Счастье в глуши

­­­­­­  

  Империя тайги великодушно приютила на краю своего леса деревню под названием Метели. Практично и даже романтично выбрано место для поселения дедами и прадедами. Уютно вплетается оно среди холмов в плохо доступном для ветров месте на берегу мирно текущей живописной речки Ай. С одной стороны – посевные просторы полей, перемежающиеся с березовыми рощами. С другой стороны – граница непролазного хвойного леса с величавыми еловыми свечками и своими таежными сказками. И все это разбавляется ложбинами, оврагами, крутыми подъемами и спусками, каменистыми выходами.

Вольная разухабистая дорога залетает в деревню с полей, пробегает вдоль деревенских улиц и утыкается в реку. Далее нашкодившей собакой, поджавшей хвост, узенькой полоской прижимается к берегу реки, как к ноге хозяина, и скрывается вместе с рекой в таежной непролазности.

Среди старых деревенских домиков, совсем недалеко от реки, виднеется строение с мощной кирпичной кладкой и с двухскатной крышей. Конфигурация здания похожа на храм. Так оно и есть. Только сейчас он еще не такой, каким должен быть. Зато он уже свободно вздохнул после долгого своего заточения и использования не по прямому назначению: то школа, то склад, а то начали его было готовить под рентген-кабинет и хотели присоединить к сельской больнице. Но время меняется. Перевернув страницу истории, оно стремительно вмешалось в бытие и сделало свой расклад. Храм вернули. Теперь над церковным зданием хозяйствует отец Александр, пытаясь восстановить его прежнее назначение. Не просто это. Село есть село, доходы не соответствуют мечтам. Но ничего, зато есть сильное желание возродить былое. И главное, чтобы ожила и вознеслась над деревней молитва.

Отец Александр – молодой сельский священник. Молодость и неопытность перекрывается живой верой и горением души. Он не монашествующий, но живет один, без семьи. А почему, собственно, один? Нет, не один. С Богом. Он один из тех, к кому Бог прикоснулся и растопил его внутреннее человеческое содержимое благодатным дуновением. Он счастлив. И теперь у него есть искреннее желание рассказать, донести и поделиться этим со всеми, чтобы все под счастьем ходили.

Утренняя служба в храме закончилась. В храме уже никого нет. Храмовые двери распахнуты – помещение проветривается. На дворе властвует июнь, а в храме – запах ладана.

Батюшка стоит один перед иконостасом и вычитывает благодарственные молитвы. За спиной вдруг раздаются торопливые шаги. Каблучки безостановочно выстукивают по каменному полу, и гул разносится по всему храму. Шаги стремительно приближаются. Не поворачиваясь, отец Александр гадает:

— Кто-то не из наших, судя по тому, что не остановился, не перекрестился и не прочитал молитву.

— Я приветствую Вас во Иисусе Христе Господе нашем! – слышит он за спиной.

Отец Александр поворачивается к нетерпеливому посетителю. Перед ним стоит радостная от встречи баптистка Виолетта. Без положенного в храме головного убора, с оголенными плечами, с лицом, нетерпящим возражения от встречи здесь и сейчас. Видимо, опять будет говорить о ее любви к Богу и ближнему.

Виолетта – уроженка этой деревни, но давно переехала в город, где легко закружилась в хороводе баптистов. В деревню она приезжает навещать больную родственницу. Когда вернули храм и прислали священника, она, конечно же, не смогла пройти мимо православного храма и его настоятеля, ей хотелось донести свою баптистскую правду. Отношения у отца Александра с ней простые и обычные. Они беседовали о разном, но в итоге всякая беседа все равно сводилась к теме веры. Каждый, подчеркнуто демонстрируя свою лояльность и мирность, старался незатейливо впихнуть в голову другого свои доводы, приводя бесконечные аргументы. Предсказуемо, что каждый оставался при своем. Такие беседы заканчивались натянутыми улыбками и скрытым напряжением.

Вот уже год, как ее не было видно в деревне. И вот теперь – извольте. Приходится отцу настоятелю отложить молитву на потом, к своему неудовольствию. Но человеку надо уделить внимание.

По этому случаю уже после беседы он вспомнит, как еще неопределившийся в вере и находящийся в духовном поиске, он попал в мечеть. Элементарное уважение к людям и их традициям определяло его поступки. Это уважение заставило его снять обувь и не лететь по коврам и разговаривать тихо, не привлекая к себе внимания и не отвлекая людей. Можно не разделять веру других, но уважать их выбор. Можно много говорить о любви и быть далеко от нее, а можно просто жить в ней, определяя себя ее ориентирами.

День продолжается. Насытив постоянно восторженную Виолетту беседой, батюшка закрывает храм и идет в сельский продуктовый магазин. Надо приглядеть для жизни некоторые продукты, проверить благотворительный ящик, стоящий у входа в магазин. Проглядывая продуктовые полки, он заметил халву, видимо, недавно появившуюся. И как-то потянуло в желудке, и мысли захватили:

— Эх, что-то давно халвы не ел! Купить что ли?

Сунув руку в карман, он вспомнил, сколько там денег и для чего они. Зарплаты он практически не имел, какая может быть зарплата на сельском глухом приходе? Ведь она полностью зависит от приходского дохода. Но и те крохи, которые имелись, при необходимости уходили на восстановление храма. Храмовая же необходимость не имеет границ, а поднять храм хочется.

— С Божией помощью! С Божией помощью! – все время приговаривал он.

Денег, сколько лежало в кармане, было ровно на новые отопительные трубы в храм. Разбазаривать их было не резон.

— Ладно, потерпишь! Обойдешься и без халвы, – заключает он для себя, вспомнив о трубах.

Идет домой, размышляя и планируя дела на оставшийся день. Дом у батюшки добротный (это прежний дьяконский пятистенок). Вернули его вместе со зданием храма. Стоит через дорогу, прямо напротив храма – удобно. А огород другой стороной выходит прямо на береговой обрыв реки – тоже удобно. Дом отапливается голландкой – замечательная печь. Здесь практически во всех домах она имеется, еще от прежней дореволюционной жизни. Люди не торопятся от них избавляться. Очень они практичные. Растопишь, положишь в топку пару полешков, закроешь и будь спокоен.

Зимой, бывало, батюшка уже поздно вечером, когда звезды вовсю или метелька безобразничает, добавит в голландку дровишек. Вначале прижмется и погреется – тепло какое-то особое. Потом присядет перед приоткрытой заслонкой. Печь гудит. Теперь можно просто посидеть и отдохнуть от бесконечного трудового дня, посмотреть на огонь. Мысли теперь бегут сами без напряжения. И кажется, что вся вселенная сейчас собралась на этом теплом, мерцающем пятачке. Когда уже угольки пойдут, то он кладет туда кирпич, а на него пару больших свекл, закрывает печь и до утра. А утром оттуда можно достать непревзойденные «парёнки». Если кто к нему в гости из города приезжает, то все у него его «парёнки» спрашивают.

Кто-то постучал в дверь. Открывает, стоят две бабушки-прихожанки – Мария и Валентина.

— Батюшка, простите, не потревожили? Мы тут вам халвы решили купить. Вы уж не откажите, возьмите пожалуйста.

Вот тебе и на!

— Спаси Бог вас, мои дорогие! Спаси Бог!

Никогда раньше не приносили ему еду в дом – ни до, ни после – всегда в храм, а тут – вот. Он возводит глаза к божничке, крестится и что-то бормочет про себя. Понимает, Чье это попечение.

Провожая сердобольных прихожанок до калитки, беспрестанно благодарит их. На обратном пути в дом замечает, что соседи полным семейным составом на картофельном участке уже жуков колорадских собирают.

— Вот молодцы! Сейчас пообедать, да тоже надо выйти на свои картофельные просторы.

После обеда открывает свои богослужебные книги. Вопросы сегодня возникли по службе – надо посмотреть, как правильно. А после чтения вспомнил про сегодняшнюю халву.

— Нет, откладывать нельзя, – думает про себя, – надо прямо сейчас поблагодарить Господа!

И идет к божничке лампадку засветить, чтобы помолиться. Пока зажигал, заулыбался, вспомнил, как недели две назад Мария убиралась у него в комнате. Да полезла на божничку пыль вытирать, так ее какая-то сила так шибанула, что она отлетела метра на три. Прибежала к батюшке в храм с выпученными испуганными глазами:

— Батюшка, простите, я больше не полезу туда – грешная, видать!

Грешная, не грешная, но что это было, так и осталось загадкой. Тем не менее это событие на пользу пошло. Теперь и Мария, и сам батюшка с большим благоговением и даже некоторым страхом к иконочкам в доме подходят.

Поблагодарив Бога, молитвенно разогревшись, заодно почитал и Псалтырьку.

Начался летний вечер. Выйдя на крыльцо, постоял, обозрел горизонты, глубоко вдохнул теплого свежего воздуха. Хорошо! Река тихая, ветра нет – это тоже хорошо. Набросив на ноги галоши, он со стеклянной литровой банкой пошел на войну с жуками. Личного состава соседских воинов на картофельном поле существенно поубавилось.

— Что, батюшка, жуков гонять? – приветствовал оставшийся сосед.

— Так точно! – весело отрапортовал он.

У соседа в такой же стеклянной банке насекомых-мучеников уже под завязку.

Чернозем в Метелях замечательный. Что дикая трава, что засаженные растения – все растут и дуются до великих размеров. Кто-то говорил, что здесь якобы природная радиация повышена, поэтому растительность так реагирует. Неизвестно. Как бы там ни было, а картофельная ботва чуть ли не до пояса. Это, конечно, при благоприятном сезоне.

Поплыл батюшка по картофельному морю. Один ряд прошел, второй. А жуки-то где? Два-три экземпляра со всего поля, да личинок немного. А поле с соседями только межой разделяется. Да и картофель посажен точно такой же. Опять чудеса. Нет колорадских захватчиков на поле священника.

Решил отец Александр не искушать соседей и не говорить им, а то они полдня под солнцем жарятся – жалко их. А с другой стороны, хорошо бы сказать, пусть бы знали и помнили, что есть у нас любящий и заботливый Отец. Лишь бы мы от Него не отвернулись, а уж Он-то не посрамит наших чаяний.

— Да-а-а, – задумчиво протянул батюшка уже вслух, – безмерно благодарю Тебя, Боже, за все! Уже в который раз прикасаюсь к Твоему милосердию. Не перестаю удивляться Твоей заботе даже в простых вещах.

Случайности здесь закономерно отсеваются.

— Почему же люди не хотят Тебя знать? Почему все что-то делят, тянут, злятся, воюют друг с другом? Все им чего-то не хватает. Ведь, казалось бы, все так просто. А все так сложно.

Высокие мысли захватили его. О жизни, о смерти, о бренном житии нашем. Он расположился на траве в конце огорода, свесив ноги с обрывчика и положив рядом пустую банку. Перед ним простирается неширокая река. Любит он сидеть на этом месте, ничто из человеческого здесь не мешает его взору и мыслям. За рекой начинается тайга с ее хвойными далями. Высокие тополя на другом берегу, склонившиеся над водой, на свои вершины уже готовятся принять заходящее солнце. На теплом мелководье, где обычно плещется деревенская ребятня, окунь гоняет расслабившихся мальков: они то и дело рябью нарушают гладь воды, рассыпаясь веером. Чуть попозже подтянется и щука, тут уже и окуню не поздоровится, и всплески уже будут другие. А под тополями и кустарниками царствует голавль, собирая зазевавшихся насекомых с воды.

Он обращает на эти вещи внимание, так как любит порыбачить и кое-что в этом понимает. Но сейчас другие темы в голове и сердце. Сидит он, созерцая простирающиеся перед ним речные, таежные, горные горизонты, а слезы льются неудержимым ручьем. Если бы в этот момент кто-то спросил его: «Отче, почему ты плачешь?», он бы ответил:

— Во мне происходит торжество. Торжество веры, жизни, вечности, торжество любви, правды, торжество моего бытия. Торжество, которое невозможно понять и объять, в нем можно только быть и благодарить Его – Виновника этого торжества.

Поздним вечером или уже начавшейся ночью в окне сельского священника гаснет огонь, только перед иконами продолжает гореть лампадка. Она будет гореть всю ночь. Прочитаны вечерние молитвы. Отец Александр еще ворочается в кровати, вспоминая свой день и строя планы на завтра. Или нет, уже на сегодня. Предстоит поездка за трубами, а потом то, а потом сё. Скоро он уже уснет.

Закончился еще один день в деревне. Тихо. Только у кого-то во дворе подлаивает пес, да из чьего-то открытого окна звучит негромко музыка. Деревня спит. Течет неторопливо река, сбивая себе подушку из тумана. Стоит среди лесистых холмов деревня Метели. Над нею сказочно светит луна, освещая серебром на храме купола и кресты, которых еще нет, но которые непременно будут.

­