По данным губернского сыска. Том 2-й Дело№10

­19/02/2021.                                                                                 Мирослав Авсень.

                            По данным губернского сыска…
                                      (роман)

                                      Дело№10.

                                      «Шантаж»

                                                      Х                       Х                   Х

Небольшой, но уютный салон графини Мушкиной, отверзал свои двери. Не избалованная пышными балами публика, охотно собиралась в подобных местах. У Мушкиной, обычно не было танцев, но музицирование плескалось во всю, хотя завсегдатаи больше предпочитали карты, беседу, или различные салонные игры, от «фантов» и «шарад», до «жмурок». Собственно молодёжи, было немного, салон притягивал людей более зрелого и даже старшего возрастов. Правда иной раз случались исключения, и юная поросль украшала собой четверги госпожи графини.
Так случилось и в тот августовский вечер шестого числа, текущего года. В салоне пылал молодёжный задор, в авангарде которого блистали сёстры Гончаровы, Вера и Елена. Младшая, 17-ти летняя Елена, недавно благополучно выскочила замуж, за сына богатого землевладельца, а старшая, своенравная и словоохотливая Вера, обручилась с капитаном в отставке, Туркиным, в которого давно и страстно влюбилась. Полковник в начале пытался вразумить старшую племянницу, но когда она заявила дядюшке, что если не за Туркина, «храбреца достойного» то ни за кого вообще она сроду не выйдет, Никита Семёнович сдался, справедливо опасаясь, что барышня так и сделает. Вокруг сестричек порхали их друзья и подруги, в лице Юлии Даниловой, девицы 17-ти лет, дочери отставного кирасирского полковника, и  двоих вечных претендентов в её воздыхатели: Одиссея Чапыгина, чиновника из Дома присутственных мест, 25-ти лет от роду, ходившего по таким приёмам во фраке тёмно-зелёного цвета, и Никодима Огураева, повесы тех же лет, но носившего синий сюртук. Эта весёлая троица, чаще других посещала «неприличный дом» княгини Штыковой, но в тот вечер, они отчего-то завернули в салон к Мушкиной. Здесь же, крутился в нарисованном им самим образе Байрона и Прометея, вице-муж Даши, Автондил Прирекалов, и его давний знакомец, Жорес Сидоров, художник свободной личности, проходивший в бытность свою по трём делам, у Евпатия Гордеича Хортова.
По мимо перечисленных лиц, с их обожателями и околосветскими персонами, на вечер заглянуло ещё несколько молодых людей. Прочая публика, состояла из завсегдатаев.  В этот раз, молодёжь отчего-то не сильно увлеклась музыкой и играми, а собралась вместе возле одного из столов, развлекая друг друга забавными историями.
Люди более солидные, сбились в свою компанию, и после обсуждения дел европейских и кавказских, перешли к губернской жизни. Краешком вспомнили недавное дело о страшном убийстве двух барышень на опушке леса, а именно, в который раз оценили милейшую остроту Хортова, передавшего убийце конверт, где вместо ожидаемого письма, злодей обнаружил предписание на его собственный арест. Присутствующий здесь же Брызгин, до того просто слушавший, на сей раз, слегка оживился.
- Кхм, да-с, это всё очевидно выглядело весьма мило; ожидать важный документ, отдать пять тысяч, и взамен получить дулю с маком и арест… Этакий ход, одна из забавных шуток нашего Евпатий Гордеича, он вообще большой любитель, пошутить!..
Кругом одобрительно загудели, и лишь один из присутствующих, молчаливый и задумчивый человек в тёмно-синем сюртуке, вздохнувши, изрёк.
- Лучше было б тех подонков пристрелить на задержании… и вообще, мало казнят у нас в России уголовных!.. В Европе вон всех убийц либо вешают, либо гильотинируют, а у нас бояться…
- От чего вы так жестоки к людям, господин Подвесов? – спросила одна миловидная блондинка, лет тридцати.
- Не к людям сударыня, а к нелюдям, - не меняя выражения лица, парировал Подвесов, выглядевший лет на пять старше дамы, носил прямые тёмно-русые волосы, закрывающие шею, и аккуратные усы, на продолговатом, породистом лице – в старину таковых не миловали, и порядка было больше. А теперь если и вздёрнут где уголовного, то уж совершенного Минотавра. Либералы наши на Европу таращатся, дикостью нашей, выдуманной ими же, тычут всем, а казнить душегубов по-европейски, не желают-с! – Подвесов иронично улыбнулся и развёл руками.
- Леонид Николаевич, - обратилась к нему другая дама, лет 50-ти, с ярко накрашенным лицом, и дорогим веером – одним убийством, не поправить другого, и бедных девочек не воскресить. А на каторге, у преступников будет время покаяться и исправиться! (к тому времени, Мелькаеву и Мукасееву, повешенье заменили на бессрочную каторгу)
- Коли б убитыми оказались ваши дети, вы бы потребовали колесовать преступников! – уверенно заметил Леонид Николаевич, на что дама, ужаснувшись ахнула, и забормотало что так нельзя говорить, и это неслыханно!..
- Верно вы сейчас заметили, казнить убивцев надо больше, тогда и боятся будут, и на преступления решатся уже не многие-с! – согласно кивнул Брызгин, лично знавший Подвесова.
- А сами-то вы, господин Подвесов, разве безгрешны? – сурово спросил его солидный господин лет 60-ти, в багровом фраке и чёрных брюках.
- От чего ж сразу безгрешен, Семён Вениаминыч? – сняв с лица иронию, ответил Подвесов – грехов много, придёт время, за свои отвечу. А вот вы, вы готовы ответить за свои? Причём и за те, кои вы сами за давностию лет, уже и позабыли, у?
- Это вы сейчас о чём, милостивый государь, изволите намекать? – подозрительно насупился, Семён Валентинович.
- А вы, на что? – в тон ему, переспросил Подвесов, равнодушно смотря на него.
- Я не на что не намекнул-с, я лишь хотел вам указать на то, чтоб вы не судили других, а начали б прежде с себя! – досадливо ответил Семён Валентинович, уже жалеющий что влез в этот разговор.
- Ну, себя-то я при случае накажу как следует, ежели провинюсь в чём-то таком, что как говориться, и на голову не натянешь! – отрывисто отозвался Леонид Николаевич, по прежнему, не отводя взора от собеседника.
- С вами просто невозможно разговаривать, милостивый государь! – пыхнул последний раз Семён Валентинович, и демонстративно отвернулся. Победивший в споре улыбнулся уголками рта, и тоже стал глядеть в другую сторону, а вернее на других гостей вечера, заведших беседу, о перспективах отечественной литературы. Особенно усердствовали в споре, заглянувшие к графине второй раз, брат и сестра Барвинские, весёлые молодые люди, очень начитанные и образованные. Николай и Лиза, ещё не связывали себя узами брака, хотя по слухам, барышня уже собиралась обручиться с товарищем своего брата. Сам Николай в свои 23-и гора успел пожить и в Петербурге и в Москве, но уже год как вернулся на отеческую землю, отвечая на расспросы, что весьма скучал, и не мог долго жить без Старобоярска. Будучи на четыре года старше сестры, Николай старался во всём быть с ней заодно, и в тоже время, остерегал её от излишне смелых действий и поступков. Надобно сказать, что брат и сестра Барвинские, не засиживались подолгу в салонах, и старались посещать так же другие похожие места губернской столицы.
По этой их особенности, Барвинские пользовались в молодёжной среде большой популярностью. Заглядывали они в дом и к Штыковым, где им особенно понравилось. Впрочем, подобных компанейских пар, в губернском городе водилось достаточно, и Барвинские не являлись каким-то особенным исключением. Скорее Подвесов, Леонид Николаевич, слыл в Старобоярске, человеком странным. Он не расточал комплиментов женщинам, но мог искренне похвалить наряд либо красоту какой-то из них, либо напротив, уклониться от прямого ответа таким образом, что становилось совершенно понятно, что ни наряд, ни его обладательница, ему не понравились. И вместе с тем, он слыл душой компаний, мог развеселить всех, забавно дурачась, и разгоняя скуку. У него были приятели и даже пара друзей, но вот с женщинами, ему не везло. У него, по его же словам, случались небольшие интрижки, но с кем, когда, где и как, он не говорил, не желая откровенничать на эту тему, хотя сам, мог вполне спокойно послушать других. Женщины, от чего-то сторонились Леонида, видимо их отталкивала его прямота в ответах, странный образ мыслей, и его нелюбовь к дежурным и шаблонным комплиментам.  Из-за этой своей особенности, Подвесов приобрёл в городском обществе, ряд недоброжелателей, но откровенно враждебно настроенных людей, всё-таки не было. Сам он, с течением времени, стал относится к своей жизни философски.
- Жизнь не печка, как сложилась, так и сложилась, назад не переложишь! – заметил он как-то, в кругу товарищей, пребывая в небольшом подпитии. В спорах о литературе, Подвесов участия не принимал, да к тому же, его пристрастия, и так широко были всем известны, а манеры, кои он выказывал в таких случаях, не всем нравились. Лишь помещик Брызгин когда завели разговоры о Лермонтове и Гоголе, коротко буркнул на это, что обоих читал, и ему нравиться.  И только в самом конце, когда вспомнили Пушкина, и господин Прирекалов, тряхнув волосами, высокопарно заявил, что «В такой стране как эта, поэты не могут долго жить, тиранство и дикость их убивают, а вот в Европе, их бы на руках носили!»
Подвесов, ухмыльнувшись заметил ему на это.
- Ну, начнём с того, что во всех европейских странах, настоящие поэты, певцы-менестрели, во все века, преследовались властями за излишнюю велеречивость. И потом, господин Прирекалов, тот же Мольер во Франции, как нападкам властей и запретом своих произведений, так и милостями короля. И похожие истории, происходили со всеми писателями и поэтами: Камоенс, Сервантес, и прочие… Нигде никого на руках не носят, и ночные горшки на почтительном расстоянии, ни за кем не таскают!
Последнее замечание Подвесова, вызвало язвительный смех мужчин, и смущённые восклицания женщин.
- Фу-у, Подвесов! Как это не деликатно, выражаться подобным образом!
Сам же вице-муж Дарьи Даурьевны, лишь слабо огрызнулся.
- Это не меняет сути вопроса!
- Вашего вопроса, милостивый государь, вовсе в природе не существует, это только плоды ваших бесплодных измышлений! – безжалостно поддел его Подвесов, скрестив руки на груди. Прирекалов, горделиво смерил противника взглядом, и коротко бросил.
- У вас, их и вовсе нет!
Подвесов не стал продолжать спор, и отвернулся от Автондила, его внимание, заняла беседа о пользе или вреде спиритизма в современном обществе. Эта занимательная тема, поглотила весь остаток вечера…
Леонид Николаевич приехал на извозчике к себе домой на Садовую№47, уже за полночь. Его большой, бревенчатый дом, снаружи выглядевший не очень, внутри был обставлен вполне себе комфортно для одинокого и небогатого человека. Его впустила горничная, недурной наружности женщина неполных 30-ти лет, служившая у барина уже лет шесть. По мимо неё, в доме прислуживала ещё и кухарка, бесцветная особа, но отменная стряпуха. Обе они успели привыкнуть к поздним загулам барина, хотя двери ему открывала только горничная.
- Барин, может вам чаю с пирогом подать, от ужина ещё остался – предложила горничная, провожая того, с горящим канделябром в руке, кутаясь в наброшенную на плечи, цветастую шаль.
- Давай пожалуй, заморю червячка – согласился барин, отпирая двери своей спальни. Горничная кивнула, и поспешила на кухню. Подвесов пошёл, зажёг светильник и снявши сюртук, устало присел на край постели. Появилась горничная, несшая чай и кусок пирога на блюде, рядом с которым, стоял подсвечник с одной свечкой.
- Поставь на стол – тихо сказал барин, и когда горничная поставила, спросил не было ли ему письма или записки? Оказалось, не было…
- Ну, ступай тогда, досыпай – слабо улыбнулся Подвесов, потянувшись к подносу. Неспеша закусив, Леонид Николаевич сбросил туфли, и не раздеваясь прилёг, заложив руки за голову. Молча глядя куда-то перед собой, слушая лёгкое потрескивание свеч, он лежал в такой глубокой задумчивости, долго и неподвижно…
Прошло три дня. Леонид Подвесов за это время, ни в каких салонах и на вечерах не был, прибывая в дурном расположении духа, и не горя желанием находиться в обществе. Он сидел за книгами, гулял, вёл какие-то свои записи, и пару раз посещал трактир. Лишь однажды к нему зашёл близкий приятель, Антон Приёмыхов. Одевался господин Приёмыхов в недорогие, но хорошо скроенные сюртуки и фраки, (как, собственно говоря, и Подвесов) и у них с Леонидом Николаевичем, были общие дела и интересы. Подвесов не любил быть навязчивым, хотя глубоко в душе, ему претила его затворническая жизнь, но этими мыслями, он делился с одним-двумя своими друзьями, да и то за выпивкой. В эти дни, он всегда ходил каким-то потухшим, и почти не шутил, а если и отпускал остроту, то мрачную.
Вечером третьего дня, прошедшего с того вечера в салоне Мушкиной, Подвесов вернулся с вечерней прогулки чуть раньше обычного, до заката. Настроение оставалось подавленным, а хотелось просто пуститься с в загул с друзьями, вином, женщинами! Или с недельку-другую, провалиться где-нибудь в имении богатого барина, чтоб с баней, прудом, охотой… То, чего по воле рока, Леонид Николаевич лишился в настоящей жизни, занимало его мозг в тот вечер, хотя в другие, часто в период душевного томления, с небольшими дополнениями, он думал почти о том же…
Пройдя в прихожую, оставил трость у вешалки, пристроил на крюк шляпу, и пошёл в комнату. Из кухни торопливо выскочила горничная.
- Барин, а вам письмо с печатьями! – поспешно сообщила она, хлопая глазами.
- Письмо? – задумчиво переспросил Подвесов, чуть сдвинув брови – Что за письмо?
- Покои-то ваши заперты барин, так я конверт в гостиную, на стол положила и подсвешником придавила!
- Хорошо, подай чайку свежего – кивнул Леонид Николаевич, проходя дальше. В гостиной он взял со стола плотный, запечатанный сургучом конверт, из хорошей, дорогой бумаги, и прошёл с ним к себе. Через минуту, горничная принесла чай с парой пышек и вазочку с вареньем, молча поставила всё на стол, и вышла. Подвесов сломал печати, бормоча себе под нос «Как министру, бля!» и доставши хрустнувший новый листок, развернул его.
- Чего-чего? – ошалело проговорил он, и поглядев в сторону, вновь вернулся к письму.
- Это что за бред мне доставили, в министерском конверте? – раздражительно, и с заметной тревогой, вопросил он, а затем поднявшись, и не впуская бумаги из рук, вышел из комнаты. Пройдя в гостиную, он громко позвал.
- Нюшка!
- Иду, барин! – отозвалась горничная, и через пять секунд, уже стояла подле.
- Кто это принёс? – махнув бумагой перед носом служанки, спросил хозяин, с весьма тревожным блеском в глазах.
- Малец уличный, пятачок ему дала, - уверенно ответила Нюша, не опасаясь гнева барина.
- И ничего не сказал?
- Не, кроме чтоб вам передать, ничего!..
- Прямо имя моё назвал, и фамилию?
- Прямо назвал, «барин Подвесов Леонид Николаич, тута проживает?» да и на конверте написано, что вам в собственные руки…
- Когда принесли-то? – устало опустив руку с посланием, напоследок спросил Подвесов.
- Гдей-то за час до вашего прихода…
- Ладно, ступай – Леонид Николаич развернулся, и удручённо прошёл к себе. Там он бросил письмо на стол, и сел на край постели, свесив голову.
- Шутка дурацкая, или отомстить хотят… но кто? – не поднимая головы, пробормотал он, но через пару минут распрямился, и принялся допивать чай, торопливо и с чувством голода. Как бы не терзала его теперь тревога, но потребность перехватить что-нибудь, и притупить ноющую боль в животе, оказались сильнее прочих приступов. Подвесов засунул послание обратно в конверт, а затем, поискав глазами подходящую книгу на своих полках, выбрал поэмы Жуковского, и вложив конверт туда, торопливо вышел из комнаты.
Август, для губернской сыскной полиции, выдался относительно спокойным. Громких краж, убийств и разбоев, пока не случалось. Однако, Мефодий Лукич нагрузил подчинённых бумажной работой, поднакопившейся за истекшее время, но, Евпатий Гордеич, применил солдатскую смекалку: дабы не потонуть в писание, он шепнул помощнику что в сложившихся обстоятельствах, не стоит проявлять излишнее рвение, и дабы не подорвать здоровье, обрабатывать следует не более двух папок с бумагами, и не засиживаться на службе дольше обычного.
- Побережём Аристарх свои головы, для более нужных дел! – заметил он, переворачивая страницу. Так эти дни и тянулись. Хортов даже стал позволять себе отлучки со службы, «по делам личной надобности», посещая трактиры, салоны, и просто дома знакомых. Аристарх, чтобы не отставать от шефа, тоже не злоупотреблял бумажной канителью.
Утром 26-го августа, едва Хортов и Аристарх уселись за столы и выпили по чашке чая, как вошедший дежурный, сообщил о самоубийстве на улице Садовой№47.
- Кто самоубился? – спросил следователь, откладывая в сторону, уже ненужную теперь документацию.
- Господин Подвесов застрелились, такой грех ваше высокородие! – перекрестился унтер – Квартальный тамошний, на вопли ихней кухарки прибёг, а там письмо предсмертное, ну квартальный курьера послал, вроде не так там что-то!
- Экипаж на выезд! Марш-марш! – приказал Хортов, выходя из-за стола, и направляясь к вешалке, за тростью и шляпой.
- Конец рутине, шеф? – бодро спросил Аристарх, следуя за командиром.
- Похоже на то приятель – на ходу бросил следователь.
Когда экипаж подкатил к большому бревенчатому дому на Садовой№47, у крыльца уже толпилось с дюжину соседей, дворник, и два помощника квартального, следившие за порядком.
- Расступись! Ра-а-с-стиупись! – зычно крикнул тут один из помощников, и строго добавил зевакам – Не видите вон, Евпатий Гордеич приехали!
Народ почтительно расступился, и следователь с помощником прошли в дом. Там, в спальне покойного, их ждали выплакавшаяся горничная Нюша, доктор Скопин, и квартальный.
- Приветствую вас господа, что здесь конкретно произошло, что аж нас вызвали? – с ходу перешёл к делу следователь.
- Ну-ка, давай, повтори голубушка, что нам говорила! – обратился было к осунувшейся горничной квартальный, но Хортов возразил.
- Это успеется, вначале осмотрим труп! – Евпатий Гордеич шагнул в угол комнаты, туда, где в полутени, в кресле полулежал, запрокинув голову, Леонид Николаевич Подвесов, в хорошем синем сюртуке. В области сердца, чернела запекшаяся кровью, овальная дыра с обожжёнными краями. Одноствольный короткий пистолет, валялся на полу подле ног. Руки трупа, наполовину свисали с подлокотников, а глаза были плотно закрыты. Аристарх уже привычно всё записывал, сидя за ночным столиком.
- Тела, никто не трогал? – на всякий случай спросил сыщик, повернувшись к остальным.
- Никак нет, ваше высокоблагородие, мы порядок знаем! – сразу же вытянулся квартальный и поспешно добавил – И Нюшка божиться, что пальцем не прикасалась…
- Да ей-богу так! – истово перекрестилась горничная, поправляя сбившийся от волнения,головной убор – Я как бабах-то услыхала, так пошти сразу в комнату к барину и вошла, и чуть не обмерла со страху-то! Крик, и то в горле идей-то встал, задохнулась вся, да вон из дома, а уж караул-то я, на улице закричала!
- В котором примерно часу бабахнуло? – опершись на трость, задал Хортов, следующий вопрос.
- Да после завтрака, ваше благородие, после завтрака, в том-то и страх! – приложив сжатую в кулачок руку к груди, пояснила Нюшка – Утром встал, побрился, к завтраку вона какой нарядный вышел, я ещё подумала что визиты делать хочет… кушал правда медленно, и задумчивый сидел, но я спрашивать не посмела, кто я есть-то?
- Значит ни чего не предвещало говоришь? А письмо кто обнаружил? – уже чуть громче вопросил Евпатий Гордеич, и квартальный шагнул вперёд, и назвал себя, пояснив что сразу обратил внимание на конверт, где было написано «Для полиции».
- Отчего ж не вскрыли, вы ведь тоже полиция? – с едва заметной иронией, полюбопытствовал Хортов, но квартальный, тоже не растерялся.
- Так сразу подумалось что дело вас касаемо, Евпатий Гордеич, самоубивец-то не обычный, не психический, не игрок, не должник, даже вон откушать изволил, прежде чем руки на себя наложить. Ну и подумали, что лучше уж вам самим сразу вникнуть…
- Ловок ты братец! – оценил Хортов, и шагнувши к столу, взял конверт, заклеенный обычным клеем. Осторожно надорвав его, Евпатий Гордеич двумя руками вытянул послание, развернул, и прочитал.
- Гм, а письмо-то и впрямь непростое! – заметил сыщик, и  спрятав его обратно, добавил – Я бы даже назвал его занятным… Обыщите тщательно комнату, горничная и наш доктор, сойдут за понятых.
Обыск дал полицейским три анонимки в дорогих конвертах, с пятью сломанными сургучами на каждом, и одно в небольшом, голубом конверте, с бледно витиеватым, женским почерком, тоже, анонимное. Из прочих бумаг обнаружили две тетради; одна с личными записками Подвесова, а другая, с его стихами и забавными рисунками на полях, и просто так. Книг в комнате насчитали 92-ве. Памятуя о том, какие отгадки может нести в себе литература, полицейские просмотрели их все, и занесли название каждой, в протокол. Записок меж страниц не нашли, а пометки на полях, оказались только у шести книг, их сыщик и взял для изучения, в купе с прочими бумагами. Пока они возились с этим, доктор, осмотрев тело, сказал, что смерть наступила в десятом часу утра. К тому времени фургон для трупов, уже ждал возле дома.
- Родственники у твоего барина какие-нибудь есть? – спросил Хортов у горничной, когда завершились все осмотры. Нюшка рассказала, что у барина, отца не стало уже скоро как шесть лет, а полубезумная старуха-мать, живёт у старшего сына в соседнем уезде, в городе же родни нету вовсе.
- Не замечала ли ты в последнее время, за барином каких-нибудь странностей? Тревог, гнева, или тоски? – справился следователь, стараясь навести служанку на мысль.
- Да барин-то он и без того, за странного почитался… Правда, мне грех жаловаться, он лишнего себе со мной не позволял, не то, что иные баре – вкрадчиво призналась Нюшка – так, шуточку какую отпустить, или за бок понарошку ущипнуть, да и всё… а вот тревога, у барина была, я кое-что, гдей-то с неделю стала замечать, что он из дому чаще отлучаться стал. Только не на прогулку, а по делам, он так и бросал мне перед уходом «Я по делам, скоро буду!» А я-то и не спрашивала его никогда, он не любил этого…
- Вчера с вечера, он тоже сам не свой был? – Евпатий Гордеич, пристально поглядел на Нюшку. Та смущённо отвела взор, и отрицательно покачала головой.
- Задумчивый он был, с вечеру-то, а то вдруг в какую-то весёлость приходил, словно в карты выиграл. Я, грешным делом, под дверью немного подслушала, он всё каким-то господам, грозился шутку сыграть! – дрогнувшим голосом закончила горничная. Хортов повелел ей оставаться дома пока не понадобится, а своим приказал всё заканчивать и выносить тело.
Покои жертвы тут же опечатали, и до особого распоряжения властей, вскрывать дверь кому-либо было воспрещено.
- Вы на извозчике приехали, Борис Сергеич, или прогулялись? – стоя уже на улице, спросил его сыщик, наблюдая за погрузкой тела на фургон, и накрытием его рогожей.
- На извозчике, да отпустил впопыхах! – признался доктор.
- Не беда, мы вас как обычно, подбросим! – сказал Хортов. Когда они выехали, следователь спросил Скопина, что он думает по поводу жертвы?
- Из того, что мы услыхали от горничной, я полагаю, что на лицо, сильное душевное потрясение, хотя в большинстве случаев, оно бывает у всех самоубийц. Ну, а если загляну в его предсмертное письмо, скажу больше! – намекнул доктор, чуть повернувшись.
- Извольте! – Хортов сделал знак помощнику, и тот вытащив из папки конверт, передал доктору. Прочитав, тот вернул бумагу, и сказал.
- Не сегодня-завтра, грянет скандал, и не малый. Жандармы опять же от дела не откажутся… Подстраховался господин Подвесов изрядно, да-с… если то, что тут изложено правда, а похоже так оно и есть, то сумасшествие исключается!
- Исключается Борис Сергеич, в анонимках, я вас позже с ними ознакомлю, написано много несусветной грязи и мерзостей, с которой открыто. далеко не каждый обратится в полицию, ибо пятно на репутации всё равно останется, расчёт у сволочей верный. Но это лишь первые выводы, интересное как водится впереди!..

                                                            Х                   Х                    Х

… «Мой жизненный путь, подошёл к границе Стикса, вернее, его туда подвели, умело и цинично. Мало того что сама жизнь моя, сложилась сплошь из череды провалов и ошибок, некие весьма экзальтированные люди, решили сыграть со мной, остроумную, как им показалось шутку, отголоски которой, непременно добили бы меня, втоптали моё имя в грязь и дерьмо. Одного раза, им показалось мало, и они повторили это вновь и вновь, добиваясь неизвестно чего, ибо сумма в сто тысяч, явно завышена, а сие означает что шутникам, нужен мой позор, и мои метания, и дикий хохот в обществе. Очевидно, эти люди, приняли меня за шута и паяца в одном лице, ожидая забавной комедии в моём исполнении. Ну что же, они хотели комедию, они её получат, только сыграю я её не так как рассчитывали они, а иначе.
Останетесь довольны, господа и дамы! Хорошая выйдет комедия, с интригой, только без оваций. Они полагали что всё рассчитали, но нет, в подобных играх, всё рассчитать нельзя. После первого и второго письма, у меня появились подозрения насчёт личности шутников (я принял меры установить их) а после последней, мерзкой анонимки, сопоставив и сличив свои улики, я догадался кто есть эти люди, любители шуток и розыгрыша. А теперь, пусть оценят и мою шутку: их имена и фамилии, я укажу в ниже следующей шараде, которую полицейские и жандармы, может статься и не разгадают, а может и разгадают, но тогда те люди, кто вынудил меня свести счёты с жизнью, получат своё; на каторгу или в острог они может и не пойдут, но с их репутацией станет всё то, что они, задумали сотворить с моей. Пусть они теперь живут, и во всякий день, бояться, и ждут разрешения своей участи (копии всего этого, посланы мной и в жандармскую Управу) а ещё одну, огласит в обществе мой поверенный.
                                                    Отгадайте, и покарайте!
Вьюнком повиты не святой кудесник, и королева бриттов, вступили в заговор с отрекшимся два раза, от глины урождённым прохиндеем. Со скуки затесался корабел, к ним хитроумный, что погубил товарищей своих, но хлеб свой брал он от просителей себе, да видно мало показалось. Им вторила одна из трёх сестёр, ей давший жизнь, от неживого пал коня. А паладин у ней, болван, однажды изгнанный от чёрта, а ныне мужа полного ученья, он строит из себя, но в заговор он вовлечён едва ли…
Пост-скриптум.
Вот моя последняя шутка, дамы и господа! Вы, лишили меня возможности жить на земле, я, лишаю вас возможности жить спокойно. Существуйте далее и гадайте: потащат вас в острог, или на каторгу? До встречи на том свете!

                          погубленный вами, Леонид Подвесов.
                            августа 25-го дня, 1839 года»

Евпатий Гордеич закончил читать, и остался стоять, ожидая от полицмейстера дальнейших распоряжений.  Мефодий Лукич поднялся из-за стола, и вышедши, стал спиной к окну.
- Буду краток Евпатий Гордеич, коли скандала не избежать, берите это дело в свои руки. С вашим опытом и умением, будем надеяться, что вы, разгадаете эту шараду. На лицо шантаж и доведение до самоубийства, на Сибирь хватит. Мы с вами, начали с письма жертвы, как это обычно и делается, но раз на руках у нас и письма преступников, то если вас не затруднит, зачитайте их, и потом выскажите ваши соображения, ибо они у вас, уже есть!
- Извольте, письмо первое, получено Подвесовым, вечером 9-го августа, сего года – доставая из папки другой листок, проговорил следователь, и зачитал.
- «Милостивый государь, господин Подвесов! Мне стало известно из достоверных источников, что вы, поборник справедливости и высокоморальных устоев, несостоявшийся пиит и философ-мыслитель, на самом деле-развратный человек и сластолюбец, погрузивший свои мозги и душу, в облако оргий, и магнатского своеволия. Ставлю вас в известность, что я осведомлён о ваших гнусных намерениях, обесчестить супругу, и младшую дочь председателя Казённой палаты, Хашцевича Аполлона Аполлоныча. Ко мне в руки попали ваши собственные письма, в коих вы, излагаете ваши липкие и преступные намерения, в самых низких и грязных выражениях, этого достанет чтобы вас погубить, раз и навсегда, но мы, можем всё разрешить, следующим образом.
Вы, должны заплатить мне 100 тысяч ассигнациями, и тогда я вручу вам, ваши письма, и всё останется в тайне. Деньги принесите завтра в 10-ть часов вечера, принеся их на Дворянское кладбище. в склеп Насоновых. Деньги у вас есть, мне это тоже положительно известно. Не пытайтесь увильнуть, или как-нибудь выкрутиться иначе, я иду на шаг впереди вас, а потому, смогу вас погубить. За сим прощаемся с вами до завтрашней ночи, господин Подвесов, готовьте деньги, выгребайте ваши закрома.
                                                                                                       Искренне ваш, неизвестный друг.»

- Да-с, поганенькое письмецо, и кто же только осмелился подобное состряпать? – нахмурился полицмейстер, - неудивительно что жертва растерялась…
- Огорчает другое, отчего Подвесов, в самом деле не обратился к нам?  - отозвался Хортов – Прихватили б эти шутников у того склепа на передаче денег, и копец делу! Если это и в самом деле была чья-то злая шутка, то аноним обязательно пришёл бы к склепу, чтоб повеселиться!
- Опасался скандала или огласки, а может просто не знал что предпринять, и впал в отчаяние – предположил Разорихин.
- Возможно! – отрывисто бросил Евпатий Гордеич.
- Читайте другое! – полицмейстер шагнул ближе, и сцепил руки за спиной. Хортов достал письмо и прочитал.
- «Милостивый государь! Вы игнорировали меня, очевидно полагая, что я вас разыгрываю, либо желаю напугать! Но вы крупно просчитались господин обличитель, вы не знаете с кем связались, если думаете, что можете так просто отделаться! Чтобы показать вам что я не шучу, к моему письму, я прилагаю записку, написанную рукой вашей жертвы, которая гневно обличает ваш порок, что вы умело прятали в своих фантазиях о древних замках, и одиноких рыцарях!» - Записка, Мефодий Лукич, - сказал следователь, доставая небольшой листочек, -« Я, пишу вам первый, и последний раз, хотя ваших омерзительных писем, у меня храниться три! Я не сожгла их потому, что порядочные люди, уговорили меня сохранить их, дабы покарать вас, жалкий сочинитель и прожектёр! Предупреждаю вас единственный раз, не стойте на нашем пути, иначе я покажу ваши письма отцу, и тогда вы погибли!
                                                        Ваша невинная жертва!»

- Окончание письма, Мефодий Лукич, - сыщик вернулся к основному тексту, - «Жду вас ныне на том же месте, и в тоже время, жалкий скряга, и не шутите с огнём!» Письмо, доставлено 11-го августа, - заметил в конце Хортов, убирая всё в папку.
- Занервничал шантажист, видна досада и злость, то ли шутка срывалась, а возможно и пари на грани проигрыша висело! – сдвинув брови, задумчиво предположил Разорихин.
- Пари, это весьма подходящая версия, мне вот пока в голову не пришла – сознался Хортов, и достал третье письмо – «Милостивый государь! Чёртов сочинитель, шут-космогонист, и человек, место которого в бедламе, там вам помогут пережить вашу печаль, «что вы родились не в своё время». Но всё это, случиться лишь в том случае, если вас не упекут в острог, с уничтоженной репутацией. В последний раз, даю вам шанс разойтись полюбовно, прийти на условленное место, сегодня в то же время, и захватите деньги! В противном случае, завтра к полудню, я всё предам огласке, и тогда вы погибнете, вместе с вашими заветными мечтами, о смене жизни под луной.
                        С наилучшими пожеланиями для вас!»

- Датировано 13-м августа, всё, других писем не было! – закончил Евпатий Гордеич, и убрал письмо в папку.
- Ну-с, личные записки покойного, разберём сами, чутьё мне подсказывает, что это непростое дело – заметил полицмейстер.
- Определённо не простое, Мефодий Лукич, – согласился Хортов, и добавил – простые нам редко попадают.
- Ступайте Евпатий Гордеич, и принимайтесь за дело – распорядился в конце разговора Разорихин. Хортов щёлкнул каблуками, и развернувшись, вышел.
Уже к полудню, город оказался совершенно взбудоражен необычным для него скандалом. В начале 11-го часа дня, в Дворянском собрании, поверенный покойного Подвесова, стряпчий Нижнего земского суда, Александр Иоганович Зуммер, мужчина 56-ти лет, с неплохим послужным списком, огласил предсмертное письмо самоубийцы. Сказать, что все господа ошалели, это не сказать ничего. Дамы бледнели и хватались за сердце, а у мужчин вытягивались лица. К полудню, разговоры о нехорошем деле, гудели во всю. А когда стало известно, что кроме полиции, дело ведёт и Третье отделение, многие в городе от чего-то приуныли. Судили-рядили, кто бы мог быть шантажистом, или злым шутником? Это ещё в письме не назывались имена членов семьи председателя Казённой палаты, а то гвалт стоял бы такой, которого со времён Отечественной войны не слыхивали! Любители тайн и загадок, затаили дыхание…
Хортов с Аристархом, изучив по нескольку раз письма шантажистов, и письмо самого Подвесова, пришли к заключению что последний, на втором письме уже заподозрил кого-то конкретного, а после третьего, каким-то образом, вычислили как ему показалось и всех остальных шутников. Аристарх заметил, что он, Подвесов, мог и ошибиться, ведь это очень сложно, вычислить людей, по таким престранным посланиям.
- Мог, конечно - согласился шеф – но шутников этих, наверняка трое-четверо, и хотя бы одного, Подвесов угадал точно, тем более это не столь трудно, если шантажисты, из близкого окружения.
-  Да, шеф, скорее всего это так, малознакомые люди, для такого розыгрыша не годятся! – согласился Аристарх.
- Да нет приятель, с малознакомыми, такие штуки тоже проделывать можно, главное собрать и обработать сведения должным образом, и найти болевые точки, по которым следует ударить, и вполне себе всё выйдет! – возразив ему, пояснил Евпатий, скрещивая руки на груди. Начать проверку окружения покойного, решено было с его поверенного, Зуммера, Александра Иогановича.
- Ход господина Подвесова, довольно разумный, - заметил Хортов, неторопливо выходя из-за стола – наш стряпчий ещё бы подумал, оглашать столь скандальное письмо, или нет? Ну а немец, с его врождённой любовью к порядку да исполнительности, всё исполнит как должное, и излишними сомнениями себя изнурять не станет! – следователь присел на край знаменитого бюро – Особенно если Леонид Николаевич, щедро заплатил поверенному… Да-с, разговоров теперь, до Рождества хватит…
- Шеф, осмелюсь спросить, а вы лично, Подвесова не знали? – полюбопытствовал Аристарх, перекладывая свою папку на угол стола.
- В лицо знал, слышал о нём, несколько раз пересекались в обществе, кланялись при встрече, но за всё время, едва ли десятком фраз перекинулись. Слышал о нём что он своеобразный человек, с которым никогда не бывало скучно в компаниях, хотя некоторые, до конца не воспринимали его всерьёз, - развёрнуто ответил Хортов. Шараду покойного, решили разгадывать, идя параллельным тропами, каждый на свой лад, а пока, решили поехать к Зуммеру.
Александр Иоганович, жил на Александровской улице, в средних размеров каменном доме без крыльца, с небольшими порожками под жестяным козырьком, украшенным по краям фигурной резьбой. Хортов подёргал позолоченный витой шнурок, и стал в ожидании. Дверь открыла сухопарая горничная лет сорока, и глядя поверх очков небольшими серыми глазами, спросила визитёров, что им угодно? Им оказалось угодно видеть барина, который был у себя, недавно пришёл, а теперь кушал в кабинете чай. Пропустив полицейских в переднюю, горничная пошла доложить, а их внимание занял деловитый серый кот, по хозяйски разгуливающий меж уютной и неброской обстановкой. Кот ненадолго остановился, вопросительно уставил усатую мордаху на гостей, и ритмично замахал хвостом в право-в лево.
- Вишь ты какой, деловитый! – улыбнулся Хортов, указав на кота тростью. Через пять секунд вернулась горничная, и пригласила визитёров пройти. Кабинет Александра Иогановича, представлял из себя стандартное помещение читающего человека: письменный стол с медным канделябром и масляной лампой, книжный шкаф со стопками фолиантов на его крышке, пузатое бюро желтоватого цвета, на котором лежало несколько сургучей, спички, медная пепельница, и подсвечник с оплывшим огарком. Сбоку от стола, у стены стоял шестиногий диван с одной подушкой, над которой на стене, висела милая картина с фруктами и хрустальной посудой.
Два окна, светили ярким солнцем, перемигиваясь с бликами от листвы, расточая свои лучи, на две трети кабинета. Господин Зуммер, суховатый, седой человек с короткими баками и тонкими чертами лица, уже сам ждал полицию, по роду службы. Представившись как полагалось, полицейские были любезно приглашены присесть на диван, по причине отсутствия лишних стульев в кабинете.
- Я ожидал вас господа, правда ближе к вечеру, но это даже хорошо, что вы пришли раньше,- чуть потухшим голосом начал поверенный – дело несчастного Леонида Николаевича, будет непростым, уж поверьте моему опыту!..
Хортов ответил, что простые дела, начальство квартальным поручает, а затем спросил, когда к Зуммеру обратился Подвесов, и знались ли они раньше? Потерпевший, пришёл вечером 21-го числа, когда поверенный уже вернулся домой со службы и пил кофе, как всегда, перед ужином. Леонида Николаевича, он знал, хотя и не близко, но однажды помогал с хлопотами по наследству на дом. Не ставя Зуммера полностью в известность, Подвесов сообщил лишь что его жизнь находиться в опасности, и он желает привести в порядок свои дела, и ему требуется не совсем обычная услуга, а именно; поверенный будет обязан зачитать посмертное письмо своего доверителя, где-либо в обществе (в клубе, в собрании, и т.п.) Документ следовало огласить именно в тот день, когда господин Подвесов, окончит своё земное существование.
- Мне конечно же стало любопытно, с подобной просьбой, ко мне обратились впервые, но, – Зуммер поднял свой тонкий как у аристократа палец, - я подавил в себе любопытство, прилежание в службе, взяло верх, я согласился, и мы тотчас же всё оформили надлежащим образом. А уж когда я услышал о сумме гонорара в 500 рублей, то подумал с начало, что меня хотят зло разыграть! – поверенный скривил тонкие губы в некое подобие улыбки.
- Понимаю вас – отозвался Хортов – жалование среднего чиновника за год, таковые гонорары, предлагают только за весьма серьёзные дела!
Сомнения Зуммера оказались развеяны, когда доверитель, выложил на стол пять новых сотенных бумажек, и хотя поверенный уже заподозрил неладное, в смысле душевного равновесия Подвесова, тем не менее, на всё согласился, справедливо рассудив что если не сделает он, то сделает другой, а то и того хуже, деньги возьмёт, а дела не сделает, покойник-то уж не спросит! Да и Подвесов буквально просил об этом, уверяя чиновника что он не сумасшедший, просто так сложились его обстоятельства, и ему некуда пойти больше. Подвесов, заходил ещё два раза, чуть погодя, 23-го, заглянул вечером, справиться не передумал ли поверенный, и 25-го, опять же вечером, когда, собственно говоря, и принёс своё письмо, как теперь выясняется, третий экземпляр…
- Когда вы услышали о самоубийстве, и где находились в это время? – осторожно спросил сыщик, держа руки на рукояти трости.
- Примерно в четверть 11-го, я как раз и стоял недалеко от его дома, - ещё более посмурнел Зуммер.
- Хм, это что же, интуиция ваша сработала, или вы случайно там оказались? – поглядев прямо в глаза собеседнику, спросил Евпатий Гордеич. Александр Иоганыч стрельнул взором из-под бровей, и осторожным голосом, ответил, что всё было не случайно, ибо вчера перед уходом, уже в прихожей, Подвесов обернулся, поглядел эдак по родственному, и тихо бросил «Завтра, после 10-ти, слушайте!» и ушёл. Поверенный вышел из дому ровно в десять с бумагами в папке, и пошёл к дому доверителя. Когда дошёл, там уже всё случилось, стояли стон и плачь, все бегали, звали полицию, дворника. Александр Иоганыч всё понял, но всё же спросил у какого-то человека о причинах столпотворения, надеясь на чудо, но, увы…
- Когда оглашали письмо в собрании, что чувствовали?
- Ничего, зачитал одним махом, но не тараторил как поп, а чётко и внятно, привычка знаете ли! – заметил в конце Зуммер.
- Удивило вас содержание?
- Удивило, не спорю, - согласно кивнул чиновник – но осмысливать всё начал уже позже, как вырвался из собрания, от бестолковых расспросов, да и теперь ещё осмысливаю: это как же надо было довести человека, чтоб он на подобное решился? – Зуммер сокрушённо покачал головой.
Хортов коротко, но по сути посвятил его в подробности шантажа его доверителя, на что поверенный, изумлённо переспросил насчёт ста тысяч, неужели и правда такую несусветную сумму вымогали?  Хортов подтвердил, и добавил, что именно это, наводит на совсем уж нехорошие мысли, но уточнять ничего не стал.
- Позвольте, но все в городе, по крайней мере в приличном обществе, прекрасно осведомлены, что у Леонида Николаевича, вряд ли и пяти тысяч было в руках живого капиталу, или даже в банке! – искренне изумился Зуммер – Для чего ж такие космические суммы-то назначать? Даже владельцы некоторых магазинов, в год, имеют дохода, десять, от силы двенадцать тысяч! А здесь сто, да прямо через сутки вынь да положь… не мыслимо!
Хортов сказал на это что обязательно докопается до сути, и пожелав поверенному всего наилучшего, покинул его дом, вкупе с помощником.
На обратном пути, полицейские обсуждали начало дела.
- Как-то уж быстро всё случилось приятель, - задумчиво заметил шеф, - девятого Подвесов получает первую анонимку, а уже 26-го, сводит счёты с жизнью… Не слишком ли быстро, для вменяемого человека?
- По-всякому случается шеф, - сказал на это Аристарх – возможно, будь с ним в те дни рядом близкий человек, он принял бы иное решение, и нашёл выход!..
- Кстати о близких – вспомнил Хортов – надо не позднее сегодняшнего вечера, навести о них справки у горничной, у друзей-приятелей. Забыли мы в спешке эту Нюшку-то толком опросить, поворачивай братец обратно на Садовую, к Подвесову! – обратился он к кучеру, и тот, на ближайшем перекрёстке, обматерив какого-то горожанина с узлом под мышкой, едва не влетевшего под лошадь, развернул экипаж. Горничная, не очень удивилась повторному визиту полиции.
- Вспомнили вот голубушка, что забыли с тобой как следует побеседовать, так что уж будь добра, ответить на наши вопросы! – деликатно обратился к ней Хортов. Неизбалованная интересными событиями жизни, молодая женщина искренне загорелась желанием помочь и всё рассказать. Оказалось что гости, покойного барина жаловали не часто, от чего тот, бывало впадал в тоску и подавленность, не ходит мол никто, а если бывало и заглядывали, то не чаще одного, двух раз в месяц, а то и того нее было!.. Правда господин Приёмыхов, приходил почаще иных, они с барином дружбу водили. Прочих, Нюшка только по лицам и помнила, а имён не знала. Господин Приёмыхов, заходил к барину недели за две до беды, а потом, когда письма эти стали приходить, они вдвоём как-то раз пришли, дней за пять до того, как барин руки на себя наложил!.. По мере рассказа, голос горничной и выражение её лица, приобретали некую таинственность, свойственную людям с хорошим воображением.
На вопрос следователя, не подслушивала ли она хотя бы раз разговоры барина с приятелем, Нюшка виновато призналась, что не имела такой привычки. Аристарх, внезапно спросил про женщин, и оказалось, что в сём году, приходили к нему дамы раза три, но все под вуалеткой, и по манерам сейчас уж видать, что из благородных. Как долго дамы засиживались? А горничная на время не глядела, подавала коли просили чая или кофею, да и уходила к себе.
- Когда в последний раз, дама приходила к барину?
- Ой, давно, погодите, дайте припомнить – Нюшка приложила пальцы к вискам, с минуту о чём-то думала, а затем поймав мысль, не очень уверенно проговорила – Гдей-то в мае, когда цвело, но уже облетало…
Хортов решил, что на сегодня пока довольно, и поинтересовался, где живёт господин Приёмыхов? Горничная ответила, что где-то на Царицынской, но точного адреса она не знает, а со слов барина покойного, и самого Антона Ильича, про Царицынскую улицу слышала. Пожелав Нюшке быть умницей, Хортов с Аристархом, пошли на выход.
В кабинете, они вновь налегли на письма.
- Шеф, ну вот прошерстим мы круг знакомых жертвы, вычислим шантажистов, а как причастность доказывать станем?
Хортов слегка улыбнулся, и спросил.
- Угодно знать, как?
- Разумеется угодно! – живо отозвался Аристарх, уважавший нестандартные подходы шефа к делу.
- Ну, начнём с того, что доказательства, ты уже в руках держишь, приятель! – указав на него пальцем, сказал сыщик.
- А именно? – не до конца понял помощник, поворачивая в руке письмо.
- Почерк, братец, почерк! – вкрадчиво повторил шеф.
- А разве шантажисты писали эти письма своим естественным почерком? неуверенно спросил Аристарх.
- Классические вымогатели и подлецы-доносчики, конечно нет, - согласился Евпатий Гордеич – они строчат свои гнусности, взяв перо в левую руку, или же печатным почерком, это ты знаешь, но наши-то подлецы, несколько иного сорта люди. Вот гляди, – шеф поудобнее устроился в кресле – собираются пятеро остряков, и решаются на злой, но всё же розыгрыш. Ну, что им грозит, думают они, у того Насоновского склепа? Ну придёт Подвесов с намерением договориться, разрешить, выяснить всё, - шеф коротко развёл руками – выйдет кто-то из них, в облике романтического злодея: тёмный плащ, шляпа или повязка, лицо в полумаске, и минут пять будет длиться фарс-комедия, прежде чем другие, хохоча не покажутся из укрытий, захлопают в ладоши, и озорно разбегутся в темноте, осыпаемые в след, бранью одураченного простака! Все конечно в масках, и даже дамы в мужских костюмах. Этакие святки летние, улавливаешь?
-Вполне!
- Вот они и надеялись посмеяться над Подвесовым, и скрыться, дабы потом полоскать эту историю в обществе, чтоб всех позабавить – Хортов поднял указательный палец – А от того что уголовщины тут вроде как бы и нет, кто-то и настрочил эти письма, одно злее другого…
- Их видать начало злить что Подвесов, не купился сразу, и их затея, начала терпеть крах – предположил Аристарх, отодвинув пресс-папье чуть в сторону.
- Совершенно верно! – согласился Евпатий Гордеич – и вот как мы поступим: побеседуем с Приёмыховым, обозначим круг лиц, где чаще других бывал покойный, выясним его привычки и характер, манеры, увлечения и интересы, а затем, исходя из всего этого, попробуем разгадать шараду!..
- Смотря какие фамилии там вскроются шеф, а то вдруг эти шутники, все из сливок общества? – опасливо заметил Аристарх.
- Возможно, - чуть нахмурился шеф – но это всё, случится потом, а сейчас, мы с тобой будем вести следствие, и начнём с Приёмыхова. Думал посидеть ныне над шарадами и письмами, но, пожалуй, обожду…
- А вот интересно, как Подвесов по этим письмам, догадался кто вымогатели? – пытаясь себе прикинуть что-то, спросил помощник.
- Ну, кое-что об этом, можно понять уже и из первого письма – Хортов взял его в руку – вот тут, автор упрекает Подвесова «несостоявшийся пиит, и философ-мыслитель» что можно вывести из этого?
- Что покойный писал стихи и выдавал идеи, - буднично ответил Аристарх.
- Правильно, так и есть – согласился Евпатий Готрдеич – но не всё! Упрёк звучит прямо и определённо, и исторгнут человеком, хорошо знакомым с творчеством, покойного, тоже касается и другой цитаты, «погружающий свои мозги и душу, в область разврата, и магнатского своеволия». Ну, казалось бы, обычный упрёк, из разряда «Вы развратны, и порочны, ах!» - иронично улыбнулся следователь – Однако уже из показаний Нюшки, выходит что её барин, успехом у женщин не пользовался, и интрижками, жизнь его не баловала… Следовательно, Подвесов, мог в очень доверительной беседе, поделиться болью души по этому поводу, и немного помечтать пустится во все тяжкие, и побыть в образе богатого и влиятельного человека. И вот кто-то из тех, кому покойный поверял свои мысли, воспользовался ими, для столь низкой шутки. Похожие места есть и в других письмах, но их мы обсудим в другой раз. А сейчас, попьём чайку, и отправимся в гости к господину Приёмыхову.
- Шеф, а я сейчас вот о чём подумал, - торопливо чтоб не позабыть заговорил Аристарх – ваша протеже Дарья Даурьевна, она ж любит окружать себя странными людьми, как вам идея?
- Достойна внимания – искренне похвалил Хортов, и посулился в ближайшее время, навестить платоническую крестницу.

                                                      Х                           Х                        Х

Господина Приёмыхова не оказалось дома, а его горничная, пояснила гостям что барин поехал в клуб, развеяться от потрясения вызванного самоубийством друга. Хортов заметил горничной что у той впечатлительный барин, и покатил с Аристархом в игорный дом.
Антон Ильич Приёмыхов, коренастый мужчина с короткой стрижкой, и небольшими усами на крепко сбитом плотном лице с бойцовским носом, и оценивающим взглядом, сидел в буфете, и неторопливо ел. Шум от набиравшего обороты скандала с самоубийством Подвесова, был велик, и Приёмыхов уже старался не повторяться на эту тему. Все старались угадать имена шантажистов, прикидывая кто бы ими мог быть?
Появление в клубе двух полицейских вызвало заметное оживление, но никто не позволил себе броситься к ним с расспросами, чувство такта пересилило любопытство. Узнав у лакеев где именно сидит Приёмыхов, Хорторв и Аристарх подошли к его столику.
- Позвольте вас побеспокоить сударь – обратился к Приёмыхову Евпатий Гордеич, на что тот, приветливо указал рукой.
- Сделайте одолжение господа! Вы весьма кстати!
Приёмыхов, сказал что они с Лёнькой с детства друзья, и общались чаще других. Хортов попросил его написать портрет Подвесова.
- Отчего ж не написать? Нарисую во всех красках, хотя с первого раза могу и забыть чего-нибудь…- криво улыбнулся Приёмыхов, и неторопливо начал описание, - Уф-ф… Лёнька, он с детства слыл у нас большим выдумщиком на всякие шалости, игры, заводилой мог бы стать, но, неполадки в семье, несколько раз что называется выбивали его из седла, и к юности, он растерял много задора, стал излишне застенчив, (это что касалось женщин) но увлёкся чтением. От того ли, от другого ли, но разрослось в нём своеобразное балагурство: он часто у приятелей в семейных спектаклях играл, любил это дело, и буквально укладывал зрителей от смеха, н-да… Однако, таковым, он был лишь на людях, а в личной жизни, это был задумчивый, подавленный и грустный человек. Но, до поры, пока снова не оказывался в подходящей компании, где преображался прямо на глазах: за минуту, из меланхолика, превращался в гуляку-парня! А мог при случае и напротив, да-с, умел он это… А вот с дамами, ему так и не повезло, чёрт этих дур нафуфыренных знает, что им всем надобно было? – пожал плечами Приёмыхов – Может от того, что он фальшивых комплиментов не отпускал, как у нас иные жопороты делают, что любой крокодиле, будут бормотать «Ах, вы очаровательны» Если барышня смачная и одета хорошо, он так прямо и говорил, а коли дурно выглядела и собою не ахти, дипломатично давал понять, что он не впечатлён…
Он вообще на дух дамских угодников не переносил, хотя самих женщин любил искренне,причём красивых, и ведь вкус имел, все это в обществе отмечали. Даже шептались промеж себя, «коли дама Лёньке Подвесову понравилась, значит точно красивая, можно идти в атаку!»  Бретёры, потаскуны великосветские, нескладные увальни с тремя подбородками, плешивые всякие, у всех на почве любовных отношений, полный порядок, а ему не везло, как порчу кто навёл! О сватовстве, после такого он и не думал даже! – не прекращая по примеру полицейских работать столовыми приборами, продолжал вспоминать Приёмыхов.
- Что ж он, и любовницы себе даже не завёл? – в полголоса спросил Евпатий Гордеич.
- В общепринятом смысле, нет – покачал головой свидетель – поездки с цветами и тортом к даме в будуар, и прочий водевиль, в его жизни не присутствовали. Но короткие встречи, как он выражался «кое-где и кое с кем», ни к чему не обязывающие, у него изредка случались. Но, поскольку всё это было что называется на бегу, Лёнька не рассказывал подробностей, он вообще про такое не хвастал, но слушать любил.
- И вы не подозреваете, что это могли быть за женщины? – снова спросил сыщик, плеснув себе коньяка.
- Понятия не имею, он даже мне не говорил кто они, а я не лез с расспросами – коротко ответил Антон Ильич, продолжая священнодействие ножом и вилкой, а затем задумчиво прикрыв левый глаз, как бы припомнил – Ко всем вышеизложенным прелестям, Лёньке фатально не везло и в обычной жизни: неприятности сыпались на него как облетающий цвет в мае, даже обидно за него становилось…
- В чём это выражалось?
- Да в чём угодно, - цыкнул зубом свидетель – особенно доставалось ему на ниве разговоров или пересудов. Вот я, раз был свидетелем пренеприятной сцены; сидели мы в одном салоне, и беседовали о литературе. И тут, одна темпераментная девица, капризно принялась обвинять Лёньку, что он сплетник, и зачем де рассказало ней то-то и то-то? Я, господа, был в курсе дела всей истории, сплетней, там и близко не пахло! Лёнька, поведал историю, услышанную им, не мало, аж через десятые уста, то есть байка эта, давно бегала по городу, вот и всё! Однако, темпераментная девица не налетела отчего-то ни на одного из тех десяти, что уже передавали этот случай, а напустилась на Подвесова. Причём самое смешное господа, - он горестно хмыкнул – было в том, что человек, рассказавший Лёньке эту историю, сидел тут же, с нами в салоне, и девица это всё прекрасно знала, не сойти мне с этого места!
- Да, удивительно! – согласился Хортов.
- Более чем! – подбросил дров Приёмыхов – Похожие пассажи, преследовали Лёньку всю жизнь, он мне так и говаривал за бутылкой, «Всю жизнь, во всём виноватый!» Но в тот раз, терпение его видать лопнуло, и он господа, взорвался! Наговорил девице всего этакого, не оскорбляя её, но высказал всё, и на место ей указал жёстко, и пример с десятью устами привёл, от чего де, с них не спросили прежде, и всё прочие… я, никогда его таким в разговоре с девицами не видел, гнев, да и только! Девица растерялась, губки задрожали, глазки захлопали, но скандал погасили-замяли, вмешались хозяева салона, я тоже его отстранил, мы выпили, и вскоре покинули те стены. Но, бывали случаи и того лучше господа, - уста Приёмыхова исказила деревянная улыбка. что бывает когда рассказчик, желает изложить нечто трагикомичное.
- Даже так? – слегка удивился Хортов, а Аристарх сделал стойку.
- На одном балу, не знаю у кого, да это и неважно, Лёнька, с компанией приятелей и знакомых, стояли где-то в сторонке, и о чём-то беседовали с другой уже девицей, хорошенькой, фигуристой и в его вкусе. Руки у него прошу заметить, при этом за спиной были сведены (это он мне лично рассказывал) и всё шло хорошо, как вдруг, к изумлению всех кто стоял рядом, девица, внезапно на полуслове меняется в лице, и выдаёт ему из уст, такой «алмаз» «Лёня, руки уберите!» Все замерли, немая сцена, Лёнька тихо переспрашивает «Какие руки?!» и из-за спины их показывает… Девица зенками хлопает, и молчит, заело видать что-то в механизме. Ей кто-то из подруг, даже тихонько замечает, «Ты чего мол, о каких руках говоришь-то?» Настроение у Лёньки нашего оказалось испорченным напрочь…
И вот последний пример господа, это уж я сам был свидетелем, и признаться, сам разозлился в серьёз – Приёмыхов положил себе на тарелку пару расстегаев с мясом, - Как теперь помню, новогодний вечер в собрании, то-сё, балы-шарады, столы-беседы. Вот мы с ним стояли в компании наших общих знакомых, и разговаривали. Настроение приподнятое, всё вроде хорошо. Плывёт мимо молодая дама, к которой многие из нас неровно дышали, Лёнька не был исключением, дама это знала, и относилась к нему,   довольно приветливо. И вот, проходя мимо нас довольно близко, она вдруг оборачивается, и недовольным тоном, замечает Подвесову, «Лёня, за руками следите!» Тот, аж побледнел от негодования, а я просто не знал где стоять. Но это, ещё не всё! – Приёмыхов сдвинул брови – Не прошло и получаса, как мы заметили, что даму, ту самую, в укромном месте довольно фривольно обнимает некий франтик, относительно недавно по сравнению с нами, появившийся в обществе.
Лёнька после такого, уйти хотел, но я удержал. И поверьте, господа, что похожих случаев в его жизни, происходило великое множество! Его постоянно обвиняли в том, в чём кого-то иного, даже и не подумали бы задеть, или обвинить! Это всё его весьма сильно раздражало…
- Да, сложной жизнью, жил ваш приятель! – протянул Хортов, а затем сказал – Ну, теперь понятно, от чего он, решился на такой отчаянный шаг… Видимо стоял уже на пределе, а тут, в лицо прилетает и такое ещё обвинение…- затем, следователь спросил у собеседника, не припомнит ли он, имя дамы на новогоднем балу? Свидетель на несколько секунд задумался, и отрицательно покачав головой, объяснил, что прошло уже года четыре, и он боится ошибиться, да и дама, по закону подлости, может ото всего откреститься. Да, ещё одно неприятное явление, как отказ от своих слов делая при этом большие глаза, со стороны знакомых, преследовал Подвесова всю жизнь. В последние годы, он даже старался ни от кого, ничего не передавать на словах, боясь снова оказаться в дураках, как не раз уже случалось.
- Да уж, - Хортов отложил в сторону приборы, - прямо скажем не жизнь, а худой бочонок с порохом, была у вашего друга, только искру ненароком урони, и всё!..
- Именно так, Евпатий Гордеич, вот кто-то спичку нарочно и кинул на этот бочонок! – согласился Приёмыхов, а на просьбу полицейского назвать круг общения Подвесова, заметил, что это, одинаково просто и сложно одновременно. Леонид Николаевич хоть и не выходил особо в последнее время никуда, но в обществе слыл фигурой известной. Его знали в собраниях, в клубе, в салонах, в домах принимали, от того-то и скандал теперь такой в обществе!
- Это нам и самим ведомо, я имел в виду ближний круг, где он вращался более всего, такой у каждого человека есть – пояснил следователь.
- Ближний? – переспросил Антон Ильич – Ну, это можно: Я, князь Штыков с женой, (шеф и Аристарх переглянулись) потом Сидоров Жорес, тот ещё тип, но любопытный… та-ак… Барвинские, брат с сестрицей, Яша Маклюхин, наш журнал ходячий, Петька Горшенин, Вера и Елена Гончаровы, Юля, дочка полковника Данилова, Одиссей Чапыгине, её воздыхатель, Никодим Огураев, приятель его, потом Люба Троянова, дама весьма приятная, а при ней в кавалерах. наш губернский вития-пустозвон, Автондил Прирекалов. Да, ещё Лёнька любил с Туркиным, с Брызгиным пообщаться, да тут вообще можно любое имя из известных в городе называть, и не ошибётесь, так или иначе, друг мой покойный с ним пересекался, а вот насколько глубоко и тесно, уж не скажу! – Париёмыхов коротко развёл руками.
- Ну хорошо, это понятно, - согласился Хортов, - ну, а стихи, хорошие у вашего друга были?
Приёмыхов ответил, что недурственные, покойный их почитывал в узком кругу и иногда в салонах, слушатели были всё те же. Следователь, далее спросил, не увлекался ли Леонид, космогонией, и услышал в ответ, что чем он только не увлекался, а про космос поговорить любил, но это, уже в узком кругу, не на балах, и в частности, в доме Дарьи Даурьевны, он более чем в иных местах, находил толковых слушателей.
«Значит хотя бы один из вымогателей, в доме у Даши нередкий гость, либо просто бывал!» - быстро промелькнуло у Евпатия, а в слух он спросил.
- Вы не в курсе, где бывал Подвесов незадолго перед смертью, кого посещал?
- В свет, он выходил если мне память не изменяет, недели три назад, в салон к Мушкиной, это он мне потом рассказал, когда дня три-четыре спустя, по получению первой анонимки, он прибежал с ней ко мне домой. Хотел узнать моё мнение о письме. Я сразу тогда сказал, что это чья-то глупая шутка, и чтобы он о том помалкивал.
- Он не с кем, не ссорился в последнее время?
- Да вроде нет, он вообще старался избегать крепких ссор, но точку зрения отстоять свою умел, - Приёмыхов налёг на грибки -Лёнька упомянул что крепко поспорил с Автондилом, да ещё там с кем-то, но ссорой это не назовёшь, он часто вступал с кем-либо в дискуссию, как, впрочем, и многие салонные прихожане!
- Не думали, кто бы мог так поступить с вашим другом?
- Думал, как же не думал, господа! – вздохнул Антон Ильич, промокая рот салфеткой, и бросая её на стол, - но увы, ничего не надумал, сам теряюсь…
- Да, а вы не заходили к другу, дней за пять до гибели?
- Беспокоился я, вот и заглянул, справлялся как дела, он мне все анонимки представил, и с какой-то особой весёлостью, схожую с решимостью, объявил мне, что тоже сыграет с ними свою шутку, которую долго они все, будут помнить. Я конечно же спросил его про тех людей, но он лишь посмеялся так, «Не теперь Антоша, узнаешь со всеми, будешь впечатлён!» да и всё!.. Не обманул Лёнька, впечатлился я ныне как следует, пойду вот вечером, спрошу у Нюшки насчёт похорон… Кстати, - спохватился свидетель, - а когда его домой привезут?
- Если доктор не будет занят, полагаю, что сегодня вечером, - ответил сыщик, - Антон Ильич, мы теперь покинем клуб, но вы, если вас не затруднит, не покидайте города до конца следствия, нам может понадобится ваша помощь! – попросил он в конце, первым поднимаясь с места (помощник и свидетель, встали следом)
- Разумеется я останусь господа! – искренне сказал Приёмыхов, сверкнув глазами – Куда меня отсюда чёрт-то понесёт? Во-первых, погребением кто-то должен заняться, во-вторых, весьма охота на этих любителей «пошутить», в живую поглядеть, кем бы они не оказались, да спросить у них кое-что…
- Удачи вам, Антон Ильич! – Хортов легонько козырнул, и торопливо, первым пошёл к выходу. Из клуба, полицейские поехали в ассигнационный банк, и навели там справки о финансах покойного Подвесова. Ожидания следователя оправдались, на счету жертвы оказалось лишь 5.497 рублей ассигнациями, и 73-и копейки. Пятнадцатого числа, покойный был в банке, и снял со счёта ровно тысячу. На обратном пути, Аристарх спросил шефа, верит ли он Приёмыхову?
- Мне он показался искренним, за исключением одного момента, он помнит имя дамы, что некрасиво повела себя с Подвесовым на балу. Не назвал же он его по двум причинам: не хотел прослыть за сплетника, и потом, это имя, мы вскорости узнаем и сами, через великую женскую эстафету, от которой не сможет укрыться ни одна, даже самая хитрая и осторожная дама! – буднично проговорил Хортов, повернувшись к помощнику.
- А мне кажется, он чего-то скрывает – высказал мысль Аристарх.
- В таких делах приятель, каждый чего-то скрывает,- согласился шеф – возможно он догадывается кто стоит за этим делом, хотя бы одного из пяти, а может подозревать, и желает разрешить всё сам. А может и действительно ни черта не знает, стал бы Подвесов рисковать, и называть кому-то, имена своих губителей? – Хортов скептически хмыкнул – Вряд ли, в противном случае, шутка которую задумал уже он сам, могла и сорваться, а он, сделал иную ставку!..
- Пожалуй что вычислить губителей Подваесова, нам будет не легче, чем убийц Веры и Кати в минувшем деле – подумав о чём-то своём, предположил Аристарх. Хортов согласился с ним, добавив, что надо быть готовыми, задавать неудобные вопросы людям, которых они хорошо с Аристархом знают.
- Да, тяжело, верно будет арестовывать тех, кого держал за достойных людей! – вздохнул Аристарх, на подъезде к зданию Управы. На это, шеф заметил, что оно конечно неприятно, это верно, но не нужно играть со спичками на пороховом складе, тогда вас и со стенок соскребать не придётся…
В кабинете, во время совета, Евпатий Гордеич, поигрывая карандашом в пальцах, сказал что вечером навестит дом Штыковых, и порасспросит их про Подвесова. Даша наверняка много интересного знает, а затем, сыщикам следует сходить на похороны, и понаблюдать кто именно придёт, и как себя вести станет. Кто просто постоит, кто речи говорить будет, театрально или искренне? Словом, понаблюдать.
- Пари держу, что хоть один из злопыхателей, но на похороны придёт! – уверенно заявил Хортов – На разведку собачий сын придёт, обнюхаться, осмотреться, у их компании же наверняка теперь пригорает под хвостом у всех, вот и не утерпят. А мы будем внимательно глядеть, и запоминать.
- Ну, то, что кто-то из вымогателей на похороны придёт, это положим и так понятно, - согласился помощник, азартно сверкнув глазами, - а ну как много людей будет? Дело-то вон какое громкое получилось!
- Ну не сто же человек туда придёт! – возразил шеф – Думаю, что, не считая могильщиков, будет персон двадцать-тридцать, любопытство своё удовлетворить, да и всё на том. Я лично намерен после посидеть да над шарадой покумекать, вдруг да выйдет толк!
Аристарх, намёк шефа уловил, и тоже сказал, что выкроив время, посидит над расшифровкой своего экземпляра.
В этот вечер, в «салоне» у Даши, собралась довольно изысканная публика, среди которой выделялись Автондил Прирекалов, и Жорес Сидоров. Последний стал появляться в «неприличном» доме сравнительно недавно, до того, он старался не мозолить глаза обществу, где память о его проделках, наказуемых законом, была жива. В дома и салоны, коим свет придал название приличных, Жорес давно не заглядывал, а в заведение Дарьи Даурьевны, он всегда заходил без стеснения: князь Сергей относился к художнику философски, а его супруге, покуда Жорес не напакостит где-то всерьёз,  и вовсе были безразличны его недопонимания  полицией, у самой, знаете ли!..
Однако теперь, при виде следователя, появившегося в комнатах, художник ощутил некоторое волнение и беспокойство. Автондил, просто постарался при виде гостя принять независимый вид, но вышло плохо, сразу стало заметно, что он боится. Евпатий Гордеич коротко поклонился хозяевам, а саму хозяйку, деликатно попросил уделить сыскному ведомству, своё время. Смилостивившись, княгиня поманила его за собой, указав веером на какую-то дверь. Они и прошли в какую-то комнату с круглым столиком, на крышке которого, Дарья Даурьевна, нащупав спички, зажгла трёхрогий канделябр, и указав пальчиком на три стула стоявших рядом, предложила сесть. Разместившись напротив друг друга, они начали разговор.
- Я, вся к вашим услугам! – улыбнулась платоническая крестница, предмету своего обожания.
- Ну, всей мне не нужно, достаточно одной части, - столь же мило улыбнулся сыщик. и попросил рассказать о Леониде Подвесове.
- О-й… с трудом приняла всё это, Евпатий Гордеич, третьего дня. его в городе живым встретила, а сегодня такое! – покачав головой, тихо проговорила княгиня – Но, предадим мёртвых земле, а сами обратимся к бытию. Вы, хотите очевидно знать, круг его общения и черты характера?
- Осьмнадцать душ мне уже известны, - заметил Хортов, и перечислил имена услышанные от Приёмыхова.
- Какая у вас прекрасная память, - похвалила его княгиня, и как бы припоминая что-то, сказала что ей трудно будет добавить новые имена, разве что губернатора с председателями всех палат, Подвесов знал их лично, но может к завтрашнему дню, она припомнит ещё кого-то. Хортов попросил начать с общих впечатлений о покойном, и княгиня начала.
- Ну вообще-то, мы с Лёней были знакомы уже четыре года, Сергей тоже хорошо к нему относился. Мне импонировало что Лёня, не играет дешёвых водевилей как остальные, а ведёт, вёл, - поправила себя Даша, - себя естественно. Не поверите, но даже я, просила его несколько раз оценить мои наряды, и он честно отвечал. Он вообще, был человеком, как это говориться, не от мира сего, и в этом, я просто уверена, крылась причина его несчастий! Мало кому нравиться, когда у человека, есть на всё своё мнение, и он говорит только о том, в чём он силён. Я часто на приёмах и всяких вечерах, слышала нелицеприятные разговоры о нём, и мужчины, и женщины, все перемывали ему косточки, а некоторые, наряжали в сумасшедшие.
- Не вспомнишь кто именно?
- Понемногу посчитай все, это ж такой повод для сплетен! – хмыкнула Даша – Но откровенных врагов он не имел, он всегда умел вовремя остановиться, хотя враги могут завестись и тайные, кого-то могут задеть и непреклонность в споре! – Дарья Даурьевна легонько махнула сложенным веером.
- Когда вы общались с ним, в последний раз? – спросил Хортов положив нога на ногу, и опершись рукой о трость.
- С неделю назад он забегал днём, на полчасика чаю попить, и поделиться своими невзгодами – княгиня снова потускнела взором.
- Что, и про анонимки говорил? – насторожился Хортов.
- Да, мы с Сергеем их даже прочитали, но так и не смогли предположить, кто мог скрываться за этой белибердой!
- Он не говорил где бывал в последнее время?
- Я расспросила сама, - деловито изрекла княгиня, раскрывая веер. – он в начале месяца. числа где-то шестого, в салоне у Мушкиной был, и там, ближе к концу, завели разговор о том убийстве девушек на опушке, в котором Лёня высказал мысль о смертной казни всяким убийцам, и возникла перепалка в его стиле, с нашими гуманистами, и в частности с моим бывшем, вон, припёрся опять! – Даша ехидно ухмыльнулась – Лёня пребывал в подавленном настроении, но это с ним бывало, - княгиня тяжко вздохнула. – Весьма утомительно носить маску весельчака и балагура всё время… Был даже случай пару лет назад, он сам мне рассказал, - навострилась Даша – Он сидел дома и книги листал, так, почти бесцельно. И здесь, прибегает курьер с запиской от знакомых, кои сидели и скучали в одном доме. Они ему так и написали, что мол скучно, и мы приглашаем тебя, дабы ты, развеселил нас. Лёня тут же черкнул ответ, в стиле «шут скоропостижно помер, ищите себе другого» и найдя на улице мальчугана, отправил его с этим ответом.
- А чей дом был?
- Не помню точно, позже возможно – неуверенно пообещала Даша, лениво обмахиваясь веером.
- Скажите, ваша светлость, - Хортов невольно улыбнулся – а вы сами не думали. кто из вашего окружения, мог бы решиться на такую шутку?
- Сложно сказать, - не снимая задумчивости с лица, забормотала княгиня – с одной стороны, шутка злая, не спорю, а с другой, подобное не редкость в наших кругах, я сама люблю над кем-нибудь подтрунить, и кому-то, это, может показаться жестоким… Никто из них, я уверена, и в страшном сне не предвидел такого поворота событий, а посему, мог в принципе любой от скуки примкнуть к делу, или сам не зная от чего, но статься могло по всякому…
- Наши предположения совпадают, - кивнул Хортов, - мало того княгиня, я убеждён, что по крайней мере один из вымогателей, посещал ваш дом.
- А почему нет? – пожала плечами Дарья Даурьевна – Даже наверняка есть, а может и теперь здесь сидит, да не один… Вон, бывший мой, с «идеями»,- скривилась собеседница – вполне в его духе, поучаствовать в чём-то подобном, а то и того краше, придумать всё это… Лёня часто с ним спорил, и подковыривал автондиловские идеи. не мог долго его слушать спокойно. Так что поле непаханое, Евпатий Гордеич, для ваших изысканий!
Хортов глубоко вздохнул, и заметил Даше, что вот поговорили они, а ощущение что и не говорили вовсе, ничего нового не узнал, кроме истории с несостоявшимся веселением скучающих. Дарья Даурьевна, заметив что у сыщика в этом деле всё ещё впереди, одним движением, игриво свернула веер.
- А князь Сергей в последнее время с Подвесовым не общался?
- Нет, только дома у нас, когда Лёня пришёл, а больше насколько я знаю, не было у них общения, но вы сами можете у него уточнить! – предложила княгиня.
- Всенепременно!
Однако, и князь Сергей не сказал ничего существенного, заметив лишь что шутники, могут быть как среди противников, так и среди приятелей покойного.
Сыщик поблагодарил супругов, и выйдя к гостям, узнал, что вице-муж Даши, и его приятель Сидоров, вдруг резко засобирались по неотложным делам, и недавно покинули гостеприимный дом.
- Ну что ж делать, вспомнили ребятки о делах насущных, да и умотали тройным аллюром, случается! – заметил на это Евпатий Гордеич, откладывая разговор со старыми приятелями, на потом. А пока, его дома ждали ужин, и первая попытка, разгадать шараду.

                                                       Х                               Х                           Х

Уже порядка часа Евпатий корпел над шарадой Подвесова, перечитывая её в который раз. делая на отдельном листке, одному ему, понятные пометки. Но пока, в голову приходили одни догадки.  «Вьюнком повиты не святой кудесник, и королева бриттов, вступила в заговор с отрекшимся два раза, от глины урождённым прохиндеем». Хортов разбирал эту первую часть шарады по деталям. Несомненно что покойный, зашифровал тут имена и фамилии, а возможно и прозвища. И кто мог скрываться за «Вьюнком повитым не святым кудесником», следователь пока и близко не мог предположить. То же выходило и с королевой бриттов.
- Если они оба этим вьюнком повиты, то возможно, что они некая супружеская пара, товарищи по службе, или подельники, либо это прозвище неразлучных друзей, - бормотал следователь, почёсывая голову, - а с другой стороны, Подвесов мог зашифровать и общеизвестные имена, кои у всех на слуху. Ведь если это стало известно, виновные наверняка боятся, - Хортов отпил чая, и отставив чашку, опять погрузился в изучение. Следователь напряжённо думал, какая фамилия или имя, могли скрываться за «вьюнком повиты» и «не святой кудесник»? Евпатий Гордеич держал рядом полный список лиц, названных Приёмыховым, и методично подставляя имена и фамилии, под слова из шарады, но пока ничего не выходило. Приёмыхов, Штыковы, Сидоров, Барвинские, Маклюхин, Горшенин, Гончаровы, Данилова, Чапыгин, Огураев, Троянова, Прирекалов, Петлицын, Туркин, Брызгин… ни какая из этих фамилий, не коим образом не подходила под определение «вьюнком повиты не святой кудесник», «королева бриттов». Хортов склонял имена и фамилии так и сяк, но ни одна не подходила по смыслу. Пробовал было пристегнуть туда «королеву бриттов», но ни одна из дам, не носила имя Виктория, или же это прозвище? Он глубоко выдохнул, и сцепил руки за головой.
День выдался каким-то шальным: преступление хотя и наделало много шума в городе, но не выглядело особо кошмарным. А с другой стороны, для тех, кто оказался в нём волей-неволей замешан, кошмары только начинаются.
- Так, господин Хортов, вы сегодня отчего-то отупели, надо встряхнуться надворный советник, шарада не такая уж сложная, просто надобно проветрить мозги…
Евпатий Гордеич пружинисто поднялся, расстегнул воротничок сорочки, сунул руки в карманы, и принялся ходить по кабинету. Минут через пять позвонил в медный колокольчик, и приказал пришедшей Анфисе, подать себе свежего чая. Горничная быстро ушла, а он, подойдя к шкафу с книгами, пошарил там, и вытянул толстенный фолиант, под названием «Королевские дома Европы». Найдя раздел про Великобританию, открыл, и внимательно вчитался. Минут через пять он посветлел лицом, и закрыв книгу, тихо проговорил.
- Королева кажись есть…
Анфиса принесла чай, он навёл по крепче, бросил пару кусков колотого, неровного сахару, неторопливо размешал, сел на диване, расслабился, и отрекшись на время от рабочего лада, принялся с наслаждением смаковать ароматный напиток, разгоняющий кровь, и прочищающий мозги. Евпатий умел эдак расслабляться, этому он научился ещё на войне, и применял потом в дальнейшей жизни. Пил маленькими глотками, растягивая вкус, и настраивая мозг на работу.
И вот чай допит, и расшифровка шарады начата заново, но теперь уже не заглядывая в бумаги; и имена из списка, и всю посмертную головоломку Подвесова, сыщик помнил наизусть. После того как с «королевой бриттов» наметился некий успех, следователь взялся за того, с кем «вступили в заговор с отрекшимся два раза, от глины урождённым прохиндеем». Отрекшийся два раза, должен быть тоже неким эпическим, или историческим персонажем, который известен сведущим в истории людям. Но кто это? Кто? Предатели, Брут и Кассий, ну ещё библейский Иуда… Стоп! Библейский персонаж? Ну конечно же! Евпатий Гордеич резко остановился, сердце азартно заиграло.
- Ай да Хортов, ай да сукин сын! Вот кажись и второй молодец из шарады поддался!
Следователь энергично заходил по кабинету, он уже взялся за следующий персонаж. «Со скуки затесался корабел, к ним хитроумный, что погубил товарищей своих, но хлеб свой брал он от просителей себе, да видно мало показалось». Хитроумный корабел, быстро побежал в голове сыщика по коридорам исторических эпох, преданий и тому подобного, а следом, замелькали имена из списка, и через три минуты, Евпатий Гордеич хлёстко щёлкнул пальцами.
- Он! Он, чтоб мне коньяку не пить! Молодец Подвесов, и впрямь хорошую шутку ты сыграл со своими вымогателями, и окрестил метко!
 Однако дальше дело застопорилось. «Им вторила одна из трёх сестёр, им давший жизнь, от неживого пал коня. А паладин у ней, болван, однажды изгнанный от чёрта, а ныне мужа полного ученья, он строит из себя, но в заговор он вовлечён едва ли»… С этой загадкой, Хортов увяз, хотя чутьё шептало ему в левое ухо, что отгадка рядом, надо лишь очень внимательно глядеть. Трёх сестёр в списке не было, из легенд и мифов на ум пришли только три сестрицы-горгоны, в прочих сказаниях включая славянские, фигурировали только по две сестры: Карна и Желя, Доля и Недоля…
Хортов бродил по кабинету, непрерывно уже полчаса. Навёл и впил ещё чашку подостывшего чая, выслушал поздний заполунощный  бой часов, не на секунду не выпуская витавший уже близко кончик отгадки, ускользавший пока словно кусок мыла из пальцев, в тазике с водой.
Снова вернувшись к знакомым библейским сюжетам, он в который раз перегнал в голове все имена с частью шарады, и три сестры из древнего писания, моментально выросли из мглы, но лишь одно из них, совпадало с именем из списка Приёмыхова, а её фамилия, резко и явственно указала сыщику на одно из бессмертных творений великого Гомера. Едва имя и фамилия дамы сложились в хорошую мозаику, Хортов искренне расхохотался, его позабавил образ её «паладина» который теперь «болван, однажды изгнанный от чёрта»…
-Ох ты ж господи-и-и! Ну Леонид Николаич, ну остряк! – растирая слёзы катящиеся из глаз от смеха, говорил следователь – Как точно «паладина»-то уел, прямо в яблочко! А образ-то блеск просто, особливо про чёрта знатно подмечено, снимаю шляпу! – Хортов широко разведя руки, низко поклонился книжному шкафу.
Прокричали уже третьи петухи, за окном занималась заря, когда Евпатий, закончил писать на бело свои соображения по шараде. Сошлось практически всё, за исключением небольших деталей в первой части шарады. Хортов, уже проверенным методом раскрыл кто есть такой «не святой кудесник» (помогло знание имён некоторых святых) а также «отрекшийся два раза», чему опять же поспособствовал бессмертные библейские сюжеты». Единственное что пока не до конца ложилось в мозаику, (хотя и не существенно) это почему «не святой кудесник» и «королева бриттов» повиты вьюнком, и кто точно является «от глины урождённым прохиндеем». Кандидатов на сей облик, оказалось несколько.
- Ну-с, теперь придавить часика три, и на службу, что-то там Аристарх нагадал? – устало бормотал Евпатий, укладываясь на диван, беспокоить супругу в спальне, ему теперь не хотелось.
… В кабинете, дождавшись помощника, Евпатий Гордеич показал ему свои наработки.
- Вот приятель, выгорело, почитай всё разгадал, за исключением первой строки, и там ещё мелочи в середине!..
- Поздравляю шеф! – держа одной рукой папку, а другой принимая от него бумаги, ответил помощник, и не отходя от стола, принялся читать – Удивительно Евпатий Гордеич, ну и голова у вас, я вот только «хитроумного корабела» и разгадал, сверяясь со списком. Все мозги к чёрту вывихнул, думая над этой тарабарщиной! И так, и сяк прилаживал, ни черта не вышло!
- Ну, у меня тоже не с первого раза вышло, до третьих петухов возился! Интересно, а у Гончарова, коллеги нашего, какие успехи на этой ниве? – спросил сам себя следователь.
- Ну, полковник тоже человек неглупый, так что шеф, возможно что он, продвинулся даже дальше меня! – деловито заметил Аристарх, идя к своему столу, и усаживаясь.
- Теперь приятель, наша задача, пока хранить всё в тайне, и собирать на шутников улики, улики железные, ибо дело выйдет щекотливое. Может статься, что под суд удастся отдать не всех… - озадаченно проговорил Хортов.
- Но скандал, который при этом грянет, разобьёт их репутацию в пух и прах, на что собственно, бедняга Подвесов и рассчитывал! – пророчески заметил Аристарх.
- Да, - согласился шеф, - репутация тут сильно потерпит!
Аристарх справился насчёт дальнейших распоряжений, и шеф, сказал, что вначале, надобно навестить дом Подвесова, да поглядеть что и как с похоронами, кто приходил-уходил, а потом, будет ещё одно дело с кладбищем, но это чуть погодя…
На Садовой№47, пахло трауром и одиночеством. Гроб с телом покойного стоял в прихожей, но не чтицы, ни монаха, ни священника, по понятным причинам, не было. Горничная Нюшка в чёрном платке, суетилась в комнатах. Соседи, входили-выходили, чего-то бормоча себе под нос качали головами, да горестно вздыхали. Полицейский экипаж остановился напротив дома, сыщик с помощником неторопливо вылезли, и направились внутрь. Там они узнали у горничной что барина, привезли ещё вчера, глубоким вечером, а сегодня поутру, господин Приёмыхов с сотоварищи, привезли гроб, и положили барина в него. Немного побыли, и уехали, пообещав зайти ещё. Из прочих господ, пока никто не приходил.
- Я тута молюся за него потихоньку, хоть и знаю, что нельзя, но не могу; грех у него, от душевного разрыву приключился! – прикладывая платочек к губам, тихо проговорила Нюшка. Хортов одобрительно кивнул, и спросил, когда похороны?
Горничная всхлипнула, и ответила что завтра после полудня. Хортов подошёл к комнате Подвесова, и тронул печать на двери. Всё на месте, никто не дёргал, не пытался войти.  Ладно, порядок, есть порядок… Нюшку, он попросил наблюдать, кто из господ станет приходить навещать барина, и будет ли чем интересоваться, а на её робкое замечание что в лицо она мало кого знает, сыщик сказал ей, что гости, будут представляться, а ей только надо будет имена запомнить, а потом, при случае, ему, Хортову, тихонько сказать. На это, горничная охотно согласилась, и получила в качестве аванса, серебряный двугривенник. Побыв в доме ещё пару минут и поразмышляв о чём-то своём, следователь решил поехать на Дворянское кладбище. Аристарх, спросил по дороге про идею, посетившую шефа, и услышал любопытную вещь.
- Шутники-вымогатели, назначали Подвесову встречи 9-го, 11-го, и 13-го августа, у склепа Насоновых, так? Так! Следовательно они сами, просто обязаны были там присутствовать в ночную пору все три раза. Их мог видеть сторож, либо кто-то из бродяг или юродивых, что ночуют там во множестве.  Вот мы их с тобой и опросим подробно. Шанс что кто-то из них что-то видел в те дни, думаю есть!
Старобоярское Дворянское кладбище, лежало на западной окраине города, утопая в тени деревьев и кустарников, оглашаемое звоном колокола небольшой каменной церквушки. У погоста имелось двое ворот, передние и задние. Вторые вот уже лет 20-ть как не открывались, а первые, сторожа порой забывали запирать и на ночь. Окружала кладбище обширная каменная стена в рост человека, которая в некоторых местах порядком осыпалась, и всякого рода уличный сброд находил там достаточный приют. Городские власти не препятствовали такому ночлегу, справедливо пологая, что пусть уж лучше все бродяги ночуют там, а не поползут на улицы губернской столицы.
Полицейский экипаж подкатил к воротам кладбища, когда оттуда медленно выходили посетители, две пышные дамы в тёмных платьях под вуалетками, и сопровождающий их молодой человек в чёрном сюртуке и дорогом картузе. Народу вообще было немного, а посему, Хортова не удивило отсутствие нищих снаружи, основная братия промышляла теперь по городским улицам и у церквей, и лишь немногие пребывали внутри.
- Главное, чтобы сторож-подлец, не нажрался с утра, да из нищих кто-нибудь на месте б оказался, из тех, кто при Насоновском склепе ночует… - рассуждал Евпатий Гордеич, проходя с помощником в отверзнутые ворота. Дорожки в этой части кладбища, когда-то были посыпаны гравием, а теперь лишь его жалкие остатки проглядывали сквозь утоптанный грунт. Поскрипывали старые деревянные кресты, кое-где родственники копошились у каменных надгробий, мраморных памятников, и просто могильных холмов с обычными крестами.
- Сторожка за поворотом налево – сказал Хортов. Они повернули, прошли шагов 30-ть, и увидели небольшой уютный дворик с рубленным домишкой в два окошка, и небольшими полосками ухоженной земли, где росла зелень и картошка. У выгоревшей на солнце будки, спал лохматый барбос, оживший и азартно забрехавший при виде полицейских. Сыщик сразу приметил висячий замок на двери сторожки.
- Вот ведь чёрт, куда ж он подевался? – неприязненно проговорил Хортов, не подходя к двери близко, но энергично оглядываясь вокруг – Потапыч! – зычно крикнул он, приложив ладонь ко рту – Пота-а-апы-ы-ч! Отзовись, разбойник, дело есть!  - повторил несколько раз следователь, а помощник его ничего не кричал, не видел нужды. Наконец откуда-то издалека донёсся хриплый голос «Иду-у-у!» и через пару минут среди могил показалась фигура седоватого мужчины неопределённых лет, с раздвоенной бородой, в картузе, красной рубахе подвязанной верёвицей, чёрных штанах, истоптанных сапогах-гармошкой.
- День добрый, ваши благородия! – почтительно снявши картуз, поклонился он – Чего изволите?
- Изволим поговорить с тобой борода, - следователь сунул руку в карман сюртука, и позвенел мелочью – на память-то как, не жалуешься?
- Дык, покуда бог миловал – осторожно начал сторож, сообразив, что придётся чего-то рассказывать (он знал следователя уже давно)
- А скажи-ка любезный, не было ли в течении этого месяца, близ насоновского склепа, какой-либо возни? – осторожно начал Хортов.
- Возни? А какой возни? Не взыщите Евпатий Гордеич, не уразумел я пока – виновато сказал сторож.
- Ты обход ночной часто делаешь, или только в склепе своём дрыхнешь, да носа со страху высунуть боишься? – намекнул следователь, дружелюбно глядя на собеседника.
- А как без обходу-то? Делаю конечно, и не боюся я никого, кого мне бояться-то? – не очень уверенно ответил Потапыч.
- И мимо насоновского склепа тоже ходишь?
- Случается…
- Значит случается? Замечательно! – следователь легонько ткнул сторожа указательным пальцем в грудь – А теперь, собери мозги в кучу, и постарайся припомнить ночи 9-го, 11-го, и 13-го августа, после десятого часа: не видал ли ты чего необычного в эту пору, близ выше упомянутого склепа? Или может слышал?
- Дайте подумать, ваши благородия, - поскрёб в затылке сторож, и буквально через минуту просиял – Было, Евпатий Гордеич! Было! Только вот не во все три ночи сразу, а  после 9-го как раз и было, и вскоре после того, как на колокольни десять пробило!.. Ну, вышел я размяться, походить, да сволоту всякую пошугать… то цветы с могил воруют, а после барышням или маменькам ихним дарят, то ишшо чего беззаконное, ну вот я и гоняю! Иду без фонаря, я уж к темноте-то привыкший, дрын в руке хороший, и от собак, и от сволоты всякой помогает. Ну иду я по дорожке, а склеп, он одним боком только под деревами-то стоит, а другим нет, и издаля его хорошо видать, он жестей крытый, а она от луны блестить дюже, и дверь с замком видать, и всё вообще. Ну вот, иду я стало быть, и почудилось мне что у склепа в малине, (там хорошая рядом растёт) хтой-то есть, затаилси значить. Ну, я сперва хотел было шугануть, а потом словно хтой-то в ухо мне шепнул «Затаись Фома!» ну я и затаилси, и жду чаво будет. А далей Евпатий Гордеич, было вот што – сторож состроил на лице таинственную маску, и зашептал – четверти часа не прошло, как из малинника одна персона поднялась неизвестная, и коротенько так свистнула, словно подзывая кого. Ага, думаю себе, хорошо что не попёр, не один он тама… И тут ваше благородие, из за кустов, из за могил, другие полезли, отряхивались, бранились, «Не пришёл такой-сякой, опять не пришёл! Напрасно всё!» и тому подобные возмущения. И вот вышли они все, числом пять-шесть, и хотя и в мужском платье все были, но по голосам было слыхать, что и барышни тама есть, одна прямо дюже пеняла на кого-то, что никакого толку тут ни в чём нету, раз «он» опять не пришёл, и что ей надоело… Ну, ни гу-гу, сижу, гляжу  слухаю, что будет.
Главный у них, кто в малине был, сказал остальным «Попробуем последний раз, а потом и чёрт с ним!» а те погудели немного, да и согласились. Я по голосам-то сразу понял что это господа чегой-то чудять, со скуки, али с моветону ночей на кладбищу их понесло в этакую ведьмину пору. Но я молчу и слухаю.  Вот решили они ещё раз чего-то там, да и пошли себе в обратную сторону, не в передние ворота, а куда-то в глубь, и скоро скрылись. Посидел я минут пять, потом вышел, постоял, да и домой пошёл, бродяг разгонять с одной могилы, угнездились там собачьи дети, а болей ничего, всё… Я на другой день с кумом на грудь принял, да и позабыл про энту историю-то, и коли б вы, ваше благородие не напомнили мне, и не вспомнил бы!
- Молодец Потапыч, вот тебе первый гонорар! – Хоров вытащил три гривенника, и одарив ими свидетеля, тут же предложил тому пройтись до склепа, и там на месте всё показать.
- Это мы со всем уважением, Евпатий Гордеич, это очень даже просто, идёмте! – обрадованно забормотал Потапыч, спешно идя первым. Лавируя между надгробий и деревьев, они гуськом вышли на небольшую тропинку, с растущими по краям вязами и клёнами, делающими её похожей на тенистую аллею, и уже по ней, пришли к средней величины склепу из дикого камня. Строение имело двускатную, позеленевшую, и массивную дубовую дверь, обитую железными полосами, с тяжёлым амбарным замком. На солнечную сторону, глядело решетчатой створкой единственное окно, выше человеческого роста. Хортов сразу приметил слева от склепа, густые заросли малины.
- Так, малину вижу, а откуда люди вылезали, хотя бы примерно, можешь показать? – повернулся к сторожу сыщик.
- Ох, ваше благородия, погодитя… дайте сообразить – слегка замялся Потапыч, оглядываясь кругом и силясь что-то вспомнить.
- Где ты, в засаде сидел? – наводяще спросил Хортов, пристально глядя на сторожа.
- А вона, десять шагов отсюда, могила графская с розового мрамору, с высоким памятником! – торопливо заговорил сторож, шагая первым. Все трое подошли к могиле какого-то графа Порогова, Потапыч залёг полубоком за четырёхгранный памятник, откуда хорошо просматривался весь склеп и ближайшая территория.
- Вон оттуда, с левой руки, остальные повылазили, двое с тех вон могил, а другие вон с этих – сторож указал рукой и туда и сюда.
- Так, сейчас мы там всё осмотрим, может усопшие нам чего-либо расскажут, они иногда отвечают на вопросы живущих! – бодро заметил надворный советник, под удивлённый взгляд сторожа, осенившего себя крестным знамением.
- Ну-с, пошли покойников допрашивать, - Хортов бодро шагнул вперёд, Аристарх следом, а сторожу было указано пока остаться на месте. Так, в малиннике в середине всё вытоптано, поломано, почва каблуками всклочена, отсюда он вошёл, тут присел и затаился, Евпатий занял место в засаде: идеальный обзор, подступы к склепу как на ладони. «Хоть орудие устанавливай» пронеслась шальная мысль. Затем Хортов привстал, и очень внимательно всё осмотрел. Увы, ни пуговицы, ни платка, ни кусочка ткани, ни конфетных обёрток, никаких улик…
- Ладно, осмотрим прочие места, - бормотал следователь, вылезая из малинника – тут ничего, идём к тем могилам – он указал тростью чуть левее, на те надгробия, что глядели на передний угол склепа. Когда подошли, сыщик ещё раз уточнил у свидетеля, верно ли за этими могилами, прятались неизвестные? Сторож уверенно подтвердил, что именно из-за этих могил, и вылезли где-то два человека.
- Аристарх Сергеич, смотрим внимательно, и как обычно, собираем всё! – проговорил следователь, заходя за одну из могил. Осмотр ближайших десяти надгробий, ничего не дал. Камешки, щепочки, птичьи пёрышки, старая скорлупа от крашенных яиц с пасхальных праздников, гнутый ржавый гвоздь, почерневшие крупинки зерна, донышко тёмной бутылки втоптанное в землю, осколок горшка, и клочок пожелтевшей газеты в куске шиповника.
- Ну, господа покойнички, кто же тут прятался за вашими могилами, не хотите помочь следствию? – обыденно пошутил Хортов, выходя на дорожку, - Не поможете, ладно, Потапыч, веди к тем надгробиям! – Хортов указал тростью на могилы, глядевшие на дверь склепа. И только за четвёртой из них, откуда так же хорошо было всё видно, Евпатий Гордеич, нашёл серебряный польский злотый. Монета лежала чуть левее пожелтевшей плиты, и игриво поблёскивала на солнце.
- Ишь ты, 38-го года чеканки, свеженький, вряд ли это кто-то из родственников обронил, вполне возможно Аристарх Сергеич, это кто-то из наших друзей здесь потерял, - подкинув злотый на ладони, предположил Евпатий Гордеич, а потом прибавил – знаете как это бывает когда сидишь, и мелочь из кармана как живая, сама выскакивает (Аристарх молча кивнул) Ну вот, будем надеяться что не ошиблись – следователь осторожно сунул монету в карман сюртука. Затем подумав о чём-то с минуту, велел сторожу поводить его к здешним нищим и бродягам, что ночуют здесь. Потапыч охотно это исполнил, и привёл полицейских к церкви, на паперти которой, сидело семеро грязных и рваных полукалек, закутанных в лохмотья, перемотанных верёвками, а на шее одного из них, висел кусок ржавой цепи. Лица всех семерых, давно уж не видели не только воды и мыла, но даже и простой бритвы. Образ сыскного начальника достаточно хорошо был известен, а потому, убогие слегка заволновались.
- Спокойно господа нищие, это не облава, напротив, кто будет честен и сговорчив, заработает горсть медяков! – следователь вытащил из кармана позвякивающую медь, и показал нищим на раскрытой ладони. Из церкви вышла пожилая женщина с маленькой девочкой, одарила страждущих по копеечке, и приняв в ответ словесное благодарение, засеменила прочь.
- Кто-нибудь из вас, ночует близ склепа Насоновых, либо поблизости? – достаточно громко чтоб услышали все, спросил Хортов, но бродяги виновато потупив взор, загудели что никто.
- Поставим вопрос иначе: сего месяца, в ночь 9-го, 11-го, и 13-го, не видал ли кто из вас, здесь группу посторонних лиц, человек пять-шесть? Среди них, есть женщины в мужском платье. Ну, вспоминай, бродяги, да глядите мне, врать станете, всю компанию принудительно в баню отправлю, а оттуда на Съезжую!
Нищие смущённо забормотали было извинения, но один из них, длинный, плешивый и сухой как жердь, озираясь по сторонам, негромко заговорил.
- Ваше благородие, вот как раз-то 13-го числа, ночей, но ишшо полночь не били, я тута с товарищами, с другими поцапалси, и ушёл на ту сторону, - жердяй махнул тощей рукой в неопределённом направлении – тама у меня местечко есть, две господские могилы, среди трёх больших вязов, я тама часто сплю. Тепло, не дуить и мох толстый. А шагах не более чем в десяти, кусок стены  обрушен до колена, и тама свободно мы можем проходить. И вот улёгся я было на бок, как вдруг слышу, идут несколько человек. Я чуть приподнялся, гляжу, изнутри кладбища, к пролому в стене, люди идуть, и как раз с полдюжины. Меня-то им не видно, а я-то их ясно разглядел. Идуть, ругаются в полголоса, поминают кого-то нехорошо, товарища свово, вроде как не явился он к ним на встречу. И по голосу, я точно одну барышню услыхал, звонкий такой, гневный. Ну подошли они к пролому и стали перелазить, один, самый рослый, барышне помог, а следом и все другие ушли. Вот я и подумал, что у господ, тута какой-то интерес свой был, но не сошлось чегой-то! – таким же таинственным голосом, закончил нищий.
- Имён они никаких не называли? Припомни хорошенько братец, обяжешь! – намекнул Хортов. Жердяй истово наморщил немытый лоб, засопел, затеребил жиденькую бородёнку, но отрицательно покачал головой.
- Нет, врать не хочу, бурчали чего-то, но имён не называли, не взыщите!
Хортов приказал ему проводить их до того провала стены, и минуты через три они уже стояли там, и глядели. Да, барышня вполне перелезет, а стену видать с сотворения мира не ремонтировали.
- Ну, хорошо любезный, гонорар свой ты заслужил, подставляй грабки! – следователь высыпал ему в ладони все медяки, а затем поманил помощника на выход. За воротами, когда Потапыч проводил глазами полицейских, его обступила любопытствующая публика, в нетерпении ставшая выпытывать, что там де такое было? Потапыч деловито приосанился, и выдал.
- Ну што было? Из полиции, сам Евпатий Гордеич с товарищем были, да… Миня допросили, богомолок допросили, калек убогих допросили, нищих допросили, сталыть… Х-хе, покойников в могилах, и тех допросили, во как! Всех допросили! – последние слова, нагнали на легковерную публику страха, и некоторые истово крестясь, поспешили ретироваться, а те, кто оказался похрабрее, полюбопытствовали у сторожа, о сути разговора. Потапыч, напустив на себя ещё больше важности, отрезал.
- А то не вашего ума дело, секрет сыску, во как!
Умолчал сторож и о найденном польском злотом, но не из гордости или чувстве долга, а от того, что на обратном пути, Хортов строжайше запретил ему это делать, под угрозой острога и порки. Слова сторожа о том, кого допросил на кладбище начальник сыскного, устами кумушек, уже через полчаса побежали по городу, быстрее ветра…

                                                          Х                         Х                            Х

По возвращении на службу, шеф и помощник сели перевести дух, и подбить баланс. Так, в означенное время, вымогатели на кладбище приходили, это установленный факт. На месте лёжки одного из негодяев, найден польский злотый, свежей чеканки, как говориться из печи, да прямо на стол. Монета, при условии что её там не посеял некий горожанин, весьма веская улика, о которой никто не должен знать, кроме разве что ещё Разорихина, но и то, потом, после, если окажется что злотый, улика настоящая, а если нет, то и нечего напрасно высокое начальство тревожить.
Аристарх спросил шефа, как им собирать теперь улики, на что тот, глубокомысленно заявил.
- Ну-с, самое простое, это взять, и по-тихому, нашего «болвана, однажды изгнанного от чёрта», тряхнуть, и допросить как следует, ибо он не может не знать, чем занималась его гетера. И он, споёт нам итальянскую оперу, и гетера тоже подхватит, но, боюсь что это, будут слова одних, против слов других, - Хортов сцепил пальцы в замок – скандал разумеется грянет, но нет полной гарантии, что мы не сядем в лужу. И потом, ты же знаешь это омерзительное бабье свойство, оговаривать своих товарок или соперниц, не видя в этом ничего предосудительного? Улики, необходимы железные, в нашем случае образцы почерков, и ещё одно; инкогнито посетить дом председателя Казённой палаты, посвятить его во всё, и поговорить  откровенно с его дочкой, просил ли её кто-либо, поучаствовать в розыгрыше, или же нет? Ну и в клуб заглянуть, да справки навести, кто там в последний месяц, польское серебро ставил?
- И кто недавно, из царства Польского прибыл? – поспешил вставить Аристарх, стрельнув в шефа указательным пальцем.
- Именно! Молодец братец! – одобрительно заметил следователь, - Но, ирония жизни, может заключаться и в том, что этот злотый, мог попасть в руки «шутников», и через третьих лиц! Так что улика хоть и хорошая, но требующая хорошей подкормки!
Следователь вылез из-за стола и пройдя несколько шагов, присел на край бюро со звенящими часами.   
- Чуть позже, установим слежку за некоторыми персонами, но сейчас, главное не упустить никого из них из вида. Хотя они пока не знают, что мы уже у них на хвосте, но лишний раз, лучше не предаваться кейфу. Начнём издалека, станем опрашивать тех, кто вроде бы и ни при чём, а вместе с ними, и наших «шутников» по одному за компанию.  Так мы усыпим их бдительность, и лучше подготовимся! – усмехнулся Хортов, и чуть подумав, отдал следующее распоряжение. Как только они пообедают, Аристарх идёт к председателю Казённой палаты, а шеф, посетит игорный клуб, и попробует нащупать след польского серебра там…
Хортов, поехал в клуб на извозчике, сразу после того, как они с Аристархом, расстались у трактира, где перед тем, хорошо отобедали. Евпатий Гордеич спрыгнул с пролётки, расплатился, и неторопливой, прогулочной походкой, прошёл через ворота паркового сада, и направился по булыжной дорожке, приветливо кивая попадавшимся навстречу знакомым, в ответ на их приветствия. Весёлые звуки оркестра, он услыхал ещё от ворот, а по мере приближения, ноты танцев становились всё отчётливее.
С левой стороны по ходу движения, на обочине стояло семь или восемь экипажей, на козлах которых, за исключением чьей-то кареты, кучеров не было, они кучковались грызя семечки чуть дальше, украдкой слегка выпивали, и о чём-то оживлённо беседовали. Несколько лакеев в красных и синих ливреях, выгружали из фургона корзины с бутылками вина и снедью. Дворник лениво помахивал метлой в отдалении, а пара хмельных повес, во фраках цвета меди, жарко спорили подле озорно журчащего фонтанчика. Хортов неспешно поднялся по ступенькам, осторожно миновал заполненную танцующими эстраду, и едва он достиг стульев и кресел, одна из знакомых дам, быстро оставив какого-то восторженного юношу парижского лоска, поднявшись с места, обратилась к полицейскому.
- Евпатий Гордеич, ну какой вы право чиновник, а? Идёте себе, совсем меня не замечаете, и вынуждаете первой, оказывать вам, знаки внимания!
- Вы, Аделаида, опередили меня, буквально на пару мгновений! – соврал сыщик, прикладываясь к поданной ручке, (модный юноша внизу, отчего-то заволновался)
- Неужели? – скептически улыбнулась дама, глядя на собеседника полубоком – Вы вот такой зануда Хортов, что если и являетесь куда-то, то либо сцапать кого-то за воротник да на цугундер, либо с женой… как там она, кстати поживает?
- Она отлично себя чувствует! – кивнул следователь, приготовившись отвечать на дальнейшие вопросы, не заставившие себя ждать.
- Ответьте честно, Хортов, вы ведь тут наверняка по делу, так ведь? – глазки молодой женщины азартно заблестели, и красочный веер, элегантно раскрылся.
- От вас, Аделаида Карповна, как от нашего полицмейстера, невозможно утаиться, - сладчайше улыбнулся следователь, - разумеется по делу, отдыхать-то, некогда!
Дама сменила азарт на таинственность, и полушёпотом полюбопытствовала.
- Не по делу ли несчастного Подвесова?
Сыщик молча, едва заметно кивнул.
- Обратите внимание, на эту кривляку Орехову, она теперь в буфете, с очередным дураком сидит, денежки из него тянет. Так вот, эта особа собирает вокруг себя таких типов, что наверняка способны на подобную подлость, сведшую Леонида в могилу… Эта Орехова, несколько раз, при свидетелях, и я сама слышала, негативно отзывалась о покойном, намекая на то, что его следует хорошенько проучить…
- А за что проучить-то? – так же тихо переспросил Хортов, сделав такое же таинственное лицо.
- Леонид, как-то зимой, на Рождество, о стишках её любовника Жореса…
- Это какого ж Жореса-то, Сидорова что ли?  - искренне удивился Хортов.
- Нет, не Сидорова, а Вухина, - продолжила шептать дама, - вообще-то его Гоша зовут, Георгий, но он, любит на французский манер прозываться…
- На французский, это Жорж должен быть – заметил Евпатий Гордеич.
- Ну я и говорю, он болван! – поддакнула Аделаида Карповна и продолжила – И эта Орешкина, на Лёнин сарказм, страшно оскорбилась! Вот я вам свою честь ставлю в заклад, что она, причастна к анонимкам, погубившим Подвесова…
Однако, Хортов поспешил сообщить даме, что не может принять от неё в заклад вышеупомянутую честь, поелику это предмет весьма дорогой, и он не найдёт в полиции достаточного места, где сию ценность, можно было бы хранить.
- Ну какой вы право проказник, Хортов, так приятно шутите всегда! – весело хохотнув заметила дама, игриво стукнув его сложенным веером по предплечью. Следователь, сказавши что немедленно начнёт проверку подозрительной госпожи Ореховой, улизнул наконец, от словоохотливой дамы. Никто из знакомых более не приставал к нему с расспросами, но он знал, что такое к нему отношение держится исключительно на силе его должности. Городские обыватели всех сословий, не очень охотно интересовались делами полиции, у всех на виду. Наедине же, у Евпатия Гордеича старались выпытать всё, хотя и весьма дипломатично. Заметив в бильярдной Петлицына, Хортов прошёл туда, и поприветствовав играющих, справился у капитана, как он поживает? Петлицын ударив кием по шару, ответил, что поживает неплохо, но идти под венец передумал.
- Отчего же так? – машинально спросил Хортов.
- Оттого, что уж больно Клеопатра моя, этого хочет, опасаюсь, как бы чего не вышло с этого! – ударив ещё раз, ответил капитан.
-  Опасаешься? Ну, это не худо. – заметил Хортов, продолжая следить за игрой. Невольно, кто-то из офицеров справился о деле Подвесова, дескать верно ли что тот, из-за анонимок застрелился?                     
- Увы господа, но это так, - согласно кивнул следователь, - письма, полученные покойным содержали столько грязи и мерзости, что просочись они в общество, и чести Подвесова пришёл бы конец.
- Мы вот тут с друзьями, головы себе сломали, кто бы мог с Лёнькой, такую гнусность устроить? – прицеливаясь и ударяя по шару, бормотал Петлицын.
- Да уж, спросил бы я по-своему, с этих «шутников»! – хмуро бросил гусарский поручик со шрамом справа под нижней губой, натирая кий мелом.
- Думаю, что в течении сентября, мы сыщем этих любителей пошутить – спокойно изрёк Евпатий Гордеич, любуясь игрой. Ему нравилось наблюдать как шары, с этаким костяным стуком бьются друг о друга, ударяются о борта, и тяжело проваливаются в лузы. Чем резче был удар, тем сильней стук шара о шар, тем сильнее это забавляло Хортова. Шары, чем-то напоминали ему пушечные ядра, многие сотни которых, прошли через его руки, за годы нелёгкой службы, в конной артиллерии.
- Партия господа, аллес! – выдохнул крупноватый пехотный майор с густыми усами, подёрнутыми сединой.
- Пожалуй довольно на сегодня, - проговорил Петлицын, доставая из внутреннего кармана, кожаную книжницу, и вытащив оттуда несколько купюр, кои он молча положил на стол, а затем уже из кармана брюк вытянув горсть мелочи, добавил несколько серебряных монет. Прочие так же раскошелились.
- Тут намедни один наш чиновник из Варшавы приехал, и рассказал нам что в царстве Польском, участились кражи в гостиницах, и это в Варшаве! А уж в остальной Польше, лучше вообще спать одетым, особливо на постоялых дворах! – на ходу сочинил Евпатий Гордеич, стараясь придать истории, ореол анекдотца.
- Ничего удивительного, я там был во время последнего мятежа, так там разбой и воровство, обыденное дело! – подхватил тему, пехотный майор. собиравши свой выигрыш.
- А я думал, что приврал чиновник, другие небось из наших, кто был там недавно, не рассказывают таких историй, а то уж в салонах бы всплыло! – высказал предположение следователь, на что игроки, заметили что никто из них, в последнее время в Польше не был, а потому сказать что-либо по этому поводу, они затрудняются. Хортов с Петлицыным вышли из бильярдной, и сыщик предложил приятелю пройти к игральным столам, и глянуть что там?
Петлицын, признался что хотел прежде заглянуть в буфет, что-то сегодняшний проигрыш его огорчил, на что сыщик предложил ему сходить раз он хочет, а сам, останется тут, и поглядит что и как. Подумав и почесав себе за ухом, Петлинын решил, что буфет никуда не убежит, а пройтись по столам, было бы любопытно. Но попасть в игральные комнаты, сыщику и капитану сразу не удалось. Проходя мимо компании господ, пьющих вино под решетчатой, украшенной вьюном аркой, они оказались окликнуты, и втянуты в непродолжительную дискуссию, относительно перспектив, наказания вымогателей, погубивших Леонида Подвесова. Хортов заверил господ в твёрдости властей наказать тех, кто окажется повинен в гибели человека. Как бы от себя, следователь рассказал господам историю, об участившихся кражах в гостиницах Польши, за последние три месяца. Неожиданно для рассказчика, эта новость крайне заинтересовала господ с бокалами, которые живо принялись её обсуждать, а капитан со следователем, незаметно ретировались.
В игральных комнатах, Евпатий Гордеич держался незаметно, но надоевших вопросов, хотя и не многочисленных, не избежал. Им вновь была пущена в оборот история о неприятностях в польских гостиницах, но в среде игроков, интереса она не вызвала. За всей этой мишурой, никто из игроков не заметил, как Хортов, наблюдал за игральными столами, когда туда бросали серебро, и счастливчики, загребали его в купе с прочими барышами. Ни в одном из кабинетов, следователь не обнаружил на столе польские злотые. Одновременно с этим, сыщик высматривал своего давнего знакомца, Яшу Маклюхина, к которому уже появилось дело. Яши пока нигде видно не было, хотя его хозяин, Пётр Горшенин, в дорогом чёрном фраке, внимательно метал карты за одним из трёх столов, потягивая дорогую сигару, да прикладываясь к бокалу марочного, рубинового с искрами, вина.
Синеватый табачный дымок, висел над головами игроков этаким  облаком, и тоже наблюдал. Хлопались о сукно глянцевые карты, ворох ассигнаций то рос, то уменьшался, брякало серебро и золото, да кувыркались перстни и кольца, поблёскивали корпусами и цепочками золотые и серебряные часы, игра, шла своим чередом…
Игроки старались громко не разговаривать, выпивку приносили-уносили молчаливые лакеи, а наблюдавшие за игрой, перебрасывались короткими репликами. Отсутствие Яши Маклюхина, немного настораживало. Спрашивать о нём тут, не имело смысла, Яша мог просто остаться дома, или прятаться от кредиторов, уже не раз бивших ему морду, за неуплаченные долги. Не попадался пока на глаза и тот из лакеев, что являлся агентом Хортова. Наконец, они с Петлициным прошли в буфет, где сыщик заказал себе лишь коньяка, сказавши что уже отобедал, а Петлицын, напротив, приказал подать себе всё по полной форме. Подождав пока он углубиться в трапезу, сыщик решило рискнуть. «Мало ли у кого в городе, польские злотые, по рукам ходят?» Евпатий Гордеич полез в карман, и достав найденный на кладбище серебряный злотый, незаметно показал капитану.
- Погляди, нигде таких красавцев новеньких не видал?
- Дай-ка! – Петлицын на минуту перестал есть, и взял монету тремя пальцами. Поглядел с полминуты, и вернул обратно.
- Ну, попадались иногда на игре, тут, и в других местах, в салонах там, в собрании, но на год, внимания никто не обращает. А что стряслось, снова фальшивка?
- Пока подозрение, ты тоже помалкивай до поры, а то мало нам одного дела, ещё этим попутно заниматься приходиться, вдруг ошибка? – Хортов спрятав монету в карман, налил коньяку и выпил. Минут через десять он поглядел на часы, и сказав что ему пора, на сегодня простился с капитаном. На выходе, Евпатий Гордеич приметил-таки того лакея, что тайно снабжал его сведениями, лакей, помогал какому-то хмельному барину, влезть в его бричку. Людей на улице сновало достаточно, и Хортов, пошёл в его сторону. Лакей, усадивши бормочущего ругательства господина, протирал руки платком и отряхивался. Полицейский поравнялся с ним, замер на несколько секунд, и не поворачивая головы, коротко приказал.
- Наблюдай кто пускает в ход польское серебро, всё!
- Будет исполнено, не извольте беспокоиться! – так же тихо пробормотал лакей, не поворачивая головы, и тут же пошёл прочь. Евпатий Гордеич пару минут полюбовался цветущими клумбами, полётами жуков и бабочек над ними, затем одним движением перехватив трость чуть повыше, уже обычной своей походкой, двинулся на выход.
Когда он вернулся в кабинет, Аристарх уже тянул там чай с баранками. Увидав устало вошедшего шефа, помощник отставил чашку, отряхнул ладонь от раздавленной баранки, и поспешил сообщить что у председателя Казённой палаты он был, и всё там разузнал.
- Ну, выкладывай! – сказал шеф, примостившись на бюро.
Всё оказалось проще пареной репы, сыскная полиция, была не первой кто посетил дом председателя, наделавши там порядочного переполоха. Утром после завтрака, их навестил полковник Гончаров, и огорошил всех подробностями, изложенными вымогателями в первом своём письме. Жена и дочка председателя, превратились в статуи, а глава семьи обмер от услышанного.  Дам привели в чувство посредством успокоительных капель, а папеньке просто велено было взять себя в руки, и внимательно всё выслушать. В итоге выяснилось, что дочка, ни в каких розыгрышах не участвовала, и писем не писала, и вообще, от всего услышанного, находиться «в ужасном ужасе».
Полковник, вежливо взял одно из невинных писем дитя, для сличения почерков, и они не совпали, но полковник, всё же оставил письмецо себе. Хортов резонно спросил, откуда у жандармов письмо вымогателей, если все три у них, тут, в кабинете? Аристарх ответил, что ещё рано утром, полицмейстер по просьбе Гончарова, самолично взял из дела одно письмо, и передал Никите Семёновичу. Неопределённо хмыкнув, шеф попросил продолжать.
Ошарашенное семейство было заверено, что тайна гнусного поклёпа будет сохранена, и чести женщин ничего не грозит, если они конечно сами не проболтаются. Дамы, конечно же заверили Гончарова, что они будут немы как мебель, и полковника этим совершенно удовлетворили, но для пущей надёжности, со всех была взята подписка о неразглашении, с тем полковник и отбыл.
Визит Аристарха, повторил всплеск эмоций, в следствии чего, ему пришлось в самых сердечных выражениях, успокаивать расстроенных дочку и маменьку, (на папеньку времени решил не тратить, не его ж в письмах обвиняли в сожительстве!) и взяв у дочки образец почерка в виде переписанного из книжечки стишка, спешно покинул растревоженный дом.
- Ну и что, сличал почерк-то? – улыбнулся уголками губ Евпатий Гордеич.
- Почерк не похож, рука другая, - ответил помощник, протягивая листочек через стол. Хортов отделился от бюро, и принял написанное. Да, рука другая… следователь сунул бумажку себе в карман, и спросил у помощника, откуда тот знает про то, что полковник за письмом утром заходил? Оказалось, что это, Аристарху рассказал знакомый жандармский поручик, попавшийся на улице. Чуть помолчав, Хортов рассказал подробности своего клубного вояжа, не забыв упомянуть и о разговоре с Аделаидой Карповной, и её доносе на Татьяну Орехову. Про Жореса Вухина, в миру Георгия Николаевича, личности ничем не примечательной, попавшего со своими стихами на зуб Подвесову, Аристарху слышать не приходилось. Шеф, усмехнувшись заметил, что наверняка сама Татьяна Павловна Орехова, в разговоре с полицией, поклянётся, что письмо с угрозами Подвесову, лично написала Аделаида Жилина, не смотря что во всех трёх, почерк явно мужской.
- Будем проверять? – скептически прогудел помощник.
- Ну а что? Жертву козней покойного Подвесова, неоценённого поэта Вухина, проверить можно. Он мог быть как в курсе дела, так и сам что-то придумать, либо слышать. Ты вот этим, сегодня и займись, - сказал Хортов, - да до конца дня и сделай. В каких кругах Вухин вращается, растолковывать тебе не нужно. Особо не таись, но и прямой наводкой не жарь, помаленьку…
Чтоб не затягивать, Аристарх отправился на дело немедленно, а следом, исчез и шеф, отправившись на поиски Яши Маклюхина, нашедши его дома, где тот, пребывая в скверном настроении, страдал с перепоя, лечившись холодным лимонадом, и горячим кофе, почти не притрагиваясь к еде.
- А я уж было подумал, что с тобой Яша, что-то скверное приключилось! – посочувствовал ему сыщик, оглядевши страдальца. Волей-неволей тому пришлось приходить в себя, и усевшись в кресле, послушать расспросы следователя о Подвесове. О готовящейся шутке, Яша ни ухом, ни рылом не знал, и сам не мог понять, на кого и подумать? Да, Леонид был не подарок, и частенько язвил на темы возвышенности, чувственности и великих идей спасения, и всё же, и всё же… Яша слышал что покойный, имел зуб на женский пол, за его к нему отношение, и в частности поведал слова Леонида о том, что если мол нашим дамам, предложить на выбор его, и горбуна с подвешенным языком источающим сиропные комплименты, дамы всем табуном, выбрали б горбуна, лишь бы языком молол!
Хортов спросил о симпатиях Подвесова к некой девице, имя которой пока не известно, на что Яша, заметил, что покойному, вообще многие нравились, однако с кем у него были тесные отношения, Маклюхин не знал. Поняв, что большего на эту тему от Яши не добиться, следователь попросил того быть внимательным к тем, кто прибыл из Польши, и у кого на руках имеются серебряные монеты из этого привисленского края. Агент заверил сыщика что сделает всё от него зависящее, и был оставлен последним, до выздоровления.
На улице, Хортов немного постоял подле тумбы со свежими афишами, а затем заметив невдалеке свободного извозчика, взмахнул тростью.
- Подавай!
Усевшись на заднем сидении, следователь коротко бросил.
- Бондарная семь!
Прогнозировано, господина Прирекалова дома не оказалось, его дворовый сообщил что барин, ушёл визиты делать, но куда точно, он не знает.
- Ну, ты небось всех его знакомцев по фамилиям знаешь? – спросил Хортов, - К кому он чаще всех, по мимо бывшей жены ходит?
Дворовый, почесав затылок, назвал Трояновых, Сидорова, и Даниловых. Наградив его гривенником, полицейский ушёл. Начались планомерные поиски Автондила Автондилыча, и через два часа, следователь нашёл его в кабаке, куда сам зашёл, пропустить стаканчик вина. Прирекалов, одиноко сидел за столом, и закусывал колбасой. Кружка с пивом стояла рядом. Поприветствовав старого знакомого, Евпатий Гордеич сел напротив, и как ни в чём небывало, завёл разговор о Подвесове, и его самоубийстве. Автондил сразу заявил, что никакого отношения к анонимкам не имеет, и вообще он выше всех этих склок!
Хортов с полминуты молча глядел на человека с идеями, затем отпил глоток из своего стакана, и отставив его, поглядел прямо в глаза несостоявшегося философа.
- Вы, возможно, а вот ваша пассия…
Евпатий Гордеич вышел из питейного дома спустя 20-ть минут, и неторопливой походкой отправился в сторону полицейской Управы. Через минуту после него, вышел с плачевным видом господин Прирекалов, и опрометью бросился бежать в другую сторону. Уже вечерело, когда Евпатий Гордеич, вернулся в кабинет. Аристарха ещё не было. Хортов намеренно озадачил давеча Автондила, дав тому понять, что на прямую подозревает его, и его любовницу. Причём более всего, Прирекалова напугало не само подозрение, а то, каким голосом оно было произнесено.
- Я, подозреваю вас обоих, Автондил Автондилыч – вкрадчиво проговорил Хортов, глядя прямо на собеседника. Следователь решил начать с самого слабого звена, тем более что завтра после похорон, уже надо было начинать проверку лиц из списка Приёмыхова. Беседовать придётся со всеми, чтоб во-первых, не переполошить весь лягушатник, а во-вторых, постепенно собирать улики, одной убеждённости тут мало. Паника Автондила, несомненно насторожит вымогателей, возможно они даже соберутся на сходку, но ничего конкретного не решат, и ни к чему не придут, станут выжидать, бояться им пока нечего, а тем временем… Знакомые по торопливости шаги за дверями, отвлекли следователя от раздумий. Вошедший Аристарх устало нацепил на вешалку цилиндр, и оставив трость, подошёл к столу шефа, усевшись на обычный стул.
- Выведал я про того Вухова, обегал что мог, но если коротко, то вот: пиит Вухов, вполне может быть причастен к этим анонимкам, не прямо, так косвенно. Он был одним из основных предметов для шуток Подвесова, вернее его стихи. В ответ, Вухов всячески ругал покойного, желал всего, вплоть до разбития параличом, а теперь, по приватному утверждению одной персоны, даже доволен гибелью Подвесова, мол «Одним негодяем меньше».
- Занятно – сказал Хортов, и подумав добавил – однако Вухова, нет в шараде погибшего, это я могу утверждать определённо!
- Но ведь Подвесов мог и ошибиться в своих вычислениях, уж на одного-то человека точно! – с жаром возразил ему Аристарх – На чём вот держалась его уверенность, что вымогателей пятеро? Сторож с нищими говорят, что пятеро или шестеро, мало ли?
- Согласен, такое могло быть, могло и человек семь-восемь в заговоре участвовать, но доиграли всю комедию до конца, те же пять человек. Кто-то мог просто испугаться переться ночью на кладбище, кто-то после первой неявки Подвесова, решил что шутка не удалась, и отошёл от дела. В курсе всей этой грязной истории, могут быть людей и больше, чем мы предполагаем, и к этому надо быть готовыми. А потому, с завтрашнего дня, начинаем проверять всех и вся…
- Так-таки и всех?
- Четверых, думаю можно исключить: Брызгина, Петлицына, Туркина, и их светлость Дашу, она конечно дама с приветом, но не до такой степени, да и почерки их я знаю…
- А князь Сергей?
- Гм, нет, его руки я не знаю, а потому, тихонечко сделаю всё сам, чтоб не получить сюрприза, и не бросить тень на человека, - ответил Хортов, прикидывая себе чего-то.
- Да, шеф, а я ещё две персоны знаю, которые можно из подозреваемых исключить, - улыбаясь начал было Аристарх, но Евпатий Гордеич, устало прикрыв веки, спросил.
- Ты про сестричек Гончаровых говоришь?
- Ну-у, шеф, с вами не интересно как-то, вы прямо так уж ко всему готовы, что и…- Аристарх бессильно развёл руками.
- Да, всё верно, племянницы начальника жандармской Упрвы, вне подозрения, даже если  по глупости своей девичьей, и влипли в эту историю! – искусственно улыбнувшись, проговорил Евпратий Гордеич, но прищурив один глаз, добавил – Однако, побеседовать с полковником так или иначе придётся, он же тоже это дело ведёт…
- Да шеф, не позавидуешь нашим подопечным, двум службам, одно и тоже отвечать! – посочувствовал Аристарх.
- Определённо, у них будут трудности, - согласился шеф, легонько бросая карандаш в жёлтый стакан. До самого конца служебного дня, коллег в тот день, никто не беспокоил, и даже полицмейстер, не заглянул как бывало, и не расспросил о первых итогах…
Домой, Хортов вернулся чуть раньше обычного. Время до ужина ещё оставалось, дети принимали у себя личных гостей, а Наталья Сергеевна, только что вернулась от кумы, где  на правах сыщицкой жены, держала что называется шишку, в разговоре на тему нового дела, своего супруга. Едва он успел переодеться в домашнее, в комнату подобно дуновению ветра влетела жена, и вкратце поведала об их женских посиделках. Евпатий, дабы не расстраивать супругу равнодушием, выслушал всё со вниманием, справедливо полагая, что лучше не перебивая её, потратит на это четверть часа, чем переспрашивать и убить времени в три-четыре раза больше. Когда в самом конце рассказчица заявила, что они с подружками теряются в догадках кто мог бы быть автором анонимок, следователь успокаивающе заметил ей.
- Не переживай Наташ, у сыскной полиции, такие же трудности!
- А разве вы не напали на след? – искренне удивилась вторая половина, поглядев на первую.
- Душа моя, ты много ждёшь от меня, придётся твоим кумушкам обождать, - развёл руками следователь.
- Ну хорошо, не буду тебя отвлекать, скоро ужин!
Ужин прошёл очень хорошо, беседовали обо всём понемногу, в том числе и о нашумевшем происшествии (Мишка и Елена, тоже ожидали от папеньки, интересных подробностей) Едва закончили пить чай, вошла Анфиса, и доложила, что к барину пожаловали господин Гончаров.
- Никита Семёныч? – не удивился Хортов, и вышел встречать коллегу сам. Полковник, в синем фраке и серых, точно из серебра брюках, стоял в передней, рассматривая картину неизвестного баталиста, где изображалась яростная драка на батарее.
- Никита Семёныч, какими судьбами? – искренне воскликнул сыщик, главе жандармов.
- Вашими молитвами Евпатий Гордеич! – полковник пожал протянутую надворным советником руку, и тут же был приглашён им в кабинет. Когда вошли, Евпатий Гордеич предложил гостю сесть в полукресло, и разговор начался.
- Ждали небось моего визита, Евпатий Гордеич? – навскидку спросил полковник, сцепив пальцы в замок, и положив их на ноги.
- Признаться ожидал, и даже сам думал поговорить с вами о нашем общем деле – отозвался Хортов.
- Я, в начале хотел бы всё разъяснить о моих девочках – сказал полковник – ни Вера ни тем более Леночка, в этом не участвовали. Я ни в коем случае не утверждаю, что они не могли бы согласиться на какой-то розыгрыш, или едкую шутку, нет! – хмыкнув, мотнул головой полковник – Вера, по своему характеру заноза, только я, в известной мере, могу держать её в узде, но теперь, она вся в своём Туркине, под венец скоро, ей не до розыгрышей. Ну а Леночка, она озорная конечно, но конкретно в этом дела, она чиста. Они обе, в означенные числа либо не покидали дома, либо присутствовали в обществе. Я разговаривал с ними напрямую, обе плакали, и клялись, что не причастны. Да к тому же, обеим им, Леонид Николаич по-своему нравился, им всегда становилось весело в его присутствии. Вот,  собственно говоря, о них и всё…
- Никита Семёныч, мы с Аристархом, сегодня уже вычеркнули твоих девчонок из списка подозреваемых, и теперь там только дюжина персон…
- И что за персоны, позвольте узнать? – перешёл на деловой тон, полковник.
- Извольте – Хортов перечислил весь список Приёмыхова, добавив в конце фамилии Орешкиной, и поэта Вухова, но по последнему, проверка показала что он вроде как чист.
- Недурственно, мой список почти такой же, а кого ты Евпатий Гордеич вычеркнул? – насторожился полковник.
- Штыковых, твоих бабочек, трёх бравых капитанов, Туркина, Петлицына и Брызгина, не те люди, да и зуба на покойного не имели, не ссорились.
- Я пожалуй с вами соглашусь, и со своей стороны, добавлю в ваш список ещё пару человек, - полковник поправил своё левый манжет – это Кирпичёвы, брат и сестра, Николай и Афина, живут на Охотской №43, в собственном доме. Подвесов неровно дышал к Афине, стихи ей посвящал, был нередким гостем в доме, и по неподтверждённым слухам, имел с ней коротенькую интрижку. Афина, девица довольно вольного обхождения, но опять же себе на уме, границ не переходит. Она игралась чувствами Подвесова, она вообще это любит, играться! То подпускала к себе, то отдаляла… Но в какой-то период, их отношения дали основательную трещину, Афина вздумала было глядеть на Подвесова как на придворного шута, а он, в довольно своеобразной форме, дал ей понять, что это не так. Затем, Афина стала устраивать Подвесову разного рода сцены, от обвинения в сплетнях, до игнорирования. Он в свою очередь, не упускал случая подшутить, или кольнуть её. Словом, ситуация типичная, - полковник развёл руками.
- Приму к сведению, - кивнул Хортов, и спросил у полковника, как у того с шарадой покойного? Оказалось, что дела блестящи, полковник застрял только на «вьюнком повитых», службы шли ноздря в ноздрю. Хортов сказал, что у него тоже самое, и спросил, откуда полковнику, стало известно о Кирпичёвых?
- Всё просто, Верочка моя поделилась среди прочего, когда я справлялся о возможных недоброжелателях Подвесова. Я, разумеется упредил её, чтоб молчала о своём откровении, и Вера мне обещала, - полковник откинулся на спинку, и поинтересовался у хозяина кабинета, не нарыл ли тот чего-то конкретного? Евпатий Гордеич секунд пять потёр себе пальцем уголок лба, а затем поведал о беседе со сторожем и бродягами, сказавши, что это пока всё. Умолчал он лишь о польском злотом, так как не был до конца уверен, что он принадлежал шантажисту. Да и дарить собранные улики просто так, было верх легкомыслия.
Хортов поделился с коллегой о своём намерении посетить завтра похороны, и услышал от полковника, аналогичный план. Посмеявшись, оба сошлись во мнении что покойный, оказался своего рода хватом, устроил всё так, что дело, уже не положить под сукно, если б даже кому-то, это теперь и захотелось. Провожая полковника, Хортов пожелал ему успехов, и приняв такое же пожелание, запер за гостем дверь. Вернувшись в комнаты, он тут же попал под расспрос жены, о цели визита полковника Гончарова, и выложил часть правды, пояснив что тот, беспокоился за судьбу племянниц.

                                                Х                           Х                       Х

Утро третьего дня следствия, выдалось для четы Хортовых, весьма приятным. Хотя супруги и заснули в нежных объятиях друг друга лишь около двух ночи, пробуждение оказалось лёгким. Наталья Сергеевна расправила и расчесала свои густые, мягкие локоны, а Евпатий, умывшись холодной водой с душистым мылом, неторопливо принялся одеваться. Ароматный, обжигающий кофе после завтрака, подкрепил силы, и повысил настроение.
- Ты где сегодня обедаешь? – ласково спросила жена, элегантно отпивая из чашки.
- По ситуации Наташ, сегодняшний день может стать особенным, с него может начаться основной забег по этому делу, - смакуя огненный напиток, ответил сыщик.
- О, у тебя намечены любопытные визиты?  - навострилась было супруга, но ответ мужа, несколько смутил её.
- Да, собирались нынче с Аристархом, сходить на похороны нашего самоубийцы.
- Ну, ведь ты ж его не знал – слегка удивилась Наталья Сергеевна, отпивая другой глоток.
- В интересах следствия душа моя, порой приходиться посещать даже роды – философски заметил Хортов, на что супруга, приподняв свои очаровательные брови, более вопросов по службе не задавала…
В Управе, начальник и помощник появились одновременно, минута в минуту. Аристарх, объяснил сей феномен тем, что боялся опоздать на похороны. Сказав ему на это что такое исключено, шеф поделился подробностями вчерашнего визита полковника Гончарова.
- Как он о своих племянницах-то печётся! – воскликнул помощник, перекладывая бумаги.
- Как и всякий бы на его месте! – сухо, но ровно, пояснил следователь. На Аристарха, нахлынуло что-то в виде мечтательного романтизма. Он спросил шефа, что было б, если барышни, оказались вдруг замешаны в шутке? Что бы тогда делать полиции? Шеф с полминуты помолчал, почесал подбородок, и ответил, что ничего б необычного не случилось. Девицы, наверняка бы влезли в дело из чистого азарта, и умысла против жертвы злого не имели, и пошли б свидетелями, как скорее всего и произойдёт с некоторыми из теперешних подозреваемых.
- Но зачинщиков шантажа и клеветы, я упеку за решётку, а полковник поможет, это и в его интересах тоже! – закончил Хортов, и в свою очередь, спросил помощника, не знаком ли он с Кирпичёвыми?
- Нет шеф, я от вас о них больше слышал, чем сам знаю. Афина эта, весьма красивая девушка, и многие мужчины заглядывались на неё, и оказывали знаки внимания. Я сам любовался ей издали, зная свои возможности, мне пришлось остаться на месте!..
- Кирпичёвы, вот тебе и ещё один, от глины рождённый! – задумчиво проговорил следователь, глядя перед собой, и тут же добавил – Будем проверять их тоже, на всякий случай, чем чёрт не шутит?
Расчёты Хортова на малолюдность при погребении Подвесова не оправдались. Прибыв к его дому около полудня, полицейские с удивлением увидели толпу человек в пятьдесят, по большей части дворянского звания. На признание шефом ошибки, помощник философски заметил, что более половины, наверняка обычные зеваки. Не прошло и пяти минут, как на коляске с открытым верхом, подкатил и полковник Гончаров. Коллеги поприветствовали друг друга кивками, и занялись наблюдением за толпой.
Из общей массы, выделялся угрюмо смотревший куда-то в пустоту, Антон Ильич Приёмыхов, в чёрном фраке и цилиндре. Крутился с краешка и Яша Маклюхин во всём сереньком, и казалось чего-то, или кого-то высматривал. Его «хозяина» Петра Горшенина, пока видно не было. Одиссей Чапыгин и Никодим Огураев, мелькали с другой стороны, а меж ними, приложив платок к губкам, плакала печальная Юля Данилова. Заложив руки за спину, поодаль стоял господин Прирекалов, в красновато-буром сюртуке и чёрной шляпе и молча презирал всех. Попадались и прочие знакомые лица, но никого из высокого начальства не было.
Поверенный покойного, стряпчий Нижнего земского суда, Александр Иоганович Зуммер, в чёрном сюртуке и таких же брюках, с тонкой тросточкой в руке, слез с подкатившего извозчика и стараясь ни на кого не глядеть, устало направился в дом. Пара городовых скучала в тени деревьев, шагах в десяти от народной массы, близ мрачноватого катафалка, с таким же тоскливо сидящим кучером сухопарого вида с седой бородкой. Наконец, по толпе, колыхнув её легонько, прошёл выдох «Выносят господа, выносят!» и из отверзнутых дверей показался обитый красным ситцем гроб с телом покойного, который выносили четверо работных парней. За гробом, рыдая в платок, шла горничная Нюшка, поверенный Зуммер, то опуская, то поднимая взор долу, и какой-то высокий человек в чёрном, и с тростью с белым набалдашником. Мужчине на вид было лет 45-47, худое, поджарое лицо с аккуратной седой бородой, горело трауром и непониманием.
- Так, а это не брат ли ихний из соседнего уезда приехали? – в полголоса вопросил Аристарх, вглядываясь в мужчину.
- Вполне возможно – так же тихо ответил шеф. Донеслись отчётливые женские всхлипы, и тяжёлые мужские вздохи: покойный лежал так, словно спал, лицо Подвесова на удивление не стало бледным или синюшным, оно выражало лишь одно сплошное ничего, (так подумалось следователю) руки сложенные одна на другую, также не отливали восковой бледностью. Ветер легонько перебирал волосы покойного, да на плотно сжатых губах, притаилось что-то вроде усмешки. Но впрочем, последнее, как потом говорили в домах да трактирах, лишь показалось. Гроб водрузили на катафалк, и печальная процессия тронулась в последний путь.
Часть зевак отсеялась по дороге, и до места погребения, могилы вырытой за пределами кладбища, (как полагалось для самоубийц) дошли порядка трёх десятков, среди которых остались супруги Штыковы, Чапыгин с Огураевым и барышней Даниловой, да Приёмыхов с Маклюхиным. Разумеется, остались Зуммер, и старший брат покойного, Роман. Ни Гончаров, ни Хортов с Аристархом, не подошли для прощания с Подвесовым, коего они едва знали, предпочтя наблюдать со стороны.
Заколотили гроб, опустили в могилу, бросив туда же и верёвки, а затем по горсти земли, и принялись торопливо закапывать. слушая как комья земли гулко падают на крышку гроба, Хортов мрачно заметил.
- Вот и ещё один, поторопившись, пошёл теперь на самый беспристрастный суд в мире!..
- Страшное дело шеф, вышло из глупой и грубой шутки! – вторя ему, сказал помощник.
- Да приятель, прав ты полностью, но только теперь, вот мы кое с кем пошутим, и к финалу пьески, поглядим кому весело станет, а кому и не очень!..- угрожающе намекнул следователь. Могилу зарыли, насыпали большой холм, и установили столбик с дощечкой, где краской было написано имя-фамилия, и годы жизни покойного. Несколько человек положили на могилу скромные букеты, и постепенно народ разошёлся, лишь три одинокие фигуры остались у свежего захоронения: брат покойного, его горничная и поверенный.
- В Управу! – тихо приказал Хортов кучеру, и тот молча развернул экипаж.
В кабинете, усевшись на стулья друг против друга, коллеги повели предметный разговор об увиденном. Шеф уверенно заявил, что сегодня, они лицезрели преступника, и возможно даже не одного. Аристарх предположил, что преступник, может и отсутствовать в списке Приёмыхова, на что шеф, согласившись с этим, сказал что в сыскном деле, возможно всякое, и предложил оставшиеся в списке 14-ть персон, честно разделить поровну для проверки таковых. Аристарху, от щедрот своих, шеф «подарил» Борвинских, Юлю Данилову, Никодима Огураева, и Любовь Троянову.
Себе, за вычетом тех, кто так или иначе уже был на примете, следователь оставил Петра Горшенина, Одиссея Чапыгина, Кирпичёвых, и Жореса Сидорова. Приёмыхов, Маклюхин и Прирекалов, остались до кучи, на всякий случай.
- Когда отправляться, шеф? – спокойно спросил Аристарх.
- А вот попьём чайку, да и поедем каждый по своим жертвам – решил Хортов, тяжело поднимаясь со стула. Первым, он наметил потревожить Петра Горшенина, и не полагаясь застать того дома, сразу поехал в клуб. Чутьё не обмануло бывшего командира конной батареи: Горшенин шиковал в буфете, в обществе девиц разбитного вида.
- Добрый день, честной компании! – негромко бросил Хортов, подходя к столику. Горшенин приветливо кивнул, и жестом, пригласил сыщика присесть. Тот, выдвинув свободный стул, привычно опустился на него.
- Ой, а вы правда сыщик? – томно промурлыкала одна из кошечек, и добавила что страх как любит, чтобы было романтично.
- Именно так сударыня, я сама романтичность и есть, а посему, у нас с Петром Сергеичем будет тут приватный разговор, а вы, вспорхните отсюда, и погуляйте немного там! – сыщик указал глазами в сторону. Девицы вопросительно поглядели на Горшенина, тот проглотил рюмочку коньяка, и тихо бросил им.
- Погуляйте, там!
Они со страшной неохотой встали, и покачивая бёдрами, поплыли меж столиков к выходу.
- У нас с вами, господин Горшенин, предстоит официальный разговор, а посему, советую не валять ваньку, а отвечать как на духу, - сразу без политесов начал следователь, изучающе глядя на опрашиваемого. Горшенин удивлённо поглядел на полицейского, и сказал, что не понимает его.
- Извольте, я вам растолкую, - Хортов положил руку на трость, - мы, ведя следствие, опрашиваем всех, кто был близко знаком с Подвесовым, и мог поспособствовать той трагедии, что погубила его.
- Ну знаете ли господин Хортов, я от такого десерта с вашей стороны, так ошарашен, что даже возмутиться не могу! – удивлённо вытянув лицо, и положив приборы на стол, заявил Горшенин, - Я, способствую только чужому проигрышу, и своему выигрышу, по мере сил!
- Да вы не переживайте, господин Горшенин, вы у нас не один на подозрении, так что не принимайте наше внимание, исключительно на свой счёт, всем сёстрам по серьгам, как говориться! – успокоил его как смог, Евпатий Гордеич, и продолжил, - Но, мы отвлеклись.
- Извольте, я готов отвечать на ваши вопросы! – коротко развёл руками Горшенин, и вернулся к трапезе. В отношениях с Подвесовым, Пётр Сергеич были в нормальных; ни друзьями, ни врагами не были, при встречах здоровались, а в обществе иногда участвовали в общих беседах. Горшенину даже импонировали едкие уколы покойного в адрес всяких моралистов типа Прирекалова, но меж собой они ни разу не ссорились, из-за отсутствия общих интересов, и соответственно поводов для спора.
Следователь поставил вопрос иначе, и упомянув о множестве злословий в сторону Подвесова, спросил Горшенина о Кирпичёвых, что он, дескать может о них сказать? Улыбнувшись чему-то, Горшенин торжественно сказал, что у них, весьма интересный дом, и его обитатели не скучные люди, и пересказал сыщику историю отношений Подвесова с Афиной, закончившуюся крупной ссорой.
- Афина Кирпичёва, способна на подобный розыгрыш? – понизив голос до полушёпота, спросил сыщик. Горшенин, неуверенно пожал плечами.
- Вы знаете Евпатий Гордеич, женщины, особливо такие экзальтированные как Афина, сами в себе порой не знают, на что они способны! – чуть торопливее чем обычно, проговорил Горшенин, цепляя ложечкой зернистую икру, и укладывая её на ломоть белого хлеба, - Так что увы, я не могу определённо утверждать как то что она могла, так и обратное!..
- Чапыгин? – отрывисто бросил Хортов.
- Одиссей, озабочен как бы захомутать Юленьку Данилову, впрочем, как и его дружок Огураев, - Пётр Сергеич язвительно ухмыльнулся – вот они и пытаются, «завоевать» барышню. Папенька-то, по слухам около полутораста тысяч за ней даёт, вот они друг друга и стараются объегорить!
- Подвесов, верно язвил в их адрес по этому поводу?
- Ну, мы все слегка подтруниваем, над этими потугами грех не посмеяться, вся жизнь такая – Горшенин вновь плеснул себе коньяка – но на дуэль за подобное не вызывают, глупо же!
- Вымогатели потребовали с покойного сто тысяч, как на ваш взгляд, откуда такая несуразная цифра? – опять спросил следователь.
- Очевидно от желания озадачить его, заставить волноваться, вряд ли кто-то всерьёз, намеревался получать с него эти деньги! – задумчиво предположил Пётр Сергеич.
- Там дело не в деньгах, но сейчас не об этом, - сказал Хортов, и попросил собеседника припомнить, где он был в дни 9-го, 11-го, и 13-го августа, с десяти вечера, и до полуночи?
- Помилуйте, господин следователь, - замер на секунду опрашиваемый, - две недели почитай минуло, разве ж возможно вспомнить? Я допоздна либо в клубе, либо ещё где сижу за картами. Нет, вилять и врать перед вами я не хочу, не могу я припомнить… Да, а что это за дни? – спохватился в конце Горшенин.
- Это время, которое преступники, - нарочито выделил это слово Хортов, - назначали жертве для встреч, на которые тот не вился, чем ярил и сердил злопыхателей, кои уж не жалели красок для унижения и очернения Леонида Николаевича – с расстановкой пояснил следователь, и неожиданно спросил об общих знакомых, кто этим летом был в Польше, но уже вернулся.
- Сейчас уже не вспомню, ездили-то многие, особливо кто по торговой части дела ведёт, пояснил Горшенин, налегая на холодные закуски, но пообещал, что если вспомнит, то сообщит следствию. Понявши, что большего сегодня из Горшенина не вытрясти, Хортов оставил его с девицами, и отправился в Дом присутственных мест, дабы переговорить со служившим там, Одиссеем Чапыгиным.
Появление Хортова, вызвало тоскливое оживление чиновников архитектурного ведомства, где и служил Чапыгин, на должности стряпчего. Каждый второй отчего-то подумал, что это пришли за ним, и жалобно принялись переглядываться с каждым первым. Массовый вздох облегчения прокатился по чиновным рядам, когда стало известно, что Хортов, пришёл только к господину Чапыгину. Для беседы с ним, временно был занят кабинет столоначальника, и беседа с потухшим стряпчим, началась.
- Догадываетесь господин Чапыгин, зачем я к вам пришёл? – неулыбчиво глядя на него, спросил следователь.
- По службе, нареканий я не имею, и живу вполне себе добропорядочной жизнью, я не знаю чем я мог дать повод сыскной полиции, подозревать меня? – неуверенно забормотал чиновник.
- Подозревать? Вас, есть в чём подозревать? – быстро переспросил Хортов. Одиссей растерянно улыбнулся.
- Нет-с, господин Хортов, это я просто нескладно выразился, поскольку в силу причины, испытываю перед начальством глубокое уважение, и каждый вызов к подобным персонам, вселяет невольный трепет, - попытался объясниться стряпчий.
- Ну-с, ладно, господин Чапыгин, переходим к делу, - сухо начал Хортов – вы хорошо знали покойного Леонида Подвесова, и не пытайтесь отрицать, нам всё известно, - подавляя улыбку, добавил следователь. Последнее замечание, как правило угнетающе действует на опрашиваемых, вернее на большую их часть. Одиссей Чапыгин не стал исключением. Он трухнул порядком, но всё же попытался уточнить, что он не понимает, что он, должен отрицать?
- Это я к слову сказал, чтоб вы не думали врать мне, – пояснил Евпатий Гордеич – для начала, расскажите что за человек был, покойный Подвесов?
Одиссей Чапыгин, рассказал почти всё то, что слышал уже следователь, за небольшим исключением, у Подвесова, имелся к дамам свой подход: если женщина давала ему понять что он не в её вкусе, он тут же уходил в сторону, полагая что раз нет, то нет, и никого «завоёвывать» не завоёвывал, дескать надо уметь принимать отказ. Одиссей повторил что Леонид, на дух не переносил дамских угодников, но красоту и свежесть в женщинах, всегда умел ценить. Насчёт его шуток и колкостей, Одиссеей заметил, что он сам, умел понимать шутки и остроты покойного, хотя и сам несколько раз, становился их мишенью.
- А свои стихи, он так на публику и читал? – подвинув пресс-папье чуть в сторону, спросил Хортов.
- Читал, это было, но в основном своим, близко знакомым, как я, и… другие – добавил он не совсем уверенно. – мы собирались чаще у Кирпичёвых, у Приёмыхова, иногда на небольших званых вечерах. Там все, кто сочинял, все понемногу читали, песни и баллады покойного многим нравились, о философии любили поговорить, о Вселенной… Вот Леонид, очень эти разговоры любил, и со многими, делился своими мыслями и взглядами.
- О космогонии говорили,- осторожно подсказал Хортов, и Одиссей согласно кивнул.
- Говорили, но не часто, и барышням, эта тема не была близка, они сидели да глазами хлопали…
- А кто любил, сию греческую науку? – уточнил следователь.
- Ну, я любил послушать, Прирекалов, тот, как правило чтоб поспорить, - поспешил пояснить Чапыгин – Николай Барвинский, этот вообще как энциклопедия, обо всём говорить может, и с Подвесовым, они порой на пару над барышнями подтрунивали, разыгрывали по доброму, и даже сатирические сценки ставили на праздники, очень весёлое было время! – с ностальгией вздохнул Чапыгин, и даже тепло улыбнулся в себя. Далее, не совсем уверенно, он добавил, что и другие тоже любили в таких разговорах плескаться.
- Ну, а теперь к сути господин Чапыгин, - перевёл дух Евпатий Гордеич, и слегка помрачнев, спросил, кто из знакомых, мог бы сыграть с покойным такую шутку? На это, стряпчий разведя руками, ответил что сам в недоумении, первый раз чья-то шутка, таким грехом смертным обернулась! И не ссорился Леонид ни с кем в последнее время, а что в салоне Мушкиной было, так это заурядный спор, в ссору он не перерос! О злопыхателях Подвесова, Одиссей тоже ничего не сказал, ибо не знал настолько озлобленных на Леонида людей, а обычные недовольства у всех и на всех есть… Насчёт алиби в роковые числа августа, чиновник поклялся, что сидел дома, и даже дал слово чести, что ни соврал полицейскому ни в чём. И здесь, в Хортове заговорил молчавший до того бюрократ, он потребовал от Одиссея, подтвердить свои слова и клятву письменно, и чиновник, согласно улыбнувшись, тут же всё и написал. Дав чернилам высохнуть, следователь сложил бумагу в четверо, спрятал себе в записную книжку, и через минуту, отпустил господина Чапыгина с миром. 
… Николай и Афина Кирпичёвы, принимали гостей, поэта Вухина, и княгиню Штыкову. В начале. разговор шёл о грандиозном плане устроить здесь литературный вечер с чтением виршей, и вызовом духов. Поэт Вухов загорелся сразу, и предложил в качестве вступления, послушать свои свежие вирши, и Афина, уже даже хотела согласиться, но Николай, чуть помрачнев, суховато отказал.
- Не надо стихов Вухов, тем более свежих…
Отвергнутый поэт не успел сильно оскорбиться, вмешалась Дарья Даурьевна, переведя разговор на минувшие похороны. Поэт, первым же и среагировал, тряхнув рыжеватыми патлами.
- Я, лучше промолчу!..
Даша, отозвалась на это репликой, смысл которой заключался в том, что промолчать, это самое великое, что он может делать в своей жизни.  Афина, вновь попыталась вернуться к теме литературного вечера, но разговор прервал визит следователя, вежливо поприветствовавшего присутствующих, и присевшего на предложенный Дашей стул. Разговор, естественно, зашёл о Подвесове, а про Вухова, сыщик одобрительно отметил, что рад его видеть, ибо у сыскной полиции, есть к нему ряд вопросов.
- А я, ничего не знаю! – с бунтарской патетикой заявил было поэт, но сыщик, столь убедительно заметил тому, что у него есть что сказать следствию, что господин сочинитель, не найдя чем возразить, неловко засопел, ожидая своей очереди. Первым, начал рассказывать Николай. Помимо уже услышанного от других, Хортов узнал от него что Подвесов, был незаменим на загородных выездах на пикник, (не хуже слуг мог справиться с костром и жаркой мяса) и имел большой успех у любителей различных историй.
Особенно знатно, выходило у Леонида с поздравительными речами, вот дескать что обычно, вы слышите в такие минуты? Многия лета, здравия и благополучия, повышения в чине, благосклонность начальства, и тому подобную пресную галиматью, заученную как занудный урок.
А Леонид, он, верите вы или нет, за те годы что Николай его знал, ни разу не повторился, произнося тосты и поздравления, спросите хоть кого! Афина с Дарьей Даурьевной, горячо всё это подтвердили, и только поэт Вухов устало бросил, что не прислушивался к «его поздравлениям». Насчёт злопыхателей, тот же Николай, разведя руками заметил, что были конечно, не без того, но не взял на себя труд, назвать кого-то конкретно. Откровенных врагов у Леонида не было, разговоров или намёков на дуэль тоже, так что увы, но сложно сказать, сложно!..
Взор следователя переместился на Афину, которая и без того, всячески старалась обратить на себя внимание, но к сказанному братом, ей, по её словам, добавить было нечего, однако, Хортов, улыбнувшись ей отеческой улыбкой, слегка засомневался.
- Так-таки и нечего? А вот я знаю, что он волочился за вами, а затем вы повздорили из-за того, что вы сударыня, придрались к нему по поводу якобы раскрытия им, «секрета полишинеля», который и до того, и после, обсуждали буквально все, кто вращался близ Подвесова.
- Я была не в духе, и просто сделала ему замечание, а он вспылил как порох, вот и вся ссора! – капризно воскликнула Афина, обмахиваясь веером.
- Тебе не стоило тогда бросать ему упрёк, сестрица, Леонид поделился тем, что уже не для кого не было тайной, ты всех тогда поразила! – чуть улыбнувшись, попенял ей брат.
- Он мог бы свести всё к шутке, и не взрываться как ядро! – не сдаваясь, заметила Афина.
- А вы знаете как рвутся ядра? – иронично вопросил следователь, искренне любуясь статной девушкой.
- Не видела, это такое выражение, - обиделась она, и взяла двумя пальчиками шоколадную конфету с подноса. Хортов, обратился ко всем с вопросом, кто мог бы придумать безобидный на первый взгляд розыгрыш, ибо злонамеренный заговор, вряд ли имел бы место?
- Да кто угодно, - задумчиво выдала вдруг Дарья Даурьевна, задержав взгляд на поэте. Господин Вухов, от такого созерцания, аж с лица спал.
- Позвольте, княгиня, вы чего на меня так глядите? Я, ни в чём таком не замешан, и никакого заговора не организовывал! Это по вашей части подобные шуточки!
- Кстати, господин Вухов, а почему вы, Жорес, если по метрике, вы, Георгий? – полюбопытствовал следователь.
- Ну как, это, производное от Георгий, - неуверенно попытался разъяснить Вухов, но Хортов, отрицательно покачал головой.
- Производное от Георгий, это Жорж, - заметил он, - а Жорес, это вообще бес его знает от чего произвели, и куда приделали. Вот у меня, есть один подопечный, тоже Жорес, его папенька этак лихо окрестил, а фамилия Сидоров. Ну, вы все хорошо его знаете, он талантливый художник, и хороший мошенник. Но, мы отвлеклись, - Хортов вернулся к основной теме, обратил взоры на Вухова, и заметил ему, что благодаря его резким высказываниям в адрес покойного, он теперь один из наиболее вероятных подозреваемых…
На минуту, поэт Вухов застыл с разинувшимся самим-собой ртом, но оттаявши, залепетал.
- Но это… это же, невозможно…
- Возможно! – уверенно возразил ему сыщик, невозмутимо смотря на него, и как бы уже у всех, справился на их алиби на те три самые, августовские вечера, переходящие в ночь. Афина, фыркнув заявила что не ведёт дневников, и вообще прошло много времени, но в принципе, в эту пору они с братом либо гостей принимают, либо сами где-то в гостях. Николай всё подтвердил, но тоже не смог в точности указать, где был в эти дни и часы. Поэт Вухов, категорично, но дрожащим голосом заявил, что спал у себя дома, без свидетелей.
- Вона как? – иронично глянул на него Евпатий Гордеич – В те разы, спали значит без, свидетелей, а до того, с какими свидетелями изволили почивать? (Афина и Даша прыснули со смеха, причём вторая, ещё и язвительно)
Жорес Вухов, спохватившись поправился, заметив, что он имел в виду другое, а двусмысленные намёки следователя, оскорбительны!
- Рановато вы, баиньки укладываетесь – сказал ему Хортов, на что поэт, подбирая слова, попытался объяснить, что иногда он устаёт так, что ложится рано. Хортов на время отстал от него, и спросил у хозяев о их намерении провести литературный вечер, и Афина охотно всё подтвердила. Далее, сыщик полюбопытствовал у Вухова, есть ли у того новые при себе вирши, и когда поэт машинально ответил, что есть, попросил показать.
- Я сам, во время службы в полку, грешил с музами, и кое-что в этом понимаю, и могу беспристрастно оценить ваши способности!
Вухов нехотя полез во внутренний карман, и достав сложенный в двое листок, протянул полицейскому.
- Извольте…
- Я на досуге внимательно ознакомлюсь, а потом верну вам ваши старания, – пообещал Хортов, пряча поэзию в свой карман. Затем он спросил у Кирпичёвых, не пишут ли они сами стихов, ибо ему весьма приятно было бы их почитать и оценить. Николай сразу же признался что стихов не сочиняет, а вот его сестрица, загоревшись глазками, заявила что пишет, и выходит совсем недурно (по мнению слушателей) после чего сходила к себе, и принесла небольшую тетрадь, которую и протянула следователю.
- Вот, извольте, тут все мои труды! – горделиво пояснила красавица, сверкнув колдовскими глазами.
- Надеюсь это, не единственный экземпляр? – осторожно спросил Хортов, бережно открывая тетрадь.
- Конечно же нет, другой у меня на листочках переписан! – азартно ответила Афина, глядя на следователя взором, в коем сведущие люди, прочитали бы «А он, симпатичный мужчина»…
Пообещав барышне быть милосердным судьёй относительно её стихов, Хортов оставил дом Кирпичёвых.

                                                         Х                       Х                      Х

Жореса Сидорова, следователь дома не застал. Он несколько раз подёргал потёртый шнурок звонка, а потом трижды постучал в дверь.
-  Твою ж мать, где ты есть? – недовольно буркнул сыщик, пнув ногой обшарпанную дверь. За одной из соседних дверей что-то зашуршало, щёлкнул медный язычок замка, из квартиры высунулась голова неопределённой половой принадлежности.
- А нету их дома, часа два как уехали, с Бураковским! – прогундосила голова, любопытно сверкая глазами, на полутёмную площадку.
- А что за Бураковский такой? Я из полиции! – признался Евпатий Гордеич, повернувшись к двери всем корпусом.
-Вацлав Бураковский, поляк, он часто у Сидорова бывает! – дала справку голова, озадаченно моргая глазами.
- Поляк? А где живёт? – сделав шаг к говорящей голове, тихо спросил полицейский.
- Где-то на Ярморочной! – буркнула голова, и юркнула обратно, захлопнув дверь.
- Ладно, будем искать…- тихо бросил Хортов, сходя по деревянным ступеням.
Прошло более часа, прежде чем он, отыскал дом Бураковского среди будок, лабазов, и мелочных лавчонок. Деревянный дом серого цвета с потемневшей тесовой крышей, и небольшим крылечком. Собаку пан Бураковский не держал. Хортов уже бывал в этой части города, где среди лавочников, торговок, и разного рода спекулянтов, проживали лица без определённого рода занятий, от ссыльных польских мятежников, до выгнанных вон, спекулянтов всех мастей. Вся эта разношерстная публика, пробавлялась подработкой у торгашей, мелкими спекуляциями и грабежами. Иногда, кому-то удавалось открыть своё дело, и тогда, он, как дурной сон старался позабыть такое прошлое, и всеми силами держался на плаву. Следователь постучал в окошко, и увидав что дома кто-то есть, поднялся на порог. Дверь приоткрыл невысокого роста человек в коричневом, потёртом фраке с плечами, круглой головой на короткой шее, и небольших очках на носу. Волосы он зачёсывал на бок.
- Вацлав Бураковский? – спросил Хортов.
- Да, это я, - кивнул жилец, с интересом разглядывая визитёра.
- Жорес Сидоров, у вас ещё, или ушёл?
- У меня, а вы откуда, пан?
Представившись по полной форме, следователь услышал, что пан Сидоров, ещё не уходил, и сейчас в комнатах, они глядели те рисунки, что он принёс на продажу, которая через посредство Бураковского, и происходит.
- А что ж он напрямую к лавочникам не обращается? – полюбопытствовал сыщик, заходя в дом, вслед за хозяином.
- Лавочники опасаются иметь с ним дело, зная про его нелады с полицией, - скромно пояснил Бураковский.
- Был бы он умным, зарабатывал бы прилично, - заметил на это следователь.
Они вошли в просторное помещение с русской печью, посредине которого стоял тесовый стол, лавка, пара стульев, и одно кресло. На стене убаюкивающе тикали небольшие ходики, на сундуке в углу, умывалась пёстрая кошка, а солнечные лучи пробивались через замутнённое стекло, играя на деревянной, трёх ярусной полке, с посудой. Над столом висела медная масляная лампа, а под ней, замер в немом вопросе, сам Жорес Сидоров, в когда-то белых, застиранных брюках. На столе лежало множество хороших цветных рисунков на тему героического русского лубка и библейских сказаний, а чуть поодаль, распечатанная колода обычных карт, и семь копеек рядом.
- О, пан Сидоров, я вас душевно приветствую! – следователь элегантным движением снял цилиндр, и пройдя к столу, присел напротив, скривившегося от чего-то, Жореса.
- Хорошо идут? – спросил для начала Хортов, искренне восхищаясь работой художника (что мог, то уж мог!)
- Помаленьку, - буркнул Сидоров, стараясь не глядеть следователю в глаза. Пан Бураковский, тоже присел рядом с поставщиком. На вопрос относительно Подвесова, Жорес ответил, что никаким боком не причастен, и не имел даже малейшего повода для такого розыгрыша над покойником.
- Ты ведь любой почерк подделать можешь, так что вымогатели могли обратиться к тебе, мол помоги товарища разыграть, нет? – ещё раз спросил следователь.
- Да я послал бы к чёрту всех и каждого, мне с тем Подвесовым делить было нечего! – жестикулируя пояснил Сидоров, заметно волнуясь. Хортов уже понимал что Жорес ему не врёт, но он, мог ведь что-то и слышать, чему и значения не придал. Спросил про ссоры покойного с кем-либо, разглядывая попутно одну из картинок, на что Сидоров ответил, что мало общался с Леонидом в последнее время, но знает что у Мушкиной, тот сильно поспорил с Прирекаловым, двумя какими-то бабами, и одним стариканом, про казни преступников, а спустя дней пять-шесть, поползли отрывистые слухи что у Подвесова, личные неприятности, и всё…
- Вы, пан Бураковский, не посещаете ли игорный клуб? – спросил его сыщик.
-Нет пан начальник, там играют по-крупному, а я, человек не богатый, мы вот тут, на медяки играем! – Вацлав указал рукой на колоду с мелочью.
- А такие злотые, новой чеканки, не встречали? Из Варшавы может быть кто-то приехал? – подсказал Евпатий Гордеич, протягивая Бураковскому, найденный на кладбище злотый. Тот монету взял, повертел в пальцах, и не удержавшись, бросил вороватый взгляд на художника, не ускользнувший от внимания полицейского. Он взял монету обратно, убрал в карман, и пристально поглядев на Сидорова, спокойно проговорил.
- Рассказывай…
Поморщившись, тот поведал что в конце июня, получил за рисунки и реставрацию гобелена у одной графини, хорошие деньги, и оказалось на руках, сразу триста целковых. И решил он посетить игровой клуб, где иногда бывал. Там-то и появился некий пан из Варшавы, ставивший на кон такие злотые вкупе с ассигнациями. Сидорову тогда улыбнулась удача, и он сорвал банк аж в три тысячи, среди коих и попалось несколько таких злотых. Капитал он постепенно растратил, а на Ильин день, штук пять таких серебряников, проиграл Левадскому и Казначееву, да сверх того, двести ассигнациями, вот и всё!
Пану Бураковскому, польские серебряные монеты уже давно не попадались, русские, иногда липли к натруженным рукам, но и только… Следователь, посоветовав деловым людям, если те что-то узнают по Подвесову сообщить ему, и внимательно следить за польским серебром, (фальшивки де опять пошли) покинул чертог пана Бураковского.
Аристарха в кабинете пока не было, и следователь, приказав подать себе чая, принялся размышлять. Так, ссоры, ни с кем у Подвесова не было, но, его остроты могли кого-то задеть, и его, решили что называется проучить. Но кто мог? Сдержанность его в области расточения дама комплиментов, могла вывести из себя некую особу, и тогда… Тогда… скорее всего, совпало несколько случаев, а то и просто, без особого повода, господа и дамы решили поразвлечься. Хортов вспомнил как в свою военную бытность, они с товарищами часто подшучивали друг над другом. Бывало и ложные свидания влюблённым повесам устраивали, и трубки вместо табака, набивали сухой травой, кобылам приделывали жеребячьи причиндалы, а потом, вся батарея помирала со смеху, пока незадачливый ездовой, не обнаружив этакое непотребство, с матюгами и проклятиями, не избавлялся от внушительного «достоинства» у своей кобылы…
Но то было на войне, и шутки никого не оскорбляли, все всё понимали. И офицеры, и нижние чины знали меру, и не переходили её. Что же произошло такого тут, в городском обществе? Скорее всего, всё началось действительно как игра, водевиль, шутка так сказать. Однако, кто-то в итоге заигрался. Хлопнувшая дверь, впустившая Аристарха, прервала ход мыслей следователя. Помощник устало избавился от шляпы и трости, подошёл и сел напротив шефа.
- Всех нашёл? – с надеждой спросил Хортов, и Аристарх сразу же согласно закивал.
- Всех нашёл, всех опросил, только с полчаса назад, последнего отпустил, умотали они меня, столько пустого вздора пришлось переслушать, аж голова гудом гудела!
Вначале, Аристарх поехал к Даниловым. Папенька, отставной полковник, вначале встав на дыбы, в резкой форме заявил что его Юленька, сущее дитя, и просто-таки образчик добродетели и послушания, и он, не видит причин чтобы полиция её допрашивала, вознамерившись уж было выставить Аристарха прочь, и тому, пришлось применить власть. Проигнорировав дёргающиеся усы и баки папеньки, да его простёртую в сторону выхода длань, он в категоричной форме объявил, что если ему, не позволят теперь же переговорить с его дочерью, то назавтра, её уже вызовут повесткой, но в этом случае, неявка будет нарушением закона, и барышню, доставят тогда с городовыми. Короче говоря, папенька перестал разыгрывать дешёвенькую пьеску, и позвал дочь, но наотрез отказался оставлять их наедине…
-Видимо, ему не нужен зять-полицейский! – бесстрастно пошутил шеф, а помощник, согласно кивнув, продолжил отчитываться. В гостиной, куда пришло милое дитя с веером, Аристарх узнал от неё следующее. Подвесова, она знала очень хорошо, даже почти дружила с ним, любила слушать его небылицы, обожала, когда он кого-то подковыривал, и всячески старалась ничего не пропускать. Прямых врагов у него не было, но злопыхателей, хоть пруд пруди! В качестве таковых были названы Лиза Барвинская, оба Кирпичёвы, и даже Дарья Даурьевна! «Хм, однако!» мелькнуло у Хортова. Юленька подчеркнула особо, что Леонида Николаевича, более иных, не любили старики и старухи в салонах, ибо он был весьма далёк от фальшивой почтительности, и относился к людям, в соответствии с их умом. В чём это выражалось, барышня не объяснила.
Означенные три августовских дня, она помнила плохо, а вмешавшийся папенька, однозначно заявил, что его дочь, в такую позднюю пору, всегда находится там, где достойные люди, и никаких подозрительных субъектов рядом.  С этим, Аристарх дом полковника и покинул, который пригрозил в след, что будет жаловаться, (кому именно, папенька не уточнил)
Никодима Огураева, пришлось поискать, он обретался в Заречной слободе, в доме помещика Корюхина, где они играли в шахматы после хорошего обеда, а хозяйка им музицировала. Визит полицейского чиновника, вызвал у хозяев дома интерес, и растерянность у Огураева. Корюхины, хорошо знали Подвесова, он и у них не один раз бывал, а Анатоль Карпыч, (это хозяин) особенно любил послушать Леонида о космогонии, о величии Вселенной, о планетах, и особливо, о возможной разумной жизни, на некоторых из них, и даже посещении нашей планеты, жителями иных! А вот Оливия Ксенофонтовна, (хозяйка) ничего в этом не понимала, предпочитая байки, или иронические стихи покойного. Ссор меж ними не было, и даже спорили они едва ли…
Про волочении Леонида за Афиной конечно знали, но в тайне жалели его, ибо эта особа, играла чувствами мужчин как кошка с мышами, ей нравилось что они ухлёстывали за ней, а она лишь выкаблучивалась, да манкировала большинством из них. А уж когда Леонид сорвался на Афину за её дурацкие обвинения, все они, целиком стояли за Леонида. Так нет ничего удивительного в появлении этих гнусных писем, сведших его в могилу. По словам Оливии Ксенофонтовны, Афина и есть та, кто придумал всю эту интригу, от чересчур большого ума, и мнительности. А сообщников Афины, стоит искать среди её ухажёров, да прихлебателей-угодников. Однако, за отсутствием доказательств, имён они назвать не смогли. Сам Никодим, видел покойного в последний раз числа 10-го, или 12-го, да и то в городе, а с алиби на 9-е, 11-е, и 13-е, Огураев заметно стал в тупик, объяснив что часто бывает у кого-то в гостях, и не может припомнить где именно он был, да возможно ль это?
Затем, Аристарх нашёл Любовь Троянову, красивую, незамужнюю женщину лет 22-х, бывшую в гостях у своей подруги, жены городского архитектора, устроившей своего рода большой приём. Едва завидев полицейского, госпожа Троянова, с ходу запротестовала, заявив что не желает быть допрошена как преступница, ибо она, ни в чём не виновата, а если кто-то, что-то на неё говорит, то это всё наветы и козни!
Аристарху, пришлось применить всё своё обаяние и красноречие, дабы убедить присутствующих, что полиция опрашивает всех, с кем так или иначе общался Подвесов, и заметил грустной даме, чтоб та не волновалась, она не одна в списке!  Решающим аргументом, побудившим Любовь Троянову согласиться на беседу, стало то, что Аристарх, предложил ей кандидатуру своего шефа в собеседники, если он сам, от чего-то, не угоден даме.
- А зачем, господин Хортов? Не нужно-с, раз уж вы пришли-с, я вполне готова выслушать вас! – торопливо заметила госпожа Троянова, и от чего-то, стыдливо покраснела. Для предварительной беседы они прошли в библиотеку, где и расположились. От дамы, он узнал что покойный, был совершенно невыносим, и порой несносен, но с ней, он никогда не позволял себе лишнего, ибо всегда знал своё место. Своим самым главным врагом господину Подвесову, был сам господин Подвесов, а вернее его несдержанность. Он много раз сам, разыгрывал и подшучивал над другими, так что не удивительно что некто, (ей совсем не известный) расплатился с ним, той же монетой. И всё же, с ним было не скучно. Про Афину и всю их историю, Троянова решительно заявила, что эта девица, не заслуживает доброго слова; вульгарна, не воспитана, и просто аморальна! (так думают про неё все дамы!) А то, что мужчины предпочитают её другим, вполне себе благовоспитанным женщинам, лишь подтверждает её аморальность…
Да, эта Афина, после памятной ссоры с Подвесовым из-за собственной мнительности, вполне могла устроить всё это ужасное приключение с шантажом, доведшим Леонида, до «застреления». Кроме Афины, других имён госпожа Троянова назвать затруднилась, добавив в конце что это, мог быть кто-то из её любовников. На вопрос об алиби в означенные дни, госпожа Троянова изумлённо заметила, что помнит только запоминающиеся события, а заурядные дни, и вовсе в её голове не держаться!
Последними, Аристарх разыскал Барвинских, Николая и Лизу, причём тоже не дома, а в гостях у приятеля, коллежского секретаря, Андрея Гуляева, богатого молодого человека, имевшего виды на Лизу, наследницу 90-та тысячного состояния. Госпордин гуляев, на правах хозяина дома, вначале намекнул было полицейскому, что бы тот зашёл в другой раз, на что помощник следователя, в лучших традициях своего шефа, ответил.
- Нет, этого, нельзя!
Пришлось приглашать полицейского в гостиную, где и произошёл разговор. Гуляев постоянно лез в диалог, забивая его своим мнением, так что в конце концов, Аристарху пришлось уже официально приказать тому помолчать. Сведения, добытые от Борвинских, не очень отличались от предыдущих источников, включая аналогичное удивление на то, кому и зачем, потребовалась выкидывать такую шутку, над Леонидом? А Гуляев вообще спросил неизвестно у кого, отчего это Подвесов, получив анонимки, не поднял шум, и не решил вопроса как-то иначе? Ст реляться-то на кой было нужно, и эту шутку с шарадой для жандармов и полиции устраивать? Стольких людей обрек на волнения и страдания, да подозрения друг на друга!
- С его стороны, это просто непорядочно-с! – взмутился в конце, господин Гуляев. Про алиби, к удивлению Аристарха, Барвинским было что сказать, но не на все три дня, а только на 13-е число (дата символическая, потому и запомнилось) В тот день, брат и сестра сидя дома, гадали на картах, и раскладывали весьма сложный пасьянс, с 10-ти, до полуночи. а затем пошли спать.
- Вот и всё шеф, опрошены все, и даже больше! – коротко заметил помощник.
- Пасьянс говоришь? – пробормотал Хортов, и следом рассказал о своих изысканиях, и предъявил помощнику, три образца почерков для сличения, сказавши сразу, что пока ни один не совпал.
- А я вот не догадался как-то, образцы почерков взять! – вздохнув, сознался Аристарх, а шеф, сказал о том, что теперь надлежит не привлекая внимания, добыть образцы у остальных участников дела, и если не один не совпадёт, придётся бить в слепую, качать на косвенных, и брать на испуг тех, кто особенно подходит на роль шантажиста. Аристарх, уже знал по прошлым делам, что существует несколько способов добычи почерков, в том числе и незаконных: подкуп прислуги, поиск векселей, долговых расписок, или в самом крайнем случае, проникновение со взломом. Так или иначе, а добывать образцы почерков нужно. Шеф собирался вечерком посидеть над записками Подвесова, а пока, приказал помощнику, подумать вместе с ним, какой из способов получения почерков, им взять на вооружение? В итоге, пришли к соглашению, взять понемногу отовсюду, ибо истина требует жертв.
Уже дома, после ужина, сидя по обычаю в обнимку с женой в гостиной, он поведал ей о любопытных вещах в отношении меж людьми, в отдельно взятом обществе, а затем пообещав ей не задерживаться в кабинете, ушёл к себе. Стихи, Хортов решил оставить на потом, и заняться личными записками покойного.
- Ну-с, господин самоубийца, почитаем вашу душу, - бормотал Евпатий, раскрывая тетрадь. Это не был что называется дневник, в общепринятом смысле слова. Первая запись датировалась 19-м апреля 1826-го года, а последняя, 23-м августа, текущего. За 26-й год было лишь шесть записей, с разрывами от двух дней, до четырёх месяцев. За 26-м голом, следовал сразу 28-й, но уже с 16-ю записями. Итого, через два с половиной часа, следователь закончил изучение записок, где оказались представлены также 29-й, 31-й, 32-й, 34-й, 36-й, 37-й, 38-й, и текущий год.
Подвесов доверял тетради душевные неурядицы, обрывки рифм и некоторые соображения, язвительные уколы о европейских августейших особах, о делах с персами и турками, и им подобные душевные зарисовки. Попадались записи о женщинах, описание их красоты и нежности, грёзы Леонида Николаевича о перспективах его личной и семейной жизни. Попадались даже краткие сюжеты рассказов и повестей. Кончно же не обошлось и без космогонии, и представлений о Вселенной. Первое упоминание Афины как «довольно симпатичного юного создания», относилось к 18-му апреля, 36-го года. И лишь год спустя, о ней появляется запись как о девице красивой, жгучей, колдовской, с ведьмячьими глазами, и довольно остреньким характером. Далее следовали сладостные и вполне определённые мечты относительно светской красавицы. Подвесов описывал как красиво Афина общалась с ним, кокетничала, играла глазами, и вообще завораживала. Упоминал Подвесов и недругов из женской среды, а именно, двух взрослых дам, Аделаиду Жилину, и Татьяну Орехову, ненавидящих впрочем, и друг друга. Из девушек её возраста, Афина более других, оказалась не в чести у Лизы Барвинской, и Любови Трояновой. Подвесов, очень эмоционально, хотя и не переходя границы, писал всё что думал о тех особах, что нападали на Афину в кулуарных разговорах.
Вместе с тем, с конца 37-го года, в записях заскользило разочарование в Афине, но уже в марте 38-го, он написал, что Афина, ответила на его чувства. «Тайно, но мы видимся, мы встречаемся, когда я целую и обнимаю её, то чувствую в себе невероятный прилив сил!» написал Леонид Николаевич 3 апреля, 38-го года. Затем перерыв в три недели, и горькие строки что она, похоже предпочла ему других. Именно так, «других», во множественном числе. В следующий раз, он взялся за перо лишь в июле, но там, Подвесов вновь описывает свои неземные ощущения от целования своей любимой. Затем, уже в августе, опять разочарование в ней, упоминается её неумение ценить подарки, укоряется требовательность, и полное отсутствие у Афины, понимания ситуации. Далее шли новые оплеухи её противницам, коих он упрекал в зависти к её красоте, и «незаслуженному вниманию» мужчин. Такое же продолжалось до января 39-го. Тогда, в трёх скудных записях за месяц, Подвесов впервые написал, что похоже ошибся в ней, и очень крупно. «За бриллиант в сто каратов, я принял обычное стекло», сухо и скупо, заметил он, в короткой записи за январь. Следующую запись, он сделал лишь в апреле, но в ней уже ни слова не было ни об Афине, ни о её недоброжелателях.
Там мелькала только душевная боль очень одинокого человека,  предпоследняя запись появилась в конце мая, и она немного удивила полицейского. Подвесов писал. что на вечере у Кирпичёвых, Лиза Борвинская отозвав его в сторону, вначале заговорила что ей больно смотреть на то, как «эта кривляка Афина», издевается над ним, и что он, напрасно видит женщину только в ней, тогда как рядом, полно других, более достойных женщин. В конечном итоге, Лиза, вкрадчиво прошептала, глядя прямо в глаза Леониду «Неужели ж я, хуже?» он ответил «Нет, ты не хуже, просто она, лучше» и оборвав разговор, ушёл. Последняя запись, как уже говорилось выше, датировалась 23-м августа. Завуалировано и туманно, Подвесов написал что вот теперь, его путь предопределён и очерчен, и что шутить и быть самим собою, в нашем мире опасно, этого не прощают. Чтобы слыть своим, следует быть в стаде, трогательно охать и ахать над посредственностью, называть очаровательными старых дур, и млеть от дурных манер, молодых истеричек. уже в самом конце, была коротенькая приписка. «Вчера на кухне, ниоткуда залетала передо мной бабочка; вот верно и всё, это за мной, значит конец»…
- У-ф-ф… - устало выдохнул Хортов, закрывая записки Подвесова (о стихах он сейчас и не думал) – Любопытные записки-то, есть над чем подумать… Но отчего такой разрыв в записях? – Хортов встал из-за стола – Человек заносил в тетрадь сиюминутные мысли, а вернее писал в тех случаях, когда молчать уже не мог, а выговариваться вроде как некому было… А не поговорить ли нам завтра, об этом с господином Приёмыховым? Как-никак друг детства, и последний с кем Леонид, общался перед смертью. Или не последний? – Евпатий задумчиво замер, а затем потушив лампу, вышел из кабинета. Чутьё сыщика, после прочтения записок покойного, уловило в кабинетной тиши, некое ощущение витающей рядом отгадки…

                                                           Х                          Х                     Х

Утром, Евпатий подробно рассказал помощнику всё то, что он почерпнул из записок Подвесова.
- Ну что я могу сказать, шеф? Классический пример человека, которому в жизни не повезло, - чуть подумавши, сказал на это Аристарх, а затем добавил – любовь всей жизни, оказалось вульгарной особой, но другую он себе не представлял, вот и отверг Лизу, а она ведь очень хорошенькая…
- Во всей этой любовной романтике, есть что-то особенное, чего, я пока не уловил, но уже почувствовал движение, - стал рассуждать следователь, вертя карандаш в пальцах, - Шантаж, самоубийство, и события в записках Подвесова за последние пару лет, как-то связаны меж собой, но чтобы выяснить это, нам надлежит по тихому, покопаться в муравейнике. Вот ты например, веришь в искренность, признания Лизы, Подвесову? – Хортов не мигая уставился на помощника.
- Разумеется не верю, водевилем отдаёт! – ответил тот.
- Вот и я не верю, сомневаюсь, так сказать! – сыщик бросил карандаш в стакан, - Скорее всего, попытка барышни, задурить голову Подвесову, и досадить ненавистнице, которую любил последний. Обычная женская месть, рассчитанная на возвышенного дурака-романтика. А если судить по записям, то Леонид Николаевич был однолюб.
- Да, но ведь Афина, была почти равнодушна к нему, если судить по тем же записям. Разумнее было бы соблазнять того, кого она сама любит! – возразил Аристарх.
-  Ну и кого она любит? – ухмыльнулся Евпатий Гордеич.
- Сложно сказать, шеф, - почесал за ухом помощник – я слыхал про эту Афину, что поклонников у ней уйма, а вот любит ли она кого-то, это вопрос!..
- То-то и оно, - согласился Евпатий Гордеич, и медленно вылез из-за стола – Подвесов, сам цель вымогателей, и досадить Афине, окрутив его, вряд ли представлялось возможным, она сама играла покойным, и в худшем случае, могла только фыркнуть – Хортов чуть прошёл и развернулся – Вот когда узнаем, есть ли у Афины кто-то на сердце, тогда, – следователь на секунду замер, и саркастически спросил сам у себя, - а что тогда? Ну, выясним что Афина, вздыхает томно над портретом одного из сыновей нашего губернатора, и что нам это даст?
- Ничего не даст шеф, к нашему делу, любовные страсти Афины, дела не имеют! – улыбнувшись, заметил Аристарх.
- Пожалуй, время привлекать Урусова и Шумельского, - решил Хортов, прислоняясь к бюро – У нас есть образцы почерков Чапыгина, Вухова и Афины, а надо ещё 11-ть, а то может статься что и их не достанет! Давай-ка брат, займись этим, найди наших дознавателей, и пригласи на чаёк!
Аристарх тут же исчез, и явился только через полчаса, в компании искомых полицейских чиновников. Хортов коротко но по сути, посвятил их в необходимость добычи ими образцов почерка господина Приёмыхова, брата и сестры Борвинских, Петра Горшенина, Юлии Даниловой, Одиссея Чапыгина и Никодима Огураева. Бывших в списке Маклюхина и Прирекалова он вычеркнул, зная их руки, таким образом, задача упрощалась, но срок на выполнения задания, шеф определил в двое суток. Так много времени давалось потому, что уж дело больно щекотливое, и пока терпит. Урусов и Шумельский задание поняли, и получив от Хоротова наставление в случае чего, действовать официально, один за одним, покинули кабинет. Подумав, Евпатий Гордеич, предложил Аристарху повнимательнее перебрать те сведения, что он уже нарыли, авось да блеснёт какой-то лучик, но минут через сорок, следователь ощутил в груди щемящую тоску.
- Бросаем всё это дело Аристарх – махнул он рукой, - сидим тут, воду в ступе толчём. Перебираем эти имена-привычки, тасуем как карты, а ни к чему определённому не пришли. Деваться некуда, придётся задействовать женскую агентуру. – Евпатий Гордеич устало поднялся, за ним встал и помощник с лёгкой растерянностью на лице, - у тебя ведь есть женщины-агенты, близкие к обществу? – повернувшись к нему, спросил шеф.
- Есть, не столько конечно как у вас, но парочка кокоток в колоде найдётся – кивнул помощник.
- Вот давай-ка брат навестим каждый своих, и уж они-то думаю просветят нас насчёт всех этих дамских игр около покойного, а может и не только! – Евпатий Гордеич, направился к вешалке за цилиндром и тростью, а следом и помощник. Уже спускаясь в низ по лестнице, Хортов наставительно заметил.
- И не скупись на сладости и бижутерию, мне в этой среде, даже собственной нравственностью жертвовать во имя сыска приходилось!
На улице, они разделились, и дабы проветрить голову, Хортов пошёл пешком. Первый адрес по коему он намеревался заглянуть, был Бульварная №46, где жила его единственная на сей момент любовница, Олимпиада Тихонова, которую он правда, не навещал уже весьма давно. Вспомнив об этом, сыщик вдруг усмехнулся про себя: с некоторых пор, он почувствовал, что не испытывает больше тяги к пылкой возлюбленной, и удивился сам себе. Ранее, он свободно посещал аж двух любовниц, но когда дал отставку первой, из-за её самонадеянности, то другая, как-то сама-собой, осталась что называется, глубоко в тылу. А теперь, он понял, что охладел и к последней, став вполне себе довольствоваться объятиями собственной жены. Что стало тому причиной, Хортов и сам себе сказать не мог, он просто подловил себя на этом ощущении и всё. Собственная супруга, стала вдруг привлекать его больше чем раньше, и его это вполне устраивало, а причины, причины уже были ему не важны; у него красивая и вполне себе молодая ещё жена, и большего ему в его возрасте, как он считал, искать не стоило, по крайней мере, пока… Но, зная ненасытный норов Олимпиады, её жадность до ласк в постели, следователь мысленно готовился к возможному скандалу.
Спасение пришло что называется, откуда не ждали. В ателье-магазине, перед двумя разодетыми клиентками, порхала хозяйка, и её работница Зина. Заметив дверях симпатичного мужчину, все не надолго замерли, а хозяйка сменилась в лице.
- Зиночка вас прекрасно обслужит! – торопливо бросила она клиенткам, и поспешила в парадную.
- Вы?! - задохнувшись ахнула она, не зная куда девать руки.
- Я. Нам необходимо поговорить – так же тихо проговорил Хортов, обыденно смотря на  брошенную любовницу.
- О чём? – виновато забегав глазами, полюбопытствовала Олимпиада.
- Это по службе, – честно признался Евпатий, оставаясь абсолютно спокойным, почувствовав что-то интересное.
- Прошу вас, пройдёмте! – указав рукой на дверь ведущую в комнаты, и они прошли в небольшую гостиную, где уже не раз до того пили чай и ужинали. Но первой, начала разговор хозяйка дома, сказав, что должна сообщить ему ужасную новость, состроив при этом, трагическое лицо. Дрожащим голосом, она произнесла что изменила ему. Однако, Хортов не упал без чувств, лицо его не пошло пятнами, он даже напротив, облегчённо вздохнул.
- Ты всё правильно сделала, я достоин измены, ибо забыл тебя вовсе с этой службой! Я, невнимательный, чёрствый и грубый. Всё это я признаю, и нисколько тебя не упрекаю, а даже напротив, искренне рад за тебя!
- Рад? – изумлённо застыла Олимпиада с чашкой в руке.
- Безмерно! – подтвердил Хортов, и ещё раз обвинив себя во всех смертных грехах с правом на снисхождение, с места в карьер, обратился к бывшей пассии за помощью. Не зная как на это реагировать, хозяйка сказала «извольте», и хлопая глазами, замерла в ожидании. Поняв что гроза прошла стороной, сыщик коротко посвятил даму в суть вопроса, и поинтересовался, что она знает, об отношении Подвесова с женщинами?
- Ну, мне надо собраться, ты появился так вдруг, я подумала, что скандалить или ревновать, - залепетала Олимпиада, отставив уже остывший чай. Хортов вызвался ей пособить, и намекнув на Афину Кирпичёву, и её противницу Лизу Борвинскую, спросил что Олимпиада, обо всём этом знает?
В устах бывшей любовницы, Афина Кирпичёва, оказалась сущей Мессалиной, да и остальные дамы выглядели не лучше. Юля Данилова, просто вульгарная девица, Любовь Троянова, имеет много тайных любовников, один из коих, Автондил Пререкалов, а другой, отставной поручик Михаил Васильцев, с коим они часто уезжают к цыганам гулять, ибо вроде как помолвлены. А у Лизы Барвинской, в любовниках Евгений Ступинский, его ещё Жаном зовут, и он такой бесстыдник, что являясь другом Андрея Гуляева, который в эту Лизу влюблён, ему в пику, сам спит с этой Лизой, об чём все дамы говорят! Сами они впрочем не лучше; Аделаида Жилина, Татьяну Орехову терпеть не может, но обе влюблены в Петра Горшенина, несмотря что он мот и игрок. А что касается покойного Леонида Подвесова, то это был абсолютно невыносимый и не сносный человек. Комедиант и шут гороховый, никого кроме этой вульгарной Афины не замечал, и даже имел наглость, восхищаться ей, в присутствии других женщин! Вы представляете?!
Так и ничего удивительного в том, что все дамы относились к покойному с заметной прохладцей! А уж эти его остроты, и нежелание говорить дамам комплименты, как все прочие мужчины, это просто настоящий моветон! А чего стоила его циничная манера, откровенно говорить о возрасте женщин, и качестве их нарядов? Жуть же просто! Удивительно только, как никто его на дуэль за это не вызвал!
Впрочем, многих мужчин веселили эти его чудачества, особенно мужлана Брызгина! Недаром они приятельствовали. И Олимпиада, не видит ничего удивительного в том, что кто-то, устроил с Леонидом такую шутку, что посеешь, то и пожнёшь! Выслушав ещё минут десять обличительных тирад о низостях одних, против достоинств других, сыщик сердечно поблагодарил брошенную любовницу, и приложившись к её ручке, быстренько смотался оттуда. Не считая уличных девок, в копилке сыщика имелось ещё три красавицы из общества…
Городской архитектор, давал в своём доме небольшой вечерний приём, на коем присутствовали самые разнообразные персоны. Присутствовал Брызгин с супругой, чета Штыковых, Афина и Николай Кирпичёвы, Юля Данилова в окружении Огураева и Чапыгина, Любовь Троянова с поручиком Васильцевым вели оживлённую беседу с Лизой и Николаем Барвинскими. Антиподы, Аделаида Жилина и Татьяна Орехова, сидели в разных углах залы, ведя язвительную перестрелку глазами. Клеопатра Георгиевна, свояченица Брызгина, стояла под руку со своим любовником Петлицыным, и чего-то обсуждала с сёстрами Гончаровыми, Верой и Еленой.
Аристарх, с какой-то хорошенькой шатенкой в зелёном платье, беседовали с парой кавалерийских офицеров, и молодой барышней в белом. Присутствовали здесь и супруги Хортовы: Евпатий Гордеич в чёрном фраке, и Наталья Сергеевна в белом платье, с голубой искрой. Они пришли на вечер сравнительно недавно, и не успели ещё толком окунуться в разговоры. Сверху, небольшой оркестр играл для настроения, и всё было как на обычном светском вечере, выпивка и закуски на столах, карточная баталия в уголке, и всё такое прочее.
Антон Ильич Приёмыхов, в коричневом фраке, как раз отошёл от такого стола с пузатым бокальчиком мраморного коньяка, игравшего бликами отражавшимся от свечных огней люстры, и завязал непринуждённый разговор с двумя друзьями, Андреем Гуляевым, и Евгением Ступинским. Гостям в общем-то очень нравился этот вечер, устроенный в первый день осени, где обсуждали не только городские сплетни, но и то, удастся ли им, насладиться Золотой порой осени, не спутает ли всё непогода?
Приёмыхов, наговорившись и допив свой коньяк, отошёл в сторону, и едва не налетел на Хортова, шедшего от стола. Разом извинившись друг перед другом, знакомцы отошли к стене с нишей, где после дежурного обмена репликами о необходимости отдыха от дел насущных, Приёмыхов, извинившись, коротко справился о деле покойного друга.
- Пока, могу сказать вам только одно, преступники, виноватые в смерти вашего друга, будут найдены, - дипломатично ответил сыщик, и уже сам спросил собеседника, читал ли Леонид ему свои стихи и мысли, и делился ли мнениями об Афине? Оказалось, что приватно, Леонид стихов ему не читал, а в компании, Приёмыхов их слышал довольно часто. Про космос, он вообще любил поговорить, а про эту Афину, просто говаривал что красива жгуче, зацепила его не шутейно, и всё такое.
- То бишь сцен с клубничкой, он вам про неё не рассказывал?
- Он никому и никогда о подобном не рассказывал, тем более про Афину! – подняв бокал чуть выше, заметил Приёмыхов, - Я даже не знаю, дошло ли у них до постели, он, даже если б и дошло, с честными глазами сказал бы что ничего не было.
- Скрытен был?
- Напротив, весьма говорлив, но не на эту тему, - пояснил Антон Ильич,- тут у него табу! То ли стеснялся, то ли чёрт его дери стыдился, словом могила, и всё! Иной вон пустобрёх такой колокол вам отольёт, что весь город им накроешь, а на поверку, дальше собственной кухарки и не ходок! – неприязненно хмыкнув, добавил в конце Приёмыхов.
Хортов поделился сведениями, что у Подвесова, была вроде любовница, на что Приёмыхов, сказал что тоже слышал о такой даме, но кто она и как её зовут, он понятия не имеет, хотя и спрашивал Леонида о том пару раз, но тот, молчал, как собачий сын! Сам Антон Ильич, попытался было разобраться кто бы это могла быть, но ничего не надумав, махнул рукой, уверенный только в одном: это, должна быть очень красивая женщина, и без влиятельного мужа, Леонид чурался подобных приключений, неприятностей, ему и без того хватало с головой!
Хортов поблагодарил собеседника, и сказал тому, что всё-таки услышал от него кое-что интересное, что может помочь следствию.
- В самом деле? – искренне удивился Приёмыхов, - Обращайтесь бога ради, всё что знаю, тем и поделюсь, лишь бы мерзавцев этих, на цугундер отправить!
Пообещав сделать для этого всё, Хортов направился в залу для отдыха. Вернувшись, он обратил внимание на даму в красном, сидевшую боком, и ему подумалось, что она, весьма недурна собой. Когда она повернулась, обратившись за чем-то к знакомой, Хортов узнал Татьяну Орехову, на которую ему не так долго, жаловалась Аделаида Жилина.
- Как же это я про тебя-то забыл, красавица? – тихо проговорил себе под нос Хортов, коря себя за рассеянность. Подойдя ближе, Евпатий Гордлеич галантно поприветствовал даму, чем её весьма обрадовал, но тут же, по долгу службы, был вынужден и огорчить.
- Любезная Татьяна Павловна, не буде те ли вы столь любезны, уделить мне десять минут, сугубо по делам моей службы?
- Разумеется уделю, и даже с радостью! – дама павой встала со стула, внимательно глядя на следователя.
- Давайте отойдём в сторонку, к тому милому купидону – указал глазами Хортов, на алебастровую статую, крылатого божка, стоявшего на высоком постаменте в углу. Они отошли, и сыщик, извинившись ещё раз, спросил даму о её отношениях с Подвесовым. Татьяна Павловна, чуть удивившись. рассказала что в обычных, он шутил, она смеялась, иногда подыгрывала. Особливо, когда он подковыривал болвана Прирекалова. Хортов, деликатно намекнул на сведения, в коих госпожа Орехова, нелестно отзывалась о покойном, и при свидетелях говорила, что того, надобно проучить хорошенько. Дама изумлённо воздела брови, и решительно заявила, что всё это, сущий вздор! Она никогда не интриговала против Леонида, хотя он, пару раз и над ней подшутил, но по-товарищески, безобидно! Но, Татьяна Павловна знает откуда брошен камень, и это, наверняка эта гусыня Жилина насвистела?
Евпатий Гордеич попросил прощения, но сказал, что не властен раскрывать свои источники, ибо они разнообразны, и неоднозначны! Госпожа Орехова иронично хохотнула.
- Можете не отвечать, эта особа, только и делает что клевещет на меня, где только возможно, я уж даже начала привыкать к этому. Но последний случай, переходит уже всякие границы! Так знайте же, что это сама Аделаида возненавидела покойного Подвесова, и всячески интриговала против него, и желала его погибели! – с таинственным лицом, прошептала Татьяна Павловна, наклоняясь почти к самому лицу сыщика.
- В самом деле? Что ж её сподвигло на это? – с интересом спросил сыщик, приподнимая левую бровь.
- О, сподвигло! Да ещё ка-а-к! – приглушённо пропела дама, источая саму скрытность- Ведь они же были тайные любовники, Подвесов и эта Жилина! А потом, потом Леонид оставил её ради Афины. Аделаида и её кстати, ненавидит! Ну, как вам?
- А откуда вам, это известно?
- А почему вы думаете, она на него ополчилась? – чуть прищурившись, и поглядев боком, переспросила дама. Хортов, не меняя выражения лица, пообещал принять эти слова к сведению, и пожелав даме всего наилучшего, оставил её предаваться своему настроению.
Подле игрального стола, к нему тенью подошёл Аристарх, и просил, о чём шеф, разговаривал с дамой в красном, и тот, чистосердечно всё рассказал.
- Ну, мало ли мы с вами, вздора слышали, однако и среди навозной кучи, можно зерно жемчужное найти! – философски заметил Аристарх, коротко оглядываясь по сторонам.
- Да, можно и отыскать, – согласился шеф, а затем сам поинтересовался у помощника, не нашёл ли тот, чего тут интересного? Интересного, покамест не было, Аристарх только наблюдал, и заметил, что некоторые из подозреваемых, довольно бурно обсуждают анекдотичные моменты текущего дела.
- Уголовный сыск и жандармы, ведут одно дело, и задают одни и те же вопросы, и это некоторым образом, кое-кого нервирует! – подытожил в конце Аристарх.
- Да, неудобства у господ, определённо есть! – согласно заметил шеф, а на последовавший вопрос помощника, убеждён ли Хортов, что Подвесов, мог ошибиться в количестве заговорщиков, ответил что почти убеждён в этом.
- Подвесов пребывал в эмоциях; растерянности, тревоге, непонимании. И на одну, а то и на две вполне мог ошибиться, его внутренний мир был многим известен! – пояснил шеф, наблюдая боковым зрением как его платоническая крестница, эмоционально спорит с  какой-то дамой, явно пристойного поведения. Хортов добавил, что есть вариант что в заговоре, участвовал ещё кто-то, о ком Подвесов просто не знал, не то, что не подозревал! Человечек де от скуки присоединился к заговорщикам, будучи приглашён кем-то словно на пикник, или на охоту.
- Это сколько же персон, подозревать теперь придётся, шеф? – тихо изумился помощник.
- Думаю, что больше, чем сейчас! – последовал короткий ответ. Вечер шумел весельем и музыкой, хотя танцев и не было, публика веселилась и отдыхала всяк на свой вкус. Кто-то жаловался, что мало стульев, кому-то было всё равно, кавалеры угощали своих дам лакомствами, те в ответ, дарили им сладчайшие улыбки тайной надежды…
Дарья Даурьевна, держа в одной руке тарелку с ароматной и острой закуской, а в другой двузубую вилку, оказалась одной из немногих, кто защищал покойного Подвесова. Спор свой, она вела с одной из светских львиц, возмущённой тем, что в дом, после визита полицейских, как в трактир вваливаются жандармы, и приходиться второй раз, (порой даже поднимаясь с постели и накидывая халат) отвечать на глупые, неуместные, и порой просто неприличные вопросы этих мужланов, что не стесняются задавать их дамам!
- Простите княгиня, но Леонид Николаевич, мог бы умереть и более пристойно, не бросая тень, на приличных людей из общества! – пылко заметила львица, обмахиваясь веером. украшенным поддельными алмазами.
- Согласна с вами, сударыня! – кивнула Дарья Даурьевна, накалывая на вилку аппетитный кусочек – С его стороны, пристойнее всего было бы остаться жить, да и навалять тем, кто так поступил с ним! – заметила княгиня, отправляя кусочек себе в рот.
- Он согрешил дважды: наложил на себя руки, и заставил всех, подозревать друг друга! – возмущённо добавила собеседница.
- Ну, вообще-то, я его понимаю, не имея сил на ответ при жизни, он хорошенько взбаламутил весь городской лягушатник, и это на мой взгляд, давно пора было сделать! – княгиня ловко наколола на вилку другой кусок. Светская львица, на миг оторопела.
- Ка-а-к?! Вы, одобряете его поступок?!
- Конечно! – невозмутимо кивнула Дарья Даурьевна. – Я на его месте, вообще бы прямым текстом написала бы имена и фамилии тех, кто осмелился пошутить со мной подобным образом!
- Но это же, ужасно! – ахнула дама, вновь заиграв веером.
- Разумеется ужасно – философски согласилась княгиня, поигрывая уже пустой вилкой – приятного мало, когда тебя, в чём мама родила, на люди вытолкнули, и все грехи наружу… У-у-у, неприлично-с!
- И у вас бы не дрогнули руки? – продолжала ужасаться дама.
- Даже не зачесались бы! – убеждённо ответила княгиня, прицелившись и наколов третий кусочек на вилку – Ну, раз с вами пошутил столь изрядно, то ваш моральный долг, как человека практичного, пошутить в ответ ещё изряднее, и тогда, уверяю вас, сударыня, желание шутить не подумав, отпадёт у самых развесёлых бездельников!
- Нет, на такое, я никогда бы не решилась! – убеждённо заявила дама.
- А ваш супруг, он как, смог бы этак вдруг, если б его уличили в хищениях, и готовились перевести на казённые харчи, бахнуть себе в глобус, да и сдать со всеми потрохами, своих сообщников? – весело осведомилась Дарья Даурьевна.
От такого бестактного вопроса, дама, возмущённо бросив княгине что это всё ужасно, быстро отошла к другим женщинам и стала торопливо им что-то говорить. Даша язвительно ухмыльнулась, и принялась выискивать себе глазами, новую жертву.
Кондратий Андреевич Брызгин, в завязавшейся дискуссии сразу же заметил, что теперь, полиция и жандармы устроят многим развесёлую жизнь, ибо внимание господ из уголовного сыску и Третьего отделения, есть первейшее средство от мужской скуки, и дамской меланхолии.
- Вылечат всех, господа и дамы! – буднично бухнул он в разговоре, чем сразу же отвадил от своей персоны, любителей задавать вопросы по делу Подвесова, с головой уйдя в закуску и выпивку. Один из солидных господ, лет 60-ти, с большой залысиной и двумя подбородками, по просьбе своей молодой, с тоскливыми глазами жены, пытался свернуть голову бутылке шампанского. Господин вертел бутылку и так и сяк, пыхтел обливаясь потом, вежливо но твёрдо, отказывался от предложенной помощи офицеров, и через пять минут, сделался предметом общего восторга.
- Однако, залп сейчас будет – подозрительно косясь на эквилибристику с шампанским, предположил Брызгин, держа на весу вилку с куском осетрины.
- Да откупорьте вы уж наконец эту бутылку! – раздражённо воскликнула какая-то дама, и приложила к глазам лорнет. Громкий хлопок, и густая струя белой пены, широкой дугой очертила воздух, и упала на стол, оросивши несколько человек. Пробка от бутылки, подобно снаряду просвистела меж голов гостей, и ударив в гипсовый бюст кого-то из родственников хозяина, сверзила его на паркетный пол, где он и разлетелся в дребезги. Всё это сопровождалось возмущённым женским возгласом, громко и трагично оплакивающей своё платье, которое теперь, было совершенно испорчено! И лишь господин Брызгин, на гибель гипсового родственника, невозмутимо ввернул.
- Хе-ге! Дядюшку, пробкой застрелили!
Звонко засмеялась Дарья Даурьевна, подавая пример другим, да стоявший неподалёку Евпатий Гордеич, изобразил приветливые аплодисменты.
- Оставьте меня теперь со своим шампанским! – капризно воскликнула молодая, своему неуклюжему супругу, всё ещё пытавшегося предложить ей напиток – Я его уже вовсе не хочу! – обидчиво добавила она, и резко развернувшись, картинно ушла.
- Простите господа, такая конфузия. – виновато пробормотал пожилой несчастливец, ставя на стол, уже почти пустую бутылку. Лакей, веником на совок уже ловко собирал бренные останки гипсового «дядюшки», а над собравшимися, уже начала витать новая, язвительная тема. Хортов, подошедши к Брызгину, дружески заметил ему, что выстрел, сразивший гипсовый бюст, достоин высшей похвалы.
- Да уж, ночи любви почтенному господину, ныне ожидать не стоит! – оптимистично продолжил отставной капитан. Но бог озорства, решил видимо не покидать эту залу. По правую руку от Кондратия Андреевича, подошли к столу элегантная маменька с дочкой, и шаря глазами по многочисленным блюдам, принялись от души лакомится. Но, минуты через три, маменька, отчего-то подозрительно стала вглядываться в бокал розового дамского вина, которое, она незадолго перед тем, налила себе и дочке.
- Ну что вы маменька, так критически его рассматриваете? – нетерпеливо вопросила дочка.
- Не спеши дитя моё, у вина странный запах, и мне не нравиться осадок, - делая театрально-подозрительное лицо, высказалась маменька, - после последних и зловещих событий в городе, я, могу ожидать всего что угодно, вплоть до того, что вино отравлено! – маменька повернулась к Брызгину – Простите сударь, вы, не находите что вино, может быть отравлено злодеями?
- Вино? – задумчиво переспросил Брызгин, мрачно косясь одним глазом на розовое вино в бокале дамы – Конечно отравлено, вон, одному уже худо стало, корчиться, это явный признак! – не моргнув веком, сказал Брызгин, указуя вилкой, на сморщившегося от чего-то, солидного господина лет 50-ти, отставившего в сторону, свой бокал.
- На лицо сударыня, предсмертныя судороги! – доконал бывший артиллерист, побелевшую как мел даму, что глядя на него со страхом, тут же увела свою дщерь от стола со словами «Прочь отсюда, дитя моё!»
- Да здравствует великосветская дурь господа, без неё ужасно скучно! – прогудел им вслед помещик, а рядом, тихо смеялся в кулак начальник сыскного отделения, вечер в доме городского архитектора, определённо удался…

                                                     Х                             Х                         Х

В полутёмной, едва освещённой несколькими свечами гостиной, сидели в полукреслах пятеро: трое мужчин, и две женщины. Лица их небыли различимы, так как этому, мешал полумрак, и густые тени. Они расположились полукругом около небольшого стола, накрытого фруктами и вином, но свечей на столе не горело, да и сидевшие, не особо тянулись к нему. Бросалось в глаза то, что люди, собравшиеся здесь, напряжены, и чего-то, или кого-то ожидают. Настроение в помещение висело тягостное, усугубляемое монотонным тиканьем настенных часов. Люди, иногда перебрасывались несколькими фразами, означавшими сожаление или раскаяние, причём один раз, это изрёк мужчина, и один раз женщина.
Один из сидевших в центре, достал из кармана табакерку, блеснувшую серебром, смачно пару раз понюхал табак, а затем убрал табакерку обратно. Одна из дам раскрыла веер, и нервозно принялась обмахиваться.
- Ну сколько можно ждать, где его уже носит? – вздрогнул другой мужчина, ударив рукой по подлокотнику.
- Терпение! И не дёргайтесь как баба, стыдитесь сударь, на вас женщины смотрят! – буркнул третий мужчина, чуть подавшись вперёд.
- А вы, не смейте мне указывать! Это вы, во всё это втянули! – огрызнулся унылый, повернув глаза к соседу.
- Втянули? – насмешливо переспросил второй, и едко добавил – Мне помниться вы пуще других, предвкушали веселье от этой шутки!
Унылый хотел что-то возразить, но настенные часы принялись отбивать полночь, одновременно с чем, донеслись шаги, и в гостиную привычно вошёл подтянутый мужчина в чёрном фраке, лицо которого просматривалось весьма нечётко, и какой-либо случайный свидетель, никоим образом не смог бы его узнать впоследствии.
- Ну наконец-то, явился! – оживились разом собравшиеся, а вошедший, шагнул в тёмный угол, громыхнул вытаскиваемым стулом, на который и присел с краю, слившись с полумраком ещё больше.
- Ну-с, господа, у меня для вас три новости: плохая, весьма плохая, и полный… ну, здесь дамы! – он обвёл ладонью полукруг в воздухе.
- Хватит вам паясничать, говорите уже, что вы узнали? – нервозно зашипела одна из дам, сверкнув бриллиантовым ожерельем.
- Плохая новость: дело завертелось как следует, и решительно нельзя уж ничего сделать, увы! – печальный вестник развёл руками.
- Отчего же нельзя? Подсунуть, скинуться по пять тысяч, и всё! Голова дороже стоит! – волнуясь, заметил один из мужчин, блеснув золотым перстнем на левой руке.
- Подсунуть? Кому? Хортову? Или Гончарову может?  Не смешите каменных купидонов, сударь! – мрачно отозвался пришедший, добавив, что и начальство повыше, уже ничего, ни от кого не возьмёт, больно громко дело-то ахнуло по губернии и далее, да и многие именитые люди города ратуют за расследование…
- Весьма плохая новость: Хортов похоже напал на след… - тяжко вздохнув, прогудел гость.
- Как напал?! – плаксиво охнул унылый,- Вы, наверно это знаете?
- Навернее не бывает, – устало бросил вестник – сведения самые точные, он Прирекалова притиснул дома, и тот похоже навёл его на интересную мысль… Кстати, сударыня,- обратился он, к бриллиантовой даме, - Автондил Автондилыч, это по вашей части, как-никак, в пажах у вас ходит-с!
- Это всё в прошлом, я давно оставила этого зануду, он сделался мне скучен! – капризно ответила дама, нетерпеливо ёрзая в кресле.
- И тем не менее, вы могли бы у него что-то и разузнать…
- Сами разузнайте! – тряхнув причёской, резко возразила дама, - Я вам не шпионка! Придумали, тоже мне! – фыркнула она, и демонстративно стала глядеть в другую сторону.
- Воля ваша, - безразлично бросил поздний гость, и подошёл к главному, - Ну, и наконец полный… кхм, тут дамы… В общем, в случае разоблачения, в острог сядут все, и дело не только в вымогательстве и доведении до самоубийства, а в том, что председатель Гражданской палаты и его семейство, теперь непременно желают покарать преступников, кем бы они, не оказались!
- О боже… как ужасно всё, что вы говорите… - залепетала другая дама, прикрыв щёки ладошками – За что нас, в острог? Это шутка была… никто не хотел несчастья…за что в острог? Кто мог подумать, что этот дурак, наложит на себя руки? Подлец какой, скольких людей, спокойствия лишил!
- Что, страшно стало? – едко спросил поздний гость, а затем добавил – А ведь это вы, сударыня всё затеяли, правда с чужой подачи, но тем не менее, идея исходила от вас. И я, дурак, купился на ваши дурацкие идеи!..
- Сожалеть раньше надо было, а сейчас господа, следует думать, как спасать положение! – хмуро проговорил третий мужчина – Крепко думать, и что-то решать…
- Перво-наперво, всем успокоиться, и взять себя в руки! – стал рассуждать печальный вестник – оснований для паники, пока нет совершенно…
- А как же ты говорил про Подвесова, про острог? – жалобно донеслось мужское восклицание из темноты.
- Пока, у Хортова кроме подозрений ничего нет, - пояснил пришедший – а слова Прирекалова, они слова и есть. Если посмеет на кого-то показать, то это будет лишь его слово, против нашего, и ничего более… Веских улик, у сыскной полиции нету!
- А, какие они, эти улики, должны быть? – дрожащим голосом, спросила одна из дам.
- Свидетельские показания прежде всего, надёжные, а таковых нет! Сторож нас кладбищенский, да бродяги, видели лишь тёмными силуэтами без лиц, тут всё чисто, так что пока, нам бояться нечего, если только кто-то из вас, со страху глупостей не наделает, и не побежит сознаваться в содеянном!..
- А жандармы, они, никак нас не смогут разоблачить? – опасливо спросила первая дама.
- Если будем вести себя естественно, то нам никто, ничего, не сделает! – уверенно проговорил пришедший.
- А как же шарада Подвесова? – опасливо повторил, робкий мужской голос, - Он же вроде как на нас всех, там намекает, если правильно понять?
- Вот именно, если правильно! – поднял палец ночной гость – А я сильно сомневаюсь, что эту чёртову тарабарщину, кто-то сможет разгадать, там автор сумасшедший писал!
- Боже, что я наделал, а? Во что я влип? Жил себе сытно, служил доходно, одет и при деньгах, чего не хватало? Куда полез? – снова заохал унылый, но на него тут же все зашикали, и он умолк.
- А в доме архитектора, сегодня было очень весело! – всхлипнула внезапно, одна из дам.
- Да уж, скучно не было. – подтвердил господин с золотым перстнем, но разговор тут же вернулся к насущным неприятностям. Стали вспоминать да прикидывать, не могли ли они, где-либо наследить, но ничего за собой не обнаружили, и даже унылый повеселел. В конце было решено быть на строже, если что, всё отрицать, а то и самим подавать иск на обвинение в клевете. Уже когда стали расходиться и тушить свечи, поздний гость, надевая цилиндр и беря трость, как бы между прочим, едва слышно, бросил себе под нос.
- Как бы оно теперь там всё не повернулось, в острог, я не пойду!..
Ещё перед визитом в дом архитектора, Аристарх отчитался перед шефом, о результатах бесед со своими женщинами-агентами. От первой, ничего путного не было, только восклицания что она ничего не знает, была на похоронах, испугалась покойника, потеряла кружевной платок (спёрли конечно!) и вообще в ужасе, от этого ужаса!
А вот другая, поведала кое-что интересное. Она буквально поклялась Аристарху, угощавшему её шоколадными конфетами за чаем, что Подвесов, посвящал стихи не только Афине, но и Аделаиде Жилиной и Татьяне Ореховой, он и являлся непродолжительное время, но ни одна ни другая, друг о дружке не знали! Когда всё открылось, дамы в начале возненавидели одна другую, а затем обе разом, Афину. На вопрос Аристарха, почему о том молчат в обществе, дама-агент пояснила, что сие стряслось в узком кругу, и лишь потом, чуть-чуть просочилось слухами, что оказались совершенно погребены, более весомыми, светскими сплетнями. Сама женщина, узнала всё из самого надёжного источника: её горничная, дружит с горничной Жилиной.
Не сплоховала мадам-агент и в вопросе заговора против Подвесова, сказав что их, было аж целых три! Один, устроила Аделаида Жилина, второй Татьяна Орехова, а третий, состроила Афина, из чувства мести двум первым. Эти сведения, поступили от других дам, близко вращавшихся около всех заговорщиц.
Хортов, выслушав помощника, заметил тому, что он, не напрасно пожертвовал фунтом шоколада, после чего, поделился уже своими изысканиями. По мимо Олимпиады, только ещё одна женщина, принесла сыщику пользу, назвав в качестве главной заговорщицы, Аделаиду Жилину, вступившую ради мести в тайный союз с Афиной, втянувши себе в подручные, неизвестных пока поклонников.
- Поди найди тут ножичек! – задумчиво пробормотал Аристарх, но на сём, обсуждения были закончены, оба спешили на вечер к архитектору. Хортовы, вернулись домой за полночь, и Наталья Сергеевна, столь утомившаяся на вечере, попив чая с пирожным, отправилась почивать, а Евпатий, засел в кабинете за размышлениями. Ему не давало покоя ощущение, что среди нагромождения всего этого бабьего ералаша, «кто-кому любовник», есть одно здравое зерно, которое необходимо разыскать. Масляная лампа горела привычным тёплым светом, разливая его зеленоватый оттенок, на добрую половину комнаты, под сонное тиканье настенных часов.
Хортов, чертя карандашом забавные и бессмысленные фигурки, думал и прикидывал, сопоставлял и примерял. В игре следующие карты: Аделаида Жилина, Татьяна Орехова, Лиза Борвинская, Афина Кирпичёва, Любовь Троянова. Первые две, ненавидят друг друга, и обе разом, Афину, это раз! Лиза Борвинская и Любовь Троянова подруги, но обе терпеть не могут Афину из-за обычной женской зависти, но нейтральны к Ореховой и Жилиной, это два! Жилина и Орехова, разом влюблены в Горшенина, который влюблён только в себя. Юля Данилова, просто вульгарная особа, (без пояснений!) Все перечисленные дамы, с прохладцей относились к Подвесову из-за его шуточек, это три!
- Н-да, в одном зарядном ящике, ядра семи калибров собрались, а ты пали ими из орудия как себе хочешь! – задумчиво проговорил Евпатий, пытаясь выстроить из всего этого, хоть что-то стоящее. Жилина и Орехова, тайные любовницы Подвесова, и одновременно, сгорают от страсти к Горшенину, и от ненависти друг к другу, и Афине… Чёрт, бред какой-то выходит, водевиль дешёвенький, сапоги всмятку, андроны едут! Так, а сам Подвесов посвящает стихи Афине, Аделаиде и Татьяне, потом бросает обеих опытных любовниц (о коих в своих записках ни азом не обмолвился) и целиком погружается в Афину, а Лиза Барвинская, отчего-то завлекает самого Леонида, думая всерьёз досадить Афине. Но вот какая штука занятная выходит, барышни: коли Лиза, желала насолить Афине, то и любовника отбивать надобно по солидней, такого, которым сама Афина дорожит, а Подвесовым, она не дорожила вовсе, так, только лишь позволяла себя любить, очевидно из охотничьего азарта.
Так что «потерю» Подвесова, барышня Кирпичёва, встретила бы в худшем случае, лишь коротким фырканьем, и не более того!.. Ну разве это результат, для задумавшей месть, женщины? Рисковать, можно сказать своим телом, (а вдруг пересмешник, сразу согласился бы?) чтобы в итоге, увидать не трагедию на сцене, а презрительный фырк? Нет, это не то, так «мстят» только создания 12-13-ти лет, это как раз их уровень. Лиза Борвинская, барышня более широких горизонтов, дружит с Дашей (одно это, уже о многом говорит!) а значит на такую дешевизну не пойдёт. Что же остаётся? Внезапно вспыхнувшее чувство к Подвесову? Мало вероятно, хотя и допустимо: стихи понравились, баллады заворожили, (надо кстати их прочесть) Ничего другого не подходит, а насолить Афине, это так, до кучи как говориться, очернить неприятельницу в процессе страсти, а там уж…
Но Подвесов сразу отказал, чем наверняка нажил ещё одну недоброжелательницу, (женщины такого не прощают) Отсюда видимо и тянуться нити слухов, про три заговора против Подвесова. Хм, умел знать покойник, кровь женщинам волновать! Вот вздор-то… Так что же выходит? Относились все с прохладцей, или были все любовницы, решившие расквитаться за вероломство?
Хортов вылез из-за стола, и сунув руки в карманы брюк, принялся расхаживать по кабинету. Четыре дамы, нелюбящие одну, и покойный с ними… Ну, что он сразу с двумя встречался, это вздор, он с одной-то, каким-то непостижимым чудом, интрижку закрутил, пока Афины добивался, но с кем из двоих, у него было взаправду? Обе красивы, по-своему безотказны, и валят эту связь друг на друга, и Афина меж ними и рядом. Далее Лиза Борвинская строит глазки, апеллируя к тому, что Афина его не любит, и никогда не полюбит, так… Любовь Троянова, подруга Лизы, с боку припёка, но за компанию, вполне себе может попасть в историю, и к Афине относиться негативно.
Евпатий остановился, и пристально стал смотреть на часы. Четыре дамы всеми нотам души ненавидят пятую, и меж ними один Подвесов, который эту пятую, искренне любит… А что если?..
- А чем чёрт не шутит, Евпатий? – проговорил в слух сыщик, и отвернувшись от циферблата, отошёл к дивану и присел на краешек, - Один вздор, мог плавно перейти в другой, и что называется, пошла химическая реакция, да и рванула колба. Хортов облокотился о спинку, и повёл мысли по параллельной тропинке. Рядом с этой красочной компанией, вырисовываются ещё одни, небезынтересные персоны: Горшенин, Андрей Гуляев, друг Евгения Ступинского (Жана) и обоих Барвинских. Одновременно с этим, Гуляев влюблён в Лизу, и, если верить слухам, не осведомлён что она, есть любовница его лучшего друга Ступинского, так-то вот. И везде в этом кордебалете, прямо или косвенно витает Афина, одна из первых красавиц города!.. Хортов на минуту замер, затем резко встал, щёлкнул пальцами, и проговорил вслух.
- Да по всему выходит, и такая оказия возможна! – через четверть часа он потушил лампу, и отправился на боковую.
Тусклая луна, сонно проглядывала из-за дрейфующих облаков, разбросанных по мерцающему звёздами небосводу, скупо касаясь своим светом, городских крыш, и ещё менее того, попадало его на городские улицы, и те из них где фонарей не было, или они не горели, казались целиком поглощены мраком. Прохожих попадалось мало, редкие экипажи стучали ободами по мостовой, или немощёным дорогам. Собаки азартно рылись на помойках или мусорных кучах, а коты и кошки, светили пуговками глаз на заборах и деревьях.
Двое хорошо одетых мужчин, неспешно шли по тротуару вдоль спящих домов, и о чём-то разговаривали. Они были слегка навеселе, но шли вполне себе твёрдо, хотя тот, что был ниже ростом, заметно волновался. Жестикулируя, он что-то доказывал другому, вернее пытался объяснить, или втолковать. Высокий напротив, истово возражал, но потрясал только правой рукой, в левой он сжимал трость с медным набалдашником.
- Не могу, не могу я так, ты пойми, шутка обернулась трагедией, мне страшно! – задыхаясь, говорил тот, что пониже.
- Я-то понял, а вот ты, похоже нет! – резко бросил высокий, на ходу поправляя цилиндр – Если всё откроется, в острог пойдут все, уясни себе наконец, дуболом чёртов!
- Скрываться ещё хуже, если меня всё время станут на допросы тягать, я не выдержу, мне сегодня уже цепь и решётка снились! – жалобно возразил невысокий, тоскливо прикладывая правую ладонь к груди.
- Возьми себя в руки, фитюк! У Хортова на нас ничего нет, ни-че-го! Одни догадки! – зло бросил высокий, обходя блеснувшую на тротуаре лужицу.
- Он один чёрт, рано или поздно дознается, а тогда конец, полный конец! Господи, будь проклят тот день, когда я согласился на эту вашу дурацкую шутку! – остановился вдруг невысокий, горестно склонив голову, но на небольшую оплеуху от товарища, неловко попятившись, схватился за ушибленное место.
- Никто не хотел плохого! Никто! – твёрдо повторил высокий, замерев, опершись на трость – Кто мог знать, что этот негодяй, наложит на себя руки, да ещё завещание своё идиотское составит! Женщины, и то не боятся, все поняли что пока, надобно просто ждать! А ты, фитюк, нюни распустил! Улик на нас нету! А вот начни каяться, и всё, дедка за репку, бабка за дедку, и всё, сядем всей компанией, не взирая на чины, звания, и связи!  Такую простую вещь, я стою тут, и втолковываю в твою чинушную башку!  Ведь всё сегодня разъяснил пришёл, все всё поняли, один ты выискался, умник грёбанный!
- Я, знаю закон, если кто придёт добровольно, то наказание будет меньшим, я хотя бы мучиться этим перестану, и ждать каждый день ареста! – тоскливо возразил невысокий, но его приятель, глухо зарычал.
- Ты покаешься? Тебе негодяю, легче будет? Ах ты дрянь, крючкотвор похабный! – он свободной рукой схватил его за лацкан, и как следует тряхнул, - А о нас, ты подумал?! О нас, скотина ты этакая! О женщинах ты подумал?! Каково им будет от твоего покаяния в тюремной камере, а?! Всех погубить задумал?!
- Я, нет… я всё возьму на себя, скажу, что сделал всё я, и письма я писал, и деньги требовал я, один! – пытался растолковать невысокий, когда товарищ, презрительно оттолкнул его от себя.
- На себя возьмёшь? Один всё сделал? Письма писал? – мерзко передразнивая невысокого, засипел его собеседник, стукнув тростью оземь – Чушка ты вонючая, кто тебе поверит-то? Осёл! – голос обличителя стал прежним, хотя и резким – Хортов с Гончаровым пятерых ищут, пятерых, как в шараде указанно, «один!» Или ты думаешь, что фараоны с жандармами как один, дураки, из дерьмовой книжонки про разбойников? Тебя вначале на смех поднимут, а потом как учинят допрос по всем правилам, и потечёшь ты, мокрица презренная! Свободу, жизнь, молодость, карьеру и будущее из-за одного тебя, в сортире тюремном утопить предлагаешь, червяк?!
- Пусть каждый за себя отвечает, а я за себя отвечу,  за глупость свою, может хоть на каторгу не отправят, в здешнем Тюремном замке отсижу, и всё! – дрожащим голосом, проговорил невысокий, и обойдя приятеля, медленно побрёл прочь…
- Ну нет любезный, я через тебя кандалами греметь не желаю, и других погубить не дам! – глухо прогудел высокий, и развернувшись на каблуках, решительно шагнул следом.
А с другой стороны, по той же улице, возвращалась к себе на квартиру, гулящая девка Таисья, шедшая от взявшего её себе купчика. Купчик дело сделал, заплатил, а извозчика не предоставил, велев «прогуляться под звёздами», и теперь, Таисья поминая клиента самыми нехорошими словами, торопилась домой, придерживая юбки, и опасаясь налететь на полицейский патруль (отнимут кровно заработанные, да ещё и протокол составят)
Пройдя немного, она заметила невдалеке две мужские фигуры, горячо о чём-то спорящие. Таисья смекнула было что можно подцепить кого-то из них на ночь до утра, (господа-то по виду из благородных) да и заночевать себе. не тащиться домой. Для этой цели, она уж было подняла руку чтоб окликнуть их, но тут… Тут несчастная путана, стала свидетельницей самого настоящего ужаса: первая фигура отделилась от второй, и как-то грустно побрела было восвояси, а другая, развернувшись на одном месте, резво пошла догонять первую, и вдруг, жжикнув железом, во тьме тускло блеснул клинок из трости. Первая фигура инстинктивно обернулась, и увидав клинок, успела лишь тоненько простонать «Ты что?» как тут же была резко и страшно заколота. Клинок с мерзким звуком вошёл в захрипевшее тело, оно рухнуло, а убийца для верности нанёс второй удар, и всё стихло.
Таисья не хотела кричать. Сердце её категорически не желало этого, и бешено заколотившись, попыталось не пустить крик из груди,  однако душа, затрепетав при виде жуткой сцены, подтолкнула крик к выходу, и он вырвался из её могучей груди столь резко и пронзительно, что убийца, от неожиданности вздрогнул разом весь, и даже отпрыгнув назад, застыл так, дико вглядываясь в темноту. Таисья развернулась, и испустив вопль «Убивают!» понеслась столь быстро, как не бегала ещё никогда, даже от патрульных! Очнувшийся преступник сорвался с места, и зарычав зверем, ринулся в погоню за свидетельницей.
Таисья, неслась не разбирая дороги, гонимая ледяным ужасом, катящимся снизу в верх, от ступней, до мерзкого, осклизлого кома в животе и тяжёлой ломоты в груди. Чувствуя рычащую за спиной смерть, гулящая девка, из всех сил хотела теперь жить!
- Карау-у-ул!!! Люди-и-и!!! Ре-е-е-жу-у-ут!!!
- Стой, ш-ш-ш-люх-х-а-а-а!!! – каким-то демоническим гласом, ревело в затылке. Луна диким скачками летела поверх крыш, и казалось даже склонилась чуть набок, чтоб лучше рассмотреть картину. Спящие дома тускло подмигивали тёмными стёклами окон, а бродячие животные, заранее улепётывали с дороги, предчувствуя беду. Ночная прохлада в сочетании со страхом, придала женщине сил, и она, понеслась теперь уже чуть ли не касаясь ногами земли. Миновав второй или третий перекрёсток, уличная красотка, со всего маху налетела на вывернувшегося из-за угла дюжего и усатого городового, идущего куда-то по своим делам. Он невольно обхватил вопящую женщину, но успел только чертыхнуться, как увидал за её спиной, в пяти шагах от себя, тёмную фигуру в цилиндре, с горящими злобой глазами, и обнажённым клинком. Инстинктивно оттолкнув девку в сторону, городовой схватился за рукоять своей сабли, но вытащить её успел лишь до половины, ибо чужой клинок, нацеленный ему в грудь, поразил его в левое плечо насквозь. Рыкнув от боли и матерно выругавшись, городовой выпустил рукоять сабли, и мгновенно ухватился за клинок убийцы, не давая тому, вытащить его обратно. Всё это, произошло буквально за три секунды, едва оттолкнутая Таисья ударилась спиной о стоявшую подле афишную тумбу. Преступник рванул трость на себя, одновременно ударив городового, ногой в голень,  добротный кожаный сапог смягчил удар, но жало клинка, полицейский не удержал: из порезанных пальцев брызнула кровь. Устояв на ногах, городовой, не смотря на горевшие болью пальцы, всё же выхватил свою саблю, готовясь продолжить схватку. Но убийца, уже отпрыгнув в назад, обронил с головы цилиндр, и мерзко выругавшись, быстро пропал в темноте. Вся стычка, заняла менее минуты…

                                                   Х                          Х                       Х

Хортов и Аристарх стояли в покойницкой у Скопина, и молча глядели на труп Одиссея Чапыгина. На его теле, чернели запекшейся кровью, две раны: одна чуть выше сердца, а другая в области живота. Остекленевший взгляд убиенного, таращился из полуоткрытых век в потолок, рот его в предсмертном оскале, тоже был открыт, черты лица заострились, и исказившись судорогой, сделались страшными. Рядом, но с другой стороны стола, стояли сам доктор, городовой с левой рукой на перевязи, и забинтованной кистью правой.
- Ну-с, вот и случилось то, чего в глубине души я опасался, начали выбивать наиболее слабых, - мрачно проговорил Евпатий Гордеич, глядя на труп. Утром, едва он появился на службе, как сразу же узнал о ночном происшествии. Уличная девка Таисья Петрова, задержанная до выяснения, была отпущена лишь совсем недавно, после беседы со следователем. Никаких примет преступника кроме высокого роста, она назвать не смогла, а лица не разглядела вовсе. Чуть лучше обстояло дело с городовым, он запомнил  злые глаза и оскаленные зубы на худом лице, а в наличии усов, свидетель сомневался.
- Ну, хоть что-то! – сказал Хортов, после разговора с ним. А вот теперь они всеми стояли, и глядели на тело.
- Вы, полагаете, будут ещё жертвы? – спросил Аристарх.
- Полагаю что они возможны, ведь теперь, в лагере наших «шутников» начнётся тихая паника, убийство Чапыгина, для всех станет настоящим ударом, - пояснил Хортов, а затем, обыскивая труп, добавил, - Вот господа, это первый из шарады Подвесова, знакомьтесь с «хитроумным корабелом, погубившим товарищей своих, но хлеб свой, бравший от просителей».
- Вы, абсолютно уверены? – переспросил доктор.
- Разумеется уверен! Кто у Гомера в «Иллиаде» и «Одиссее», действует? Хитроумный Одиссей, мореход, по несносному характеру которого, из-за его гордыни, и погибли на обратном пути, все его люди… Ну а про хлеб от просителей, он же чиновником в Доме присутственных мест служил, а там все они дружат с «князем хованским», сиречь мзду и посулы берут, так-то вот!
- Забавно Евпатий Гордеич, как вы отгадали-то, вроде и просто, но несведущий человек, пожалуй что и заплутал бы в этой шараде! – хмыкнув себе в усы, заметил доктор Скопин.
- Да, Борис Сергеич, ирония заключается ещё и в том, что сей убиенный Одиссей, тоже, как бы это сказать, погубит в итоге, своих теперешних друзей! Его гибель сдвинет льдины с места, и хлынувшая вода, накроет их всех разом. Теперь, мы более смело можем разговаривать со всеми, кто знал Чапыгина, и особенно тех, кто был с ним вчера в доме у архитектора, с кем убиенный появился на вечере, и с кем ушёл с него… Да, тут ещё к концу дня Урусов с Шумельским по образцам почерков отчитаться должны, и не погрешу против истины, если скажу что мы близки к раскрытию преступления!
- Дай-то бог! – вздохнул доктор.
Осмотр тела показал, что все ценности на месте, так что причина убийства, казалась уже очевидной. Цилиндр, оставленный убийцей на месте схватки, оказался довольно дорогим головным убором, сделанным тут, в Старобоярске (на внутренней стороне цилиндра, не было никакого столичного клейма, а местные умельцы, порой и своих не ставили) С этим цилиндром, побегать по шляпным мастерским, было поручено Аристарху, а сам шеф, намеревался навестить господина Огураева, закадычного дружка жертвы, с коим они постоянно везде появлялись, и вчера на вечере у архитектора, они оба, стерегли Юленьку Данилову…
Полицейский экипаж остановился подле большого деревянного дома Огураевых. Из коляски легонько выпрыгнул Евпатий Гордеич, и элегантно поигрывая тростью, направился к резному крыльцу, синего цвета. На повелительный звонок вышел лакей в поношенном зеленоватом фраке, и заморгав бесцветными глазами, осторожно осведомился.
- Что вам угодно, сударь?
- Нам угодно видеть твоего барина, дома он? – небрежно спросил Хортов в конце.
- Точно так-с, почивают они-с! – кивнул седоватой плешью лакей, машинально отступая в прихожую под пристальным взором гостя.
- А что, поздно небось барин твой, вчера воротился-то? – ровным голосом, спросил Евпатий Гордеич.
- Да часа два уж пробило – осторожно ответил лакей, слегка поёживаясь.
- А как вёл себя? Пьян был? Испуган, или как?
- На веселе барин были, это точно, - кивнул лакей, - но на ногах держался твёрдо, хотя и устал сильно, потому и почивают до сих пор…
- А испуган или взволнован, он, не был?
- Как будто нет, они-с, барин-то, коли пугаются чего, рябиновую настойку требуют, а вчерась не требовали, пришли, и сразу почивать улеглись, даже кушать ничего не стал!..
- А цилиндр у него на голове был, или он вернулся без него? – следователь чуть склонил голову набок.
- Ой… барин завёл себе обычай, шляпу-то на пороге сымать, а в дом заходя, их в руке держать. А вот я уж и не скажу точно, был он, цилиндр -то при нём, или нет? Барин, он как-то так сразу, целиком весь в дом зашёл, а я, спросонья смутно всё видел, качало меня, зевал я, и глаза тёр, плохо помню…
- А трость у барина была с собой? – оглядывая по привычке прихожую, поинтересовался следователь.
- Дык была, он с ней всегда ходит, и вчерась был. – почесав седой бакенбард, ответил лакей.
- А скажи-ка братец, не примечал ли ты, клинок внутри трости у твоего барина есть?
- Как сказали? – бестолково моргая, переспросил лакей.
- Ты прекрасно слышал мой вопрос! – жёстко сказал следователь, ожидая прямого ответа.
- А, это навроде шпаги, как иные господа в тростях делают? – сразу догадался лакей. – Была, э, был клинок, узенький, в пол трости правда… Так барин-то, для форсу всё это себе изготовил, яблоки ей накалывал, и всё…
- Ладно, веди меня в его покои, давай! -Хортов указал рукой на комнаты.
Лакей глуповато вытаращил глаза, и попятившись, юркнул в комнаты, откуда появившись минут через пять, попросил сыщика пройти. Никодим Огураев, с заспанным лицом, стоял у столика с фруктами и напитками, и запахивая наскоро накинутый халат, опасливо смотрел на следователя.
- Скверно спали, Никодим Иваныч? – обеспокоенно справился Хортов, подходя ближе.
- Да, Евпатий Гордеич, я вчера столь изрядно отдохнул, что намеревался спать до полудня, а тут вот пришлось просыпаться…
- Хлебните кваску, я не тороплюсь, - сыщик присел в полукресло у стола, а Огураев, налив густого и тёмного словно пиво кваса, и не отрываясь осушил всю кружку.
- Уф-ф… как елеем по душе! – блаженно вздохнул хозяин дома, опускаясь в кресло напротив.
- Господин Огураев, с кем вы вчера, приехали на вечер к архитектору? – перешёл к делу Хортов.
- На вечер? – почёсывая вихры, томясь переспросил Никодим, слегка поморщившись, - Ну, мы с Одиссеем, на извозчике приехали, кхм…
- Как на вечере было? Как Одиссей Иваныч себя держал? – спросил полицейский.
- Как обычно, весел был, с девицами флиртовал, пил в меру, но какой-то задумчивый был, а что стряслось? – слегка посерьёзнел Огураев.
- Домой, тоже вместе поехали? – вместо ответа спросил Хортов.
- У, это нет, я прилип к компании, и мы поехали домой к поручику Шипурину догуливать, а вот оттуда. я уже в четверть третьего, домой на извозчике прикатил. А Одиссей, сказал, что домой пешком пойдёт, прогуляться захотел… а что стряслось-то?
- Одну минуту, сударь. – попросил Хортов, и продолжил опрос, - Вы в цилиндре были, или без?
- В цилиндре конечно, вон он где-то тут, у меня лежит – Никодим неопределённо повёл рукой.
- Тут где-то, - повторил Хортов, и спросил про трость с клинком. Огураев указал рукой на вешалку в углу комнаты, где трость и находилась в положенном ей месте. Хортов подошёл и осмотрел трость. Клинок и впрямь короткий, в полтрости, трёхгранный, заточен только кончик. Вернув трость на место, Хортов рассказал что вчера,где-то в час ночи,  Одисссей Огураев, был убит подобной тростью, на перекрестье улиц Троицкой и Новоархангельской. Убийца, потерял цилиндр при стычке с патрульным.
- Убийца, кто-то из окружения Чапыгина, - сказал Хортов, глядя прямо на собеседника. – может вы, (Никодим обмер) может кто-то ещё, вот так вот…
- Господин Хортов, вы меня просто оглоушили! – трясущимися губами прогудел Никодим, и пошарив на столике, взял за горлышко бутыль вина, поднёс ко рту, и жадно стал пить большими глотками. Выпив половину, Огураев утёрся рукавом, и бухнул бутылку на стол.
- Это ж в голову не лезет, - покачав головой, пролепетал он.
На вопрос Хортова, не жаловался ли Чапыгин на что-нибудь в последнее время, Огураев рассказал, что с неделю назад, стал замечать что Одиссей, как бы узнал о чём-то пренеприятном, ставшем его тяготить, но на вопросы отвечал невнятно, ссылаясь на меланхолию и скверное настроение. Крупных ссор у него ни с кем не было, да и по чиновной своей должности, он не конфликтный был, и долгов не имел, и сам по многу в долг не давал.
- Господи, я же вчера его живым оставил, как в кошмарном сне каком-то!.. – пробормотал Огураев, совершенно потерянным голосом. Следователь спросил у него, имеются ли у того какие-либо записи, или коротенькие письма?
- Ну есть, а вам на что?
- Среди вещей убитого, найдено несколько писем от неизвестного, надобно сличить, - соврал Хортов, и Огураев, порывшись в своём орехового цвета бюро, принёс две бумажки, список покупок в мелочной лавке, и какой-то расчёт денежных сумм, на минувшую неделю.
- Если будет угодно, эти писульки, я верну вам после завершения следствия, - пряча бумажки во внутренний карман, сказал Евпатий Гордеич, но Огураев отмахнулся, пусть мол остаются, не велике бумаги-то!
- Последний вопрос на сегодня, - Хортов опёрся рукой на трость, - Чапыгин не рассказывал вам, не намекал, что он, влез в какую-либо авантюру?
- Нет, я такого не припомню, а ведь мы приятелями были, хотя и соперники, из-за Юленьки Даниловой!..- задумчиво ответил Никодим.
От него, следователь поехал к Барвинским, и застал их обоих за поздним завтраком. Появление в дверях столовой элегантного сыщика в сопровождении горничной, вызвало небольшой ажиотаж, который через пару минут, сменился шоком, едва следователь, сообщил о трагедии с Чапыгиным. Николай, замер приподняв брови, а Лиза, побледнела, и задрожав губами, схватилась за сердце.
- Позвольте,- оттаял первым Николай, - но мы же ещё вчера на вечере у архитектора были, разговаривали… Как же это возможно-то?
- Боже… это кошмар… кто его? Ужас какой… - едва шевеля посиневшими губками, лепетала Лиза, позабыв о завтраке.
- Господин Борвинский, вы не приметили вчера, с кем Одиссей, домой ушёл? – спросил сыщик.
- Погодите, дайте сообразить, - Николай отложил приборы,- мы в разнобой уходили, а он, помниться с Никодимом и Юленькой на выход собирался, а там они из глаз и потерялись…
Расспросы о поведении Одиссея в предшествующие дни, ничего не дал: ни брат, ни сестра, ничего такого за ним не замечали, да и виделись они не так часто. Насчёт трости с клинком, Николай подтвердил, что таковая трость у него есть, но клинка он уже с зимы не вынимал. Предъявленный клинок оказался достаточно длинным, во всю трость, и обоюдоострым.
- Хороший, в поединке выручить может, - оценил оружие Хортов, а потом спросил про цилиндр, что тоже был предъявлен.
- Города не покидать господа, вы можете понадобиться следствию! – стоя уже на выходе в передней, предупредил их Евпатий Гордеич.
- Даже в поместье к друзьям нельзя? – тоненько пискнула Лиза, хлопая на сыщика, детскими глазами.
- Никуда нельзя! – тихо ответил Хортов, нахлобучивая свой цилиндр.
Дамского любимца Петра Горшенина, следователь ожидаемо нашёл в клубе, предварительно побывав у него дома и переговорив с прислугой. Дворовые, рассказали что барин вернулся вчера поздно, уже глубоко за полночь, но точного времени, никто назвать не смог, (двери, барин отпирал-запирал сам) Про трость, прислуга сказала только что она у барина есть, но с клинком, или без, им неведомо. В игорном доме уже знали о ночной трагедии, и естественно, горячо её обсуждали. На вопросы следователя, Горшенин отвечал спокойно, обдуманно, как впрочем и всегда, и держался спокойно. На вечере у архитектора он вчера не был, играл в клубе до полуночи, а затем, поехал домой на извозчике. Трость у него с клинком, это точно, но она у него только для шика, в дело пускать не приходилось, впрочем, трость, он тут же предъявил.
Несколько зевак разинув рты, наблюдали как сыщик, сравнивает длину трёхгранного клинка, с длинной самой трости; остриё, оказалось на треть короче ножен, затем в дело пошёл цилиндр, который тоже конечно же, пришлось предъявить.
- В котором часу, вы вчера домой вернулись? – спросил следователь, наблюдая как Горшенин, убирает клинок в трость.
- Где-то в четверть первого…
- Прислуга не спала ещё?
- Дрыхли негодяи, но я не в претензии, тиранство не жалую, у меня при себе всегда ключ от дома имеется, - он выудил из кармана ключ, и показал полицейскому.
- С убиенным часто общались?
- Да как вам сказать? – пожал плечами Горшенин, опершись на свою трость, и пояснил что общались при встречах, а так, приятелями что называется не были. Далее, Хортов услышал что убиенный, действительно странновато себя вёл в последнее время, хотя, это всё могло и показаться. Предупредив Горшенина не покидать города, Евпатий покинул клуб. Дальнейшие опросы и поиски свидетелей, затянулись аж до пяти вечера, сыщик даже не смог пообедать. Евгений Ступинский, показал, что убиенного, он знал почти шапочно, кланялись при встречах, да парой фраз где-то обменивались, и всё знакомство… Трость у Ступинского оказалась без клинка, лёгкая и тонкая, а цилиндр он носил белый, и другого фасона.
Гуляев Андрей, рассказал, что с Чапыгиным, они несколько раз играли в карты, пару раз обедали в трактире, но в друзьях не ходили. Трость с коротким, кинжаловидным клинком у Гуляева была, но месяца три назад, он потерял её где-то на попойке (где точно, он вспомнить не смог) У архитектора вчера, Гуляев был, с Одиссеем беседовал, и заметил-таки тревогу в его глазах, хотя Чапыгин, смешал вино с коньяком, так что могло статься всякое… Как и с кем, Одиссей ушёл с вечера, Гуляев не видел, сам он поехал играть в карты к двоюродному брату на Хвощинскую улицу, где и просидел до трёх ночи.
Николай Кирпичёв с сестрицей, покинули вечер у архитектора после полуночи (Афина отчего-то не захотела более никуда ехать, почувствовав приступ мигрени) Трость у Николая, клинка не имела, но была тяжёлой и с медным яблоком на конце, и ею можно было драться как булавой. С Чапыгиным общались мало но тесно, в основном в компаниях, а потому, никаких тревожных изменений в нём. Кирпичёвы не приметили, и в голову не могли взять, кто бы и за что, мог  расправиться с безобидным Одиссеем?
Под занавес, Евпатий Гордеич навестил Антона Приёмыхова, который Одиссея знал плохо, с вечера, укатил после полуночи к даме сердца на Воскресенскую улицу, где и заночевал. Трость у Приёмыхва была обыкновенная, без клинка, с крюком на конце, и он забыл её дома (трость тут же была представлена и осмотрена)
- Кто ж его заколол-то, а? – задумчиво спросил сам Приёмыхов, когда угощал следователя хорошим чаем, у себя в гостиной.
- По всем раскладам, Одиссей являлся одним из тех «шутников», что так неудачно разыграли Подвесова, а когда он осознал во что влип, видать запаниковал, и возможно захотел сознаться. Тот, с кем он шёл вчерашней ночью, тоже был из «шутников», но более решительным, вот он и убил! – рассказал Хортов.
- Ну да, выбор-то у молодцев не больно велик, острог, или каторга? – Антон Ильич вопросительно посмотрел на полицейского.
- Тем кто Подвесов зашутил, им острог, а тому кто Одиссея порешил, каторга… - ответил Евпатий Гордеич. По возвращении на службу, он выслушал невесёлый доклад Аристарха о том, что цилиндр опознали в шляпной мастерской Чениченко, но таковых, там изготовили около полусотни, хотя список заказчиков и предоставили.
- Пока всех проверим шеф, месяц пройдёт! – устало буркнул помощник, наблюдая как начальство изучает список.
- Ага, да тут и нашим подопечным кое-что есть! – присвистнул Евпатий Гордеич.
- Да есть-то есть, но цилиндр улика слабенькая, можно всегда сказать, что забыл его где-то, или ветром сорвало, без крепкого свидетельства, мы убийцу сим цилиндром не накроем!
- Душегуба, видели двое, пусть и нечётко, но при чётком внимании, на голову может снизойти озарение! – заметил Хортов, а затем спросил помощника, обедал ли тот сегодня? Оказалось, что уже обедал, но шеф, тем не менее сманил его за собой в трактир, сказав что после, поедут на квартиру жертвы учинить обыск, да изъять личные бумаги, вдруг там что-то интересное найдётся?
На квартире Чапыгина, полицейские, весьма аккуратно, дабы не пугать и без того удручённых домочадцев, произвели осмотр и обыск в апартаментах покойного, который абсолютно ничего не дал: никаких записей Одиссей не вёл, книг почти не читал, а с полдюжины писем, найденных в столе, оказались служебными. С тем, коллеги и вернулись в кабинет, ожидая прихода Урусова и Шумельского, что-то они принесут в зубах? А пока, обсуждались дела насущные. На роль убийцы, подходят в принципе все, с клинком трость или без таковой, не суть, можно ведь и несколько тростей иметь? Почерк Огураева не подходит абсолютно, так что либо непричастен, либо рядовой соучастник… Обсудив ещё пару-тройку вариантов, они наконец дождались возвращения Урусова и Шумельского, по довольному виду которых, их начальник, заподозрил что есть результат.
Так и вышло, были добыты почерки всех восьми намеченных персон, остававшихся в списке Приёмыхова. В двух случаях пришлось подкупать горничных, в одном купили лакея, затем добыли вексель в игорном клубе (взяли на время под честное слово у председателя) Затем, у кредитора, таким же образом позаимствовали заёмное письмо. Заключительным аккордом, стали два любовных письма, и три строфы пылких, но дрянных стишков.
- Изрядно пришлось потрудиться? – справился у них Хортов.
- Не то слово, Евпатий Гордеич, - устало выдохнул Урусов – рыли-добывали, мало спали, много бегали. Пока искали подходы к прислуге, пока кредиторов нашли, то да сё, с ног сбились, но, зато приказ выполнили-с!
- Молодцы ребята, отмечу обоих в раппорте – проговорил Евпатий Гордеич, сличая почерки при помощи увесистой лупы в медной оправе. Когда сличение завершилось, шеф отложил лупу в сторону, и выдохнул.
- Есть один, письмо от имени дочки председателя, написано Любовью Трояновой!..
Полицейский экипаж подкатил к большому, каменному дому Трояновых, уже в девятом часу вечера, однако слуг закона постигло разочарование. Оказалось что барышня Троянова, вкупе со своим женихом, поручиком Васильцевым, ещё вчера укатили на нанятом экипаже, гулять к цыганам, чей развесёлый хор, уже который год колесил по разным поместьям, и многие городские господа и дамы, с радостью их посещают. Куда именно уехали жених с невестой, прислуга точно не знала, вроде как к кому-то из однополчан поручика, а вернуться собираются через недельку, или дней через десять. На встречный вопрос родителей, что полиции нужно от их дочери, Евпатий Гордеич почти прямо ответил.
- В нехорошую историю попала, ваша дочь…
С тем полицейские и отбыли, оставив встревоженную родню, предаваться предположениям и размышлениям. На обратном пути, Хортов стал говорить, что теперь о их посещении побегут слухи, шутники заволнуются, и может кого-то удастся на этом подловить.
- А никого там у них не порешат ещё, от избытка чувств? – опасливо справился помощник.
- Не-дол-жны! – характерно двинув бровями, коротко ответил шеф, глянув на помощника сбоку. Затем, уже буквально в полголоса, он сказал.
- Сидел я вчера с вечера в ночь, и перебирал круг знакомых Подвесова более тщательно, и с учётом того, что я услыхал на вечере у архитектора, родилась у меня одна любопытная версия…
Когда экипаж приехал к Управе, Аристарх, выслушавший к тому времени версию шефа, озадаченно спросил.
- А как мы это проверим-то? Прямыми расспросами, такое не выяснишь…
- В таком деле Аристарх, думаю моя платоническая любовь Дашенька помочь сможет, она в этаких заговорах-интригах, как карась в пруду, все свои, и возможно не сожрут!..
- Ну если такого карася в пруду завесть, то все окуни разбегутся! – съязвил Аристарх, на что шеф, одобрительно хмыкнул. Поднявшись к себе на этаж, они тут же попали под расспросы, вывернувшегося как из-под земли полицмейстера, и Хортов, в доходчивой форме, отрапортовал ему, почти обо всех своих изысканиях.
- Ну что же господа, недурственно, результаты скромны, но они есть, а значит смею надеяться, что преступники будут изобличены!
- Всенепременно! – чётко кивнул Евпатий Гордеич, а затем, проследовал с помощником в кабинет. Там, усевшись за стол, Хортов пару минут посидел подперев голову руками, а затем, устало выдохнул.
- Уморился я чего-то сегодня, посижу немного, и к Штыковым поеду, а ты приятель, катись домой, сегодня уже ничего более не будет!
Аристарх не заставил себя уговаривать, и через пару минут, уже освободил кабинет от своего присутствия.

                                                              Х                               Х                         Х

В доме Штыковых, гоняло чаи порядка дюжины персон, главной из которых, выделялся своей мощью помещик Брызгин, сидевший в широком цветастом кресле с бутылкой «Бордо» в одной руке, и пузатым, золотисто-красным бокалом, в другой. Бросив кому-то из соседей фразу-другую, он прикладывался к бокалу, затем добавлял туда вина, и так по кругу. Повсюду горели свечи, гости общались, а горничная, проворно вносила-уносила необходимое. Гости сидели полукругом. за исключением князя Сергея, который, уже традиционно стоял покуривая трубочку, подле печного щитка, и равнодушно наблюдал как его супруга, священнодействует над гостями, словно древняя жрица.
Хортов громко поприветствовал собравшихся прямо из дверей, а затем добавил, проходя чуть дальше.
- Не бойтесь, я не в гости, я сугубо по делам службы!
Однако, такое заявление не успокоило, а напротив, взволновало добрую половину гостей дома. Дарья Даурьевна, в начале категорически предложила сыщику отведать её стряпни, указав на серебристого цвета блюдо, где лежала некая выпечка, не подходившая впрочем ни под одно, известное определение.
- Вашу стряпню? – чуть приподняв правую бровь, переспросил Хортов, украдкой глянув на князя Сергея. Тот, затянувшись трубочкой, согласно кивнул, прикрыв глаза «Можно-с!» и сыщик уже без опаски шагнул к свободному стулу, (с которого, Даша приветливо согнала какого-то повесу с накрученным вихром) и смело потянулся к подносу с выпечкой.
Проглотив три куска, следователь искренне оценил кулинарные способности платонической племянницы, ибо сдоба и впрямь вышла вкусной. Брызгин, опрокинув очередной бокал, решил видимо передохнуть, и повёл разговор на тему прецедента в деле Подвесова.
- Вот я слыхал, в соседней губернии был случай – забурчал он – некий молодец, решил разыграть дядюшку, человека преклонных лет, который был женат как и всякий старый дурак, на молоденькой, кхм… Ну и как всякий старый болван, ревновал бедняжку и тиранил её всяко по-своему!  По всему выходило что у молодой жены, должен был завестись любовник, однако же, она так оказалась измучена ревностью, что никуда одна не выходила, и у себя никого не принимала. А племянника-то, бог обидел видать, ума не дал, но натурой наделил… И вот решил сей племянник, от скуки да безделия, разыграть дядюшку, и подбросил ему подмётное письмецо, в коем написал, что его жена,  будет на свидании с любовником в таком-то и таком-то месте, в такое-то время. А сам, намеревался в это же место, заманить дворовую девку и лакея, а потом весело посмеяться с товарищами, будучи с ним в засаде… А молодая жена в это время, гостила у своей маменьки, что летами, вышла  моложе зятя, кхм… Ну, в назначенное время, дядюшка от скудости ума, взявши с собою такого же старого дурака, своего товарища, к криком ворвался в комнату где любовники, уже во всю на постели сражались-фехтовали, (кругом едко захихикали) и с воплем принялись лупить несчастных тростями, да приговаривать «Вот тебе, распутница!»
Любовники, понятное дело, кинулись в вой да крик: девка подушкой закрывалась, а лакей только успевал поворачиваться, в темноте-то! Ну а потом, не стерпел видать побоев, да и двинул в ответ не глядя, и угодил дядюшкиному товарищу в ухо, от чего тот ахнул, да испустил дух на месте. Тут влетел племянник с товарищами, дабы гнусно посмеяться, запалили свет, ан дядюшка глядь, а нету ни жены ни полюбовника, а девка его с лакеем, да товарищ околевший на полу лежит, разиня рот… Оглянулся старый дурак на ржущих племянника с товарищами, закатил глаза, да прямо тут же и преставился следом!.. Ну, началось следствие, лакея, за неумышленное убийство по уху, при обороне собственной жизни, закатали в Тюремный замок на четыре года, девке, плетей за распутство прописали, а с дурным племянником господа, случилась оказия!
- А что за оказия? – нетерпеливо полюбопытствовал кто-то. Брызгин кивнул, отпил из бокала, и закончил историю.
- Следствие, по воле рока пошло далее; от чего старый дурак с товарищем, там оказались? Нашли подмётное письмо на теле, сличили почерки, да племянничка за шиворот и взяли. Ну, всё прояснилось, его в острог, приятелям штрафы немалые, а молодая вдова, через год вышла за муж за молодого соседа, и зажила припеваючи… Вот как господа, этакие шутки, в жизни-то заканчиваются, да-с!..
- Евпатий Гордеич, а что будет с теми, кто с Подвесовым этакое учинил? – осторожно спросил один из гостей, молодой человек, лет 20-ти.
- В какой связи интересуетесь, сударь? – глянув на него, осторожно спросил Хортов.
- Ни в какой, просто любопытно, как и многим! – нашёлся молодой человек.
- Видите ли господа, в чём дело, - с расстановкой начал сыщик, всё приняло весьма скверный оборот, острогом уже не отделаются, во всяком случае, один человек! – лицо сыщика приняло неприветливый оттенок, - Остальные да, пойдут в острог, не взирая на чины и звания, ибо сей дурацкой шуткой, задета честь , весьма уважаемой семьи города!
Все на несколько секунд замерли, а следователь, быстро сменив тему, обратился к хозяйке дома.
- Дарья Даурьевна, у меня к вам, есть дельце, относительно судьбы одного неженатого офицера, пожелавшего остепениться. Где мы можем обсудить это?
- В кабинете конечно, у меня есть, рабочий, - кивнувши уточнила сваха, и попросивши у гостей прощения, ненадолго оставила их. Они прошли в небольшую комнату с тахтой, письменным столом, парой стульев, и пузатым бюро вишнёвого цвета. Даша отвесила шторы, зажгла пятирогий канделябр, и села на стул напротив следователя.
- Я вас слушаю! – деловито сказала она, перебирая пальцами по крышке стола.
Следователь поинтересовался отношением светских женщин, к Афине Кирпичёвой, услышал следующее. Афину, Даша знает очень хорошо, ибо та, своей красотой, стала поперёк глоток многим светским дамочкам, и те, просто терпеть её за это не могут! Хортов намекнул на возможность женского заговора в этом дел.
- Против кого вы усмотрели заговор? – переспросила задумчиво Даша, полубоком поглядев на своего патрона.
- Ну-с, возмутитель спокойствия в любовном обществе один, вернее одна, это Афина Кирпичёва, так что, все иголки в пироге, могут предназначаться только ей, и возможно, что некто, может повторить попытку. А если вы Даша, стыдитесь понятия «шпионить» и «шпион», то представьте себе, что вы, мой секретный агент в этом гадюшнике! – улыбнулся в конце Евпатий Гордеич. Однако княгиня, оказалась лишена многих светских предрассудков, и заметила, что шпион, это тоже ремесло, не менее необходимое в человеческом обществе, чем доктора в лазаретах. Договорившись работать по разоблачению возможного преступника инкогнито, сыщик и фаворитка, вернулись к гостям. Побыв для солидности ещё с полчасика, Хортов тихонько удалился.
Дома конечно же все уже отужинали, и Анфиса, по неписаной традиции, вторично собирала ужин для барина, и на сей раз, сытный и под наливочку. Супруга, впрочем не оставила Евпатия Гордеевича одного, и присоединилась с целью просто поболтать. В процессе бытового разговора о всякой всячине, у Хортова мелькнула шальная мысль. попросить жену, разузнать что-то про Афину и её неприятельниц, но он вовремя себя одёрнул, это было уже излишне. А Наталья Сергеевна, наблюдая с каким аппетитом кушает её супруг, спросила его, не собирается ли он сегодня, опять в своём кабинете, думы-думать всю ночь?
- Нет Наташ, на настоящий момент я всё что можно было уже передумал, и вечерок думаю скоротать с тобой… Что дети? – сам в свою очередь, осведомился Евпатий.
- Миша на званом вечере у товарища, а Леночка за книгой, у себя – посветлев лицом, ответила Наталья Сергеевна, и подперев щёку правой рукой, успокоилась совершенно, вечер, точно скучным не будет.
Утром, в своём кабинете, Хортов читая стихи Подвесова, нашёл большинство из них не дурными, и из них же, он больше узнал о душевной пустоте автора, о его тяге к прекрасным женщинам, и о невозможностью обладать теми, что ему нравились. Отдельным циклом, стояли строфы, посвящённые Афине. Первые стихи описывали её красоту и женственность, вторые, боль и тоску от невозможности быть с нею, а последние, уже откровенно сочились разочарованием в Афине, её лицемерием, изменами и скверными чертами характера. Последние стихи были написаны зимой 38-го года. Ничего по делу там естественно не было, и Евпатий Гордеич закрыв тетрадь, положил её в стол.
Всё то время что следователь читал, он находился в кабинете один, Аристарх где-то бегал по своим делам, а полицмейстер пока не беспокоил. Вспомнив свой вчерашний разговор с Дашей, и свои опасения насчёт Афины, когда он для красного словца намекнул на возможную для неё опасность, Хортов вдруг поймал себя на мысли, что эта опасность, может быть вполне себе реальной… Мало того, ухватив  эту мысль, он почувствовал своим особым чутьём, что нащупал не маловажную нить.
Позвав дежурного, он приказал быстро найти Урусова, а сам, выйдя из-за стола и скрестив руки на груди, стал неторопливо прогуливаться по кабинету. Минут через пять, в приёмной послышались знакомые шаги, и стукнув дверью, появился Аристарх.
- Ух шеф, беда с этими личными делами, женщины, это что-то несусветное, то покорить невозможно, то отвязаться!
- Удачно хоть сходил-то? – повернувшись к нему всем корпусом, спросил Хортов.
- Разумеется шеф, теперь я совершенно свободен и готов к драке! – щёлкнув каблуками, ответил Аристарх, цветя улыбкой, и спросил шефа, что за раздумья, терзают его теперь?
- Мысль одна интересная в голову пришла, про Афину, слишком много у неё недоброжелателей как выясняется, и сведения с ней счётов, кажется мне вполне вероятным. Жду Урусова, чтобы поручить ему негласный надзор за Афиной, ибо мне, что-то подсказывает, что вся эта свистопляска вкруг неё, её врагов,  и Подвесовым, как-то пересекается, но, - Хортов поднял вверх указательный палец, - возможно что я и промахнулся! Однако брат, приглядеть за той Афиной, в любом случае необходимо…
Ещё минут через пять, Урусов наконец-то появился. Когда все сели, Хортов непринуждённо спросил у него.
- Иван Севостьяныч, твои бойкие унтера на месте?
- А где ж им быть? Никак понадобились опять? – улыбнулся Урусов,  Хортов молча кивнул, а потом сказал, что им надлежит присмотреть за Афиной Кирпичёвой, которой может угрожать опасность.
- Источник опасности известен? – насторожился Урусов, положив нога на ногу.
- Известен, это женское окружение покойного Подвесова, опасность может исходить от любой из них. – Хортов скрестил руки на груди – женская мстительность, не знает ни краёв, ни пределов, а посему, ожидать можно всякого. Думаю, что убийство Чапыгина, всколыхнёт этот гадюшник, и под такой шумок, некто может захотеть поквитаться с Афиной! Приступайте немедленно Иван Севостьяныч, всё как обычно, неброские платья, при оружии, без нужды себя не обнаруживать, и докладывать ежедневно!
Через пару часов, на имя Хортова, дежурный передал аж восемь посланий, из коих только два, имели прямое отношение к делу: рапорты Яши Маклюхина, и лакея из игорного дома, касаемых серебряных польских злотых 1838-го года, появлявшихся в клубе. Оба агента, назвали кое-кого из посетителей, имевших на руках польское серебро и золото, а монеты 38-го года, мелькали лишь у двух человек.
- Ну вот Аристарх, отыскался след польских злотых, а 38-й год, как по заказу у знакомых нам личностей! – следователь показал  листки помощнику, внимательно их прочитавшему, что тут же предложил навестить ссыльных поляков, и узнать у них насчёт этих господ.
- Отчего же только ссыльных? – спросил его шеф – Начать следует с обычных панов, что уже обосновались тут, и посещают игровой клуб!..
Аристарх согласился что идея шефа хороша, и тут же был пожалован приказом, эту идею самую идею реализовать, и не теряя времени, отправился на дело, а самому Хортову пришла в голову идея, уточнить кое-что, у ранее уже опрошенных брата и сестры Борвинских. Вопрос был лёгкий, а посему, брать казённый экипаж, следователь не стал, а поехал на извозчике. Дома у Борвинских, оказался только Николай, а Лиза, проводила время где-то на девичнике. Николай курил длиннющий чубук цвета яичного желтка, сидя в домашнем сюртуке и красной феске у себя в комнате, в глубоком мягком кресле.
- Проходите и присаживайтесь Евпатий Гордеич, прошу простить что не встаю, я так расслаблен сим чудным табаком, что верно и на пожар не смогу выскочить, увы… - пробормотал Николай, и затянувшись, выпустил струйку пахучего, сизого дыма.
- Не утруждайте себя сударь, я буквально на пять минут всего, задам вам вопрос и ретируюсь! – следователь присел в кресло напротив – скажите, господин Барвинский, вы верно помните, что поздним вечером 13-го августа сего года, перешедшим в ночь, вы и ваша сестра, сидя дома раскладывали пасьянс?
- Верно, мы раскладывали, - Николай затянулся, и выпустив новую порцию дыма, озадаченно стал глядеть на гостя.
- И долго раскладывали? – приветливо улыбнулся Хортов.
- Да порядочно, где-то до полуночи, а то и чуть долее, мы с Лизой если увлечёмся пасьянсом, то уже ни о чём другом и думать не можем, затягивает знаете ли!.. – Барвинский с улыбкой развёл руками.
- Поди сложный был пасьянс-то? – спросил Хортов, обыденно разглядывая картину за спиной хозяина.
- Да, непростой, но тем он и интересен был, тренирует ум, логику и напористость – перечислил Николай, все полезные свойства сложных пасьянсов, - частенько за ним часы коротаем с сестрой…
- А как он называется? – как-то коротко и хлёстко, спросил Хортов, поглядев собеседнику в глаза.
- Что простите? – переспросил тот, забыв затянуться.
- Мне любопытно узнать название того пасьянса – уточнил сыщик.
- Погодите, так сразу, как-то и не вспомню – заметно теряясь, забормотал Николай. снова не затянувшись.
- Что так? – участливо склонил голову следователь, – Затрудняетесь вспомнить название знакомого вам пасьянса?
- Да нет, отчего же? Могу! – решительно заметил Барвинский, и уже чуть смутившись добавил – Просто вылетело из головы вон, знаете небось, как оно бывает?
- Да уж наслышан, - согласился Евпатий Гордеич, и снова вернулся к прежней теме беседы – Так успокойте моё любопытство, огласите название пасьянса.
- Лунная радуга – вытолкнул из себя название Барвинский, и снова потянул чубук ко рту.
- Хм, оригинальное название! – оценивающе заметил Хортов, но на всякий случай уточнил – Так-таки Лунная радуга? Вы не запамятовали, не Труголка императора? Не Королевская колонна? Нет? – Евпатий Гордеич задумчиво чуть склонил голову набок.
- Нет, не запамятовал, Лунная радуга, мы много раз его раскладывали с сестрой, - с едва проступившими нотками раздражения, повторил Барвинский, всем видом показывая гостю, что тому уже пора.
- Ну, коли так, то всё хорошо, господин Барвинский, всё прямо-таки превосходно! – полицейский встал с кресла, а следом, это очень бодро сделал и хозяин, (видимо его расслабленность уже миновала) и с самым галантным выражением на лице, пошёл провожать Хортова до дверей. На пороге, Хортов пожелал хозяину в спокойствии докурить чубук, и легонько спустившись по ступенькам, не оборачиваясь пошёл прочь.
В Управе, он приказал подать себе чаю, и пока пил, размышлял о текущих делах. Не успел он как следует подумать, появился полицмейстер, сразу же сказавший что он ненадолго, и сообщил Хортову сногсшибательную новость: час назад, жандармы арестовали господина Сидорова, по подозрению в шантаже и доведению до самоубийства, Леонида Подвесова.
- Однако, – шевельнул бровями Евпатий, - это сам Гончаров вам сообщил?
- Отнюдь нет, это наши ребята углядели, как его под белы рученьки, сажают в арестантскую карету, а уж потом и я курьера к Никите Семёнычу послал, и вот буквально недавно ответ с коротким разъяснением от него пришёл…
- Жорес Сидоров, близко знаком с Евгением Ступинским, любовником Лизы Барвинской, в которую, безнадёжно влюблён Гуляев, и  вроде как не в курсе, что лучший друг Жан, спит с дамой его сердца – задумчиво проговорил Евпатий Гордеич, и далее подчеркнул – коли жандармы Сидорова взяли, знать углядели некую связь меж этими делами, и скоро следует ожидать финала всей комедии!
- Опередят нас, коллеги-то? – намекнув, вопросил Мефодий Лукич, вопросил Мефодий Лукич, на что Хортов, неопределённо пожал плечами.
- Возможно Мефодий Лукич, возможно… мы тоже можем в азарте поспешить всех арестовать и всё раскрыть – улыбнулся следователь уголками губ – Однако впопыхах, самое главное не опередить самих себя, а то некрасиво выйти может!..
- Я тоже так думаю Евпатий Гордеич! – хлопнул себя по колену полицмейстер – Пусть их опередят нас, в конце концов, одно дело делаем, коли уж так совпало, что наши ведомства, опять за одни оглобли взялись!
Когда Разорихин ушёл, Хортов вернулся к своим размышлениям, но мысль об аресте Жореса Сидорова, перевешивала пока все остальные. Гончаров, просто так человека за хлястик не возьмёт, он служака, и удовлетворение получает от реального раскрытия дела, и наказания виновного. Дырки в следствии затыкать первым попавшимся человеком, полковник не станет. Значит, Сидоров причастен, но как? Чего не узнал, или не увидел в нём Хортов, что разглядел Гончаров? Сидоров, как-то узнал про Ступинского и Лизу, и решил на этом подзаработать? Возможно, но как это, соотноситься с гибелью Подвесова? Мелкими шантажистами, жандармы не занимаются. Если Сидоров узнал, что лучший друг Гуляева спит с девушкой его мечты, он должен был найти в Подвесове союзника, и союзника верного. Другое дело, сам Подвесов: был бы он готов держать руку такого «союзника» как Жорес?  А если пойти от обратного? Если Сидоров, с подачи кого-нибудь, влез в козни против Афины, то как это, опять же вяжется со злой шуткой над Леонидом? А если Гончаров нарыл что-то вовсе другое? Совсем не относящееся к перипетиям обычной человеческой жизни? Если у Подвесова имелась некая тайна, которой каким-то образом завладел Сидоров?
При его ремесле, связи в уголовных кругах у него обширные, а там много чего знают. Евпатий встал из-за стола, и принялся расхаживать. Что может показать Сидоров? Назовёт кого-то из тех, кого уже и так вычислил Хортов? Обидно будет, если в последний момент, жандармерия уведёт почти раскрытое дело, из- под носа у сыскной полиции. Коллеги коллегами, но здорового соперничества ещё никто не отменял. Ладно, гадать тут нечего, а засучивать рукава, да попытаться первым прийти на этих скачках! Евпатий Гордеич подошёл к вешалке, нахлобучил цилиндр и цапнув трость, быстро вышел из кабинета.
Начальник сыскного и его помощник, вернулись уже ближе к вечеру, с разницей в четверть часа. Первому, отчитываться пришлось Аристарху. Он навёл себе чай позаимствованный у дежурных, и рассказал шефу о том, что те из поляков, что позволяли себе посещать клуб, знали всех из списка Приёмыхова, в том числе и тех двоих, коих указали в рапортах Яша Маклюхин, и лакей из клуба. Серебряные злотые прошлогодней чеканки, польские игроки в немалом количестве проиграли в клубе, и они разошлись по рукам.
- И хорошо и дурно, - задумчиво заметил Хортов, - злотые есть у многих, и подозреваемый, всегда может сказать, что монету на кладбище, мог потерять кто угодно, она ж не именная медаль!.. Кстати, Аристарх, а ты не грешил когда-либо пасьянсом? – неожиданно сменил тему Евпатий Гордеич.
- Нет шеф, сроду не раскладывал, но видеть этот процесс доводилось – ответил помощник, и переспросил, - А вы никак сим увлеклись?..
- В некотором смысле, - ответил шеф, и рассказал ему о визите в дом Барвинских, и разговоре с Николаем, и о пасьянсе Лунная радуга. Аристарх не только об этом пасьянсе, он и о других названиях не слыхал, а шеф, заметил на это что он, обегал чуть ли не пол города, уточняя это название у самых известных любителей раскладывать пасьянсы, и ни один из них, и слыхом не слыхивал о пасьянсе Лунная радуга, ибо такового и в природе не существует!
- Значит алиби у Барвинских нету? – чуть напрягшись, спросил Аристарх.
- Алиби нет, - кивнул Хортов, но совершенно без восторга, задумчиво прибавил – но подозреваемый с подвешенным языком и мозгами в голове, всегда может сказать, что придумал такое название от волнения, с испугу, и толковый поверенный, может даже и вытянет своего доверителя за волосы из камеры, так-то вот братец…
На вопрос Аристарха, что теперь делать, шеф, улыбнувшись ответил что правила применить.
- Чего? – не понял помощник, замерев на пару секунд.
Хортов пояснил что сегодня, он пошлёт Барвинским повестки на завтра к 10-ти утра, для дачи показаний, и закрепит их под протокол, с тем, чтоб потом уж было не отвертеться, сославшись на забывчивость!
- Всё, как всегда, просто… - сказал на это Аристарх.
Наследующее утро, к означенному времени, брат и сестра Барвинские, явились в кабинет следователя, для дачи свидетельских показаний. На лицах виднелись следы волнения, причём брат, крепко поддерживал сестрицу под руку. Хортов предложил им сесть, и коротко ввёл обоих в суть дела, и пояснил что от них требуется.
- Итак господа, вы, решительно утверждаете, что с позднего вечера до полуночи 13-го августа сего года, вы никуда из дому не отлучались, я правильно вас понял?
- Да, именно так! – торопливо подтвердил Николай, поглядел на сестру, и та, сказала тоже самое.
- Да, конечно, мы совсем никуда не выходили!
- Вы, только вдвоём были дома?
- Да, только вдвоём!
- Не ожидали ли гостей?
- Нет, мы хотели ото всех отдохнуть, надоела знаете ли эта светская суета! – пояснил Николай.
- Кто-то может подтвердить, что с 10-ти до полуночи, вы никуда не отлучались?
- Только прислуга… они нам подавали чай и выпечку, опросите их, они всё подтвердят! – ответил Николай, слегка жестикулируя пальцами.
- Опросим, обязательно – пообещал следователь, и задал следующий вопрос. – А чем вы занимались в тот вечер? Как убивали время?
- Мы с сестрой раскладывали пасьянс, мы это часто делаем, для отдохновения души! – ответил Николай.
- Название пасьянса, не припомните ли? – Хортов сцепил пальцы в замок.
- Лунная радуга – пояснил Николай, чуть качнув правой рукой.
- Точно так, именно Лунная радуга – хлопая глазками, подтвердила Лиза, - весьма интересный и непростой пасьянс!
- И кто же вас ему научил?
- Родители показывали нам его в детстве – уверенно заявила Лиза, поправив край шляпки.
- Родители… - чуть сдвинув брови, повторил следователь потупив взор, а поднявши его, проговорил – ну-с, господа, теперь прочитайте и подпишитесь под вашими показаниями!
Аристарх встал, и с тонкой папкой в руке, подошёл к Барвинским.
- Извольте господа!..
Свидетели прочитали, и по очереди поставили свои разборчивые и ровные подписи. После чего, Хортов сказал им, что они свободны, но брат и сестра ушли не сразу, а заметно волнуясь, осторожно справились о несчастном Одисее Чапыгине.
- Господин Чапыгин, входил в компанию шантажистов и вымогателей, погубивших Леонида Подвесова – холодным тоном стал отвечать следователь, нарочито двусмысленно глядя на посетителей – Узнав что всем им, за это светит острог, Чапыгин запаниковал, и видимо хотел прийти с повинной, но проговорился о сём одному из сообщников, и был оным заколот. Теперь и оставшимся в живых, горе-шутникам, наверняка грозит опасность, таковы господа, выводы следствия!..
- Одиссей был убит из-за этого? – тихо переспросил Николай, лихорадочно чего-то соображая.
- Именно так сударь, свидетельница показывает определённо, как жертва беседовала со своим убийцей, вернее спорила, а затем хотела уйти, но не успела… - пояснил Хортов, и как бы небрежно бросил – его догнали, и закололи!
- Странно всё это, бедный Одиссей! – покачал головой Николай, и взявши сестру под руку, понуро покинул кабинет.
- Вот Аристарх, теперь новость сегодня же рассыпиться как порванные бусы по городу, и наши «шутники» потеряв покой и уверенность, обязательно проявят себя, либо начнут делать попытки смазать лыжи! – уверенно заметил, Евпатий Гордеич.

                                                 Х                            Х                         Х

Литературные салоны Старобоярска, возникали и пропадали с периодичностью в несколько недель, ибо количество сочинителей всех мастей, в городе постоянно возрастало. Многие желали стать новыми Пушкиными, Жуковскими, и прочими. Но самым известным и широко посещаемым, стал салон княгини Меньшовой, заводной и остроумной женщины, очень любившей поэзию, привечавшей поэтов, и вообще всех, склонных к сочинительству. Через салон Меньшовой, прошли почти все, кто хотя бы раз, брал в руки гусиное перо и чернила.
Именно по этой причине, Хортову пришла в голову идея навестить вертеп сочинителей, и узнать там кое-что. Княгиня как раз принимала у себя троих новых поэтов, а посему визит следователя её оживил и даже обрадовал. Она плавно поднялась с кресла, и словно лебедь подплыла к нему, с восторженной улыбкой на алых губах.
- О, сам Евпатий Гордеич снизошёл до моего скромного дома! – озорно ахнула она, подходя вплотную, и подавая руку для поцелуя.
- О, Анна Алексеевна, если б не моя собачья служба, я ходил бы к вам как на доклад, по зову сердца, но увы, - Хортов устало развёл руками – я заглянул к вам, по делам службы! Как близко, вы знали покойного Леонида Подвесова?
- Лёнечку? – заметно погрустневшим голосом переспросила княгиня, - Знала достаточно близко, мы почти дружили, хотя он, и не столь часто посещал мой салон, но его стихи, мне всегда нравились…
- Вот об этом, дорогая Анна Алексеевна, я и хотел бы с вами перемолвиться – пояснил Хортов.
От княгини, Хортов вышел с азартно блестящими глазами: то, что он узнал, открыло ему ещё одну, ранее не замеченною страничку жизни, Леонида Подвесова. В самом начале расследования, он, зная про стихотворные способности Леонида, и что тот читал свои творения в узких кругах в других салонах, не догадался проверить литературные!
Теперь же, сыщику многое стало ясно, или по крайней мере появились новые зацепки. Одно смущало, как же Подвесов, этого человека не разглядел, и не внёс в свою шараду? Оступился? Или просто даже не подумал? Те пятеро, просто оказались наиболее частыми слушателями его вещей, оттого-то Леонид их и заподозрил, но этого, этого человека, что оказался не просто слушателем, Подвесов отчего-то не заподозрил… отчего? Доверял как-то по-особому, или эта кандидатура, покойному даже и в голову не пришла? Такое, Евпатий в своей полицейской практике встречал, да и в обычной жизни это тоже попадалось. В любом случае, в расследовании появилось что-то новенькое…
Из литературного салона, Хортов завернул к жандармам, где полковник Гончаров, дружески принял коллегу, угостив того вином. На вопрос Евпатия Гордеича, относительно ареста Жореса Сидорова, полковник хмыкнул себе в усы, отпил из бокала, и расслабленно ответил.
- Наши люди, нарыли на вашего Жореса кое-что любопытное: некая дама, после излишнего возлияния шампанского, проболталась своему пылкому любовнику о том, что в этой жутко романтической интриге с Подвесовым, - полковник сделал гримасу - Жорес Сидоров должен был играть роль писаря, составляющего поддельные письма Леонида и Афины друг к другу, полные взаимных упрёков и оскорблений, дабы сделать их, окончательно врагами. Эта гнусная шутка, должна была стать частью того дьявольского розыгрыша, что погубил Подвесова.
- И что наш Жорес? – допив вино и отставив бокал на столик с посудой, спросил Хортов.
- Утверждает что слыхом ничего не слыхивал, и впервые о таком узнал, но я, сему соколу ясному не верю Евпатий Гордеич, сколь раз он уже у вас попадался-то? – шевельнув эполетами, пояснил полковник.
- Может просто не успел такового предложения получить? – слегка усомнившись, предположил полицейский.
- Обычно слухи, Евпатий Гордеич, ползут уже после свершившегося дела, а не до того, так что в невиновности твоего Жореса, брат-Хортов, я сильно сомневаюсь, он определённо что-то знает подлец, либо чего-то слышал…
- Жорес, жидок на расправу, и уже у тебя-то, Никита Семёныч, он бы уже запел, его натуру я хорошо знаю – невозмутимо заметил Хортов, думая про себя, как отреагирует Гончаров, если Сидоров проболтается что сыщик, интересовался серебряными польскими злотыми? Полковник добавил, что намерен продержать Сидорова до окончательного завершения дела Подвесова, и либо отпустить художника, либо окончательно закатать его в «палестины забугорные». Согласившись с доводами полковника, Хортов простился с ним, и поспешил вернуться к себе. В кабинете, он нашёл Аристарха, внимательно изучающего какие-то письма.
- Что там пишут интересного? – бегло спросил следователь, цепляя цилиндр на вешалку, и пристраивая трость.
- Анонимки пришли на Аделаиду Жилину и Татьяну Орехову, в дорогих конвертах, женским почерком, и бумага духами пахнет! – сообщил помощник, протягивая шефу листки.
- Да, почерк женский, я бы даже взял на себя смелость утверждать, что писала девица, вон сколько виньеток, закрученных в буквах, типично девичий стиль… - прочитав оба послания, Хортов сказал что обе кляузы писала одна рука, но определить в какой именно лавке куплена дорогая бумага, не представляется возможным. Отойдя к бюро, шеф стал размышлять и прикидывать, кому именно могли не угодить две эти «лучшие подруги», что на них накатали доносы, обвинив их в причастности к гибели Подвесова и Одиссея Чапыгина? Аристарх предположил, что это, кто-то отводит подозрения от себя самой, вот только почему доносы написаны на отдельных листах, а не сведены в один?
- Для пущего эффекта, - улыбнулся Евпатий Гордеич, кладя анонимки рядом с собой на крышку бюро – этакая начитавшаяся романов барышня, строчит водевильного стиля доносы, в полной уверенности, что глупые стражники, сиречь мы, купимся на эту муть, и сломя голову помчимся тащить и не пущать. Остаётся одно, отчего эти эпистолы, нам прислали только теперь? – Хортов лукаво уставился на помощника.
- И отчего? – насторожился тот.
- А оттого, что некая особа, только теперь почувствовала, либо всерьёз поняла грозящую ей опасность, и решила обезопасить себя, столь примитивным способом – сыщик поднял и опустил анонимки – Однако я. уже теперь же, догадываюсь что это за особа, настрочила эти писульки, да и почерк мне кажется знакомым, он должен быть в нашей с тобой коллекции!
Евпатий Гордеич отлип от бюро, подошёл к своему столу, покопался в тонкой кожаной папке, и достав из неё небольшой листочек, сравнил их.
- Ну, что я говорил? Полюбуйся-ка брат! – шеф подошёл к столу помощника, и хлопнул на него все три бумажки.
- Вот это ничего себе, девица-сестрица! – присвистнул Аристарх, по сличению почерков.
- Скоро будем подсекать приятель, а пока пусть наша рыбка походит на крючке – подытожил Евпатий Гордеич, глядя на помощника сверху вниз.
После обеда, когда он вернулся в Управу, дежурный передал Хортову конверт, принесённый шустрым мальчишкой, не раз уже бывшим курьером. На конверте, витиеватым женским почерком значилось передать его господину Хортову, а само послание было от Дарьи Даурьевны, что сообщала покровителю о выполнении его поручения, и готовности сообщить всё, что узнала, и будет ожидать сыщика у себя дома с после обеда, до позднего вечера, отменив на сегодня все приёмы. Едва сыщик дочитал, появился Аристарх, пахнущий дымком.
- Ты что, на пожаре был? – чуть улыбнувшись, справился Хортов, оглядывая помощника.
- Почти шеф, у Тарасова кабака на заднем дворе, барана на вертеле жарили со всякими пряностями, я и понаблюдал. И хорошо что я уже тогда отобедал порядком, а то бы слюной истёк, очень уж соблазнительно там всё было!
- При случае заглянем! – бросил на это шеф, а затем рассказал о письме.
- Думаете правда чего-то стоящее узнала, или может вздору какого насобирала? – осторожно спросил Аристарх.
- Думаю, того и другого, поровну будет, но основной заряд, рванёт где надо – поднимаясь с места, заметил Евпатий Гордеич, собираясь к Штыковым, а помощнику, поручил лететь в город, да отыскав господ Гуляева и Ступинского, напрямик спросить у них, где они были поздним вечером 13-го августа, и чтобы свои показания, собственноручно написали! Для солидности, Аристарху предложено было взять с собой унтера с лицом по мрачнее.
- Собственноручно шеф? Да вы верно, опять что-то затеяли? – улыбнулся Аристарх.
- Затеял, но выводы делать рано, наш с тобой пасьянс, покуда не сошёлся! – уклончиво ответил Хортов.
Он вернулся через полтора часа, спокойный и довольный. Подтвердились подозрения на счёт Афины, хотя крепкие доказательства, пока отсутствовали. Евпатия, это теперь впрочем мало волновало, он рассчитывал прижать подозреваемых на допросе, подавив их сопротивление уверенным и бескомпромиссным тоном. Достаточно если потечёт один из компании, чтоб перевести на казённые харчи и всех оставшихся. Для себя, Евпатий оставил шанс на то, что он упрётся лбом в обыкновенную дверь совпадений, за которой хранился всякий хлам, но не было главного: отгадки.
Однако, гораздо больше надежды, он возлагал на вояж верного Аристарха, рассчитывая на успех пятьдесят на пятьдесят. Слишком много вдруг появилось людей, могущих оказаться причастными к делу. Потягивая чай, сыщик скрупулёзно раздумывал: не упустил ли он чего-либо, всё ли рассмотрел? Все ли повороты учёл? Аристарх, появился спустя более часа, после окончания чаепития.
- Если после такого многочасового путешествия, ты мне скажешь, что у тебя что-то не вышло, я буду в тебе сильно разочарован! – осторожно намекнул ему шеф, на что помощник, уверенно заметил, что разочаровываться ни в ком не придётся, ибо он всё выполнил в точности! Аристарх достал пару сложенных листов, и протянул их начальству. Хортов развернул и прочитал. Ступинский, клялся, что был в клубе с восьми вечера, до двух часов ночи, и приводил имена свидетелей, могущих это подтвердить. Господин Гуляев, уверял следователя, что с шести вечера и до 11-ти, он провёл время в салоне графини Мушкиной, и сама графиня, может это подтвердить. Прочитавши, сыщик принялся сличать почерки, и менее чем через две минуты, торжествующе хлопнул по столу ладонью.
- Есть Аристарх! Есть автор трёх анонимок! Вот подлец-то, а? Не удивлюсь ежели окажется что он и на кладбище ни разу не был, а так, решил за компанию поучаствовать!
- А мотив-то какой? – удивился Аристарх, почесав себе за ухом.
- Какой там мотив! – отмахнулся Хортов, собирая листки и пряча их во внутренний карман – Наверняка сей сочинитель, внял просьбе знакомцев, и решил пустить им пыль в глаза своим слогом. Смотрите мол серости, и учитесь как писать нужно! Однако брат, не на этого человека я думал, и это странно, ошибка какая-то нетипичная… Но, очень скоро это всё выясниться на очной ставке! – прикрыв один глаз, и выстрелив в помощника указательным пальцем, намекнул сыщик.
- Будем арестовывать? – сделал стойку Аристарх.
- Обязательно будем, но не сегодня, - Хортов вновь занял место у бюро со звенящими часами – соберём весь свой Пасьянс, ещё разок всё проверим, и тогда пойдём хватать, тащить и крутить!
- Разорихину, доложим скоро?
- Завтра Аристарх, как всё окончательно соберу, перетрясу в голове, а тогда уже и на доклад к незабвенному Мефодию Лукичу отправлюсь!
- Ох шеф, сколь уж лет служу под вашим началом, но вот эта ваша метода вести следствие, меня озадачивала и вгоняла в нетерпение! – сознался помощник.
- Знаю, но торопиться всё одно не следует, браслеты будем надевать не на мещан и купчиков, так что улики обязаны быть убийственно весомыми!
… Афина и Николай Кирпичёвы, весело проводили время, в доме городского головы. Это был обычный для того времени приём, с танцами, музыкой, играми и богатым буфетом. Под сенью двухэтажного дома с мезонином, собралось порядка восьмидесяти гостей из самых известных завсегдатаев подобных собраний. Своим присутствием, господину голове оказали честь полицмейстер, два председателя палат (Гражданской и Казённой) новый прокурор, губернатор, городской архитектор, доктор Скопин, чета Хортовых, Аристарх с молодой и привлекательной дамой, и многие другие…
Афина, как водиться стянула на себя внимание многих мужчин (под завистливые взоры некоторых дам) а её братец, с бокалом в руке, что-то горячо обсуждал с группой офицеров.
Супруги Штыковы, по очереди подходили то к одной компании, то к другой, везде находя тему для бесед, пока наконец князь Сергей, отстранившись от супруги, прямиком направился в буфет. Брат и сестра Барвинские, оживлённо беседовали со Ступинским и Гуляевым, периодически прикладываясь к бокалам с вином.
Евпатий Гордеич с супругой, попали на этот приём случайно. Вечером, перед уходом домой, сыщика пригласил сюда полицмейстер, и Евпатий сразу согласился, справедливо пологая, что всё это весьма кстати, ибо к тому времени, расставив всё по своим местам, уже сам готов был идти на доклад к Разорихину. А теперь, делая вид что развлекается, он ни на минуту не упускал из вида те персоны. кои по некоторым признакам, должны были вскорости сменить заграничные платья, на отечественные халаты, казённого пошива.
С другой стороны залы, ходил величавой походкой, полковник Гончаров, зорким оком окидывающий тех же самых персоналий. Незадолго до того, они с Хортовым пересеклись в буфете, и порешили во избежание путаницы, совместить свои последующие действия этого дела (тянуть одеяло на себя, выглядело бы уже нелепо)
Афина Кирпичёва, продолжала блистать своим шикарным платьем, кроваво-красного колера, и дорогими бриллиантами, добив соперниц весьма дорогим и красивым, усыпанным разноцветным бисером, веером, который «эта вульгарная кокотка Афина» ежесекундно демонстрировала: то раскроет, и призывно, словно бабочка крыльями, поиграет им, а то сложит так плавно, словно лебедь крылом. Ну как, глядя на всё это, не возмутиться порядочным дамам из общества?
Брызгин, отделавшись от супруги через пять минут после пересечения границы дома, прогудел в адрес Афины, одобрительным басом.
- Х-хе! А барышня-то в ударе нынче, изо всех калибров по бабьим редутам жарит, так и в пороховой погреб может попасть, хм… кобылка!
Дарья Даурьевна, относилась к тому немногочисленному сорту женщин, коим было абсолютно всё равно, в каком платье и с каким веером, появилась на вечере, Афина Кирпичёва. Мало того, княгиня, почувствовав запах жареного, принялась методично поддавать парку, да подковыривать особо впечатлительных дамочек, отсутствием такого веера у них, и в итоге, это кончилось гневным замечанием супруги одного из столоначальников.
- Вы тут прекратите свои мерзкие намёки! Вы, сударыня, с этой бесстыжей Афиной, два сапога пара! Какая наглость с вашей стороны, говорить мне, что мой веер, хуже!
- Ну так ведь хуже! – устало заметила на это «негодная княгиня», и обмахиваясь своим, недорогим но элегантным веером, плавно отошла в сторону. Более ничего скандального на приёме не случилось, танцы выдались весёлыми, игры азартными, а буфет щедрым. Разъезжаться по домам, принялись уже глубоко за полночь.
Афина с братом, сели в свой экипаж, ждавший их у крыльца, и покатили домой. В тот же миг, вслед за ними, из мрака тронулся с места другой экипаж, неприметная извозчичья пролётка, пристроившаяся в хвост, кирпичёвскому экипажу. Где-то через полчаса, Кирпичёвы подъехали к своему дому, напротив которого, через дорогу, одиноко светил единственный на весь квартал, фонарь. Брат выскочил первым, помог сойти озорно ойкнувшей сестрице, и взяв её под руку, пошёл с ней к крыльцу, нащупывая на ходу ключ, в боковом кармане сюртука. Из-за толстого вяза, росшего шагах в 20-ти сбоку дома, словно тень выступила сумрачная мужская фигура в сюртуке, и быстро вскинула руку, блеснувшую гранёным дулом пистолета, которое через секунду, громко плюнуло смертельным огнём. Пронзительно закричавшая Афина, схватилась рукой в перчатке за правый бок, и покачнувшись, пала на руки изумлённому от неожиданности брату, успевшему выкрикнуть лишь одно слово «Что?» и машинально оглянуться. Стрелок стремительно сорвался с места, и прыгнув назад, пропал в темноте. В ту же секунду, истошно заверещали два полицейских свистка, и две фигуры, одетые кучером и купчиком, выскочившие из темноты ниоткуда, с криками «Стой! Полиция! Стрелять буду!» припустились во весь дух за убийцей. От момента покушения до погони за стрелявшим, прошло не более полуминуты. Николай подхватил с земли стонущую сестру, и почти бегом припустился к крыльцу, где очумевший от произошедшего кучер, уже садил в двери будя прислугу, и вопя благим матом.
- Просыпайтеся басурмане-е-е!!! С барышней бяда-а-а!!!
Унтера Архипов и Горобец, настигали стрелявшего. Оба вереща свистками, уже вытягивали из внутренних карманов пистолеты, но в дело пока не пускали, преступник уже не смог бы отстреливаться, луна выглянула из-за туч, и хорошо осветила улицу, по которой катилась погоня. Горобец наддал, и побежал, стараясь зайти сбоку и отсечь преступника от домов.
- Стой, вражина! – прорычал он, и не выдержав, пальнул в беглеца, но ожидаемо не попал, однако беглец, вздрогнув всем телом, и как бы налетев на невидимую стену, отшатнулся в лево, затравленно оглянулся, сверкнув горящим гневом и страхом лицом, и неумело швырнул в приближавшегося Архипова пустым пистолетом, который перекувырнувшись один раз, гулко упал в пыль, под ноги полицейскому. Архипов для острастки бахнул в ответ, преступник на секунду замешкался, и тут же полетел на землю, сбитый ударом ноги, старший унтер Севостьян Архипов, в прыжке саданул его ступнёй в поясницу.
- Навались! – прорычал он, бросаясь сверху на рычавшего от боли стрелка, и сцепившись с ним, стал выкручивать ему руки, осыпая его отборной мужицкой бранью. Подоспевший Горобец придавил задержанному брыкающиеся ноги, и размотав с пояса кусок верёвки, быстро связал тому руки за спиной.
- Подымайтесь господин Хороший, шабаш! – выдохнул Горобец, вставши на ноги сам.
- Как вы смеете х-хамы?! Я дворянин!  - злобно прорычал арестованный, дёргаясь всем телом, пытаясь удержаться на ногах, и тяжело дыша при этом. И его лицо, и когда-то дорогой сюртук заграничного пошива, представляли собой ободранные, изгвазданные грязью предметы, а разодранное ухо и щека, кровоточили, смешивая кровь, с грязными подтёками от пота.
- У нас и дворян на цугундер берут, за покушение на убийство! – недружелюбно бросил ему Архипов, а затем обратился к товарищу – Сыщи-ка евойный пистолет, он тут гдей-то лежит,  орудие убийства как-никак! Вот Евпатию Гордеичку только морока предстоит, не успел небось домой взойти, ан вертаться назад предстоит… идём что ли!.. – бросил он задержанному, когда Горобец, нашёл на дороге, брошенный пистолет.
… Хортовы по прибытию домой, решили перед сном попить ароматного травяного чая, и пока Анфиса возилась на кухне, они успев уже переодеться в домашнее,  сели в столовой, где горничная успела уже приготовить и кипяток, и заварку, и поставить пару булочек и вазочку с вареньем.
- По паре чашек Наташ, и на боковую! – выдохнул сыщик, разливая чай себе и жене.
- Говорят, что травяной чай, горячит кровь и будоражит желания… - лукаво улыбнувшись, намекнула на что-то супруга, намазывая себе булочку вареньем.
- Проведём следственный эксперимент! – согласно кивнул супруг загребая варенье ложечкой, но поить чая, они успели только по одной чашке, ибо грохот в дверь, перемежёвывающийся со звоном колокольца, оборвал церемонию.
- Это кого там ещё принесло во втором часу ночи? – недовольно воскликнула Наталья Сергеевна, подозревая уже самое неприятное.
- Это очевидно по мою душу Наташ – невозмутимо отпивая свой чай, сказал Евпатий, и чутьё его не подвело. Вслед за недовольной Анфисой, грохоча сапожищами, в помещении бодро вошёл здоровенный, усатый унтер.
- Осмелюсь доложить, ваше высокоблагородие! – щёлкнув каблуками пророкотал полицейский, отчего Анфиса невольно вздрогнула, а Наталья Сергеевна, лишь устало прикрыла веки.
- С час назад, стреляли в Афину Кирпичёву подле ея дома, она жива-с, пуля легко пробила правый бок, а Горобец с Архиповым, злодея изловили и препроводили в Управу! За полицмейстером и Аристарх Сергеичем, уже послали! – унтер закончил, и вытянулся в могучий столб.
- На экипаже? -быстро встав с места спросил следователь, глядя на вестового.
- Точно так-с, ваше высокоблагородие, наш экипаж последний, что был не занятый! – бодро ответил унтер.
- Пять минут унтер! – громко сказал Хортов, широко шагая к себе.
- Попили чайку, с экспериментом! – разочарованно вздохнула хозяйка дома, подперев щёку ладошкой.
В кабинете, следователь готовился к первому допросу задержанного, тут же ждал и полицмейстер с заспанным лицом, а бедолага Аристарх сидел за своим столом с выражением крайнего недовольства на лице, так как его, буквально выдернули из объятий прекрасной наяды, что осталась его ожидать, так же не пылая от восторга.
- Ну-с, давайте сюда арестованного! – приказал сыщик.
- Уму не постижимо, стреляли в барышню! – всплеснул руками полицмейстер, а затем подозрительно покосился на Хортова – Евпатий Гордеич, а откуда там Горобец с Архиповым очутились?
- Это я их приставил, чутьё мне о чём-то подобным говорило – ответил сыщик, доставая папку с делом.
- А что же меня в известность не поставили? – недовольно спросил Разорихин, положив нога на ногу.
- Вот прямо по утру собирался, но события ночи меня опередили! – искренне сознался подчинённый, начав вертеть в пальцах карандаш.
- Ну, это ничего тогда! – подобрел полицмейстер, и перевёл взгляд на дверь. За ней послышались шаги, она сонно зевнула, и конвойный, завёл в кабинет осунувшегося и помятого Евгения Ступинского, глядевшего исподлобья.
- Вона ка-а-ак, милостивый государь! – нарочито торжественно воскликнул следователь, глядя на Ступинского взором не сулившим ничего хорошего, - Я конечно подозревал что барышня Кирпичёва не оставит равнодушными вашу компанию, но то что вы настолько проникнетесь к ней пылким чувством, я признаться не ожидал, н-да-а!.. Чуть-чуть я вас пропустил любезный, но как видите, всё же сорвал ваши планы… на стул его! – уже деловым тоном бросил он городовому, и тот молча усадил Ступинского на допросное место.
- Ну-с, начнём благословясь – Хортов изучающе поглядел на арестованного, и принялся задавать протокольные вопросы, на которые Ступинский, устало заметил.
- Господин Хортов, вы же всё про меня знаете, к чему этот водевиль?
- Порядок того требует – коротко ответил следователь, - мне тоже не улыбается сидеть тут, и лицезреть вашу физиономию… Итак, вы признаётесь в покушении на жизнь, Афины Кирпичёвой?
- Чего теперь вилять? – Хмыкнул Евгений Ступинский – Признаю, покушался…
- А теперь милостивый государь, хорошенько взвешивайте каждое ваше слово в ответах – Евпатий Гордеич сцепил пальцы в замок – Кто приказал вам, застрелить барышню Кирпичёву? Ваша любовница, Елизавета Алексеевна Барвинская?
Лицо Ступинского моментально сделалось бледным, как у страдающего голодом человека.
- Почему она? При чём тут она? Вы её не смейте приплетать! - он попытался резко встать, но конвойный, мигом осадил его назад.
- Не трогайте Лизу, она не причём здесь! – пылко повторил Ступинский, потирая зудящее плечо.
- Это, решаю я, милостивый государь, – заметил ему следователь, глядя глаза в глаза, от чего подследственный, быстро отвёл взор – нам хорошо известно что ваша любовница, испытывала к Афине Кирпичёвой глубокую антипатию, а потому, вполне могла подослать вас, убить свою неприятельницу…
- Повторяю вам, господин следователь, что Лиза, не имеет отношения к моему поступку! – упрямо повторил Ступинский – Да, Лиза и Афина не ладили, причём Афина, постоянно хамила, издевалась, и третировала Лизу! Она клеветала, интриговала, лила на Лизу всякую грязь, лгала и буквально сживала мою любимую со света! Она всё время мне жаловалась, но что я мог?  - Евгений нервозно поёжился – С братцем её говорил, и не раз… Николай пытался её осадить, лгать не стану. – Ступинский тяжело дыша, вытер лицо носовым платком – но толку не было… А после последней ссоры, когда Лиза в слезах грозилась наложить на себя руки, из-за издёвок этой нахалки, я сказал себе: или я освобожу её, или потеряю! Вот и решился… Лиза, разумеется, ничего не знала, я не посвятил её в свои намерения, и любой на моём месте, поступил бы так же! – Ступинский как-то вопросительно уставился на Хортова, словно ожидая его реакции.
- Господин Ступинский, что вам известно о заговоре вашей возлюбленной Елизаветы Борвинской и её подруги Любови Трояновой, против Афины Кирпичёвой? – в упор спросил сыщик.
- Что? Какой заговор? Что вы несёте? – встрепенулся Егений, посмотрев почему-то на Аристарха.
- Плохо играете, господин Ступинский, актёр из вас никудышный. – Евпатий Гордеич откинулся на спинку стула, - Про заговор, вы любезный рыцарь знали, но не предавали ему по началу значения: в женской среде, это ж почти обыденность. Однако о причинах его породивших, вы похоже не осведомлены, угодно просветиться? – следователь слегка усмехнулся.
- Сделайте одолжение – Ступинский тоже растянул рот в улыбке и сцепил на груди руки.
- Извольте! – Хортов слегка кивнул и начал, - Ваша богиня, то ли влюбилась, то ли со скуки, решила охмурить а потом бросить, ныне покойного Подвесова (Евгений подкашлянул в кулак) Очевидно ей пришлись по душе его стихи, и она, могла захотеть чтобы он и ей, пару баллад начертал под луной, но, - Хортов повелительно поднял указательный палец, - Подвесов не ответил на знаки внимания вашей Лизы, об этом знали многие, даже возможно и вы, а теперь, просто делаете телячий вид… Итак, ваша богиня, получила отказ от мужчины, невероятная для неё вещь, это ведь она, привыкла нашего брата щелчком как муравья, с плечика сбрасывать, а тут, её отбрили! Всё это, привело её в состояние затаённой ярости, уязвлённое самолюбие, что ж вы хотите! – Хортов пожал плечами – Она знала, что Подвесов, безнадёжно влюблён в Афину, и ставит её выше прочих женщин, а значит и её. Ну, что такое женская зависть, говорить не будем, Лиза вознамерилась совершенно уничтожить Афину, и для этой цели, привлекла в помощницы свою подругу, Любовь Троянову (Ступинский спрятал улыбку с лица) охотно примкнувшую к «политическим» интригам, ибо и сама терпеть не могла Афину.
Но ваша Лиза, не была бы собой, если бы остановила свою месть, на одной лишь антипатии. Отринувший её Подвесов, тоже стал объектом мести – следователь чуть подался вперёд, и положил руки на стол – И вот на этом месте, в игру вступили вы, господин Ступинский, и компания зарвавшихся повес да легкомысленных девиц, принявших сию уголовщину за невинную шутку…
- Что? Вы блефуете, господин следователь, ждёте что я дрогну от ваших небылиц, истерить начну и оговорю всех? Дудки милостивый государь, не причастен я, а значит разговор окончен! – Ступинский отвернулся на дверь.
- Отнюдь любезный, отнюдь, разговор наш ещё толком и не начинался. Допрос этот первый, и будут ещё, но, мы отвлеклись. Лиза развила бурную деятельность по сведению счётов с Подвесовым, и очень скоро, как я уже говорил, собрала целую команду.  Кто именно придумал шантажировать жертву, мы скоро узнаем, но авторы мерзких анонимок, нам уже известны, (Ступинский быстро повернул лицо на следователя, и замер в ожидании)- Хортов достал из дела несколько листков, - три из них, написаны вами, Евгений Петрович. А письмецо, якобы от дочери председателя Гражданской палаты, настрочила любовь Трояноава, ныне гуляющая со своим женихом, где-то у цыган...
- И вы можете это доказать? – снова стараясь взять себя в руки, спросил арестованный.
- Разумеется могу, - Хортов достал ещё несколько исписанных листов – Вот, извольте, это ваши, собственноручно изложенные показания, относительно вашего алиби на 13-е августа. Припоминаете? Почерк на анонимках и ваших показаниях, один и тот же, это подтвердить вам любой старый переписчик. То же самое и с почерком Трояновой… Но, господин Ступинский, с вашим письмом ещё не всё…
- Н-да? – с мрачной улыбкой на подрагивающих губах, спросил Ступинский – Что вы там ещё-то разрыли, могильщик?
- Имя вашего сообщника, - выдохнул Евпатий Гордеич, и пояснил – Анонимки, написаны гораздо более живым, я бы даже сказал, художественным языком, нежели ваше свидетельство о 13-ом августа. Что это значит? – следователь неопределённо шевельнул левой бровью – это значит, что анонимки, диктовал вам ваш друг, Андрей Гуляев. (Ступинский приподняв голову, прищурил глаза и плотно сжал губы) а уж показания, вы сами…
- Как вы это установили? – внезапно подал голос полицмейстер, оживившись на своём стуле.
- Я вспомнил что Подвесов, мог посещать литературные салоны нашего города, и обойдя все, установил, что в салоне княгини Меньшовой, Леонид и Гуляев, были едва ли не друзьями, и мало того, Гуляев рецензировал многие вирши покойного, и более глубоко знал его внутренний мир, использовав это знание во зло, диктовав вам, господин Ступинский, дабы вы вдоволь поглумились над мыслями и взглядами Подвесова. Ну и стиль анонимок, совпадает с манерой письма самого Гуляева, в его показаниях о 13-ом августа. Станете отрицать?
- Идите вы к чёрту! – устало пробормотал Ступинский, и опустил взор.
- Подвесов не указал ни вас, ни Гуляева в своей шараде потому, что во-первых, мог ошибиться, во-вторых, с теми кого он указал, он виделся гораздо чаще, и чаще делился мыслями, ну и в третьих, просто мог не подумать на вас, по человеческой слабости. А теперь, господин Ступинский, я предлагаю вам, из двух зол, меньшее – Евпатий Гордеич ненадолго умолк, поглядев подследственному в глаза.
- Что вам угодно? – отведя взор, мрачно спросил арестованный.
- Вас, попросила убить Афину, ваша любовница Лиза Барвинская, и не смотря на ваши увёртки и отказы, я это докажу, пусть и чуть позднее. Но тогда, по совокупности деяний, ей светит тусклым угольком, ледяная каторга. Однако, я могу, точнее мы, можем сделать всё иначе…
- Что?! Какая каторга?! Кому? Лизе?! Вы с ума что ли сошли?! За что?!  - снова задёргался задержанный, озираясь во все стороны.
- А вы как полагали? – сухо хмыкнул следователь – Шантаж, оскорбление семьи государственного чиновника высокого ранга, доведение до самоубийства одного человека, и коронный номер, организация убийства другого! Каторга любезный, каторга-с!
Ступинский затравленно поглядел на полицмейстера с некой тайной надеждой, но тот, разведя руками, сухо бросил.
- Определённо каторга-с! С таким послужным списком, только Сибирь!
- Но, если вы, господин Ступинский расскажете про всех, кто так или иначе оказался замешан в этом деле, то ваша пассия, отделается острогом. И поверьте, Евгений Петрович, каторга и острог, это настолько разные вещи, что вы и представить себе не можете! – Хортов закончил говорить, и вопросительно уставился на подследственного. Тот, глухо захрипев прикрыл глаза, с полминуты тяжело дышал, и наконец, так же глухо изрёк.
- Будь всё проклято, и я и вы, и все прочие... я согласен, записывайте, фараоны…

                                         Х                               Х                            Х

Ступинский, говорил долго и монотонно, глядя то в пол, то на дверь и стены, то задерживал взор на портрете императора над головой следователя, и никак не мог сосредоточить взгляд на чём-то одном, пребывая в подавленном состоянии. Признания давались ему с трудом, он буквально силой заставлял себя говорить. Выяснилась любопытная деталь: «шутка» над Подвесовым, состояла из двух частей, вторая из которых, должна была погубить Афину Кирипичёву.
Если бы Леонид купился на письма и пришёл на кладбище, то был бы осмеян из темноты людьми в полумасках, а на другой день, ему хотели подкинуть письмо, где говорилось что всё это, с ним устроила Афина, и как доказательство, подбросили бы другое письмо, написанное почерком барышни Кирпичёвой (планировали уговорить на это Сидорова) где в самых скверных выражениях, давалась бы оценка самому Леониду. Это должно было вызвать большой скандал и полный разрыв между Афиной и Подвесовым, и полностью погубить репутацию первой. Об этой части заговора, знали только Барвинские и Любовь Троянова. Сам же Ступинский, узнал всё от подвыпившего Николая Барвинского, попросившего хранить всё в тайне.
- Всё, я предал вам всех и вся, вы, спасёте Лизу? – дрогнувшим голосом, спросил арестованный.
- Мы привыкли держать своё слово, Евгений Петрович, - ответил Хортов – за прочих пока не знаю, но ваша дама, отделается лёгким испугом в виде острога, правда, сядет туда лет на пять-шесть, но и Тороговой казни, в отличии от вас, она избежит, а это большая удача для женщины!
- Шесть лет в остроге, с холопками и уличными воровками, боже мой! – трагически простонал Ступинский, обхватив себя за голову, и начавши медленно раскачиваться.
- А вот вы, милостивый государь, примерите каторжный халат надолго! – предрёк ему Хортов – Хотя вот в так любимой людьми вашего круга Франции, вас возможно даже и гильотинировали бы!  Но – следователь коротко развёл руками – у нас тут дикость и серость, отсутствует европейский лоск, а потому, уголовных почти не казнят, а жаль… увести его!  - приказал он в конце, и морально подавленного Ступинского, увели в камеру. Полицмейстер, сказал, что доклад, в виду всего очевидного ему уже не нужен, но, пусть Евпатий Гордеич его напишет, а назавтра, Мефодий Лукич поедет с ним уже к губернатору. Далее, решено было не ехать теперь же на аресты, а повременить до завтра, ибо как пояснил далее Разорихин, по иронии судьбы, у князей Сумцовых, в их домашнем театре, назавтра запланирован на четыре часа по полудни, спектакль из рыцарских времён, перед которым, будет дан торжественный обед на полсотни персон, среди коих, будет и сам полицмейстер, и почти все горе-заговорщики, которых там кучно и следует арестовать.
- Гончарова, предупреждать будем?
- Да он и сам поди уже знает – уклончиво ответил Разорихин, и чтобы не продолжать щекотливую тему, отпустил всех по домам. На улице, глотнув ночной свежести, шеф выдохнул.
- Ну вот Аристарх, завтра с божьей помощью, и кончим это нелёгкое дело!
- Если ничего не сорвётся – хмуро заметил на это помощник, нахлобучивая цилиндр.
Большой особняк князей Сумцовых, сиял обилием гостей и их украшений, что гудели пчелиным роем в банкетной зале, подле длинного, по-царски накрытого стола. У заядлых театралов, Анны Николаевны и Фёдора Савелича Сумцовых, сегодня была долгожданная премьера: полгода тяжёлых репетиций пьесы самой княгини, под названием «Роланд и Брунгильда» наконец завершились, и сегодня, должно было грянуть!..
Впрочем, тема пьесы, отошла на второй план, так как все, обсуждали вчерашнее зловещее покушение на Афину Кирпичёву, и её ранение, (смертельное или нет, пока известно не было, Николай никого к сестре не пускал) Ошеломило всех то, что злодеем, оказался Евгений Ступинский, большой друг семьи Барвинских, и личный друг Андрея Гуляева, которые, просто не знали что и сказать на всё это, и как реагировать? Бледная от волнения Лиза, всё время обмахивалась веером, и выглядела весьма встревоженной, а брат, всё время её успокаивал, и что-то шептал на ухо.
Гуляев держался ближе к Барвинским, стараясь мягко отводить, нежелательные для барышни вопросы. Пошёл слух что Ступинский, тайно добивался Афины, которая его отвергла, за что и поплатилась. И вообще, все ждали появление полицмейстера, который конечно же всё должен был разъяснить! Однако, Разорихин задерживался. Наконец подошло время банкета, и хозяева торжественно пригласили всех за стол. Помещик Брызгин с супругой, уместились в самой середине, а его свояченица, со своим сердечным другом капитаном Петлицыным, угнездились напротив, что заставило Кондратия Андреевича насторожиться.
Даша с мужем, сидели чуть поодаль Брызгина, прочие их знакомцы, рассеялись равномерно по всему столу. После торжественной, но к счастью короткой речи хозяина дома, гости приступили к пиршеству.
Минуло чуть более получаса, как плавно растворились молочного цвета двери, и быстро вошедший княжеский камердинер, испуганно сообщил хозяину, довольно громким голосом.
- Ваша светлость! Там полиция и жандармы пришли, сюда чего-то поднимаются!
- Полиция и жандармы? – осторожно переспросил князь и даже привстал – А что им угодно?
Свою версию явления стражей закона из двух ведомств, тут же выдал верный себе, Кондратий Андреич Брызгин. Довольно хмыкнув, он оглядел соседей и басовито, так, что услышали все, объявил.
- Уже? Хм… господа и дамы, готовьтесь! Сейчас будут кое-кому лопатки крутить, по одному на выход, а там и в Сибирь! Знатная выйдет кому-то, Брунгильда с Роландом!..
- Прекратите вы уже паясничать! – испуганно донёсся чей-то тоненький мужской голосок, но уже громыхая сапогами, в залу, словно поток судьбы, вошёл целый отряд. Евпатий Гордеич в мундире и с папкой в руке, его помощник, просто в мундире, и шестеро здоровенных городовых следом. От жандармов, «обрадовал» гостей визитом сам полковник Гончаров, и двое молодых офицеров с ним.
- Господа, прошу всех, сохранять спокойствие! – возвестил Хортов, окинув всех собравшихся шарящим взором, а затем торжественно, словно на министерском приёме, открыл папку.
- Прошу встать, следующих лиц: Елизовету и Николая Барвинских! (брат и сестра растерянно поднялись, причём Лиза, стала заметно дрожать как в ознобе) Пётр Горшенин! (заядлый игрок, осторожно положив приборы, медленно встал, далеко выдвинул назад стул, и замер рядом, лихорадочно пытаясь чего-то сообразить) и Андрей Гуляев! (последний, промокнув рот салфеткой, спокойно встал)
Евпатий Гордеич пару секунд помедлил и продолжил.
- Вы, подозреваетесь в шантаже и доведении до самоубийства дворянина Подвесова, Леонида Николаевича, а также, злонамеренном оскорблении семьи чиновника высокого ранга, и организации покушения на жизнь Афины Кирилловны Кирпичёвой, и убийстве Одиссея Чапыгина! (Лиза пошатнулась, и без чувств пала на руки брата) Вы все арестованы, и соблаговолите следовать за нами! – Хортов дал знак городовым, и те привычно пошли уж было к названым, как вдруг Горшенин, схватив обеими руками стул, пустил его под женские визги в окно, разлетевшееся на сотни осколков, а игрок, издав горлом некий хриплый крик, одним прыжком взлетел на подоконник, и мгновенно пропал в окне. Гости было ошеломлённо загудели, но громкий голос Хортова, осадил их.
- Твою ж маман! Вот ведь дурак-то, а! Ну третий этаж ведь! Коли шею не свернул, городовые внизу подберут… На выход, господа! – он указал рукой на двери, и добавил, глянув на полковника Гончарова – После первичного допроса в Управе благочиния, вы будете переданы в распоряжение жандармов!
- Господа, Лизе плохо, вы не можете её забрать, она без чувств! – бросая взоры то на полицейских, то на жандармов, затараторил Николай Барвинский, надеясь непонятно на что. Кругом заохали-заахали, а Хортов, сердобольно посоветовал влить Лизе немного вина в уста, она и оживёт, а внизу, ещё и доктор ожидает, он тоже поможет если что. Попросив у всех прочих извинений за невольное прерывание банкета, слуги закона в купе с арестованными, стали покидать помещение. Лизу привели в чувство, но шла она с трудом, рыдая у брата на плече.
Лишь один помещик Брызгин, проводив всю процессию целиком, хлопнул пузатую рюмочку коньяка, закусил осетринкой, и невозмутимо заметил.
- А Петька-то Горшенин и впрямь дурак, хоть игрок и хороший… вот как теперь он будет до Сибири, на костылях ковылять? Идиот!..
Горшенин, уничтожив княжескую клумбу с испанским розами, сломал правую ногу и правую руку, но стараниями доктора Скопина, конечности преступника, должны были срастись в положенный срок. Уже глубоким вечером, когда полицейские в присутствии полковника Гончарова, завершили первые допросы подозреваемых, полицмейстер пригласил всех в ресторацию. Там, снедаемый любопытством, Разорихин обратился к надворному советнику, с давно уже мучающим его вопросом.
- Евпатий Гордеич, ну уж теперь-то, расскажите нам, как вы эту шараду тарабарскую разгадали-то?
- Извольте господа, теперь время, теперь можно и рассказать – скупо улыбнулся Хортов, и неторопливо начал – Я, сразу подумал что Подвесов, желая расквитаться с обидчиками, не стал бы шифровать их имена, излишне глубоко, и наверняка возьмёт за основу их имена, фамилии, привычки, наклонности, и я не ошибся. Вот например: «Вьюнком повиты не святой кудесник и королева бриттов, вступили в заговор с отрекшимся два раза, от глины урождённым прохиндеем». Среди окружения Подвесова, никто из дам не носил имя теперешней английской королевы, и тогда я стал искать среди бывших, и подошла Елизавета Барвинская. Стал думать далее, и на помощь пришло Святое писание. «Не святой кудесник», выходил по аналогии с Николаем Чудотворцем, что указывало тогда на Николая Барвинского, а единственное что я так и не смог разгадать, это почему они, «вьюнком повиты». Фамилия Барвинских мне ничего не подсказала…
- Я, узнал это недавно – подал голос полковник – барвинок, на южнорусском наречии, как раз и есть полевой вьюнок!
- Хм, не знал – шевельнул бровями следователь, и поблагодарив полковника, продолжил – далее, «отрекшийся два раза», по евангельской истории, с апостолом Петром, отрекшимся от Христа во время ареста в Гефсиманском саду, подошёл Пётр Горшенин, по его же фамилии от слова «горшеня» то есть гончара работающего с глиной, я окончательно поставил на него. Ну а прохиндей, так ведь он игрок, так что подходило и это… А хитроумного корабела, я угадал чуть ли не ранее всех по его имени, Одиссей Чапыгин, ибо у Гомера, его Одиссей именуется хитроумным, ничего сложного, а его чиновничья служба, давала ему хлеб от просителей, то есть он брал мзду…
Сложнее было с «Им вторила одна из трёх сестёр, ей давший жизнь, от неживого пал коня». В первой части этой загадки, меня опять выручило Евангелие, я вспомнил притчу о матери Софьи и трёх её дочерях, Вере, Надежде и Любви, а фамилия Троянова, сразу напомнила поэму Гомера о Троянской войне, где Троя, погибла от деревянного коня, в коем прятались греки, открывшие ночью ворота своим. Отсюда я вывел намёк на фамилию отца Любови, Троянов!
Самым сложным и нелепым, прямо сказать не пришей кобыле хвост, оказался паладин этой Любови, или же «болван, однажды изгнанный от чёрта, а ныне мужа полного ученья, он строит из себя, но в заговор он вовлечён едва ли». Ну, тут подходил только Автандил Прирекалов, ходившей у барышни Трояновой в любовниках, бывший муж Дарьи Даурьевны Штыковой, особы весьма специфического норова, которая сама бросила постылого муженька, ну и так далее, её история всем хорошо известна. Выбрав подходящий момент, я прижал этого Автандила в одном кабаке, и прямо бахнул его в лоб, что подозреваю как его любовницу, так и его самого в соучастии в преступлении, и предложил ему подумать и рассказать мне всё как было, но в итоге, обошлись и без его признаний. Но вначале, мы с Аристархом Сергеичем, нашли на месте встречи назначенной Подвесову, серебряный польский злотый, чеканки прошлого года. В итоге, поиски сих монет привели нас в числе прочих, к Горшенину и Кирпичёву, но уликой, польский злотый, увы, так и не стал! Начав собирать сведения о жизни Подвесова, я обратил внимание на его собственные записки, из коих я узнал о его чувствах к Афине Кирпичёвой, и о чувствах к ней же, женской части нашего общества! (сидящие тихо засмеялись) Используя данные своей агентуры, слухи, и беседуя с людьми, я, вначале подозревал в причастности к заговору, саму Афину, барышне её характера, такое вполне могло бы прийти в голову. Но, чуть погодя, сопоставив сведения из тех же самых источников, я предположил, что заговор, мог быть направлен завистниками так же и против Афины, которую Леонид, предпочёл Лизе Борвинской. После убийства Одиссея Чапыгина, некто мог воспользоваться моментом, и свести счёты с Афиной, потому я и приставил к ней наблюдение, что в итоге и способствовало окончательному раскрытию преступления. Дело, дало нам двух ранее незаметных соучастников заговора, коих даже покойный Подвесов не заподозрил. Собственно говоря, этим глупым покушением на Афину, злоумышленники разом и  погубили себя, точнее, это барышня Лиза отчебучила, без этого, нам пришлось бы ещё повозиться с привлечением к ответу всех остальных, на этом, собственно говоря, и вся история, господа! – Хортов налил себе вина в бокал.
- Позвольте, а кто же убил Чапыгина? – полицмейстер недоумённо замер с грибком на вилке. Евпатий Гордеич выпил, закусил, и задумчиво заметил.
- Лично я, подозреваю первого Ступинского, раз стрелял в даму, то уж заколоть мужчину, и подавно мог! Вторыми, по описанию свидетелей, подходят Горшенин и Барвинский, но это, уже дело времени. Опознания, сличения, очные ставки…  убийца в камере господа, в этом я уверен, а разоблачим мы его, чуть погодя!..
-Занятно Евпатий Гордеич, браво! Я всегда верил в ваши способности, распутывать самые невероятные преступления! – Разорихин торжественно поднял бокал, ему последовали остальные, искренне выпив за здоровье надворного советника. Когда все уже выходили из ресторации, полковник спросил у Хортова, оглядевшись по сторонам.
- Евпатий Гордеич, а отчего вы утаили от меня, тот польский злотый?
- Не утаил Никита Семёныч, а придержал на всякий случай, сомневаясь в весомости сей улики, и как видите, я не ошибся! – буднично соврал следователь, поправляя шпагу.
- Не любит наш Хортов, заранее хвастать! – заметил в его поддержку Разорихин, и пригласил всех, в свой собственный, ожидавший его экипаж. Уже в кабинете, полив цветы в горшках, Аристарх спросил у Хортова.
- Шеф, а мы так и будем арестованных, от нас к жандармам с рук на руки передавать?
- Придётся Аристарх, что же делать, коли дело, такое необычное вышло? Да уж, сумел-таки бедолага Подвесов и после смерти своим недругам, жизнь испортить, занятно с двумя ведомствами придумал, этакий бильярд у нас с Третьим отделением вышел! – Хортов откинулся на пинку стула, и скрестил на груди руки – Ну не жандармскому же полковнику, туда-сюда ездить с допросами-то? Да, тяжба затянется, подозреваемые-то, тоже не с ветру пришлые, всё-таки, фамилии!.. Ладно приятель, мне ещё доклад для губернатора составлять, и вообще масса хлопот…
- Утомило меня что-то это дело шеф – сказал вдруг Аристарх – кончим его, испрошу дня три отпуска, и махну со своей пассией за город, на природу!
- Дельная мысль, я тоже пожалуй, со своими деньков на пять после этой чехарды, к родителям махну! – сказал Хортов, и пододвинув тонкую пачку листов к себе, обмакнул в чернильницу перо, и невозмутимо принялся выводить черновик доклада, его превосходительству: «По данным губернского сыска, в деле Леонида Николаевича Подвесова, было установлено следующее»…

                                      КОНЕЦ.                     
             18/04/2021.

-

-

-