутки, в великом количестве разошлись в обществе. Оный унтер-офицер есаулов, по всем признакам человек неблагонадёжный и безнравственный, а так же непочтителен к особам духовного звания, а так же чиновникам гражданского и интендантского ведомства».
- Виноват-с, случалось быть несдержанным! – коротко сознался унтер, продолжая потуги стряхнуть муху. Ладога прочитал ещё несколько строк из письма старого друга, и с удивлением узнал от того, Константин Есаулов в деле весьма надёжен, находчив, смел, смекалист, ловок и неглуп, знает языки, и имеет в своём багаже аж «осьмнадцать на себя доносов, кляуз, не считая жалоб в суде»…
- Ну-с, и наконец, за что ж тебя к нам сюда, на Кавказ-то сослали, за вольнодумство какое? – откладывая бумаги в сторону, задал капитан основной вопрос. И только здесь, унтер Есаулов слегка поморщился, словно раскусил горошину душистого перца.
- Основная причина, это нелюбовь ко мне нижеизложенного начальства, чиновников, а также, представителей благонамеренных семейств. Но искрой в бочке с порохом стало обнаружение у меня запрещённой литературы, а именно, сочинений этого сумасшедшего иезуита Пестеля. мне стал грозить военный суд, но с помощью Пал Сергеича, ( он с нашим полковником на короткой ноге)и товарищей по полку, удалось доказать что сию гадость мне подбросили. Прежние грехи, однако ещё что называется стояли в дверях, и меня вознамерились сослать сюда в пехоту, но майор Иванов внёс ходатайство, и вот я перед вами! – окончил наконец унтер, своё признание.
- Ну, ежели хоть одна половина того что тут о тебе изложено и что ты наговорил, правда, то мне теперь ясно, почему тебя, именно к нам направили… - выдохнул капитан, и встал с места.
- В штыковую хаживал?
- Никак нет, не обучен!
- Обучим, на стены лазать умеешь ли?
- Никак нет, не обучен!
- Обучим… арканом владеешь?
- Это умею, и даже неплохо, оттого думаю и в драгуны переведён…
- Ну, драгуном, дружок, тебе только ещё предстоит стать, багаж твой велик ли?
- Никак нет, всё на лошадке уместилось!
- Значиться так, жить будешь в комнате с моим денщиком, он скоро явиться подлец, форму пока свою потаскаешь, но недолго думаю… Всё, аудиенция окончена, иди располагайся; он у одной стены, а ты у другой, хватера брат покамест такая!..
- Слушаюсь! – Есаулов щёлкнул каблуками и вышел. С минуту, Ладога стоял недвижно. Он не стал говорить ординарцу что в приписке майора Иванова, значилось о том, что многие тамошние чиновники и папеньки благопристойных семейств, страстно молились царице небесной о том, чтоб «этого аспида и змея подколодного Есаулова, по какой-то оплошности или недогляду, обратно с Кавказу, им сюда б не прислали с оказией!»
- Н-да, Паша, молодец-то твой не прост, что-мне говорит старый товарищ, что ты нам сюда, чёрта в коробочке прислал! – поделился первыми мыслями о новом подчинённом, капитан Ладога.
Имущество присланного ординарца и впрямь оказалось небогатым: не считая личных мелочей, у подпрапорщика Есаулова при себе имелось две больших овечьих шкуры (они же матрас и одеяло) а роль подушки, изображал дорожный мешок с припасами и всякой всячиной. Капитан помог подчинённому расположиться: он сдвинул разбросанное барахло Червонца в одну кучу к стене, и указал рукой на свободное место у стены напротив.
- Здесь…
- Благодарю вас! – Есаулов проворно разложил своё имущество, после чего, Ладога заметил, что скоро уже обед, а там заодно и в эскадрон заглянуть нужно, представить, так сказать, нового товарища старым.
- С прочими полковыми офицерами познакомишься по ходу дел, - пояснил капитан, на что Есаулов, заметил, что обед, это дело нужное, а знакомство с новыми товарищами ещё нужнее.
- Заодно полковнику тебя покажу, вместе с бумагами! – предупредил Ладога. Раевский, уделил знакомству чуть более пяти минут своего времени, выслушав в начале лаконичный доклад капитана, краткий рапорт Есаулова, а уже по прочтении казённой документации, изрёк вначале короткое «Хм, однако» а уж затем, окинувши новоприбывшего взором, закончил мысль вслух.
- Ну-с, с таким послужным списком братец, однозначно либо к нам, либо к егерям… свободны оба!..
Далее последовало обыденное знакомство с офицерами кто был на месте, плавно перетекшее в обед, с которого и понеслась по камням да рытвинам, новая, теперь уже драгунская полковая жизнь, Кости Есаулова. Денщик Червонец, при обнаружении в своих нешироких хоромах нового подселенца, поначалу не понял, что ему теперь, радоваться, или воздержаться? Но уже утром, после того как ординарца отпустили на базар за провиантом и «вообще», Червонец слегка помявшись, начал чуть издалека.
- Ваше благородие, это вот нам его навсегда что ли в полк прислали?
- Ну, я полагаю, что депутацию уважаемых граждан и духовенства из Бессарабии, о его возвращении, ждать не стоит! – убеждённо заметил командир, с иронией глядя на озадаченного чем-то денщика.
- Вот ведь как оно вышло-то… а что же в наш эскадрон-то его? - опять уклончиво спросил денщик.
- А тебе-то что за печаль? – Ладога улыбнулся уголками губ.
- Да ведь он меня в карты, дочиста обнёс, весь мой капитал, как кобель котлету проглотил! – тоскливо признался ефрейтор, стараясь не глядеть командиру в глаза. Среди унтерской братии, Червонец слыл самым ловким картёжником, коего как ни старались, ни разу не уличили в плутнях, и капитан искренне удивился такому печальному повороту!
- А велик ли был капитал? – спросил он.
- Пятьдесят целковых, копеечка к копеечке, копеечка к копеечке, за четверть часа, - всё спустил! – всплеснул руками Назар.
- Ну, брат, не всё же тебе, других надувать, нашла как говориться, коса на камень, впредь умнее будешь, как с разжалованным офицером, в карты играть! – заметил ему капитан, и добавил что именно ему, придётся перековать улана в драгуны, обучить его штыковому бою, лазать по штурмовым лестницам, и всякое такое.
- Только ты гляди Червонец, шишку-то из себя не дюже строй, он хоть и разжалован, но за иное, чем многия тут, и чин вернёт себе с кровью, так что гляди вперёд!
Вскоре во всём корпусе стало известно, что Паскевич, собирается идти на крепость Аббас-Аббад, стоявшей на Араксе, в нескольких верстах от Нахичевани. Сия крепость, охраняла сообщение крепости с Хойской провинцией, и не овладев ей, невозможно было владеть всем Нахичеванским ханством. Готовясь к выходу, Ладога сказал ординарцу, успевшему к тому времени вполне себе освоиться в полку и получить на себя жалобу от одного из купцов, что предстоит первое серьёзное дело в новой кампании.
- Ну, Костя Есаулов, в грядущей осаде, будет тебе первое, по-настоящему боевое крещение принять не с разбойниками, а с армий.
- Постараюсь вас не разочаровать, господин капитан! – спокойно, без пафоса и показного удальства, ответил ординарец, всё ещё щеголявший в уланском мундире.
- Да уж постарайся, покажи, что ты за улан, и годишься ли ты нам в драгуны! – так же ровно, ответил ему капитан, когда они, покачивались в сёдлах, в общем потоке. За те дни что полк стоял в Нахичевани, среди друзей-приятелей Ладоги, прискакало на рысях известие, что поручик Христофор Сергеич Браух, человек нрава вольного, получил из Питера от тётушки и сестрицы, большущее письмо. Происшествие это, тем более вызвало живейший интерес что Христофор Браух, вернулся в полок из продолжительного отпуска, начисто разругавшись с сестрой и тётушкой, не нашедши с ними понимании в вопросе семьи и брака. Поручик поделился тем, что тётка, скупив векселя племянника на шесть тысяч ассигнациями, выставила тому условием женитьбу, в обмен на оные векселя. Христофор вспылил, послал тётушку и сестрицу к чертям, и не теряя времени, свинтил из столицы. И вот теперь, по прошествии трёх лет, тётка прислала письмо, где отписала что векселя она оплатила, дерзость племяннику простила, и нашла другую невесту, полную всяческих достоинств. Но, главным в послании было то, что тётка, ставила Христофора в известность о том, что его женитьба дело уже решённое, и она отпишет командующему, чтобы тот, своей властью принудил поручика, исполнить свой гражданский долг.
- И вот что теперь прикажете мне делать, со всем этим? – развёл руками Браух, когда в своей компании, поведал товарищам о надвигающейся угрозе.
- А откуда тётке, знать кто командующий? Небось пугает! – подал голос, поручик Копыловский.
- Так тётушка моя, бывшая фрейлина, и не последняя дура, в свет выходит, и вообще решительная баба, у неё и впрямь ума хватит, Паскевичу подобный бред написать! – пояснил Браух, и опять спросил что ему делать?
- Плохи твои дела брат, худы как солдатские карманы! – печально вздохнул Кривопляс, состроив на лице сочувствие.
- Сам знаю что худы, делать-то чего? Сочувствовать я и сам горазд! – начиная немного сердиться, заметил Браух.
- Бежать тебе Христофор остаётся, только и всего!.. Вон, к карапапахам лети, там русских удальцов много, и всяких иных армян, и татар, и турок, там и затеряешься, ни жена, ни тётка с сатаной в купе не сыщут! – с нарочито серьёзным видом, присоветовал товарищу, капитан Ладога.
- И даже грузины, попадаются! – вторя ему, припомнил Кахи Баградзе, сделав правой рукой, красивый, кручёный жест. Остальные довольно засмеялись, на что обречённый, бессильно махнул рукой.
- А, ну вас всех, к свиньям собачьим, ржут как жеребцы! Тут впору и впрямь бежать, только некуда…
- Да неужель же плакать нам теперь, Христофор? – изумился Бобальевич - рыданиями горю не поможешь, а командующий, да он, вон, твою тётку с её прошением пошлёт! Ты чего в самом деле взнасолся-то? Они что, уже к лагерю что ли подъезжают, так ты тут убиваешься?
- Анекдотец дурацкий изо всего этого выйдет, с прошением меня женить, по приказу наместника, тьфу!..- с жаром пояснил Браух, и налив себе кружку чачи (любезно предоставленной капитаном Баградзе) хватил её всю не отрываясь, а затем запив всё соком от квашеной капусты, этой же капустой, жадно принялся закусывать… да, положение у поручика сложилось не из приятных, но теперь, в походе на Аббас-Аббад, об этом почти не думалось, умы занимали трудности иного порядка.
Х Х Х
Исполнявший обязанности начальника корпусного штаба полковник Муровьёв, 28 июня вышел с двумя казачьими сотнями, на рекогносцировку крепости, и в полуверсте от неё, занял место на возвышенности, с которой хорошо просматривались все неприятельские укрепления, и с них можно было снять отличный план. Русский отряд не остался не замечен, и часть персидской конницы, переправилась на левый берег Аракса, и начала обходить казаков с тем, чтоб отрезать их от основного лагеря. Полковник Муравьёв начал отступление, завязав с персами перестрелку. Из лагеря заметили опасное положение казаков, и сам Паскевич с донским полком поспешил им на помощь, поведя полк лощиной, с целью отрезать путь к отходу, уже самим персам! Однако персы разглядели грозившую им опасность, и развернув коней бросились назад.
Все эти действия хорошо были видны из лагеря как полковыми офицерами, так и находившемуся при Паскевиче дипломату и поэту Грибоедову, чья слава казалась уже сродни Пушкинской, чей младший брат Лев, служил младшим офицером именно в Нижегородском полку, в ординарцах у командующего, а посему, видели его редко.
- Да, полк наш богат знаменитостями! – заметил как-то Ладога, в возникшем разговоре об известных сочинителях. Все оказались несказанно рады избавлению казаков от опасности, ибо к тому моменту, они уже давно смыли позор бегства сотни своих собратьев от впервые увиденных ими курдов, в деле под Айганлы. Бенкендорф, командовавший тогда сражением, его выиграл, но головомойку чубатым устроил незабываемую. Интересно что уже в следующем сражении, при урочище Карасу- Баши, та же сотня, первой атаковала курдов, и опрокинула их бешенным натиском совершенно. С того боя, имя Бенкендорфа, приобрело грозную известность в тамошнем Курдистане. Рассказав сию поучительную историю ординарцу, капитан Ладога добавил.
- Курды, приятель, ездят на хороших лошадях, сами рослые, в ярких одеждах и высоких тюрбанах, и оттого, могут показаться выше ростом чем иные. При этом боевой клич у них особенный, нервишки щекочет по началу, но это с непривычки. И самое главное, у них длинные и гибкие бамбуковые копья, коими они столь резво потрясают, что они становятся почти невидимыми: и их весьма трудно отразить саблей, но мы, наловчились их бить получше иных, а потому, они нас побаиваются… Ты, брат-Есаулов, если переживёшь первые стычки, то научишься с ними справляться, да и я тебя поднатаскаю, если уж так вышло!..
Новый ординарец слушал командира с неподдельным вниманием, а затем сказал, что грозного вида и гортанного визга он не страшится ни от курдов, ни от женщин, а кто в рукопашной ловчее окажется, то само дело и покажет.
- Ну, я тебя упредил, а дальше дело за тобой, – сказал ему капитан.
Теперь же, после благополучного возвращения отряда Муравьёва, вся русская конница готовилась к более серьёзным делам, хотя ничего существенного в тот день ничего более не случилось. Вечером, к капитану Ладоге заглянул штабс-капитан, Николай Бебутов, приятель из 3-го дивизиона, пребывавший после Елизаветопольской баталии в лазарете, и только теперь, под Аббас-Абадом, вышедший из него. Ладога обрадовался визиту приятеля, они выпили, капитан познакомил его с ординарцем, шепнув товарищу что Есаулов, похоже большой оригинал, и если его не прибьют по-дурацки, то он вполне себе впишется в полковое братство. Затем, Ладога поделился с Бебутовым страданиями Христофора Брауха, но Бебутов, со смехом ответил, что эта история, с грозящей Христофору женитьбой, дошла уже и в лазарет, так что он в курсе.
- Ну, ты хоть полностью излечился-то? Не сбежал словно мальчик, от лечения-то? – осторожно осведомился Ладога, когда они уже собирались прощаться до завтра.
- Да абсолютно! Заросло всё как на собаке, и в завтрашнем бою рука не дрогнет! – Бебутов похлопал себя рукой по шашке, и на сём, приятели расстались.
На рассвете 29-го июня, под стены крепости поскакали 50 казаков, чтоб раздразнить неприятеля, и вынудить его конниц у на общую вылазку, с тем чтобы ложным бегством заманить её в засаду, где её уже поджидали три полка русской конницы. Однако, персы на уловку не купились, и кроме нескольких групп всадников, обменявшихся с казаками редкими выстрелами, никого не было. Среди той казачьей полусотни находился и Грибоедов, впоследствии оставивший записки об этом деле. Перестрелка затянулась до 10-ти утра, обошлась без потерь, и ничего кроме бесполезного шума и пустого азарта, не принесла…
К полудню, на место событий подошёл Паскевич со всей кавалерией, карабинерным полком, и 22-мя полевыми орудиями. Постояв какое-то время в боевых порядках, войска двинулись вперёд, и подошли к стенам крепости на дистанцию пушечного боя.
- Вот, смотри Есаулов, -Ладога указал рукой на изрыгавшие орудийный огонь, стены Аббас-Абад –
крута твердыня, но коли прикажут, то нам, егерям да карабинерам, на эти стены по штурмовым
лестницам лезть придётся, может даже ныне!..
- Ну прикажут – полезем господин капитан, но полагаю что именно в этой осаде, на стены, наши не полезут: всё дело решиться в поле, в пули, сабли да пики! - невозмутимо проговорил ординарец, внимательно вглядывающийся в начинающееся сражение. Русская артиллерия начала отвечать неприятельской, и уже скоро вся линия заполыхала огнём.
На той стороне Аракса, показались несколько сотен персидских всадников, быстро начавших заполнять собой весь берег. Бенкендорф сразу же бросил против них две сотни казаков, кои с гиканьем ринулись через реку, вскочили на другой берег, и в короткой стычке сбив вражеские пикеты и убедившись что персов рассыпавшихся среди бугров не более пяти сотен, понеслись за ними в погоню. Наблюдавшие эту картину драгуны, слегка встревожились.
- Как бы их не заманили под ружья или замбуреки! – вслух проговорил капитан Ладога, чуть приподнявшись на стременах.
- Казаки горячи, всякое может случиться, печальные примеры ещё свежи… - заметил стоявший рядом, поручик Воронец. лошади драгун тоже не стояли спокойно, они трясли ушами, фыркали, мотали головами, топали копытами, и вообще вели себя беспокойно.
- Серпуховской уланский! Нижегородский драгунский полки, в атаку, на подмогу казакам! – пронеслась по рядам торопливая комнда.
- Ну, Есаулов, с почином тебя, вперёд! – коротко бросил Ладога, и полк, всколыхнувшись всей массой, бросился вперёд. Конная артиллерия, дабы не отстать от кавалерии, лихо ринулась прямо в реку, орудия скрылись под водой, и их потащили по дну, устроив за собой неплохие буруны. Река от обилия лошадиных копыт на короткий срок буквально вскипела до пены, а затем вся кавалерия поплыла, сверкая на солнце сбруей, пуговицами и оружием. Со стен крепости, по переправлявшимся открыли шквальный, но бессмысленный огонь, не принесший русским, сколько-нибудь заметного вреда.
- Что ординарец, хорошая музычка со стен? – на ходу крикнул капитан, плывшему рядом Есаулову.
- Отменная, господин капитан, кровь горячит! Надомной, пара шмелей уже прожуржало! – весело ответил унтер, а затем сверкнув глазами, добавил – Дойдёт дело до пик да сабель, там по вальсируем!
И конница, и артиллерия миновали плюющие огнём стены, и ринулись дальше. Но на сей раз, никакой засады не оказалось, вражеская конница стремительно бежала, а седьмая рота карабинерного полка, сходу заняла монастырь Кизил-Ванк, стоявший близ крепости на возвышении. Найденную в обители серебряную посуду, солдаты пожертвовали в Эчмиадзин. Ни уланам, ни драгунам, не пришлось в том сражении переведаться с противником по-настоящему, и поступила команда вернуться на свой берег. Пока кипели все эти события, Паскевич послал в крепость парламентёром одного татарина с предложением сдать цитадель без боя. В крепости попросили на размышлении сутки, и Паскевич согласился. Войска возвращались в лагерь, и только 7-й карабинерный и полк донцов, остались для наблюдения за крепостью. Вместе с тем, разведка местности вокруг крепости продолжалась для окончательного составления плана осадных работ. Для большего эффекта, Паскевич определил инженер-полковника Листова, корпусного обер-квартирмейстера Коцебу, и разжалованного в рядовые пионерного батальона Пущина (друга поэта Пушкина) успевшего уже отличиться под Эриванью, докончить рекогносцировку, и всё проверить ещё раз.
Между Листовым и Пущиным, случилась сора из-за расположения орудийных батарей. Батареи Листова били бы по своим пушкам на левом фланге осады, а батареи устроенные по замыслу Пущина, били бы только по крепости. Паскевич выбрал проект второго, и даже назначил Пущина, инженерным начальником!
В ночь с 1-го на 2-е июля, батальон русской пехоты с кирками и лопатами, тихонько вышли из лагеря, и стали пробираться к северной стороне крепости. Там, был выбран для атаки левый бастион, примыкавший к реке настолько близко, что это позволило обстреливать его и с правого берега. Пользуясь беспечностью персидских часовых, батальон расположился менее чем в трёх сотен саженей от крепости, и принялся за работу. Батальон гвардейцев при двух орудиях и два уланских эскадрона заняли позиции чуть впереди, и закрыли собой рабочих. К утру, первое осадное укрепление было окончено, и две шести орудийные батареи, предстали пред изумлённым гарнизоном. Стороны долго смотрели друг на друга, ожидая кто начнёт; персы не выдержали первыми, и загрохотала горячая канонада. Вражеские ядра разрывались подле ставки главнокомандующего, а русские орудия палили учащённым огнём, и ближе к вечеру, крепостные амбразуры оказались частично засыпаны, а две вражеские пушки подбиты. Пока всё это загоралось и клубилось пороховыми дымами здесь, Нижегородский полк действовал несколько дальше. В ночь на 2-е июля, нижегородцы без лишней помпы были подняты и построились в походную колонну. Полковник обратился к ним с короткой речью.
- Пока внимание неприятеля было отвлечено нашими работами, особая команда в полуверсте от крепости, переправила за Аракс туры и фашины. Мы, вкупе с ещё тремя сотнями рабочих, идём на правый берег, где должен будет за одну ночь возведён редут, как раз на продолжении фаса атакованного бастиона. Наша задача прикрыть это дело, и к утру, вернуться назад, словно нас там и не было!
Сказано – сделано! Полк тихой сапой перешёл Аракс, и по эскадронно растянулся по берегу, охраняя рабочих, от летучих отрядов неприятеля. Ординарец Есаулов, неотступно находился при капитане, как и Червонец. Всё это время, Ладога присматривался к свалившемуся на голову подчинённому, стараясь хотя бы в общих чертах понять, что сие за персонаж? Всем своим обликом, манерами, движениями, мимикой, обращением с людьми и лошадьми, Костя Есаулов представлялся этаким живчиком; в меру любознательным, в меру говорливым, со своеобразным чувством юмора, и довольно исполнительным.
В нём пока не наблюдалось той хитроватой лености некоторых ординарцев и денщиков, что норовят прокатить начальство, но при этом стараются подать всё так, словно то-то, то-то, и то-то, приключилось не по их вине. И плевать таким типам что их хитрости, подходят скорее для водевилей, чем для полковой службы, ибо терпит их командир за неимением лучшего, но мечтает избавиться. Есаулов покамест не давал повода думать о себе подобным образом, а даже наоборот, вызывал интерес всем своим обликом, и некие невозмутимость да весёлость, казалось волочатся за ординарцем словно шлейф. Никому покамест не удавалось обыграть его в карты, в кои он играл с абсолютно бесстрастным выражением лица: ни озабоченности, ни беспокойства, глаза Есаулова, выражали абсолютное, ничего… Казалось, что он не банк мечет, а в детские картинки играет.
- Чёрти-что! – говорили изумлённые офицеры, опорожняя свои карманы от серебра, золота и ассигнаций, - как он выигрывает? Ить колоды-то наши, родные можно сказать!..
Более прочих, озадачился даже князь Баградзе, проигравший Есаулову один из своих трофейных пистолетов, турецкой работы.
- Силён молодец, но я его, всё равно обыграю! – заметил Кахи как-то на досуге.
А вот теперь, стоя в охранении вместе с капитаном и Червонцем, Есаулов прислушивался к шуму строительных работ. Чтоб не торчать как горшки на плетне, Ладога стал настраивать ординарца.
- Если придётся в ворота влетать, голову береги, со стен или башен могут сыпануть чем ни попадя, так что не зевай!..
- Не буду господин капитан, да уж и сам понимаю, что если в крепость влетим, то драка в узких местах предстоит, и придётся спешиваться – ответил Есаулов, чуть повернувшись к командиру.
- Верно мыслишь брат, в нужный момент мы спешимся, так что карабин из-за спины ни боже мой не убирай, и мушкетон себе заведи, вещь надёжная, проверенная! – посоветовал в конце начальник.
- В бою добуду, и заведу непременно! – пообещал Есаулов.
В тоже самое время, на левом берегу, в ночь со 2-го на 3-е, осаждавшие расширили свои траншеи, и приступили к устройству брешь-батареи. на сей раз, персы наконец заметили строительные работы, и со стен, освещённых подсветами, загремели выстрелы. В траншеях пришлось потушить огни, и русские батареи от чего-то не отвечали. Канонада осаждённых всё усиливалась, и никакие работы становились уже не возможны. На эти обстрелы приехал сам Паскевич из лагеря, и приказал немедленно отвечать персам, и по всем признаком стоило ожидать сильной вылазки, отчего солдаты прикрытия, всю ночь простояли под ружьём в боевой готовности. Ответный огонь русских пушек сделал своё дело: брешь-батарею доделали, и установили тяжёлые орудия, гренадерской артиллерийской бригады.
К утру, Нижегородский полк вернулся из-за Аракса, и место в редуте заняла рота Грузинского полка. Гарнизон крепости, очутившись теперь под перекрестным огнём, весьма осложнил своё положение. Русская канонада не умолкала весь день. Отдыхавшие от ночных бдений нижегородцы частично спали, а частично наблюдали за работой своей артиллерии. После завтрака, когда капитан Ладога отлучился к приятелям, Есаулов обратился к Червонцу, с коим они, сидели в тени, под развесистым деревом, вне досягаемости вражеских ядер.
- Мы вообще, пойдём на крепость -то сегодня? Летаем туда-сюда за Аракс назад… Это что, все осады этак происходят?
- По-всякому случается, может статься что конницу в город, далеко не всю и направят, а вся слава достанется пехоте… - устало прикрыв глаза, ответил ефрейтор.
- Так мы, драгуны, тоже как бы пехота!..- размышляя вслух, заметил Есаулов.
- Да не уйдёт наше от нас!..- открыл глаза Червонец. Русские орудия пробивали в стенах бреши, бросали гранаты внутрь крепости, сбивали персидские орудия, и вообще не давали гарнизону покоя. Крепостные стены обрушались во многих местах поднимая клубы грязной, глиняной пыли, и обнажая хорошо уже различимые, внутрикрепостные постройки… Русская пехота уже готовилась к жестокому в таких случаях приступу, как вдруг, все войска облетела какая-то непонятная весть, что осаду надобно приостановить.
В полдень 4-го июля, казачий атаман генерал Иловайский, что прикрывал осадный корпус со стороны Азербайджана, дал знать, что за Араксом, по дороге от Чорса, показались значительные силы неприятеля. Это сам наследный принц, торопился на выручку осаждённым. Продолжать осаду в таком положении не представлялось возможным, и Паскевич, оставив под Аббас-Аббадом три батальона с 28-ю пушками для прикрытия осадных работ, с основными силами поспешил навстречу принцу, чтобы разбить вначале его.
К капитану Ладоге, ехавшему впереди эскадрона, подъехали на лёгких рысях Воронец и Бобальевич, и жизнерадостно спросили.
- Ну, и какова ваше впечатление от этой кадрили?
- Впечатления? – задумчиво переспросил Ладога, и тут же ответил – Самые половинчатые; из-за этих ходов-переходов, да осадных куралесов, я совершенно спокоен за нашего Христофора…
- Чего? Причём тут Христофор? – слегка удивился Бобальевич, - Это как можно понять-то?
- Да как понять-то? Паскевич наш столь будет загружен в последующие месяцы, что никаких писем от тётушки с требованием оженить Христофора, на стол к нему не ляжет, и наш Христофор, покуда вне опасности… Обрадуйте его моими соображениями кстати! – попросил капитан в конце. Приятели его весело расхохотались, а Воронец, ехидно заметил.
- Он уже слышать не может эти разговоры, сам уже тужит что рассказал нам про свою тётку.
- Ага, Кахи предложил ему, выдать его тётушку, за своего дедушку, в качестве ответного огня! – расцветая улыбкой, добавил Бобальевич.
- И что, хорош дедушка? – приподняв одну бровь, осведомился Ладога, повернув голову.
- Джигит, орёл, рубака, витязь в тигровой шкуре, сто три года! – разгибая пальцы левой руки, перечислил Бобальевич, а товарищи одобрительно закивали головами.
- Да, дедушка Кахи, может отбить натиск Христофоровской тётки! – подвёл итог Ладога. Затем, их разговоры перешли на предстоящую битву, и сроки падения Аббас-Аббада…
План наследного принца состоял в том, чтоб вынудить Паскевича отойти от крепости, и заманить его к своей хорошо укреплённой позиции, где он мог бы если и не разбить русских, то хотя бы задержать их упорной обороной, чтобы дать возможность коннице Гассан-хана, напасть на русский вагенбург, и полностью его опустошить. При благоприятных обстоятельствах, план мог вполне себе сработать на пользу персам.
Начальнику инженеров Пущину, было приказано соорудить плавучий мост, могущий выдержать пехоту с артиллерией. Удобное место нашли в трёх верстах вверх по Араксу, хотя берега там тоже выдались достаточно высокими и обрывистыми, и река с огромной скоростью неслась меж острых скал, и на первый взгляд, строить мост здесь, мог только сумасшедший. Однако Пущин, не зря был назначен на эту должность, и быстро нашёл оригинальный выход. Изо всех окрестных духанов, ему собрали кожаные бурдюки, которые надули с помощью кузнечных мехов, подвязали их под брёвна, наложили досок, и к утру 5-го июля, мост был почти выстроен.
Однако около шести часов пришли известия что персы, крупными силами атаковали передовые казачьи посты, что стояли на чорском направлении. Паскевич приказал Иловайскому с двумя полками донцов перейти Аракс, и присоединив на том берегу к себе ещё два полка черноморских казаков, и с этими силами прикрыть переправу. Атаману было предписано продвигаться как можно медленнее, не втягиваясь в гористую местность, и попытаться выманить персов в открытое поле, чтоб они показали все свои силы. Генерал перешёл Аракс чуть выше моста, сбил передовые отряды персов, превратившиеся в толпы, и стремительно пошёл вперёд!
Одна из донских сотен взяла такой разгон в преследовании бегущих, что ушла далеко вперёд, и очутилась перед всеми основными силами, левого фланга персов…
Увидев, что казаков так мало, персы с дикими криками бросились на них. Донцы вовремя заметили опасность, моментально развернули коней, и пустились на утёк, увлекши за собой, всю тучу персидской конницы, которая в итоге наскочила на черноморскую бригаду. Персы моментально окружили казаков, готовясь их уничтожить, но черноморцы по старому обычаю спешились, и стали насмерть. Раз за разом, персы словно волны накатывались на казачий островок, но ружейный огонь не позволял неприятелям врубиться в ряды последних. В момент затишья, атаман Иловайский послал за помощью.
- Всему отряду Бенкендорфа, выступать немедля! – приказал Паскевич, и вся конница, и артиллеристы, моментально поднялись по боевой тревоге.
- По коням ребята! Казачки наши попали в переделку, идём на выручку! – проорал как в атаке Ладога, и его эскадрон в один момент повскакивал и понёсся на общее построение.
- Ну, есаулов, твой час настал, идём на их конницу, казаков вызволять! – на скаку прокричал капитан своему ординарцу, но тот лишь кивнул в ответ, и не сказал ни слова, несясь слева от командира. Переправляться пришлось рядом с почти готовым мостом. Первой ринулась в воду кавалерия, а вслед за ней туда же кинулась и конная артиллерия, перетаскивая пушки по дну. Чтоб спасти заряды от промокания, нашли оригинальный выход: уланы и драгуны разобрали по рукам все заряды, и перевезли их в таком порядке.
- Вон с какими арбузами к персиянам-то плывём! – весело проорал своим товарищем червонец, качнув на руках ядра.
За рекой, перед русскими открылась каменистая долина, с трёх сторон огороженная цепочкой изрезанных расщелинами высот. Вскоре на этих высотах, заколыхались шапками да копьями, большие массы персидской конницы, и несколько пушек с прислугой, отбросив медные отблески стволов. Появление русской кавалерии и артиллерии, сбавило пыл и напор у персов, наседавших на казаков. Однако из ущелий, с лева от дороги, по которой двигалась русская конница, начали появляться новые и новые конные толпы неприятеля. И скоро все горные гребни заиграли яркой пестротой их всадников. Русская конная артиллерия сразу же круто развернулась в их сторону, и открыла по неприятелю плотный огонь. Пока орудия рявкали огнём, русская конница уже развёртывалась в боевые порядки, ибо снаряды, из-за крайне неровной местности рвались мимо, и не причиняли врагу ощутимого вреда.
Раевский внимательно наблюдал за действиями артиллерии в подзорную трубу какое-то время, но затем подозвав ординарца, коротко приказал.
- Третий дивизион вперёд на персов!
- Слушаюсь! – ординарец в две секунды сорвался с места. Капитан Ладога тоже наблюдал за работой артиллерии, и попутно прикидывал примерные силы персов, и с каким их количеством, драгунам придётся сегодня иметь дело? Когда мимо пронёсся ординарец полковника, а через минуту горнист протрубил атаку, Георгий Гвидоныч невольно проронил.
- Третий пошёл, значит и мы не застоимся…
Ординарец Есаулов несколько раз посмотрел по сторонам, словно выискивая кого-то знакомого, но вслух ничего не сказал. Флигель-адъютант полковник граф Толстой, командовавший тогда 3-им дивизионом, вытянул шашку из ножен, прокричал едва различимые в адском грохоте канонады слова команды своим ребятам, и два эскадрона разом сорвались с места, и набирая скорость, понеслись вперёд, сверкая шашками. Натиск дивизиона оказался столь яростным и стремительным, что персы, не дожидаясь его удара, побежали в сторону гор, но драгуны настигли их и там, принявшись сечь, рубить и крошить бегущих.
Когда персов загнали в самые горы, и местность уже не позволила действовать коннице, драгуны выпрыгивали из сёдел, примкнули штыки, и уже как пехотинцы продолжили гнать и уничтожать неприятеля, буквально выковыривая его из-за камней и из щелей. драгуны ловко перескакивали с камня на камень, продирались через кустарник, целились и стреляли, бросали ручные гранаты, схватывались врукопашную среди валунов и кустов горькой полыни, не ослабевая своего натиска. Вот в одном месте рядовой из разжалованных за дуэль со смертельным случаем, один врубился в густую толпу врагов, а в другом, уже второй солдат, личной храбростью вырвал товарища из лап окруживших его недругов. Сражение кипело яростное, но персы не выдержали: загнанные в самые горы, они бросали всё что можно было бросить, и ушли за перевал, и в этом пункте боя уже не показывались.
Тем временем Бенкендорф, выстраивал в боевые прядки остальную кавалерию. атаман Иловайский с казаками стали на правом фланге, в центре заколыхала флюгерами на пиках уланская бригада6 жёлтый Борисоглебский полк стал по правую руку, Синий Серпуховской, по левую. Нижегородцы с конной артиллерией расположились ещё левее. Вражеские силы показались теперь уже все, целиком. В центре под командованием самого Аббаса-Мирзы, готовилась к битве регулярная персидская конница, занимавшая крутую возвышенность. Эта кавалерия могла скрывать за собой много пехоты и пушек. На левом крыле армии принца, чуть выдавалась вперёд эриванская конница, как бы собираясь обойти полки атамана Иловайского. Правое крыло состояло из пяти тысяч отборной шахской конницы, под командование Аллаяр-Хана, и занимала позиции на гребнях утёсистых гор, прямо напротив нижегородцев, не дававшим персам свободно выйти из горных теснин на равнину.
Паскевич спешил с переправой пехоты, торопясь помочь своей кавалерии на том берегу. Затянув развесёлые песни, пехотинцы пошли по мосту, но едва 1-й батальон перешёл его, мост разошёлся на середине, и солдаты потеряли час, починяя его, затем переправа продолжилась. День как на грех выдался знойный, солнце словно нагретый на огне золотой, пекло так, что казалось, что на камнях можно жарить мясо. Несмотря на это, русская пехота, прошагала без отдыха 15 вёрст. В передовой колонне генерала Мерилина, шёл сам Паскевич, нацеливаясь прямиком на центр, персидских сил. Три батальона князя Эристоваа шли несколько позади, и должны были расположится на правом фланге, рядом с нижегородцами.
Русская армия остановилась, готовая принять бой. Командующий внимательно и пристально осмотрел вражеское построение, расположившиеся в полукруге возвышенностей, перерезанных впадинами. Далее, бывалый взгляд генерала, сразу указал ему слабое место русской позиции, находящееся там, где конные скопища персов, обходившие атамана Иловайского, могли прорваться в тыл русских войск, а в случае большого успеха, перейти Аракс и перерезать им сообщение. Самое верное, это ударить по этому крылу персов, опрокинуть его, а уж потом с двух сторон атаковать центр, за коим как предполагалось, затаилась шахская пехота. Осложняло дело то, что позицию Иловайского, отделяла от основных сил глубокая рытвина, не позволявшая перебросить туда орудия.
Паскевич буквально на ходу изменил план: он решил атаковать правый фланг неприятеля, а к Иловайскому направить Бенкндорфа с Борисоглебскими уланами и двумя орудиями. Вестовые полетели с приказами, и уже вскоре, уланы так удачно заняли позиции охватив неприятеля, что перекрыли персам дорогу к Араксу. Вот теперь, персы не могли атаковать казаков, или пойти в обход, без того, чтобы самим не попасть под фланговый удар. Не могли они и безнаказанно обрушится и на самих улан, ибо казаки Иловайского в этом случае ударили бы в тыл персам, и отрезать их от центра. Таким образом, левый фланг русских, находился в относительной безопасности.
Х Х Х
Дивизионы нижегородцев стояли в боевых порядках в полной готовности, и только ожидали приказа. Георгий Гвидоныч Ладога внимательно наблюдал за начинавшемся сражением. Под грохот боевых барабанов, князь Эристов повёл в атаку три батальона, прямо туда, где в теснинах, затаилась пятитысячная шахская конница.
- Конницей бы наших поддержать, мало ли что? Пять тыщ персов, всё-таки… - вслух подумал Есаулов, неторопливо наблюдая за атакой наших батальонов. Ничего-ничего, пехота наша кавказская, наловчилась ми в малом числе противу их конных скопищ воевать и побивать их! – ответил ему Ладога, впервые заметив на лице ординарца, туманные следы беспокойства.
- Это точно! Ребята наши из пехоты, на солнцевом огне кованы, да в руде-кровушке охлаждённые, им не то, что всадники шаха, черти верхами на ведьмах не страшны! – с гордостью заметил Червонец, а в глазах ординарца заплясали интерес и азарт.
Наступавшие колонны Эристова начала поддерживать наконец наша артиллерия, солдаты с дружным рёвом «Ур-р-р-а-а-а!!!» пошли в штыки и завязали невиданное доселе дело: меньшая по числу пехота, решительным броском атаковала много большую себя конницу врага, расположившуюся на возвышенностях в теснинах. Всё заволокло ружейным дымом, сквозь который полыхали на ветру русские знамёна, да гремел шум боя.
- Глядите-ка, да наши никак в теснины ворвались, опрокинули передовых персов, и дальше пошли!.. э-э-эххх, ребята! – восторженно прокатилось по драгунским рядам. радостное волнение.
- А что, брат-Есаулов, видал ли ты там у себя, что-то похожее? – указав рукой на сражение в и теснинах, вопросил капитан.
- Да откуда ж мне, Георгий Гвидоныч? не отрывая глаз о происходящего, коротко ответил ординарец, а через минуту, обратился с вопросом уже сам – Ну наш-то дивизион бросят в дело, или как? Третий-то уж вон при деле, участвует…
-Разумеется братец, разумеется, - придав голосу немного лёгкости, ответил ему Ладога – нас тут не так много, чтобы цельный дивизион, без дела кейфовал… Не торопись, Костя-бессарабец, всё твоё, с тобой и будет!.. В бою от меня не ускакивай далеко, это на первых порах, будь рядом, пока сам драгуном не станешь! – добавил в конце командир, ординарец на это согласно кивнул, да и снова обратился к кипевшему бою.
- Ур-р-а-а-а!!! Р-р-ебя-та-а!!! Наша берё-о-о-т! бегут персияне из теснины-то, глядите! – донёсся бравурный возглас прапорщика Балаховского, и точно: русские батальоны фактически взяли теснины на приступ, выбив и рассеяв из них, регулярную конницу шаха!
- Вот так брат, мы и бьём их тут, собачьих детей! – не поворачивая головы, заметил Ладога своему ординарцу.
- Ага, впечатляет! – согласно кивнул тот. В этот момент они увидели, как к их полковнику, на всём скаку подлетел некий офицер, и что-то торопливо объясняя, быстро передал пакет.
- Ух ты, кто бы это мог быть? – спросил где-то сзади, поручик Воронец, на что Ладога, присмотревшись внимательнее, ответил ему.
- Да это Сашка Багговут, подпоручик лейб-гвардии Московского полка, видимо по нашу душу, готовьтесь, господа! - выдохнул Ладога, и не ошибся. Едва вестовой скрылся, прозвучала команда 1-му и 3-му дивизионам атаковать неприятеля, уже сбитого со свих позиций князем Эристовым. Атаку возглавил лично Раевский… Когда дивизионы сорвавшись с мест умчались добивать шахских всадников, ординарец Есаулов проводив их боковым зрением, осмысленно заметил.
- Очевидно что начальство, наш дивизион, как-то по-особенному любит: бережёт от неприятностей и рисков, боится за наше самочувствие!..
Кругом весело засмеялись, даже капитан с денщиком, и те ржали от души.
- Христофор наш там теперь, себе на побег из-под венца, шахские червонцы добывает! – отозвался и Бобальевич.
- А к Паскевичу, курьер из столицы спешит, от тётушки! – добавил штабс-капитан Клевицкий.
- А наши дивизионы, смотрите как красиво пошли! – быстро вернулся к делам насущным капитан Ладога, указав на действия их товарищей в поле. Первый дивизион, вёл в атаку отставной гусарский майор Чигин, с «георгием» в петлице, и наградной золотой саблей в руке. Старый опытный воин, не утративший ещё ни сил ни запала, он прибыл на Каваказ волонтёром по высочайшему повелению, и получил под начало 1-й дивизион нижегородцев. Полно было вокруг и прочих достойных офицеров, что даже больными встали в строй, и врубались во вражеские ряды одними из первых. Удар драгун оказался сокрушающим…
Русские всадники врезались в толпы неприятельской конницы, словно град в посевы кинзы и петрушки. Лев Пушкин, ординарец Раевского, носился под градом пуль от одного эскадрона к другому, передавая приказания полковника. Сабельный бой закипел везде: и на ровных площадках, и на буграх, и даже в лощинах. Дрались впрочем, не только в сабли, ножи, или пики; бились ружьями словно дубинами, и даже кое-где, мелькали в воздухе обычные топоры, что всадники возили у сёдел. Приятель Баградзе князь Мехметов на своём красавце-ахалтекинце, неистово влетел на небольшой холм, и не обращая внимания что взвод его рассыпался, и не весь поспевает за ним, кинулся в горячую рубку. Один, второй, третий противник захлёбываясь кровью, валиться с коня под копыта, что невольно добивают-затаптывают его, как и всякого раненого… Четвёртый перс бросился на Мехметова со сверкающей саблей в руке, но и он скоро покатился из седла; князь разворачивает коня навстречу уже пятому противнику, но тут, тяжёлый удар прикладом в голову, повергает Мехметова из седла, и он катиться вниз по холму…
Подпоручик Багговут, увязавшись в эту атаку, вслед за полком, увидал недалеко от себя, неприятельское знамя, и бросившись за ним, почти уже настиг добычу, но из-за камня бахнул выстрел, и убитая лошадь Багговута, покатилась через голову. Откуда-то выскочил из дыма прапорщик Кривопляс из 3-го дивизиона, и с вытянутой руки, наповал положил из пистолета вражеского байрактара-знаменщика, и крутанувшись на лошади, лишь только увидел, как падающее из мёртвых рук знамя, досталось товарищам из 1-го дивизиона.
- Держи теперь коли взяли! – проорал весело Кривопляс, брорсаясь с конём уже в другую сечу. Дикий, хрипой и рычащий ор множества языков и наречий, сотрясал утёсы и теснины, приправляя всё это, звоном стали, визгом свинца, треском ружей да пистолетов, да окутываемый пороховым дымом…
Полковник Раевский, как и полагалось командиру, бешено рубился в гуще боя, наравне с прочими офицерами, личными примерами зажигавших в солдатах мужество и стойкость. В какой-то момент, персы заметили полковника, несмотря на его гражданский сюртук, и быстро сообразив кто это, бросились в то место, где он был большим скопом, с намерением во что бы им это не обошлось, зарубить этого шайтана Раевского! Однако это, заметили и драгуны… Поручик Браух, со своим взводом бросился на перерез, и не позволил персам, развить удар. Зазвенела-закрутилась, запрыгала яростная рубка, количество и напор, супротив качества и упорства.
Подпоручик Копыловский опрокинув и рассеяв неприятеля на своём пункте, развернул взвод, и ринулся на подмогу Христофору, бывшему уже без фуражки, и в полу распахнутом мундире. Удар Копыловского окончательно потушил напор персов, но схватка не затихала. Всадники крутились в сёдлах, кони адски грызлись друг с другом, выпучив налитые кровью глаза. Поручик Браух, боковым ударом срубил какого-то бека, одновременно с этим, успев разрядить свой последний пистолет, и тут впереди, мелькнуло очередное неприятельское знамя!
- Байрактара не упусти! – проорал Христофор, обливаясь потом, и пришпорил коня. Драка за новое знамя закипела нешуточная; персы ни почём не желали его отдавать! Барон Ландграф, из 3-го дивизиона, ругаясь как сто чертей и шайтанов, начал неистово пробиваться к заветному стягу, а слева от него, буквально буравил вражью толпу и прапорщик Кривопляс со своими. Неприятельский всадник с копьём, выскочил на Христофора из грязно-жёлтой, густой как молоко, пороховой завесы, буквально как из-под земли. Браух успел только что зарубить вражеского сотника, а тут и этот, с копьём… Дело решили секунды. Перс, как на турнире ударил поручика своим оружием, Христофор лишь чуть успел уклониться, и копейное острие глубоко распорола кожу на левом боку, а Браух, повинуясь годами отработанному приёму, намертво перехватил копьё за втулку наконечника, с его помощью как с рычагом распрямился в седле, и косым ударом перерубил древко, оставив у себя в руке, третью часть копья. Враг оставшись без копья, успел только схватиться за рукоять сабли, но выхватить уже не успел: Христофор быстро перехватил обрубок копья в руке, и словно дротиком, коротким выпадом, заколол противника, но… Уже две пули искали русского поручика в той схватке: одна, пистолетная, ударила его точно в правое плечо, и обессилевшие пальцы выпустили шашку повисшую на темляке, а другая, ружейная, ударила Христофора прямо под рёбра и ушла навылет… Схватившись в последней, предсмертной уже судороге левой рукой за рану на животе, Христофор повалился из седла на бок, и грянулся на кучу вражеских тел, отбросив в сторону руку с шашкой, и разметав на двое борты своего окровавленного, истрёпанного мундира…
Во многих местах, неприятель оказывал ожесточённое сопротивление, забираясь порой в такие места, куда лошадям было не заскочить. В горячечной погоне за противником, полковник Раевский приказывал то одному, то другому эскадрону спешиваться, и штыками да тесаками выбивать персов из их укрытий. Соскакивали тогда неистовые драгуны с сёдел, примыкали свои штыки-тесаки, и бросались в атаки прыгая по камням, вбегая вверх по склонам, и добивали неприятеля уже там, никому не давая ни пощады, ни возможности сбежать: персам зачастую оставалось только прыгать, расшибаясь на кровавые ошмётки. Бой выдался весьма кровопролитным, и вся лощина покрылась трупами порубленных да пострелянных воинов шаха, хотя и на камнях их лежал немало… Правое крыло Аббаса-Мирзы оказалось разбитым наголову, а центр уже обойдён.
- Бить наступление! – приказал Паскевич, и наша пехота в боевых порядках. под барабанный бой, начала неумолимо подниматься на высоты, где сосредоточились главные силы персов. Второй дивизион нижегородцев, пребывал в готовности начать атаку. Люди немного скучали в сёдлах, кто-то забавлялся своеобразными играми на пальцах, но большинство просто ждало. Капитан Ладога, прислушиваясь к грохоту боя, (ибо из-за дыма уже мало что различал глаз человеческий,) прикидывал себе что и как, перебрасываясь с Червонцем и Есауловым редкими фразами. Денщик уже привычно наблюдал за тем, что мог разглядеть, а ординарец просто молчал в ожидании атаки.
- Ну, это кажись к нам вестовой летит! – проговорил поручик Воронец, и не ошибся. К командиру дивизиона князю Андрееву, подлетел лихой поручик с забинтованной головой, и выдохнув, торопливо проговорил.
- Вашему дивизиону приказано идти вперёд, и осветить лежащую впереди вас местность, на предмет нахождения там неприятельской пехоты!
- Всё понятно поручик, сей момент выступаем! – проговорил в ответ князь, и приказал трубить атаку.
- Ну вот, есаулов, и наш черёд подошёл, коли там пехоту ихнюю отыщем, будет работа! – сказал капитан, а затем чуть приподнявшись на стременах, прокричал чуть повернув голову назад.
- Эскадр-р-о-о-н! Приготовиться к атаке, за мной!
князь Андреев рванул с места, за ним сорвался разом весь дивизион, и всадники, пока не обнажая шашек, стремительно понеслись вперёд… Спустя несколько минут, впереди показались отряды персидской конницы, что увидевши драгун, стремительно бросилась бежать. Русские очень старались настичь вражеские разъезды, но не смогли, персы ушли. Однако во время погони за ними, открылось одно важное обстоятельство: пехоты в персидском тылу не было, место оказалось чистым.
- Ну, не догоним так согреемся! – прижмурив от солнца один глаз, философски заметил ординарец, убирая в ножны не пригодившуюся саблю.
- После этого дела, дам тебе нашу, драгунскую шашку, - пообещал ему Ладога, подъехавши ближе.
- Я к сабле привык…
- Это не обсуждается…
- Как вам угодно, господин капитан…
- При случае, покажу тебе, чем шашка, лучше сабли. – разворачивая коня, ещё раз пообещал капитан.
- Премного благодарен! – кивнул Есаулов, двигаясь рядом. Персы отходили по всей линии сражения, но отступление это, покамест ещё не походило на бегство. Аббас-Мирза отводил свои потрёпанные силы в полном порядке, и через четыре версты остановился на новой, хорошо укреплённой позиции, дабы тут, постараться задержать русское наступление. Пехота как водиться в похожих случаях, ещё не подошла, и небольшие кавалерийские части оказались перед основными силами наследного принца. Видя такое дело, персы вознамерились раздавить русскую конницу одним тяжёлым ударом, и бросил в атаку, крупные массы своих всадников.
Конная артиллерия наша вынеслась вперёд, и открыла плотный огонь гранатами, а левее, появился из матовой дымки Серпуховский уланский полк сверкнувши пиками, и два его эскадрона стремительно набирая скорость, с боевыми кликами и матюгами, понеслись в атаку. Уланский удар потеснил правое крыло неприятеля, но персидский центр перешёл в атаку на русские позиции.
К полковнику Раевскому, стоящему со своими на отвоёванных местах, подлетел курьер от Паскевича, с приказом, немедля атаковать неприятеля, прущего на них.
- Передай командующему, что в данный момент, я не могу атаковать; два моих дивизиона совершенно измотаны предыдущей погоней и боем, и в атаку идти просто не смогут! – торопливо ответил Раевский, и курьер молча умчался обратно. Вскоре, на взмыленном коне примчался другой курьер, и с тем же приказом командующего, на что Раевский, стараясь не раздражаться, ответил.
- Атаковать не имею сил, лошадям нужен хотя бы кратковременный отдых!
- Командующий просил добавить, что он, ничего не хочет об этом слышать; вы, должны атаковать! – упрямо повторил взволнованный курьер.
- Атаковать не имею возможности! – чуть повысив голос, повторил полковник. Курьер круто развернув коня, ускакал. Бой меж тем нарастал, враг мощно напирал в центре, батареи и конница держались, но обстановка начала становиться опасной. Раевский всё это видел и всё понимал, но лошади 1-го и 3-го дивизионов еле могли двигаться, и к атаке не годились абсолютно… Видели это и во 2-м дивизионе.
- Если пехота не подоспеет, то наш центр будет отходить! – озвучил мысли в слух, капитан Ладога.
- Если успеет – внезапно закончил его мысль ординарец Есаулов, не сводивший глаз с центрального пункта сражения.
К Раевскому поскакали двое старших офицеров от Паскевича, и в категоричной форме потребовали от полковника атаковать. Ответить тот не успел, к нему подъехал князь Андреев.
- Мой дивизион ещё не был в атаке и совершенно свеж! Позвольте мне ударить одному, ручаюсь что не уроню чести полка!
- Я, иду с вами! – решил Раевский, и приказал 2-му дивизиону атаковать, а 1-му выдвигаться следом, в случае надобности, поддержать товарищей хотя бы огнём в случае неудачи. Чаша весов судьбы, опасно закачалась…
- Ну, ординарец, вот теперь точно дело будет, держись приятель в седле крепко! – бросил ему Ладога, выводя эскадрон на исходную. Раевский вытянул из ножен шашку, за ним, их, с камышовым шелестом вытащили и остальные.
- За мной! В атак-у-у, а-а-а-р-р-ш! Ур-р-р-а-а-а! – прокричал полковник, и понёсся вперёд первым, князь Андреев за ним.
- За отечество-о-о! Ур-р-р-а-а!!! – зычно прогремел Ладога, срываясь с места, и более сотни глоток, повторив боевой клич всяк на свой манер, бросились в след за командиром.
Конная масса персов, спустившаяся с горы, как раз и попала под таранный удар 2-го дивизиона. И хотя персов было в разы больше, они сбивались в неуправляемые толпища; задние напирали на передних, толкались, создавали адскую давку и толчею, мешая друг-другу. Капитан Ладога с Червонцем, ворвались в толпы неприятеля одними из первых, и привычно заработали шашками (ординарец есаулов, куда-то отлетел в начале боя) Зарубив третьего, Георгий Гвидоныч выхватил из седельной сумки пистолет, и на скаку пальнул во всадника, собиравшегося выстрелить из длинного ружья. Перс, выронив оружие, повалился на спину. Бросив пистолет в сумку, капитан уже рубился с другим противником, и с пятого замаха, зарубил и этого. Конь Ладоги крутанулся на месте, а над ухом офицера пролетело копьё, но капитан уже гнал коня дальше. Верный Червонец бился рядом, и один раз успел прикрыть командиру спину: рослый перс подлетел сбоку с большой кривой саблей, и Ладога не смог бы его увидеть. Персидская конница разваливалась прямо на глазах; некоторые её отряды, самостоятельно начинали спасаться бегством.
Бобальевич, Балаховский, Ворнец, все лезли в сечу очертя голову, круша и рубя всех встречных и поперечных. Ладога наскочил на вражеского военачальника в богатом халате, и схлестнулся с ним. Ловким и сильным оказался тот перс, привычно орудовавший саблей, нанося различные хитроумные удары, стараясь зарубить драгунского капитана. С кошачьим проворством, Ладога отбил их все, а затем, улучив момент, отвёл вражеский клинок в сторону, и тут же произвёл колющий выпад в бок. Захрипев и всплеснув руками, вражеский всадник свалился с лошади. В какой-то момент оставшись без дела, Ладога смог на пару минут перевести дух, и здесь увидел своего ординарца, только теперь попавшегося на глаза.
Подпрапорщик Есаулов работал своей саблей с ловкостью виртуоза: он парировал, отбивал, рубил сверху, сбоку, наискось, закручивал саблю выбивая клинки, сам получил удар по спине, но спасло ружьё, висевшее через плечо, а дерзкий враг лишился руки.
- А ведь ловок чертяка неугомонный! Саблей играет как шулер картами! – невольно восхитился капитан. Есаулов, срубив очередного супостата, пришпорил коня, и полетел через рытвины да ямы. На ходу он выдернул торчавшее в земле копьё и помчался дальше, раскручивая это копьё в пальцах над головой. Не успел Ладога и глазом моргнуть, а уж ординарец, перехватив копьё как пику, по-улански ринулся с ней на кого-то, и одним точным ударом, сразил тучного сотника в белом тюрбане с высоким синим верхом. не останавливаясь, Есаулов напал на следующего всадника, пытавшегося спустить курок пистолета, и заколов уж его, метнул копьё как полагается, вышибив из седла всадника в высокой бараньей шапке.
- А ведь будет из тебя драгун, ей-богу будет, если не убьют по-дурацки! – воскликнул Ладога, уже направляя своего Вороного в новую свалку. Вот только теперь, персидская кавалерия оказалась полностью смята и опрокинута, а русские всадники, с криками подлетели уже к подножию большого холма, на вершине которого развевалось яркое знамя наследного принца, стоявшего там же, в окружении пышной и блестящей свиты. На мгновение, драгуны приостановились, но лишь на мгновение. большинство их, сразу же узнали особо важную персону. Капитана Ладогу даже жаром обдало: вот же он, только добежать, а там уж на удачу!
- Аббаска тут, ребята-а!!! Не упустите-е!!! – неожиданно даже для самого себя, прогремел рычанием капитан, давая коню шпоры. Нижегородцы, кто на конях, а кто и так, ринулись вверх по каменному склону. Левой рукой, Ладога уже нащупывал волосяной аркан у седла, а правой раскручивал шашку для удара, не упуская принца из виду. Сверху, словно песок посыпались мелкие камни, заметались на месте придворные, и пополам с бранью полились мольбы уходить. Несколько мгновений и Аббас-Мирза оказался с русскими почти лицом к лицу.
- Не упускай волка-а, ребятушки-и-и! проорал где-то рядом Кахи, а Ладога привстав на стременах, с силой метнул аркан, но в него подставился кто-то из свиты, а принц, выпалив не целясь, из поданного оруженосцем ружья, отбросил его, и едва успел пропасть из глаз на свежем коне… Ладога, от бешенной досады изрубил двоих попавшихся под руку, и уже схватился с третьим, когда Воронец, у коего перед тем погибла лошадь, бегом забежал на холм, и налетел на конного байрактара. Не давая тому опомниться, поручик ткнул его шашкой снизу вверх, и подхватил из его рук, знамя с надписью «Победное». Князь Андреев схватился в сабли с важным сановником принца Неджефом-Али-Султаном, который оказавшись ловким бойцом, сумел ранить князя, но Андреев, приподнявшись на стременах, ошеломляющим ударом вышиб его из седла, и принудил сдаться. Дымящееся ружьё принца, его оруженосец, и с полдюжины знатных персидских вельмож, вот и всё что осталось от свиты Аббаса-Мирзы.
- Да за ноги ж вашу маменьку, а?! Из рук ушёл, стервятник, падальщик поганый! И пистолеты все как на грех разрядил, нечем пальнуть было, нечем, а?! – сокрушался Ладога, стоя на затихшей вершине. Червонец, потупив взор угрюмо молчал: у него за поясом оставался один заряженный пистолет, но из-за стремительности атаки на холм, денщик вспомнил о нём тогда, когда принц уже покинул холм… выстрелил во след, но без толку улетела в горы пуля; Аббас-Мирза уже ушёл. Подле Воронца, толпились приятели и просто солдаты, разглядывая важнейший трофей стычки, неприятельское знамя, да громко обсуждали грядущую награду.
К раздосадованному Ладоге, тихо подъехал Кахи, и молча протянул откупоренную бутыль вина.
- Кстати! – выдохнул Ладога, и в три глотка ополовинил бутыль, а затем кивнув в знак благодарности, протянул обратно.
- Видал? – мрачно спросил Ладога, поглядев другу в лицо.
- Видел Георгий, всё видел, и понимаю как никто… Даже у меня слёзы внутри закипают! - хлопнул себя по груди князь.
- И ведь заарканил бы я волка этого, Кахи, ей-богу бы заарканил! – ударил себя рукой по колену Ладога.
- Конечно заарканил бы! – искренне согласился Баградзе – что там до него оставалось-то, шапку докинуть! – и оба они поглядели на распластанное и разрубленное до груди тело чиновника с арканом на шее.
- Везучий этот принц, ой везучий, собачий сын! – негромко воскликнул Кахи – В ту войну два или три раза на волоске был, в эту уже второй раз спасается, судьба видать такая!
- Да, судьба дама с причудами, то ласкает как жаркая гурия, то молотого перцу тебе в халву или штаны насыплет! – философски проговорил Ладога, задумчиво глядя в ту сторону, где скрылся принц.
- А Лёшка-то наш, гляди какой молодец сегодня! – изменил разговор Кахи, одобрительно глядя на веселье, гудевшее подле поручика Воронца.
- Да, Лёшка герой ныне, теперь непременно либо орден, либо чин получит! – уже повеселев, согласился Ладога, и заметив настроение Червонца, справился о его самочувствии.
- Муторно на душе стало, когда Аббаска убёг, а могли бы и войну тут кончить! – буркнул денщик, не меняясь в лице.
- Выпей водки и успокойся, и мину на лице смени, без твоей кислой рожи тошно! – обыденно посоветовал капитан.
- Георгий, а ординарец-то твой где? Среди нас его нету! – обратился к другу Кахи, оглядываясь по сторонам.
- А чёрт его знает где он есть! До горы вместе летели, рядом был, а потом как кобыла хвостом смахнула! – крутя головой во все стороны, стал отвечать капитан, а затем задержав взор на денщике, спросил того – Ты, Есаулова не видел?
- Видел…
- А чего молчишь как пень с глазами?
- Не молчу, вот же говорю…
- Ну, и как ты его видел?
- На гору, он чуть позади вас залетел, а там как свиту с охраной рубить начали, он и пропал с глаз! – чуть оттаяв, проговорил денщик, поправляя сбитый на бок, пистолет за поясом.
- Если жив, отыщется, не волки ж его стрескали вместе с пикой! – подытожил было разговор капитан, как вдруг Червонец, встрепенувшись аки сокол, поглядел куда-то мимо командира, и просияв глазами, указал пальцем.
- Да вон он, едет как сам принц, и за шею кого-то ведёт!..
Все повернулись: по гребню холма, ехал величаво и важно покачиваясь в седле Костя Есаулов, подгоняя пикой впереди себя, важного пленника в изодранном парчовом халате с серебристым узором, со связанными за спиной руками. Седеющая борода полноватого мужчины лет сорока, колыхалась от ветра, головной убор отсутствовал…
- Словил кого-то! – облегчённо сказал Ладога. Когда ординарец с пленником подъехали, последний, бормоча молитвы, без сил опустился на землю.
- Вот господин капитан, из свиты принца птица, - указывая концом пики на вельможу, стал объяснять Есаулов – Как его высочество стрекача-то задали, этот, на пару с другим, (я его застрелил)в сторону сиганули, и наутёк! Упорный боров оказался, три пистолета в меня разрядил, пока я его не догнал да заарканил… Саблю у него богатую в каменьях всю взял, ну и вообще там, - ординарец неопределённо повёл бровью – а конь ускакал, жалко, ахалтекинец молодой…
- Ты аркан-то где взял? – спросил Ладога.
- Аркан мой, а пику у эриванца отобрал – пояснил Есаулов, ничуть не меняясь в лице, остававшееся таковым, словно его обладатель, отчитывался о дежурном визите к хворавшей тётушке.
- Ну дай ему отдохнуть минут пять, да волоки к остальным пленным! – распорядился Ладога, и на сём, разговор был оставлен. А тем временем, наконец-то подоспела пехота, занявшая за драгунами центральный холм, возвышавшийся надо всей местностью, и установила на его вершине, сильную батарею. Впрочем, сражаться дальше было уже не с кем, армия принца разбежалась. Русские, не теряя времени начали преследование, и остановились только на берегу ручья Джаван-Булах, от имени коего, в последствии назвали и саму битву.
- Напоить коней и пополнить свои запасы! – приказал полковник, и вся конница буквально вошла в воду. Почти сразу же после этого, драгуны, уланы, казаки и татары, возобновили преследование, и гнали врага ещё вёрст десять, до урочища Хумлары, где и остановились. Догонять уже окончательно было некого…
Ладога, Червонец и Есаулов, почти одновременно вложили клинки в ножны, победа!
- Ну-с, ординарец Есаулов, вот и твоё первое боевое крещение в качестве драгуна, пускай пока и в уланской форме!.. – поздравил его капитан, и переспросил – доволен дракой-то?
- Удовлетворён вполне! – лаконично ответил ординарец, чуть кивнув. Как вскоре выяснилось, персидская пехота, находилась от места битвы в 30-ти верстах, в Каразидине, на дороге к Чёрсу. Именно туда, по безводным дорогам изрезанным оврагами, и замышлял заманить русских, Аббас-Мирза, вовсе не рассчитывая сразиться с ним на Араксе, и не ожидая такой быстрой перегруппировки русских, желая огромным числом задавить их конницу. Стремительный прорыв нашей кавалерии спутал принцу все планы, и поломал игру.
На поле сражения, победители насчитали свыше 400 убитых неприятелей, ещё более 200 персов и их союзников, угодило в плен. Сколько оказалось порублено-постреляно при преследовании, осталось неизвестным, этих, никто не считал. В числе пленных оказались: Зеймал-хан, глава могущественного Муккадемского племени, Асад-Ула-хан Каджарский родственник шаха, Аскер и Вели-ханы, любимцы принца, Мамед-Али-бек, его оруженосец, и Неджеф-Али-Султан, приезжавший к Паскевичу в Эчмиадзин с письмом от Аббас-Мирзы. Потери русских составили полсотни убитых, и раза в три-четыре больше, раненых. Имелись потери и у союзной татарской конницы. По показаниям пленных, у принца в тот день при себе имелось 16 тысяч конницы, но несмотря на это, основная масса его войск позорно бежала, чем и объясняется ничтожное число погибших.
Наградами не обошли почти никого (исключение, составляли лица сосланные на Кавказ по делу о мятеже на Сенатской площади) Воронец, за взятие знамени, получил «георгия» 4-й степени, чему оказался рад даже больше, чем бы повышению в чине, довольны остались и многие другие. Неожиданно выяснилось, что Есаулов, заарканил родственника самого шаха, за что оказался произведён в прапорщики, вернувши-таки своё офицерство. Омрачала радость победы, гибель товарищей: павшего геройской смертью поручика Христофора Брауха, погребли в братской могиле там же, на месте сражения…
Пасквич с пехотой отбыл под Аббас-Абад, конница должна была следовать за ним, только на другой день. У костров обмыли как водиться воинские награды, поздравили получивших повышение (ординарец Есаулов сознался, что всеми силами желал вернуть звание офицера, и теперь несказанно сему рад (Потом заговорили о погибших. Хотя, говорили всё больше о Христофоре, а Ландграф, Кривопляс, и Бебутов из его дивизиона, вспоминали кому-что врезалось в память в последние минуты жизни поручика. Вышло не очень скомкано, (много там в сабельной рубке запомнишь-то?) Но его перехват вражеского копья с перерубанием оного, и поражением и же его хозяина, это запомнили многие…
- Достойная смерть нашему Христофору досталась, не то, что пулей с коня, заурядная… - отметил прапорщик Балаховский.
- Да уж, теперь и дурацкой истории с дурацкой женитьбой не будет, - подбросив сучьев в костёр, заметил Ладога, а затем добавил – обженился Христофор со смертью воинской, и мы на свадьбе той немного погулять успели, да горшки вот у незваных сватов побили!..
- Я думал, что больше народа потеряем, нет, обошлось можно сказать, - задумчиво проговорил князь Баградзе.
- Я, признаться, когда мы в теснины те влетели, не думал и живым из той каши персиянской выйти, так их собачьих детей, противу нас много было! – признался Бобальевич, откидывая носком сапога, головешку в огонь.
- Да, до сих пор не вериться, что мы этакую массу их конницы, опрокинуть смогли и разогнать! – выдохнул штабс-капитан Бебутов.
- Теперь, Аббас-Абад брать, пока он горяченький – заметил Кривопляс, на что Ландграф, сказал что та крепость, и сама теперь сдастся, поелику её некому выручать… Посидев ещё немного, офицеры стали расходиться. Вернувшись под стены Аббас-Абада, драгуны узнали, что осаждённые, пользуясь отсутствием основных русских сил, произвели сильную вылазку, которая была отражена с большим для персов уроном. Джаванбулахская победа русских, лишала гарнизон последней надежды, и должна была привести персов к сдаче. На случай отказа, Паскевич уже разрабатывал план решительного штурма твердыни.
6 июля, он приказал выставить перед стенами крепости захваченные персидские знамёна. установление сих значимых трофеев, сопровождалось пушечными раскатами, и троекратным, громовым «Ура!» Один из пленных персов, в качестве парламентёра отправился в Аббас-Абад с предложением безусловной сдачи. Вскоре персы прислали ответ с просьбой от трёх дневной отсрочке.
- Нет! – коротко ответил Паскевич и приказал открыть огонь из всех орудий. Стрельба впрочем была слабой, но к вечерней заре из крепости пришли парламентёры, начальники нахичеванского и тавризского батальонов Эксан-хан, и Мамед-Риза-хан. Они передали согласие на безусловную капитуляцию, которую тут же и подписали. Парламентёрам оставили свободу, и позволили жить в покорённой русскими области. Прелюбопытно повёл себя Эксан-хан со своими тавризцами. От имени всего батальона, он подал на имя Паскевича прошение послать его в бой против персов, ибо уже считал себя подданым русского царя. Сам командующий со свитой прибыл на главную батарею, где его уже ожидал с ключами от крепости, сам комендант, сардарь Махмет-Эмин-хан, весьма влиятельный человек в Персии, женатый на родной сестре наследного принца. После передачи ключей, офицеры гарнизона сдали и свои знамёна. В крепости уже принялись за разбор завалов у ворот, а весь гарнизон в составе 2.700 человек, выстроившись на земляной насыпи перед рвом крепости, сложил своё оружие. В качестве трофеев, в крепости взяли 23 пушки в том числе три русские, медные, времён Елизаветы Петровны, непонятно каким образом тут очутившиеся.
По окончании церемонии сдачи, лейб-гвардии сводный полк с барабанным боем и музыкой, промаршировал в крепостные ворота, и расставил везде свои караулы. Следом въехал Паскевич со свитой, приветствуемый духовенством и почтенными гражданами города. Обошедши крепостные стены, генерал долго смотрел на проделанную брешь, которую персы, заложили изнутри большими мешками с хлопчатой бумагой. В город тем временем входили остальные русские войска, собираясь на площади для благодарственного молебна. Нахичеванская область присоединялась к России. В тот час все молились искренне, ибо человек побывавший на краю гибели в толпе врагов, не мог быть иным в те минуты. Но самое главное что просило сейчас большинство русских воинов у Всевышнего, это ни наград и почестей, ни голой славы в бою, ни пышности и признания, нет; они просили только одного, того, что заслужили все они, от рядового до командующего – победы русского оружия!
Конец 2-й главы. 7/07/2022.
Продолжение следует…