я немножко заболела, у меня от солнца - слёзы, и завёлся кто-то слева непонятный, не серьёзный,
по ночам ежом колючим теребит на прочность рёбра, днём - паучьи пальцы-крючья перестукивают дробью через стену шифрограмму: точка - пропуск - многоточье, и зачем-то голос мамы, а синицы на носочках всё заглядывают в окна, козырьком смешным приладив крылышков намокший остов к темноте безглазых впадин,
скоро будет солнце - ярче, подобреет хмурый ветер, люди на соседских дачах понаедут, станут дети громко плакать и смеяться. трактора изранят землю - это буднично и вкратце о весне... пока - все дремлют,
подбираются сугробы непосредственно к макушке, теплота домов утробы, словно чай в железной кружке, словно сытые овечки во хлеву уютном, тёплом, и дымятся, словно печки, проруби на небе волглом,
а под снегом притаились контркультурные ромашки, на авось и божью милость уповающие пашни, и не убранные зёрна до поры мертвецки пьяны, в ожиданьи всходов сорных и опушки, и поляны берегут от злого ока пласт не паханный и дикий, а у ельника под боком спит кустарник ежевики, прилабунясь, будто к мамке, к лапам мёрзлым и колючим, пень берёзовый в панамке с верою в счастливый случай в кулачке сжимает сердце, от морозов прячет ноги, тяжело тебе согреться, если старый-одинокий, и души не распечатан сундучок, и колокольчик - недоразвитый початок безъязыкой зимней ночи,
осыпает снег с деревьев беспокойных птичек стая, еле слышимый, весенний дух идёт от каравая, испечённого нарочно с понедельника на среду, после ярмарки сорочьей, к воробьиному обеду, у земли трепещут ноздри, воздух втягивают жадно отлучённые от гнёзд и не зачавшиеся жатвы, и вздымается чуть слышно, и замедленно, и робко грудь земная - это дышит жизнь под саваном сугробным