Искра Уголькова Глава 15
Глава 15 Всё впустую
Двенадцатого марта позвонила Искра.
- Аллё! Привет! Как ты поживаешь?
- Нормально поживаю. А ты как себя чувствуешь? Что там у тебя, какие новости?
- Вчера был консилиум, - нервной скороговоркой заговорила Искра, - Генка без меня скатался в клинику. Ему там выдали бумажку с печатями и подписями. Фокус заключается в том, что вся эта химиотерапия была напрасной. И результатов вообще никаких не дала.
- Ну, это преступление с их стороны. Сплошной непрофессионализм.
- Они меня полгода травили-травили, травили-травили.
- Во-первых, травили, а во-вторых, грабили. Ну, и что это за лечение?
- Вот. Но дело в том, что они меня дотравили до того…
- Положительно тут только одно, что ты до сих пор жива.
- В принципе - да. Как только у меня кожа на руках и ногах начала чернеть, они, видимо, сообразили, что – всё. Продолжать травить меня дальше уже нельзя. Ещё одна химия, и у меня от «побочки» будет мясо от костей отслаиваться. Мораль заключается вот в чём. Завтра я еду к ним, и меня будут прокалывать и брать пункции.
- С позвоночника?
- Да упаси господь.
- А откуда же пункцию-то берут?
- Нет, суть заключается в том, что просветив меня на КТ, они обнаружили какие-то бляшки в лёгких и печени.
- То есть они тебя «просветили» на этом КТ, смотрят на снимок и говорят: «Вот тут какие-то затемнения или просветления». Да?
- Одним словом, эти бляшки от химии не уменьшились и не увеличились. Какими были, такими и остались.
- А почему же раньше не взяли, не посмотрели? Может, это всего-навсего засохшие капли кофе на объективе или на чём там?
- Очень может быть. Но дело в том, что когда вырезают опухоль, в любом случае делают химию.
- То есть профилактически?
- Да-да-да. Они после операции видели эти пятна. Травили их и всё без толку. А теперь вот они решили посмотреть, что ж это за пятна у меня там такие. Стоит вообще их удалять, может, они ещё и нужны.
- Они только ради этих пятен травили тебя полгода?
- Исключительно ради этих пятен. Должна же быть какая-то цель. Правда?
- Ну, ты сама говоришь, что папилломы ушли. Значит, какой-то положительный процесс там проходил.
- Я не знаю, положительный или отрицательный. Но, видишь ли, меня всё-таки это дело догнало. И у меня ещё сейчас немножечко чешется кожа на руках. Почерневшая кожа, которая у меня трескается, должна же зажить от этой химии. На ногах, слава богу, всё ушло, осталось только с руками разобраться. Я думаю, если бы они меня в покое оставили, всё было бы в порядке.
- Да, я тоже так думаю. Но человек же хочет от врачей получить помощь, поддержку. Хочет, чтобы они ему помогли, доверяет им. Ты же рассказывала о своей тётке, которую послали к родне в глухую деревню жить, и она там выздоровела.
- Да-да-да. Это то ли подруга бабы Клавы, то ли её троюродная сестра. А у тебя хорошая память. А мораль там такая. Была девушка, у неё умер жених, и она на этой почве слегка тронулась умом. Её отвезли к психиатру, и тот сказал: «Вы знаете, я могу её положить в клинику для душевнобольных, но она уже оттуда не выйдет никогда. Поскольку она не агрессивна, отвезите её на хутор и пусть она там живёт». Одним словом, спокойно она там жила, потом вышла замуж, родила детей, и всё у неё было в порядке.
- Возвращаясь в сегодняшний день. Те деньги, что им заплатила, получается, теперь про них забудь. Потому что лекарства истрачены, лечение проведено, да?
- Само собой разумеется.
- С одной стороны, хорошо, что они не замалчивают свои ошибки. С другой стороны, могли бы сразу же взять пункцию, кусочек ткани, так сказать.
- Они всё делают по международным стандартам. Реально. Вот такие у них международные стандарты, которым они следуют. Если бы не следовали, мне бы можно было предъявлять к ним претензии. А так они прям расписывают, как они травят меня по этим международным стандартам. Вот мы всё говорим, что мы самостоятельны. Да ни фига мы не самостоятельны.
- Всё правильно. Через слово повторяем: «Мы стремимся к международным стандартам». То есть хотим быть, как все. Стараемся изо всех сил. Хрущёв называл это «низкопоклонство перед западом».
- Ты с языка у меня снял эти слова. Меня больница грабит, в прямом смысле этого слова. А главное, что они меня «подцепили», как рыбу на крючок, и я от них не могу вырваться.
- Ну, так ты же им доверилась.
- А куда было деваться?
- В городскую тебе нельзя бежать, там сразу нож в сердце и всё!
- Примерно так. Тут меня хоть грабят с комфортом.
- Так что потерпи. Постарайся сделать так, чтобы они себя разумно вели. Грабят-то грабят, но надо ж…
- И совесть иметь.
- Да. И совесть иметь. Я так понял, они у тебя завтра возьмут кусочки ткани с этих пятнышек?
- Они хотят узнать, что это такое. Злокачественное или не злокачественное. Если эта штука не злокачественная, то и хрен с ними, с этими бляшками.
- Тогда тебе действительно скажут: «Мы вас полгода травили и гробили, вы уж нас простите».
- Ну, а коли злокачественная, то естественно, надо что-нибудь… Говорят, что в этом случае мне таблеточки придётся попить. Дорогие таблеточки. Но дома. Но всё-таки таблеточки, в конце концов. Посмотрим. А там как получится, так получится. До ста двадцати лет мне теперь вряд ли удастся дожить.
- Почему? Вон, твой муж, Мамонов, в Чернобыле облучился, такую дозу схватил, что лет десять на одних операциях жил. Его резали, что-то удаляли, зашивали. Он после этого прекрасно себя чувствовал, и в рестораны вместе с тобой ходил.
- Это правда.
- Про то и говорю. Жить надо, надо жить!
- Это правильно. Плохие мысли кончились, теперь я знаю точно, что буду жить и радоваться. У меня, как бы выразиться, такие ощущения.
- Возможно, после первой, спасительной операции, когда обошлось, у тебя возникли чересчур завышенные ожидания, что одним махом всё сразу закончится.
- По большому счёту у меня до сих пор радужное настроение. Каждый прожитый день, каждый глоток воздуха, еды и так далее, я воспринимаю, как счастье. Поэтому всё, что сейчас происходит в моей жизни, это как плюс. Потому что я чудом ушла от смерти, и то, что сейчас живу, воспринимается мной, как вознаграждение, как подарок.
- Ты с Генкой завтра в клинику поедешь?
- Да. Я не знаю, останусь ли я там на сутки или они меня домой отпустят, там будет видно.
- Генка – молодец. Видишь, он всё время рядом.
- Это да. Как говорит моя бабушка: «Господь Бог сам не поможет, хорошего человека пошлёт».
- И подстраховывайся. Вдруг Геша в какой-то момент не сможет поехать.
- Я на такси в таком случае туда скатаюсь.
- А у Кости Коврика машины снова нет? Разбил?
- Я вчера с ним, кстати, разговаривала.
- Какие у него новости?
- Он сейчас не работает.
- Это не новость.
- Поэтому он грустит и мне завидует.
- Тебе завидует?
- Да, он говорит, что мы с ним отличаемся только одним, тем, что у него нет работы, а у меня она есть.
Я расхохотался, затем взяв себя в руки, сказал:
- Прости, господи. Но обижаться на него нельзя. Он человек неглупый, но у него всё ещё остаётся детский взгляд на жизнь.
- Я сама себя чувствую восемнадцатилетней.
- Я другое имел в виду. Ты рассказывала ему все те вещи, что мне рассказываешь?
- Естественно. Они с Мухоморовым хотят поехать в Прибалтику, стать там егерями, охранять дикие леса.
- Понятно. – горько усмехнулся я, - это кому такая мысль в голову пришла?
- Они обсуждают это на полном серьёзе.
- Почему не наши леса? И потом, кто их егерями возьмёт? Они что, думают, прохожему дадут там егерем работать? Это трудная профессия.
- Тем более, что егерей отстреливают.
- Они, наверное, решили: «Будем с браконьерами договариваться или сами станем браконьерами». Я и говорю, какая-то детская наивность.
- Ладно, давай заканчивать, мне завтра в клинику ехать. Я сейчас пойду, поужинаю.
- Пусть они там, в клинике, тебе разумно объяснят, что и как. Ты им вопросы задавай, за свои-то деньги, я думаю, можно вопросы задать.
- Я постараюсь. Потому, что я не чувствую, что я помираю или что-нибудь в этом духе.
- Может, скажут: «Извините нас, эти бляшки оказались пятнами от кофе на мониторе, лаборант пролил».
- По-любому, им нужно, чтобы я оставалась в живых. Покойники деньги не платят, не тратят. Так что они кровно заинтересованы в моём здоровье. Это потом они станут говорить, что надо будет каждые три месяца приходить, обследоваться, платить денежки и так далее.
- Ты сама посмотри, может, этих пятнышек и нет на самом деле. Тебе ведь можно посмотреть?
- Да есть они у меня, есть. Я нисколько в этом не сомневаюсь. Но это нормально. Вон, Костя глухой на одно ухо. У Мухоморова диск межпозвоночный выбит. Генка страдает от того, что голова лысая, как коленка. Ну, и что с того? Ведь со всем этим живут.
- И по сто лет живут.
- Да, и по сто лет. Это всё не является ограничением жизни.
- Ладно, потом расскажешь, как там что.
- Обязательно. Видишь, я с тобой и поговорила, и… Вот знаешь, у меня тонус здорово повышается после разговоров с тобой.
- Я этому рад.
- Давай прощаться, я ужинать пойду.
- Пока.
Двенадцатого марта позвонила Искра.
- Аллё! Привет! Как ты поживаешь?
- Нормально поживаю. А ты как себя чувствуешь? Что там у тебя, какие новости?
- Вчера был консилиум, - нервной скороговоркой заговорила Искра, - Генка без меня скатался в клинику. Ему там выдали бумажку с печатями и подписями. Фокус заключается в том, что вся эта химиотерапия была напрасной. И результатов вообще никаких не дала.
- Ну, это преступление с их стороны. Сплошной непрофессионализм.
- Они меня полгода травили-травили, травили-травили.
- Во-первых, травили, а во-вторых, грабили. Ну, и что это за лечение?
- Вот. Но дело в том, что они меня дотравили до того…
- Положительно тут только одно, что ты до сих пор жива.
- В принципе - да. Как только у меня кожа на руках и ногах начала чернеть, они, видимо, сообразили, что – всё. Продолжать травить меня дальше уже нельзя. Ещё одна химия, и у меня от «побочки» будет мясо от костей отслаиваться. Мораль заключается вот в чём. Завтра я еду к ним, и меня будут прокалывать и брать пункции.
- С позвоночника?
- Да упаси господь.
- А откуда же пункцию-то берут?
- Нет, суть заключается в том, что просветив меня на КТ, они обнаружили какие-то бляшки в лёгких и печени.
- То есть они тебя «просветили» на этом КТ, смотрят на снимок и говорят: «Вот тут какие-то затемнения или просветления». Да?
- Одним словом, эти бляшки от химии не уменьшились и не увеличились. Какими были, такими и остались.
- А почему же раньше не взяли, не посмотрели? Может, это всего-навсего засохшие капли кофе на объективе или на чём там?
- Очень может быть. Но дело в том, что когда вырезают опухоль, в любом случае делают химию.
- То есть профилактически?
- Да-да-да. Они после операции видели эти пятна. Травили их и всё без толку. А теперь вот они решили посмотреть, что ж это за пятна у меня там такие. Стоит вообще их удалять, может, они ещё и нужны.
- Они только ради этих пятен травили тебя полгода?
- Исключительно ради этих пятен. Должна же быть какая-то цель. Правда?
- Ну, ты сама говоришь, что папилломы ушли. Значит, какой-то положительный процесс там проходил.
- Я не знаю, положительный или отрицательный. Но, видишь ли, меня всё-таки это дело догнало. И у меня ещё сейчас немножечко чешется кожа на руках. Почерневшая кожа, которая у меня трескается, должна же зажить от этой химии. На ногах, слава богу, всё ушло, осталось только с руками разобраться. Я думаю, если бы они меня в покое оставили, всё было бы в порядке.
- Да, я тоже так думаю. Но человек же хочет от врачей получить помощь, поддержку. Хочет, чтобы они ему помогли, доверяет им. Ты же рассказывала о своей тётке, которую послали к родне в глухую деревню жить, и она там выздоровела.
- Да-да-да. Это то ли подруга бабы Клавы, то ли её троюродная сестра. А у тебя хорошая память. А мораль там такая. Была девушка, у неё умер жених, и она на этой почве слегка тронулась умом. Её отвезли к психиатру, и тот сказал: «Вы знаете, я могу её положить в клинику для душевнобольных, но она уже оттуда не выйдет никогда. Поскольку она не агрессивна, отвезите её на хутор и пусть она там живёт». Одним словом, спокойно она там жила, потом вышла замуж, родила детей, и всё у неё было в порядке.
- Возвращаясь в сегодняшний день. Те деньги, что им заплатила, получается, теперь про них забудь. Потому что лекарства истрачены, лечение проведено, да?
- Само собой разумеется.
- С одной стороны, хорошо, что они не замалчивают свои ошибки. С другой стороны, могли бы сразу же взять пункцию, кусочек ткани, так сказать.
- Они всё делают по международным стандартам. Реально. Вот такие у них международные стандарты, которым они следуют. Если бы не следовали, мне бы можно было предъявлять к ним претензии. А так они прям расписывают, как они травят меня по этим международным стандартам. Вот мы всё говорим, что мы самостоятельны. Да ни фига мы не самостоятельны.
- Всё правильно. Через слово повторяем: «Мы стремимся к международным стандартам». То есть хотим быть, как все. Стараемся изо всех сил. Хрущёв называл это «низкопоклонство перед западом».
- Ты с языка у меня снял эти слова. Меня больница грабит, в прямом смысле этого слова. А главное, что они меня «подцепили», как рыбу на крючок, и я от них не могу вырваться.
- Ну, так ты же им доверилась.
- А куда было деваться?
- В городскую тебе нельзя бежать, там сразу нож в сердце и всё!
- Примерно так. Тут меня хоть грабят с комфортом.
- Так что потерпи. Постарайся сделать так, чтобы они себя разумно вели. Грабят-то грабят, но надо ж…
- И совесть иметь.
- Да. И совесть иметь. Я так понял, они у тебя завтра возьмут кусочки ткани с этих пятнышек?
- Они хотят узнать, что это такое. Злокачественное или не злокачественное. Если эта штука не злокачественная, то и хрен с ними, с этими бляшками.
- Тогда тебе действительно скажут: «Мы вас полгода травили и гробили, вы уж нас простите».
- Ну, а коли злокачественная, то естественно, надо что-нибудь… Говорят, что в этом случае мне таблеточки придётся попить. Дорогие таблеточки. Но дома. Но всё-таки таблеточки, в конце концов. Посмотрим. А там как получится, так получится. До ста двадцати лет мне теперь вряд ли удастся дожить.
- Почему? Вон, твой муж, Мамонов, в Чернобыле облучился, такую дозу схватил, что лет десять на одних операциях жил. Его резали, что-то удаляли, зашивали. Он после этого прекрасно себя чувствовал, и в рестораны вместе с тобой ходил.
- Это правда.
- Про то и говорю. Жить надо, надо жить!
- Это правильно. Плохие мысли кончились, теперь я знаю точно, что буду жить и радоваться. У меня, как бы выразиться, такие ощущения.
- Возможно, после первой, спасительной операции, когда обошлось, у тебя возникли чересчур завышенные ожидания, что одним махом всё сразу закончится.
- По большому счёту у меня до сих пор радужное настроение. Каждый прожитый день, каждый глоток воздуха, еды и так далее, я воспринимаю, как счастье. Поэтому всё, что сейчас происходит в моей жизни, это как плюс. Потому что я чудом ушла от смерти, и то, что сейчас живу, воспринимается мной, как вознаграждение, как подарок.
- Ты с Генкой завтра в клинику поедешь?
- Да. Я не знаю, останусь ли я там на сутки или они меня домой отпустят, там будет видно.
- Генка – молодец. Видишь, он всё время рядом.
- Это да. Как говорит моя бабушка: «Господь Бог сам не поможет, хорошего человека пошлёт».
- И подстраховывайся. Вдруг Геша в какой-то момент не сможет поехать.
- Я на такси в таком случае туда скатаюсь.
- А у Кости Коврика машины снова нет? Разбил?
- Я вчера с ним, кстати, разговаривала.
- Какие у него новости?
- Он сейчас не работает.
- Это не новость.
- Поэтому он грустит и мне завидует.
- Тебе завидует?
- Да, он говорит, что мы с ним отличаемся только одним, тем, что у него нет работы, а у меня она есть.
Я расхохотался, затем взяв себя в руки, сказал:
- Прости, господи. Но обижаться на него нельзя. Он человек неглупый, но у него всё ещё остаётся детский взгляд на жизнь.
- Я сама себя чувствую восемнадцатилетней.
- Я другое имел в виду. Ты рассказывала ему все те вещи, что мне рассказываешь?
- Естественно. Они с Мухоморовым хотят поехать в Прибалтику, стать там егерями, охранять дикие леса.
- Понятно. – горько усмехнулся я, - это кому такая мысль в голову пришла?
- Они обсуждают это на полном серьёзе.
- Почему не наши леса? И потом, кто их егерями возьмёт? Они что, думают, прохожему дадут там егерем работать? Это трудная профессия.
- Тем более, что егерей отстреливают.
- Они, наверное, решили: «Будем с браконьерами договариваться или сами станем браконьерами». Я и говорю, какая-то детская наивность.
- Ладно, давай заканчивать, мне завтра в клинику ехать. Я сейчас пойду, поужинаю.
- Пусть они там, в клинике, тебе разумно объяснят, что и как. Ты им вопросы задавай, за свои-то деньги, я думаю, можно вопросы задать.
- Я постараюсь. Потому, что я не чувствую, что я помираю или что-нибудь в этом духе.
- Может, скажут: «Извините нас, эти бляшки оказались пятнами от кофе на мониторе, лаборант пролил».
- По-любому, им нужно, чтобы я оставалась в живых. Покойники деньги не платят, не тратят. Так что они кровно заинтересованы в моём здоровье. Это потом они станут говорить, что надо будет каждые три месяца приходить, обследоваться, платить денежки и так далее.
- Ты сама посмотри, может, этих пятнышек и нет на самом деле. Тебе ведь можно посмотреть?
- Да есть они у меня, есть. Я нисколько в этом не сомневаюсь. Но это нормально. Вон, Костя глухой на одно ухо. У Мухоморова диск межпозвоночный выбит. Генка страдает от того, что голова лысая, как коленка. Ну, и что с того? Ведь со всем этим живут.
- И по сто лет живут.
- Да, и по сто лет. Это всё не является ограничением жизни.
- Ладно, потом расскажешь, как там что.
- Обязательно. Видишь, я с тобой и поговорила, и… Вот знаешь, у меня тонус здорово повышается после разговоров с тобой.
- Я этому рад.
- Давай прощаться, я ужинать пойду.
- Пока.