Война, обида и судьба. Глава 16. Хозяин и его дворня. Продолжение рассказа отца о жизни на хуторе.

­­­­­­­­­­­         

       ­­­­На хуторе мы как-то сдружились между собой и уже через неделю стали общаться
посредством нормального человеческого языка. Там, в лагере, за разговоры мы
могли получить палочные наказания. Поэтому при общении большую роль играла мимика и
некоторые детали, дающие возможность понимания друг друга в немом общении.
Это были взгляд, кивок, мычание, движение плеч, поворот головы. Даже жесты
руками пресекались надсмотрщиками - нам выкручивали руки. Мы же для них
были не людьми, а животными...
        Человеческий разговор без окриков и матов на хуторе удивлял. Такая плавная, спокойная,
с рассуждениями о жизни, будничных заботах, подслушанная от дворни и самого хозяина,
она настраивала и возвращала нас к нормальному человеческому бытию. Мы старались
подслушивать, о чём говорят дворовые на хуторе. Делали это не для какой то цели, а просто так,
невольно, ненароком. А вечером, перед сном, делились новостями. Мы уже начинали
понимать и польский, и белорусский говор. Было чудно услышать своё собственное имя,
когда окликали тебя сотоварищи...
        Говорили же и рассуждали хозяин с Юзефом о победах немцев, о новых землях,
которые им обещал фюрер, если верой и правдой будут служить великой Германии.
        Восклицали торжествующе:
        — Будет, как в двадцатых годах, когда сытно жила Панская Польша!
        Видимо, имелся в виду Рижский договор между Польшей и СССР 1921 года.
        В их восторженных речах звучали города: Станислав, Волковыск, Брест...
        И тут же прорывалась ненависть к русским:
        — А москали - это быдло, рабочий скот. Будут работать за еду и помирать... Они —
как изношенное чучело... курва они, оккупанты Советов, сдохнут скоро, как холера!

***Курва, холера - оскорбительные слова в бытовом говоре поляков.

Исакова Марьям. Продолжение следует.