Великая Клоповия, XVII, 58
ГЛАВА 58
Такими вот несмелыми перебежками добрался мнимый храбрец до Остолема, где, как уже упоминалось выше, тиснул поэму в одной из тамошних книгопечатен. Впосредствии, будучи обласкан клопиным князем, осыпан золотыми побрякушками и медяшками, сей вымышленный смельчак задумался над своим дальнейшим далеко не героическим существованием: совершать подвиг за подвигом представлялось ему занятием весьма рискованным, одно дело себя самого выставлять напоказ, и совсем иное: когда от тебя ожидают всамделишных подвигов, а ты на их свершение не способен.
На счастье, повстречался хвастуну и задире некий служитель и присоветовал ему: «Оставь, ― сказал хвастуну исконник, ― свои героические бредни: толку от этого ни йоты, животик надсадишь, здоровье по дорогам военным растеряешь. А поступай-ка сегодня же к нам на службу честнýю, служи капищу верой и правдою, вот и вознаградят тебя небеса клопиные сторицей». Прокникся задира и хвастун благотворной мыслью исконного служителя о тщетности героизма в мирные дни, оставил сочинять героические поэмы, вступил в общину исконную ко жрецам и сынам одурения. Житуха в общине вполне себе сытная, хлопот никаких, кушанья подают, хоть отбавляй. Взялся мнимый смельчак рьяно за исполнение и за отправление своих обязанностей (называемых послушаниями).
В общинѣ исконнѣ боязливу сущу, окрутиша и служителе, и ожениша и, даша ему в жену ханжу нѣкую. (1914) «Потрудился ты во благо исконникам и сынам ретивости немало угодил, так вот получи по заслугам и супружницу себе в утешение», снисходительно и ласково напутствовали мнимого смельчака жрецы. Сам же Самопев поменял имя своё и с того дня стал называться уже не Самопевом, но Гимногласом. В круг повседневных обязанностей Гимногласа входило в те дни и подготовительные, испытательные месяцы: а) вычищение обеденных котлов; б) мытьё полов и полок в общинной столовой; в) чтение назидательных сочинений в часы принятия остальными собратиями пищи; г) всяческое угождение жрецам и служителям, поддакивание каждому их движению, слову и соглашательство во всех жрецовых начинаниях. Первостепенная истина в исконной общине была следующей: сколь бы служитель ни спотыкался, низшим подобает его прославлять! Мнимый храбрец на лету схватил эту простую истину и лез вон из кожи, только бы выставить себя в выгодном свете в глазах служителей. А жизнь при исконниках тем и отличается от жизни вне общины, что здесь угодничество сразу замечается и поставляется иным в пример, не то что за стенами общины, где, как ни пыжься, как ни тужься, ни одной душонке начальницкой ты сто лет и даром не нужен! Здесь любое рвение благосклонно встречается жрецами и собратьями по общине (сынами ретивости): и все восхищаются рачительностью неофита и приписывают ему мягкосердечие и клополюбие, хотя б даже сие далеко отстояло действительности. Потихоньку неофит раздобрел, разжирел на сытных казённых харчах, а заодно с ним и его упитанная супруга, не привыкшая постничать. Постепенно он обзавёлся и многочисленным потомством: благо что провизии в доме завсегда было в изобилии, трудиться на казённых заводах и иных предприятиях не было нужды; личинки росли и крепчали, и родители глядели на них и не могли наглядеться и нарадоваться.
Поздня́е, в лето 1914 от зарожденiя княжества клопина, объявися на Остолемщини община ядровая, и поча мутить воду во градце столичне.(1914): и убеждали новоприбывшие оседлых во лживости служителевых учений и в истинности своих, ореховых: «яко да лгут вам исконники, за нами вослед ступайте: через нас и правда единая, ореховая, ядровая; через исконников одна пагуба и смятение одно ваше общество ожидает!» Жрецы-исконники, кому служил угодливый мнимый вояка, ясное дело, молниеносно ополчились супротив непрошеных гостей: ощетинились пиками, воздвигли тотчас жесточайшие гонения на всю ту ядровщину непутёвую, гневно глаголя: «пришли к нам недрузи незваные, поборем же я, да не совратят сии малых сих, под нашею опекою сущих!»
Гимногласу радостно же было: своевременно прибился верно к надёжной пристани, не ошибся в выборе, не заблуждался, шатаясь неведомо по каким трущобам и чащобам! Горькая чаша гонений нынче его обходила стороною. Мало того, ему лично доверили исконники заправлять отрядами гонителей ядровцев и ядровщины! И погнал мнимый вояка представителей секты ореховой, и никого в те дни не пощадил: ни старого, ни малого. Ядровцы, в отличие от исконников, поголовно оставались безоружными: им нечем было отбиваться от нападающих отовсюду жестоких отрядов гонителей, они падали под кистенями и секирами, как подкошенные, лимфа их вытекала из плоти целыми реками. Трусливый хвастунишка не страшился нападать и уничтожать ядровцев: ему никогда ведь не было боязно нападать на безоружных, он трýсил одних разве вооружённых воинов! Видя же перед собою жалкие пригоршни из немощных молельщиков, он выволакивал тех на всеобщий позор и приканчивал молотком по темени; и не бежал от них опрометью, ибо ядровщина на него не нападала. Среди пришлых сынов порою попадались безвестные провидцы и вещатели: они-то и заваривали кашу мятежей, убеждая столичных жителей отколоться поскорее от живодёров и прибиться ко спасительной пристани орехового истинного учения. Таковых провидцев и вещателей особенно яро и люто ненавидели жрецы-исконники: они по большей части и пытались натравливать сынов ретивости на ясновидящих! (А что вы дивитесь жестокости вояки? не вы ли, россиянки поганые, режете невинных младенцев во чревах своих, нападая на беззащитных и заведомо безоружных?) Ондеевых последователей полным-полно, ими хоть пруд пруди: они везде пролезут со своими бреднями да разглагольствованиями! Когда бы не те пьяненькие чревовещатели и винопийцы, может быть, к ядровцам у клопиного населения не возникло бы такого предвзятого отношения. Но, видя перед собою далеко не трезвые хари бражников, возомнивших себя провидцами и вещателями великих ядровых истин, клопиные подданные уже не спешили вступать в ряды ядровщины: «коли все там горькие и беспробудные пьяницы, какой смысл напиваться, как эти неслухи и безбожники?», здраво судили о том местные жители. В те дни и месяцы натекло во столичный градец около десяти тысяч ядровцев ореховых, и среди них не меньше пяти сотен выявилось вещунов и предсказателей вроде давно почившего пьяницы Ондея. «Пьяниц и без этих чревовещателей во столице вполне хватает, к чему нам к ним приставать и зачем вливаться в их ряды? и что мы с того от них получим?», здраво рассуждали туземцы, и согласно мыслям, сторонились и шарахались ядровцев и ядровщины. А безрадостная кончина между тем поджидала едва ли не каждого чревовещателя из числа «ондееподобных»: сии убо колькраты ни тужилися, ино безвременны кончины своея никако предугадаша. (1914) «Вот, ― вещал и тужился один из таких провидцев, именем Пивасий: дух винный на пятьдесят пядей окрест себя распространяя, ― вот видится мне: глагол навис над землёю, и я на глаголе том, и вещаю: яко велегласен есмь, чист и праведен!» И забили провидца того, и не угадал он верного часа погибели своей собственной... Потом был ещё один, некто Задоумий; тот вообще возглаголал дурости: «по мне ступайте, чада моя! во мне едином истина, ни исконники, ни сыны ретивости не избавят вас от упадка и обмирания!» И толь вещатель был уверен в своей неприкосновенности, что ходил по улицам один и без охраны. Да вот, как гласит народная мудрость, «бережёного бог бережёт, а небережёного конвой стережёт». Его изловили, изувечили, ослепили, оглушили, искалечили, забросили в зловонную яму глубокую, куда даже еды ни крошки не упадало; и околел провидец от побоев да с голоду; кончины же своей он так и не сумел предвидеть, хотя и нарекал сам себя прорицателем.
Супротив таких и было в основном направлено жало жрецово: смущали весьма чревовещатели народец остолемский, исконным служителям совсем ни житья, ни покоя не давали. А понеже сами те провидцы ядровские ходили завсегда безоружными, мнимый их смельчак переловил и перебил, всё равно как охотник куропаток! «Будет вам мятежи сеять, негодяи безумные!», грозно вопиял тем в самые ушные щели душегуб и пронзал вещателей когда пикой, а когда наточенной секирою. И радовались служители, наблюдая за ретивым и угодливым своим служкою: «замечательно с недругами нашими расправляется!» Соответственно с великим рачением эти жрецы постоянно пеклись о его повышении и произвождении по лестнице чиновной. В заслугу гонителю слабых ставили жрецы-исконники принесение им в жертву пяти тысяч голов казнённых ореховцев! и никак не меньше того числа! Он один истребил до половины всех приблудных ядровцев и немало поспособствовал искоренению ядровщины по всей великой и священной клопиной Остолемщине! Кому, как не мнимому смельчаку, лезть в бутылку? Но вряд ли тот же самый вояка осмелился нападать на хорошо вооружённых гостей, когда бы те явились в столицу не беззащитными, но закованные в панцири, да с пиками и секирами наперевес!
Едино токмо беззащитность их и смѣла и́ содѣваше. (1914)
Такими вот несмелыми перебежками добрался мнимый храбрец до Остолема, где, как уже упоминалось выше, тиснул поэму в одной из тамошних книгопечатен. Впосредствии, будучи обласкан клопиным князем, осыпан золотыми побрякушками и медяшками, сей вымышленный смельчак задумался над своим дальнейшим далеко не героическим существованием: совершать подвиг за подвигом представлялось ему занятием весьма рискованным, одно дело себя самого выставлять напоказ, и совсем иное: когда от тебя ожидают всамделишных подвигов, а ты на их свершение не способен.
На счастье, повстречался хвастуну и задире некий служитель и присоветовал ему: «Оставь, ― сказал хвастуну исконник, ― свои героические бредни: толку от этого ни йоты, животик надсадишь, здоровье по дорогам военным растеряешь. А поступай-ка сегодня же к нам на службу честнýю, служи капищу верой и правдою, вот и вознаградят тебя небеса клопиные сторицей». Прокникся задира и хвастун благотворной мыслью исконного служителя о тщетности героизма в мирные дни, оставил сочинять героические поэмы, вступил в общину исконную ко жрецам и сынам одурения. Житуха в общине вполне себе сытная, хлопот никаких, кушанья подают, хоть отбавляй. Взялся мнимый смельчак рьяно за исполнение и за отправление своих обязанностей (называемых послушаниями).
В общинѣ исконнѣ боязливу сущу, окрутиша и служителе, и ожениша и, даша ему в жену ханжу нѣкую. (1914) «Потрудился ты во благо исконникам и сынам ретивости немало угодил, так вот получи по заслугам и супружницу себе в утешение», снисходительно и ласково напутствовали мнимого смельчака жрецы. Сам же Самопев поменял имя своё и с того дня стал называться уже не Самопевом, но Гимногласом. В круг повседневных обязанностей Гимногласа входило в те дни и подготовительные, испытательные месяцы: а) вычищение обеденных котлов; б) мытьё полов и полок в общинной столовой; в) чтение назидательных сочинений в часы принятия остальными собратиями пищи; г) всяческое угождение жрецам и служителям, поддакивание каждому их движению, слову и соглашательство во всех жрецовых начинаниях. Первостепенная истина в исконной общине была следующей: сколь бы служитель ни спотыкался, низшим подобает его прославлять! Мнимый храбрец на лету схватил эту простую истину и лез вон из кожи, только бы выставить себя в выгодном свете в глазах служителей. А жизнь при исконниках тем и отличается от жизни вне общины, что здесь угодничество сразу замечается и поставляется иным в пример, не то что за стенами общины, где, как ни пыжься, как ни тужься, ни одной душонке начальницкой ты сто лет и даром не нужен! Здесь любое рвение благосклонно встречается жрецами и собратьями по общине (сынами ретивости): и все восхищаются рачительностью неофита и приписывают ему мягкосердечие и клополюбие, хотя б даже сие далеко отстояло действительности. Потихоньку неофит раздобрел, разжирел на сытных казённых харчах, а заодно с ним и его упитанная супруга, не привыкшая постничать. Постепенно он обзавёлся и многочисленным потомством: благо что провизии в доме завсегда было в изобилии, трудиться на казённых заводах и иных предприятиях не было нужды; личинки росли и крепчали, и родители глядели на них и не могли наглядеться и нарадоваться.
Поздня́е, в лето 1914 от зарожденiя княжества клопина, объявися на Остолемщини община ядровая, и поча мутить воду во градце столичне.(1914): и убеждали новоприбывшие оседлых во лживости служителевых учений и в истинности своих, ореховых: «яко да лгут вам исконники, за нами вослед ступайте: через нас и правда единая, ореховая, ядровая; через исконников одна пагуба и смятение одно ваше общество ожидает!» Жрецы-исконники, кому служил угодливый мнимый вояка, ясное дело, молниеносно ополчились супротив непрошеных гостей: ощетинились пиками, воздвигли тотчас жесточайшие гонения на всю ту ядровщину непутёвую, гневно глаголя: «пришли к нам недрузи незваные, поборем же я, да не совратят сии малых сих, под нашею опекою сущих!»
Гимногласу радостно же было: своевременно прибился верно к надёжной пристани, не ошибся в выборе, не заблуждался, шатаясь неведомо по каким трущобам и чащобам! Горькая чаша гонений нынче его обходила стороною. Мало того, ему лично доверили исконники заправлять отрядами гонителей ядровцев и ядровщины! И погнал мнимый вояка представителей секты ореховой, и никого в те дни не пощадил: ни старого, ни малого. Ядровцы, в отличие от исконников, поголовно оставались безоружными: им нечем было отбиваться от нападающих отовсюду жестоких отрядов гонителей, они падали под кистенями и секирами, как подкошенные, лимфа их вытекала из плоти целыми реками. Трусливый хвастунишка не страшился нападать и уничтожать ядровцев: ему никогда ведь не было боязно нападать на безоружных, он трýсил одних разве вооружённых воинов! Видя же перед собою жалкие пригоршни из немощных молельщиков, он выволакивал тех на всеобщий позор и приканчивал молотком по темени; и не бежал от них опрометью, ибо ядровщина на него не нападала. Среди пришлых сынов порою попадались безвестные провидцы и вещатели: они-то и заваривали кашу мятежей, убеждая столичных жителей отколоться поскорее от живодёров и прибиться ко спасительной пристани орехового истинного учения. Таковых провидцев и вещателей особенно яро и люто ненавидели жрецы-исконники: они по большей части и пытались натравливать сынов ретивости на ясновидящих! (А что вы дивитесь жестокости вояки? не вы ли, россиянки поганые, режете невинных младенцев во чревах своих, нападая на беззащитных и заведомо безоружных?) Ондеевых последователей полным-полно, ими хоть пруд пруди: они везде пролезут со своими бреднями да разглагольствованиями! Когда бы не те пьяненькие чревовещатели и винопийцы, может быть, к ядровцам у клопиного населения не возникло бы такого предвзятого отношения. Но, видя перед собою далеко не трезвые хари бражников, возомнивших себя провидцами и вещателями великих ядровых истин, клопиные подданные уже не спешили вступать в ряды ядровщины: «коли все там горькие и беспробудные пьяницы, какой смысл напиваться, как эти неслухи и безбожники?», здраво судили о том местные жители. В те дни и месяцы натекло во столичный градец около десяти тысяч ядровцев ореховых, и среди них не меньше пяти сотен выявилось вещунов и предсказателей вроде давно почившего пьяницы Ондея. «Пьяниц и без этих чревовещателей во столице вполне хватает, к чему нам к ним приставать и зачем вливаться в их ряды? и что мы с того от них получим?», здраво рассуждали туземцы, и согласно мыслям, сторонились и шарахались ядровцев и ядровщины. А безрадостная кончина между тем поджидала едва ли не каждого чревовещателя из числа «ондееподобных»: сии убо колькраты ни тужилися, ино безвременны кончины своея никако предугадаша. (1914) «Вот, ― вещал и тужился один из таких провидцев, именем Пивасий: дух винный на пятьдесят пядей окрест себя распространяя, ― вот видится мне: глагол навис над землёю, и я на глаголе том, и вещаю: яко велегласен есмь, чист и праведен!» И забили провидца того, и не угадал он верного часа погибели своей собственной... Потом был ещё один, некто Задоумий; тот вообще возглаголал дурости: «по мне ступайте, чада моя! во мне едином истина, ни исконники, ни сыны ретивости не избавят вас от упадка и обмирания!» И толь вещатель был уверен в своей неприкосновенности, что ходил по улицам один и без охраны. Да вот, как гласит народная мудрость, «бережёного бог бережёт, а небережёного конвой стережёт». Его изловили, изувечили, ослепили, оглушили, искалечили, забросили в зловонную яму глубокую, куда даже еды ни крошки не упадало; и околел провидец от побоев да с голоду; кончины же своей он так и не сумел предвидеть, хотя и нарекал сам себя прорицателем.
Супротив таких и было в основном направлено жало жрецово: смущали весьма чревовещатели народец остолемский, исконным служителям совсем ни житья, ни покоя не давали. А понеже сами те провидцы ядровские ходили завсегда безоружными, мнимый их смельчак переловил и перебил, всё равно как охотник куропаток! «Будет вам мятежи сеять, негодяи безумные!», грозно вопиял тем в самые ушные щели душегуб и пронзал вещателей когда пикой, а когда наточенной секирою. И радовались служители, наблюдая за ретивым и угодливым своим служкою: «замечательно с недругами нашими расправляется!» Соответственно с великим рачением эти жрецы постоянно пеклись о его повышении и произвождении по лестнице чиновной. В заслугу гонителю слабых ставили жрецы-исконники принесение им в жертву пяти тысяч голов казнённых ореховцев! и никак не меньше того числа! Он один истребил до половины всех приблудных ядровцев и немало поспособствовал искоренению ядровщины по всей великой и священной клопиной Остолемщине! Кому, как не мнимому смельчаку, лезть в бутылку? Но вряд ли тот же самый вояка осмелился нападать на хорошо вооружённых гостей, когда бы те явились в столицу не беззащитными, но закованные в панцири, да с пиками и секирами наперевес!
Едино токмо беззащитность их и смѣла и́ содѣваше. (1914)