Морозко, сказка -продолжение
Заведующая
диагностической лабораторией
клинической больницы провинциального города Эмск, Дарья Игоревна
Саврасова, оканчивала свой последний в уходящем году рабочий день. Она провела взглядом по столам, на которых не
должно было находиться никаких микробиологических материалов – да они там и не
находились, глянула на розетки, для верности потрогала ручку морозилки, чтобы
убедиться в плотности прилегания. Мороз был тщательно заперт и исправно
морозил, все что следовало. Все ненужные бактерии были уничтожены, а нужные
культивировались сообразно процессам, которые Дарья Игоревна знала, как свои
пять пальцев. Она была очень хороший сотрудник, и заведующий клинической
больницей буквально молился – как бы не переманили. А желающих было много.
Каждый раз приезжающие члены комиссий из столичных регионов, увидев полный порядок в лаборатории и изучив исследования, делали Дарье Игоревне предложения, да такие, от которых не смогла бы отказаться ни одна нормальная заведующая. Но Дарья Игоревна, судя по всему была патриотом больницы – иначе её отказы были попросту не объяснимы. Так считал заведующий и продолжал молиться.
Да и в самом деле. Дарья, не старая, статная, красивая женщина, возраст которой знали только кадры, была совершенно, патологически одинока в глазах окружающей среды. Местные кумушки пересуживались о неудачном замужестве, но об этом как раз кадры не знали. Никто не знал, что у неё было там, в анамнезе, а никто из подкатывающихся мужиков не мог похвастаться страстно проведенной с ней ночью. Версия об измененной ориентации зава также не находила подтверждения, так как у Дарьи не было здесь подруг, а подчиненные были ей преданы скорее по причине выбиваемых премий и ежегодно поднимаемых зарплат. Я же говорю, Дарья была хорошая руководительница.
Ну так вот, окинув удовлетворенным взглядом лабораторию, последний раз в уходящем году, Дарья закрыла двери, опечатала их, и вышла из больницы пружинящей, словно снявшей с нее несколько ненужных лет походкой. Наблюдатель со стороны вполне мог решить, что эта самоуверенная походка принадлежит молодой женщине, у которой нет никаких забот, кроме новогодних. И в принципе, он был, наверное, прав. Дарья Игоревна, обычно чуть ли не ночующая в лаборатории, на этот раз, к удивлению руководства, объявила о недельном отпуске перед Новым годом. Отпуск был не согласован, но работа лаборатории была настолько налажена, что заведующий не перечил. Возможно поэтому Дарья, словно подлетела к своей маленькой «Тойоте», и, открыв багажник, кинула в него спортивную сумку, хлопнула крышкой, и, быстро сев за руль, рванула.
Машину ей не пришлось разогревать также по самой банальной причине: природа, буквально забыв о своих обязанностях, поливала Эмск дождем. Для этой северной области плюс шесть в период, когда её должен был покрывать метровый снег, казалось чем- то из вон выходящим. Все ругали сырую погоду, кроме городских коммунальщиков. Они ходили барами, с таким видом, будто говорили: «Ну вот, а мы вам всегда говорили, что снегопады – это необычно для данного времени года. Ву компреме?»
Дарья, тоже, по-видимому, не считала отсутствие снега и зелень на обочине чем-то необычным. Она глядела исключительно на дорогу.
Проехав городок, и еще несколько километров непокрытой снегом грунтовки, Дарья, наконец, выехала на трассу «Скандинавия» и повысила скорость до максимальной. За окном мелькнули Огоньки – последнее село перед непролазными еловыми лесами и буераками, сквозь которые была проложена трасса. Машина бежала по ней, освещаемая лишь луной, проглядывающей сквозь клочки туч, раздираемых ветром, на трассе не горели фонари. На дороге ей не попалась ни одна фура, хотя в нынешнее время это было понятно. Метровые ели гнулись, воздух был наполнен сыростью. Дарья вдруг вспомнила слова, брошенные одной мамочкой ноющему трехлетке: « Спит твой Морозко! Проспал, как ты в детский сад вчера! Видишь? Теперь на саночках не покататься! Ложись раньше!» Она неопределенно хмыкнула ,увидела съезд, возле которого росла похожая на морковку сосна, и свернула с трассы. На сосне сидел ворон.Когда машина свернула и поехала по гатиевой дороге он полетел следом, а затем опередил её.
Машина все сильнее углублялась в черный, как клякса, лес, а дорога между тем становилась уже. Наконец, Дарья остановила машину, возле какой- то высокой елки, очертания которой еле угадывались в ночи. Она достала из багажника спортивную сумку и вынула из неё фонарик, света которого было достаточно, чтобы освещать лесную тропинку. Удивительно, что все эти манипуляции Дарья проделывала с совершенным присутствием духа, не боясь и не отвлекаясь - ни на звуки леса, ни на ветер, а тем более, на поиск мелькающих огоньков в звериных зрачках. Однако, услыхав шум крыльев над собой, она посветила фонариком в верх, в сторону птицы, и поймав ее в свет, она снова увидела ворона. Не выпуская птицу из света фонарика, она пошла, за ним, потому что ворон летел на тропинкой. Ей пришлось сильно затянуть капюшон, из – за того, что мокрые ветви нещадно хлестали голове, ночная тропинка казалась совсем нескончаемой.
Птица летела на малой высоте, наконец, они вместе оказались у говорливого незамерзшего ключа. Но это не оказалось неожиданностью: Дарья достала из сумки широкие рыбацкие сапоги и влезла в них вместе со своими фирменными, итальянскими сапогами. Она внимательно оглядела ключ: разглядев что – то на другом берегу, медленно прошлась вдоль бережка, зайдя в воду напротив. Здесь течение было слабее, а вода доходила едва до щиколотки. Женщина перешла брод и снова оказалась в лесной чаще.
На этот раз ветви пришлось раздвигать руками, тропинки не было вовсе. Ворон каркнул и Дарья посмотрела на часы. На них было ровно столько, сколько тогда, когда она съехала с трассы. Ровно двенадцать. Эта странность, как ни странно, придала ей сил, и она побежала сквозь лес, уже не замечая веток, а только следя за птицей, почти не отставая от неё. Наконец, метрах в пятидесяти, луна сверкнула сквозь проплешину леса, к которой по- видимому и шел весь этот путь, а свет фонарика уперся в забор.
Если бы я могла объяснить характер этого забора, увиденного Дарьей в неясном свете китайского фонаря, я бы его характеризовала одной фразой – вековой. Это были примыкающие друг другу, словно сточенные друг под друга огромные стволы, заостренные в виде кольев на уровне третьего этажа многоквартирного дома. За ним виднелась крыша, выполненная в русском стиле, с коньком и тотемом – совой. Крыша была темной, а забор, подпираемый огромными деревянными подпорами, казался монолитным. Окажись такой терем посреди жилого поселка, людской вывод о характере его хозяина был бы однозначен – человеку есть, чего скрывать. И этого «чего», скорее всего очень и очень много. Но терем стоял в заповедном вековом лесу, хотя, наверное, просчитывался со спутников. Однако выводы о нем не делали.
Ворон перелетел через забор и оттуда значительно каркнул, словно предупреждая кого - то. Дарья же, подняв левую руку нажала на какой- то стык, и в заборе немедленно открылась очень узкая дверь, достаточная, чтобы пропустить одного человека. Она зашла во двор и нажала левой рукой что- то в заборе, отчего дверь со скрипом тут же закрылась.
Терем оказался внутри освещенным мягким колыхающимся светом, который могут давать только свечи в очень большом количестве. В дверном проеме Дарья увидела фигуру статного человека, который стоял вцепившись могучими руками в косяки, словно хотел их к черту свернуть.
- Николай! – закричала Дарья, и, дёрнув веревки капюшона, быстро побежала к лестнице, ведущей в терем. Мужчина бросился на лестницу и там они встретились-- обняв друг друга и в полном молчании, как люди, которым есть о чем поговорить на их особом, мысленном языке. Им не нужны были слова. Затем они вошли терем.В нём, в огромной выбеленной комнате стояла по старинному, в пряниках, наряженная ёлка, а в русской печи весело потрескивали огоньки. В комнате была и большая удобная кровать, покрытая белоснежными простынями и толстым вышитым одеялом. На столе, развернув внутренности, стоял рыбник, от которого шел вкуснейший дух. Похоже Николай от нервов не дождался к столу свою гостью и снял с рыбника основательную пробу. Однако сейчас вошедшим было не до еды. Люди, не отрываясь, глядели друг другу в глаза, не ожидая конца этому прелестному занятию.
Ворон, который тоже находился в избе, неожиданно каркнул. Ему было трудно. Наконец, вошедшие отвели взгляды и заговорили.
- Ты уж прости, меня, Дарьюшка, - густым басом сказал Николай, - что я без тебя тут управился, - и смущенно показал на пирог. – Голодный я. Шестьдесят лет, это знаешь, не шутка.
- Шестьдесят, - эхом отозвалась Дарья, думая о чём – то своём.
- Таковы правила, - тихо ответил Николай, отзываясь на её мысль, присаживаясь к столу, - Ты знала, на что шла.
- Да, конечно, - очнувшись ответила Дарья и тоже присела. – Прости меня. Пожалуйста.
- Да нечего мне прощать! – с жаром вдруг воскликнул Николай, колыхнув стол. – Если бы я мог – был бы с тобою каждый день, каждую ночь! Но этот облик..человеческий, - он тут тронул лицо, голос его задрожал и стал несколько хриплым, - Этот человеческий облик я заслуживаю ненадолго. И – то лишь благодаря тебе.
- Ты любишь себя человеком? – спросила Дарья, сияющими глазами глядя на своего собеседника.
- Ещё бы! – заорал Николай, выскочил и- за стола, схватил Дарью в могучие руки и закружил по комнате. – Я до тебя дотрагиваюсь, а ты жива! Я тебя целую – а ты есть!!
- И я тебя, - вдруг сказал Дарья и крепко поцеловала ухо. – А тогда ить чуть не уморил.
Николай тихо поставил Дарью на дощатый пол и отошел от нее, сев лавку.
– Как ты это сейчас сказала, почти как тогда, - грустно заметил он.- Сразу нахлынули воспоминания, о чем я только тогда думал? У тебя муж умер, а я только и видел, что ты – необыкновенная такая, красивая. Чуть до смерти не зацеловал.
Он свесил голову и положив на колени свои могучие кулаки.
Женщина подошла к Николаю, присев рядом, уткнулась ему в широкое плечо. – Ничего, -сквозь свитер сказала она, - Всякое бывает. Спасибо Николай Алексеевич тогда спас. А потом и не надо было.
- Да кем я был до тебя! – с жаром воскликнул Николай. – Стихия, ветер, лёд! Ты – стронула мою душу, перестал я над людьми куражиться, и смерть если им от меня приходила, то всегда жалел их. Хотя, - вдруг сказал он изменившимся тоном, - по разному. Помнишь в войну..
Люди снова обнялись и замолчали, глядя в окошко терема, бездумно, в просторы, в никуда, ощущая тепло своих тел и сердец. Наконец, неизбежно настал тот миг, который бывает у любящих людей, тесно прижавшихся друг к другу: Дарья и Николай начали раздеваться. Они сняли друг с друга свитеры и только собрались продолжать, как раздалось предупреждающее карканье.
Они оба обернулись и увидели в проеме двери темную фигуру. Странным образом в бронированный терем проник настоящий франт – человек в великолепно сшитом сером шерстяном пальто, темно – серых шерстяных брюках, в мягкой фетровой шляпе с небольшой тульей, в ботинках из черной мягкой телячьей кожи. Он был одет настолько элегантно, настолько не соответствующе этой заповедной зоне, находящейся за чертой земного мира, что его вид вызвал у Дарьи Игоревны оторопь и сердцебиение. Особенно ей неуместным показался его шикарный средиземноморский загар, который не мог скрыть свет свечей. Человек не мигая уставился на пару, которая словно потеряла дар речи.
- Ну, здравствуй, - как там ты себя называешь.. Николай? – обратился пришелец скрипучим голосом к мужчине. – Что уставился? Так и не поздороваешься с отцом? Вот, пришел взглянуть, как ты устроился в этом чудном реальном мире, среди чудных реальных людей. Невесту себе нашел..
И незнакомец слегка кивнул в сторону Дарьи.
- Прячься, - одними губами прошелестел Николай и осторожно отодвинул Дарью назад.
- Может сядем, Николенька, - ёрническим тоном продолжил незнакомец, присаживаясь к столу и продолжая глядеть в упор на Николая. – Погутарим. Почему ты так поступаешь с родителем своим. С верхами (он слегка задрал острый подбородок), ты, как вижу, умеешь – договариваться.
- Зачем пришёл? – зычно спросил Николай незнакомца,
- Доклад был, что ты в люди подался, - ответил незнакомец, накладывая рыбник и пробуя. – Рыбники у вас тут вкусные..Твоя готовка?
Николай кивнул и встал напротив гостя.
– Но тебя мы не звали. И ты мне -- не отец, – заметил он, продолжая стоять.
- Ну так уж и не отец, - снисходительно ухмыльнулся незнакомец, и, повернувшись к Дарье, спросил:
- А ваш..мм..Николай, ничего не говорил обо мне? Ну, судя по всем признакам, вы ведь знаете, кто он такой?!
- Да, - ответила Дарья, переглянувшись с другом. Смело глядя в лицо незнакомца и поглаживая по спине Николая, она проговорила:
- Знаю, конечно. Это наш Морозко. Мороз Иванович.
- Меня, здесь в России, еще генерал Мороз называют, - сказал Николай, кладя на стол тяжелые руки. – После Великой Отечественной такое имя дали.
- А может и я назову некоторые твои имена, - вскинулся незнакомец, откладывая рыбник. – Корочун, к примеру. Студенец. Трескун. Рассказать. Тебе Дарьюшка, как твой распрекрасный суженый в старинные времена себе выбирал невест? Ах да..Я и забыл. Ты же сама все знаешь. Незнакомец приподнял руку и в нее из пустоты выпал томик.
- Николай Алексеевич Некрасов, - трескучим голосом проговорил он. -«Мороз – Красный Нос». Поэма. Пятый класс самой, что ни на есть средней школы. И незнакомец с чувством зачитал:
- "Тепло ли тебе, молодица?"
С высокой сосны ей кричит.
-"Тепло!" отвечает вдовица,
Сама холодеет, дрожит….
- А с чего вдовица- то? - продолжил он. - Ах да..Я и забыл.. Мужа, своего, любимого Прокла, накануне похоронила. Детишек к соседке отправила.Целует её Морозко в уста сахарные..
Дарья, выпрямившись, застыла у стола.
- Не слушай его, - заговорил вскочивший Мороз в свою очередь обнимая Дарью теплыми руками.- Иначе не было бы с нами такого чуда. Ты бы погибла, я бы тебя насмерть зацеловал. Ты о детях и муже только тогда и думала. И поцеловалась со мной – как на смерть. Никто же не знал, что ты останешься жива, а я пропаду. Начну становиться человеком. Найду тебя, покаюсь, все расскажу и в ответ узнаю о чуде, происшедшем с тобой. Что ты – на века, навсегда, любимая моя.
Зубы Дарьи застучали, она, будто выходя из забытья схватила любимого за руки, и вдруг поняла, что они холодны, как лед. Тот, кто секунду назад был улыбчивым, веселым почти молодым человеком, превращался на ее глазах в седого, белобородого старца, с крючковатым длинным носом и глубокими впадинами- глазами, откуда глядела вечность. Он вновь становился Морозкой, этим проклятием и божбой русских деревень. Дарья обернулась.Незнакомец, словно играючи, держал в руках тяжелейший посох Морозки, покрытый крупнейшими алмазами и изумрудами, и, внимательно рассматривая, вертел.
- Так чей ты сын? – спросил он Морозку глубоким, низким голосом, совершенно не вязавшимся с его импозантной внешностью московского денди. – Или забыл ты имя моё?!
Морозко пошатнулся.
- Вы все так смеялись, - вдруг сказала Дарья, отойдя от него и потихоньку приближаясь к незнакомцу, - по поводу этих женщин..Ну тех, самых..Из русских селений...А наше-то село недалеко было отсюда. Проклу нужно было письма доставить вовремя, он почтальон, а служба у него была царская, государственная.. Как простыл, так и лечили, как могли..Я к иконе ходила, святой, по морозу, только бы выжил. Два дня стояла..А вернулась – мёртвый, он. Во всем разуверилась, не знала, что мне дана была милость, потому, что я молилась. А сейчас вот микробиологом работаю, а милость..она со мной..Как женщине в русских селеньях, которые коня на скаку там..
Оставив Морозку, женщина почти вплотную подошла к незнакомцу, который во время этого монолога молчал, продолжая держать посох в руке. Дарья, же, словно выговорившись, выхватила посох Морозки у незнакомца.
Оказавшись на минуту рядом с этим человеком, она ощутила от него такой жар, которого никогда не ощущала даже у самых тяжелых больных, видимо он его как- то предохранял от воздействия страшного посоха. Но незнакомец, будто ожидал, что она это сделает и отдал ей посох без сопротивления. Дарьино тело с головы до пят пронзила дичайшая боль – словно ее ударили в мозг холодной белой молнией, и посох выпал из ее руки, но этого было достаточно, чтобы он оказался в мощнейшей лапе Мороза.
Он ударил посохом, словно пикой, в грудь незнакомца с невероятной силой.. и незнакомец исчез. Должно быть его перестала защищать жара, пришедшая вместе с ним.
Морозко вновь принял облик Николая и схватил в объятья обмякшую Дарью. Он плакал, не стыдясь своих слёз. Рядом понуро сидел ворон.
Но за окном почему- то по - прежнему было тепло. Морозко отвлекся на окно и через секунду, повернувшись к Дарье, он увидел, что она открыла глаза и пошевелилась.
- Чудо! – вскричал он, обнимая свою невесту.
- Это мы так говорим, - ответила Дарья Игоревна, окончательно приходя в себя и слегка потирая затылок- А тебе давно пора прочитать содержание поэмы.
Они засмеялись. Мороз осторожно положил посох рядом.
- Слушай, - сказал он. – Где там твоя тойота? Поехали в город. Уже второе января, скоро здесь такое начнется.. Светопредставление. Задуют мои слуги – ветры, покроют землю ледяной коркой, начнут разносить мои алмазы – снежные по всей северо- западной земле.. Он схватил обеими руками дарьины щёки и расцеловал улыбающийся рот.
- А как же шестьдесят лет?- лукаво спросила она. - Тебе же можно становиться человеком только раз в шестьдесят лет. И тогда на земле неделю, перед самым новым годом, зеленеет трава и я опять поеду в этот заповедный лес..Уже в персональном самолёте, наверное…
- Ну, это. конечно, Дарьюшка, так, - сказал Морозко, пряча посох в специально приспособленный чехол. - Но однажды у нас с тобой получилось самое невообразимое. Получится и еще раз – с нашей- то силой. А- то покуда этот черт вокруг тебя вьется, я спать ночами не буду.
Они вышли. Морозко, одетый в серый городской пуховик, такой же как и у всех здешних жителей, вернее почти..Он заглянул под куртку – там, удобно устроившись на шесте, сидел ворон и что- то ему дружески каркнул. Дарья обняла его, и Морозко с силой ударил посохом о землю и, не оглядываясь, зашагал. Сзади на терем с неба набросилась пурга, словно ожидая хозяйского приказа. Но впереди, перед ними расстилалась еще зеленая тайга и вовсю шел дождь.
Каждый раз приезжающие члены комиссий из столичных регионов, увидев полный порядок в лаборатории и изучив исследования, делали Дарье Игоревне предложения, да такие, от которых не смогла бы отказаться ни одна нормальная заведующая. Но Дарья Игоревна, судя по всему была патриотом больницы – иначе её отказы были попросту не объяснимы. Так считал заведующий и продолжал молиться.
Да и в самом деле. Дарья, не старая, статная, красивая женщина, возраст которой знали только кадры, была совершенно, патологически одинока в глазах окружающей среды. Местные кумушки пересуживались о неудачном замужестве, но об этом как раз кадры не знали. Никто не знал, что у неё было там, в анамнезе, а никто из подкатывающихся мужиков не мог похвастаться страстно проведенной с ней ночью. Версия об измененной ориентации зава также не находила подтверждения, так как у Дарьи не было здесь подруг, а подчиненные были ей преданы скорее по причине выбиваемых премий и ежегодно поднимаемых зарплат. Я же говорю, Дарья была хорошая руководительница.
Ну так вот, окинув удовлетворенным взглядом лабораторию, последний раз в уходящем году, Дарья закрыла двери, опечатала их, и вышла из больницы пружинящей, словно снявшей с нее несколько ненужных лет походкой. Наблюдатель со стороны вполне мог решить, что эта самоуверенная походка принадлежит молодой женщине, у которой нет никаких забот, кроме новогодних. И в принципе, он был, наверное, прав. Дарья Игоревна, обычно чуть ли не ночующая в лаборатории, на этот раз, к удивлению руководства, объявила о недельном отпуске перед Новым годом. Отпуск был не согласован, но работа лаборатории была настолько налажена, что заведующий не перечил. Возможно поэтому Дарья, словно подлетела к своей маленькой «Тойоте», и, открыв багажник, кинула в него спортивную сумку, хлопнула крышкой, и, быстро сев за руль, рванула.
Машину ей не пришлось разогревать также по самой банальной причине: природа, буквально забыв о своих обязанностях, поливала Эмск дождем. Для этой северной области плюс шесть в период, когда её должен был покрывать метровый снег, казалось чем- то из вон выходящим. Все ругали сырую погоду, кроме городских коммунальщиков. Они ходили барами, с таким видом, будто говорили: «Ну вот, а мы вам всегда говорили, что снегопады – это необычно для данного времени года. Ву компреме?»
Дарья, тоже, по-видимому, не считала отсутствие снега и зелень на обочине чем-то необычным. Она глядела исключительно на дорогу.
Проехав городок, и еще несколько километров непокрытой снегом грунтовки, Дарья, наконец, выехала на трассу «Скандинавия» и повысила скорость до максимальной. За окном мелькнули Огоньки – последнее село перед непролазными еловыми лесами и буераками, сквозь которые была проложена трасса. Машина бежала по ней, освещаемая лишь луной, проглядывающей сквозь клочки туч, раздираемых ветром, на трассе не горели фонари. На дороге ей не попалась ни одна фура, хотя в нынешнее время это было понятно. Метровые ели гнулись, воздух был наполнен сыростью. Дарья вдруг вспомнила слова, брошенные одной мамочкой ноющему трехлетке: « Спит твой Морозко! Проспал, как ты в детский сад вчера! Видишь? Теперь на саночках не покататься! Ложись раньше!» Она неопределенно хмыкнула ,увидела съезд, возле которого росла похожая на морковку сосна, и свернула с трассы. На сосне сидел ворон.Когда машина свернула и поехала по гатиевой дороге он полетел следом, а затем опередил её.
Машина все сильнее углублялась в черный, как клякса, лес, а дорога между тем становилась уже. Наконец, Дарья остановила машину, возле какой- то высокой елки, очертания которой еле угадывались в ночи. Она достала из багажника спортивную сумку и вынула из неё фонарик, света которого было достаточно, чтобы освещать лесную тропинку. Удивительно, что все эти манипуляции Дарья проделывала с совершенным присутствием духа, не боясь и не отвлекаясь - ни на звуки леса, ни на ветер, а тем более, на поиск мелькающих огоньков в звериных зрачках. Однако, услыхав шум крыльев над собой, она посветила фонариком в верх, в сторону птицы, и поймав ее в свет, она снова увидела ворона. Не выпуская птицу из света фонарика, она пошла, за ним, потому что ворон летел на тропинкой. Ей пришлось сильно затянуть капюшон, из – за того, что мокрые ветви нещадно хлестали голове, ночная тропинка казалась совсем нескончаемой.
Птица летела на малой высоте, наконец, они вместе оказались у говорливого незамерзшего ключа. Но это не оказалось неожиданностью: Дарья достала из сумки широкие рыбацкие сапоги и влезла в них вместе со своими фирменными, итальянскими сапогами. Она внимательно оглядела ключ: разглядев что – то на другом берегу, медленно прошлась вдоль бережка, зайдя в воду напротив. Здесь течение было слабее, а вода доходила едва до щиколотки. Женщина перешла брод и снова оказалась в лесной чаще.
На этот раз ветви пришлось раздвигать руками, тропинки не было вовсе. Ворон каркнул и Дарья посмотрела на часы. На них было ровно столько, сколько тогда, когда она съехала с трассы. Ровно двенадцать. Эта странность, как ни странно, придала ей сил, и она побежала сквозь лес, уже не замечая веток, а только следя за птицей, почти не отставая от неё. Наконец, метрах в пятидесяти, луна сверкнула сквозь проплешину леса, к которой по- видимому и шел весь этот путь, а свет фонарика уперся в забор.
Если бы я могла объяснить характер этого забора, увиденного Дарьей в неясном свете китайского фонаря, я бы его характеризовала одной фразой – вековой. Это были примыкающие друг другу, словно сточенные друг под друга огромные стволы, заостренные в виде кольев на уровне третьего этажа многоквартирного дома. За ним виднелась крыша, выполненная в русском стиле, с коньком и тотемом – совой. Крыша была темной, а забор, подпираемый огромными деревянными подпорами, казался монолитным. Окажись такой терем посреди жилого поселка, людской вывод о характере его хозяина был бы однозначен – человеку есть, чего скрывать. И этого «чего», скорее всего очень и очень много. Но терем стоял в заповедном вековом лесу, хотя, наверное, просчитывался со спутников. Однако выводы о нем не делали.
Ворон перелетел через забор и оттуда значительно каркнул, словно предупреждая кого - то. Дарья же, подняв левую руку нажала на какой- то стык, и в заборе немедленно открылась очень узкая дверь, достаточная, чтобы пропустить одного человека. Она зашла во двор и нажала левой рукой что- то в заборе, отчего дверь со скрипом тут же закрылась.
Терем оказался внутри освещенным мягким колыхающимся светом, который могут давать только свечи в очень большом количестве. В дверном проеме Дарья увидела фигуру статного человека, который стоял вцепившись могучими руками в косяки, словно хотел их к черту свернуть.
- Николай! – закричала Дарья, и, дёрнув веревки капюшона, быстро побежала к лестнице, ведущей в терем. Мужчина бросился на лестницу и там они встретились-- обняв друг друга и в полном молчании, как люди, которым есть о чем поговорить на их особом, мысленном языке. Им не нужны были слова. Затем они вошли терем.В нём, в огромной выбеленной комнате стояла по старинному, в пряниках, наряженная ёлка, а в русской печи весело потрескивали огоньки. В комнате была и большая удобная кровать, покрытая белоснежными простынями и толстым вышитым одеялом. На столе, развернув внутренности, стоял рыбник, от которого шел вкуснейший дух. Похоже Николай от нервов не дождался к столу свою гостью и снял с рыбника основательную пробу. Однако сейчас вошедшим было не до еды. Люди, не отрываясь, глядели друг другу в глаза, не ожидая конца этому прелестному занятию.
Ворон, который тоже находился в избе, неожиданно каркнул. Ему было трудно. Наконец, вошедшие отвели взгляды и заговорили.
- Ты уж прости, меня, Дарьюшка, - густым басом сказал Николай, - что я без тебя тут управился, - и смущенно показал на пирог. – Голодный я. Шестьдесят лет, это знаешь, не шутка.
- Шестьдесят, - эхом отозвалась Дарья, думая о чём – то своём.
- Таковы правила, - тихо ответил Николай, отзываясь на её мысль, присаживаясь к столу, - Ты знала, на что шла.
- Да, конечно, - очнувшись ответила Дарья и тоже присела. – Прости меня. Пожалуйста.
- Да нечего мне прощать! – с жаром вдруг воскликнул Николай, колыхнув стол. – Если бы я мог – был бы с тобою каждый день, каждую ночь! Но этот облик..человеческий, - он тут тронул лицо, голос его задрожал и стал несколько хриплым, - Этот человеческий облик я заслуживаю ненадолго. И – то лишь благодаря тебе.
- Ты любишь себя человеком? – спросила Дарья, сияющими глазами глядя на своего собеседника.
- Ещё бы! – заорал Николай, выскочил и- за стола, схватил Дарью в могучие руки и закружил по комнате. – Я до тебя дотрагиваюсь, а ты жива! Я тебя целую – а ты есть!!
- И я тебя, - вдруг сказал Дарья и крепко поцеловала ухо. – А тогда ить чуть не уморил.
Николай тихо поставил Дарью на дощатый пол и отошел от нее, сев лавку.
– Как ты это сейчас сказала, почти как тогда, - грустно заметил он.- Сразу нахлынули воспоминания, о чем я только тогда думал? У тебя муж умер, а я только и видел, что ты – необыкновенная такая, красивая. Чуть до смерти не зацеловал.
Он свесил голову и положив на колени свои могучие кулаки.
Женщина подошла к Николаю, присев рядом, уткнулась ему в широкое плечо. – Ничего, -сквозь свитер сказала она, - Всякое бывает. Спасибо Николай Алексеевич тогда спас. А потом и не надо было.
- Да кем я был до тебя! – с жаром воскликнул Николай. – Стихия, ветер, лёд! Ты – стронула мою душу, перестал я над людьми куражиться, и смерть если им от меня приходила, то всегда жалел их. Хотя, - вдруг сказал он изменившимся тоном, - по разному. Помнишь в войну..
Люди снова обнялись и замолчали, глядя в окошко терема, бездумно, в просторы, в никуда, ощущая тепло своих тел и сердец. Наконец, неизбежно настал тот миг, который бывает у любящих людей, тесно прижавшихся друг к другу: Дарья и Николай начали раздеваться. Они сняли друг с друга свитеры и только собрались продолжать, как раздалось предупреждающее карканье.
Они оба обернулись и увидели в проеме двери темную фигуру. Странным образом в бронированный терем проник настоящий франт – человек в великолепно сшитом сером шерстяном пальто, темно – серых шерстяных брюках, в мягкой фетровой шляпе с небольшой тульей, в ботинках из черной мягкой телячьей кожи. Он был одет настолько элегантно, настолько не соответствующе этой заповедной зоне, находящейся за чертой земного мира, что его вид вызвал у Дарьи Игоревны оторопь и сердцебиение. Особенно ей неуместным показался его шикарный средиземноморский загар, который не мог скрыть свет свечей. Человек не мигая уставился на пару, которая словно потеряла дар речи.
- Ну, здравствуй, - как там ты себя называешь.. Николай? – обратился пришелец скрипучим голосом к мужчине. – Что уставился? Так и не поздороваешься с отцом? Вот, пришел взглянуть, как ты устроился в этом чудном реальном мире, среди чудных реальных людей. Невесту себе нашел..
И незнакомец слегка кивнул в сторону Дарьи.
- Прячься, - одними губами прошелестел Николай и осторожно отодвинул Дарью назад.
- Может сядем, Николенька, - ёрническим тоном продолжил незнакомец, присаживаясь к столу и продолжая глядеть в упор на Николая. – Погутарим. Почему ты так поступаешь с родителем своим. С верхами (он слегка задрал острый подбородок), ты, как вижу, умеешь – договариваться.
- Зачем пришёл? – зычно спросил Николай незнакомца,
- Доклад был, что ты в люди подался, - ответил незнакомец, накладывая рыбник и пробуя. – Рыбники у вас тут вкусные..Твоя готовка?
Николай кивнул и встал напротив гостя.
– Но тебя мы не звали. И ты мне -- не отец, – заметил он, продолжая стоять.
- Ну так уж и не отец, - снисходительно ухмыльнулся незнакомец, и, повернувшись к Дарье, спросил:
- А ваш..мм..Николай, ничего не говорил обо мне? Ну, судя по всем признакам, вы ведь знаете, кто он такой?!
- Да, - ответила Дарья, переглянувшись с другом. Смело глядя в лицо незнакомца и поглаживая по спине Николая, она проговорила:
- Знаю, конечно. Это наш Морозко. Мороз Иванович.
- Меня, здесь в России, еще генерал Мороз называют, - сказал Николай, кладя на стол тяжелые руки. – После Великой Отечественной такое имя дали.
- А может и я назову некоторые твои имена, - вскинулся незнакомец, откладывая рыбник. – Корочун, к примеру. Студенец. Трескун. Рассказать. Тебе Дарьюшка, как твой распрекрасный суженый в старинные времена себе выбирал невест? Ах да..Я и забыл. Ты же сама все знаешь. Незнакомец приподнял руку и в нее из пустоты выпал томик.
- Николай Алексеевич Некрасов, - трескучим голосом проговорил он. -«Мороз – Красный Нос». Поэма. Пятый класс самой, что ни на есть средней школы. И незнакомец с чувством зачитал:
- "Тепло ли тебе, молодица?"
С высокой сосны ей кричит.
-"Тепло!" отвечает вдовица,
Сама холодеет, дрожит….
- А с чего вдовица- то? - продолжил он. - Ах да..Я и забыл.. Мужа, своего, любимого Прокла, накануне похоронила. Детишек к соседке отправила.Целует её Морозко в уста сахарные..
Дарья, выпрямившись, застыла у стола.
- Не слушай его, - заговорил вскочивший Мороз в свою очередь обнимая Дарью теплыми руками.- Иначе не было бы с нами такого чуда. Ты бы погибла, я бы тебя насмерть зацеловал. Ты о детях и муже только тогда и думала. И поцеловалась со мной – как на смерть. Никто же не знал, что ты останешься жива, а я пропаду. Начну становиться человеком. Найду тебя, покаюсь, все расскажу и в ответ узнаю о чуде, происшедшем с тобой. Что ты – на века, навсегда, любимая моя.
Зубы Дарьи застучали, она, будто выходя из забытья схватила любимого за руки, и вдруг поняла, что они холодны, как лед. Тот, кто секунду назад был улыбчивым, веселым почти молодым человеком, превращался на ее глазах в седого, белобородого старца, с крючковатым длинным носом и глубокими впадинами- глазами, откуда глядела вечность. Он вновь становился Морозкой, этим проклятием и божбой русских деревень. Дарья обернулась.Незнакомец, словно играючи, держал в руках тяжелейший посох Морозки, покрытый крупнейшими алмазами и изумрудами, и, внимательно рассматривая, вертел.
- Так чей ты сын? – спросил он Морозку глубоким, низким голосом, совершенно не вязавшимся с его импозантной внешностью московского денди. – Или забыл ты имя моё?!
Морозко пошатнулся.
- Вы все так смеялись, - вдруг сказала Дарья, отойдя от него и потихоньку приближаясь к незнакомцу, - по поводу этих женщин..Ну тех, самых..Из русских селений...А наше-то село недалеко было отсюда. Проклу нужно было письма доставить вовремя, он почтальон, а служба у него была царская, государственная.. Как простыл, так и лечили, как могли..Я к иконе ходила, святой, по морозу, только бы выжил. Два дня стояла..А вернулась – мёртвый, он. Во всем разуверилась, не знала, что мне дана была милость, потому, что я молилась. А сейчас вот микробиологом работаю, а милость..она со мной..Как женщине в русских селеньях, которые коня на скаку там..
Оставив Морозку, женщина почти вплотную подошла к незнакомцу, который во время этого монолога молчал, продолжая держать посох в руке. Дарья, же, словно выговорившись, выхватила посох Морозки у незнакомца.
Оказавшись на минуту рядом с этим человеком, она ощутила от него такой жар, которого никогда не ощущала даже у самых тяжелых больных, видимо он его как- то предохранял от воздействия страшного посоха. Но незнакомец, будто ожидал, что она это сделает и отдал ей посох без сопротивления. Дарьино тело с головы до пят пронзила дичайшая боль – словно ее ударили в мозг холодной белой молнией, и посох выпал из ее руки, но этого было достаточно, чтобы он оказался в мощнейшей лапе Мороза.
Он ударил посохом, словно пикой, в грудь незнакомца с невероятной силой.. и незнакомец исчез. Должно быть его перестала защищать жара, пришедшая вместе с ним.
Морозко вновь принял облик Николая и схватил в объятья обмякшую Дарью. Он плакал, не стыдясь своих слёз. Рядом понуро сидел ворон.
Но за окном почему- то по - прежнему было тепло. Морозко отвлекся на окно и через секунду, повернувшись к Дарье, он увидел, что она открыла глаза и пошевелилась.
- Чудо! – вскричал он, обнимая свою невесту.
- Это мы так говорим, - ответила Дарья Игоревна, окончательно приходя в себя и слегка потирая затылок- А тебе давно пора прочитать содержание поэмы.
Они засмеялись. Мороз осторожно положил посох рядом.
- Слушай, - сказал он. – Где там твоя тойота? Поехали в город. Уже второе января, скоро здесь такое начнется.. Светопредставление. Задуют мои слуги – ветры, покроют землю ледяной коркой, начнут разносить мои алмазы – снежные по всей северо- западной земле.. Он схватил обеими руками дарьины щёки и расцеловал улыбающийся рот.
- А как же шестьдесят лет?- лукаво спросила она. - Тебе же можно становиться человеком только раз в шестьдесят лет. И тогда на земле неделю, перед самым новым годом, зеленеет трава и я опять поеду в этот заповедный лес..Уже в персональном самолёте, наверное…
- Ну, это. конечно, Дарьюшка, так, - сказал Морозко, пряча посох в специально приспособленный чехол. - Но однажды у нас с тобой получилось самое невообразимое. Получится и еще раз – с нашей- то силой. А- то покуда этот черт вокруг тебя вьется, я спать ночами не буду.
Они вышли. Морозко, одетый в серый городской пуховик, такой же как и у всех здешних жителей, вернее почти..Он заглянул под куртку – там, удобно устроившись на шесте, сидел ворон и что- то ему дружески каркнул. Дарья обняла его, и Морозко с силой ударил посохом о землю и, не оглядываясь, зашагал. Сзади на терем с неба набросилась пурга, словно ожидая хозяйского приказа. Но впереди, перед ними расстилалась еще зеленая тайга и вовсю шел дождь.