Судьба короткая, как выстрел,
Взорвала воздух и страну...
В неё вместил он сотни жизней,
Прожив в реальности одну.
Тяжёлый груз взвалив на плечи,
Он нёс свой эпохальный крест:
Вскрывая то, что дух калечит –
Поэта праведный протест!
Он мёрз в окопах и траншеях,
Самозабвенно рвался в бой.
Ему выкручивали шею,
Когда он шёл вразрез с толпой.
Был свой в горах и у штурвала,
В подводной лодке шёл ко дну...
Душой охрипшею стегал он
Коней, пророчивших беду!
Спускался в бездну с вертолёта,
Пытался всплыть из-подо льда,
Был лайнером и был пилотом,
И даже мёртвым иногда.
Взывал: «Спасите наши души!»,
Отчаянно пронзая миг,
Но эхо в немоте гнетущей
Не отражало этот крик!
Познал он лагерные муки,
Хрипел, расстрелянным в бреду...
Протягивал тонувшим руки,
Сгорая, плавился в аду.
Он правдой жил, душою чистый,
Со лжи вскрывая пелену...
Короткая судьба артиста
Порвала главную струну!
Взывая Гамлетом со сцены,
Он звенья разрывал цепей,
Срывая спесь с основ нетленных,
Притворство стряхивал с идей.
Поэт – кумир всего народа,
Изгой для тех, кто у руля!
Структурной власти неугодный,
Но полон жизни и огня,
Он нёс в себе, расправив плечи,
Эпохи истинную суть!
Судьба, пробитая картечью –
Нелепый, не небесный суд.
Расшевелив умы и души,
Эпохой загнанные в склеп,
Хрипел, спасая от удушья,
Чтоб полузрячий не ослеп!
Пытался докричаться в песнях
Горячей, рвущейся строкой
К тому, в ком совесть перевесит,
Чтоб смыть с невежества покой.
Живучий... Оставался верен
Себе, не преклонив колен
Пред теми, кто давно замерил
Крест для него из чёрных лент.
Поэт, непризнанный при жизни,
Актёр, творец и гражданин
Служил Отечеству до тризны,
Но предан был и брошен им.
Пульсировала кровь и билась
Беспомощно, как мотылёк...
И жизнь сдалась на смерти милость,
Явившуюся так не в срок.
«Всё то же небо, тот же воздух»,
Лишь смерть продолжила рассказ...
Он не вернулся ночью поздней –
Проигран бой на этот раз.
Его распятье длилось лентой –
Замедленной длиною в жизнь,
Которая стегала плетью,
А он хрипел: «Браток, держись!»
Рождён всего лишь человеком,
Но гениален и велик!
Растерзанный двадцатым веком,
Он на Ваганьковском стоит
Почти в смирительной рубашке,
Зажатый бронзою в тиски...
И рук спелёнутых растяжка
Сжимает мрамора виски!
Гитара стражем за спиною,
Как нерв, врастающий в гранит,
Судьбы надорванной струною
Поэта под плитой хранит.
Он крест эпохи и вселенной,
Связующая с небом нить.
Назло душителям бессмертен!
Он в песнях продолжает жить!