«Принцесса, Моя дорогая, ну что за ненастье, несчастный, как горе, вид? Неужто опять голова иль от колик живот болит? Все гости на месте, парадно и чинно к обеду пригоден зал» – король наотрез сказал.
«Не спорьте, милейшая!» – Тотчас же выпрямись, и не хандри. Получишь в подарок от мамы – бесценное – розовый мандарин. Почто ль каждый год – день рождения, к спорам больших вельмож – не праздник – на цирк похож?
Просчёт в воспитании девичьем – тяжкое, глупо и отрицать. «Давай же, ступай, не ленись. Поклонись перед Светом. Уважь Отца» – таков перемирия, к странной придуманной общей благости, был уговор. О том и судачит двор,
что прошлой весною, в прекрасный (один из прекрасных), десятый рожденья год: упорно желала принцесса невиданных вида – всех бестий лесных болот: кикимор, русалок и жутких для тихого местного люда, нелепых жаб. А после весь двор дрожал.
А в пряный сочельник – в скрипящие, словно надломленной половицею, злые дни – все няньки молились, лечили советами, прочим, отварами от ангин. С постели вставать не желали, – ну, вот же! Зови молодых князей: – Поможет Горыныч-змей.
«Позвольте сказать Вам, миледи, от выходок неугомонности я устал, и впредь моя бедная голова, словно крылья совины, легка, пуста. Возможно, Отец Ваш с князьями достойными в день был немного груб – дракон же не ко двору.
Вот, если к примеру серьёзному (чудо!), обдумался вариант: просите злачёное платье, пуанты, конфеты, из белого шёлка бант». И вовсе не стоило слова креплённого – выгадать у заморского короля сандальи* из хрусталя.
Принцесса не в духе, принцесса растеряна – морщит курносый нос, не нужно подарков: ни платьев, ни танцев, ни туфель – закрыт вопрос! И гости, наверное, барышням долгого опоздания не простят? Придётся спешить к гостям.
Король, не привыкший нескладное воинской складности подчинять – прощает наследнице многое, многих… И Нечто – куда ни глянь, резвится, линяет, вальяжно на службу* шипит и под дверью скулит чуть свет. Покоя в покоях нет.
А если обидеть то малое – кайся, и сразу зови врача – уколы, пилюли, настои вприкуску с "горчичною" сладостью, градусник назначай. Покуда ранимый и чуткий для бренного мира, тревожный ребёнка ум достигнет светлейших дум.
Закон королевства разрознен на белое, чёрное, просто людскую роль. И все, кто "страшнее" вельможи, в испуге притихли: «Приветствуй. Идёт король!»
Упрямое детство, лишённое скуки, зевает, улыбчиво выглянет из-за ширм: «Ну, здравствуй, король Чеши́р*!»