Чулуун-Цэцэг

Ранней монгольской весной я заболел. Нас было несколько человек, подхвативших гепатит, и для маленькой армейской точки это было проблемой. Боевые дежурства шли шесть через шесть часов, и нехватка любого военного спеца перенапрягала оставшихся здоровыми.. Некоторые даже завидовали тому, что мы на целый месяц  из обыденной службы попали на больничные вкусности и относительную свободу. Кто служил срочную - поймет.
Из  заболевшей троицы  первым в больницу поступил я.
Моча была коричневой, а то, что выходит из человека твердым, стало светлым, да и белки глаз пожелтели, и мучила температура и жажда...  Командир дал распоряжение отправить меня в монгольскую больницу.
Приняли меня там хорошо, даже ласково. После взятия анализов положили в отдельную палату, надели на меня вместо халата демисезонное пальто модных в ту пору расцветки и фасона, а военное обмундирование забрали в дезинфекцию.
Сразу пришла врач и, старательно подбирая русские слова, задала нужные вопросы. Ответив ей, я попросил дать мне почитать что-нибудь на русском языке. Мою просьбу исполнили мгновенно, причем в целой охапке макулатуры, принесённой для меня санитаркой были и "Весёлые картинки", и журналы "Здоровье", и книги без начала и конца... Этому богатству я тогда сильно порадовался, так как на службе читать что-то, не связанное с боевыми дежурствами, было нечего, да и нельзя...
Я быстро освоился в больнице. Монголы были дружелюбно настроены ко мне, а я с любопытством молодости впитывал общение с новыми, непохожими на меня людьми, и между нами легко, сами собой, установились добрые, дружеские отношения, причём, незнание языка нам не мешало...
Тут же нашлись толмачи, которые знали немного русских слов и помогали мне выучить монгольские.
В карты, в монгольского дурака мы стали играть в тот же вечер, сразу, как только мне прокапали в вены первые системы.
А на следующий день мне повезло -  прибыл новый больной, монгол, учитель русского языка, прошедший обучение и практику в СССР. Тут уж мы наговорились всласть о многом..
Это тот случай, когда каждый хочет что-то интересное рассказать из своей жизни человеку издалека, байки из быта, анекдоты, истории отношений мужчин и женщин. Темы летали, переводчик еле успевал переводить, и все хохотали от рассказанного.
Многие имена забылись. Не запомнил, к моему стыду, как звали и учителя-переводчика, но несколько женских имён сохранила память..
Откун лежала в больнице вместе с мужем, оба поражённые гепатитом. Она - ослепительно красивая, с черными до синевы, стриженными по плечи волосами. Он - спокойный мужчина с умными глазами. Откун с мужем учились в Иркутске, поэтому  владели русским языком. Они  были из монгольской интеллигенции, оба с высшим образованием, полученным в СССР,  выделялись среди прочих обитателей больницы культурной сдержанностью и продуманностью в общении.
Медсестёр запомнил сразу, как не запомнить тех, кто непосредственно лечит тебя...
Имена необычные на русский слух, но мелодичные: Сайнзая, Эйнхтуя..
Впрочем одно имя у сменной медсестры звучало совсем не по-женски, и, когда она представилась, то я даже растерялся, не смог найти нужную мину на лице. Сасыр-Бурум - так необычно и жёстко звучало её имя.
В мою палату с интервалом в три дня доставили ещё двоих сослуживцев, и тут нам уже стало интереснее и веселее. Вечерами нам разрешалось играть в настольный теннис, стол для него стоял в нижнем этаже, и мы там отрывались до самого сна.
Нам разрешили гулять по территории больничного комплекса, но не выходить за  его пределы.
Однажды мы, молодые балбесы, попытались прогуляться по единственному скверу , идущему прямо от больниц, но нас остановил бодрый пожилой сторож, который говорил на русском языке, как на родном, совершенно без акцента!
Спросил нас не из инфекционного ли отделения мы, на что три шалапута бодро ответили "Да!"  Сторож отправил нас восвояси, пригрозив, если мы не вернёмся, пожаловаться советнику, полковнику КГБ, который находился в этом городе.
Немного ошарашенные, мы вернулись, но я был не просто ошарашен, а расстроен совершенно, потому что была причина, и звали её Чулуун-Цэцэг..
Шла третья неделя лечения, чувствовал я себя хорошо, молодость, правильный уход и лекарства быстро  привели меня в норму, я всё чаще гулял по больничному дворику, выглядывал за забор на монгольские степи. Начиналась ранняя весна...
И эта весна постучалась ко мне неумолимо и требовательно вопросом одной из двух симпатичных юных девушек: "Здравствуйте, как вас зовут?"
Год прошёл, как я последний раз общался с девушкой лицом к лицу. Моя любовь полгода назад вышла замуж в далёком Ленинграде и иногда печалила меня в солдатских снах невозможным, несбывшимся.
А тут, я даже не заметил, как эти девчушки оказались рядом! И вот она, ранняя монгольская весна, мне говорит красивым юным голосом "Здравствуйте!"
Девушки были разные по возрасту, стройные, одна с косичками, худенькая, ещё совсем подросток, вторая повзрослее, уже сформировавшаяся девушка. Она и спросила моё имя..
Я назвал себя и спросил в ответ.
"Чулуун-Цэцэг" - она произнесла своё имя, немного удлиняя гласные звуки, и оттого её голос прозвучал мелодично-напевно.
На меня смотрела монгольская счастливая девушка и улыбалась в мои синие глаза своими чёрными живыми глазами. Потом она раскрыла книжку, которую держала в руках, и мы начали общаться с ней по монгольско-русскому разговорнику..
Теперь я, спустя много лет, понимаю, что она шла на эту встречу не случайно, скорее всего видела меня, гуляющего в те дни по территории, и, прихватив для смелости подружку помладше, обдуманно взяла нужную книгу. И я благодарен ей за это.
Мы присели для беседы на скамью и листали разговорник, как будто хотели за эту встречу узнать все новые слова для нас!
Примерно через полчаса вторая девочка-подросток начала скучать, видно, что наше общение утомило её.
Заканчивая разговор, я пригласил их прийти вечером, на что в разговорнике мне сразу нашли ответ, что это нехорошо с моей стороны.
Я тут же отыскал в книжке нужные слова, что меня неправильно поняли, и показал, что вечером, можно играть в настольный теннис. Чулуун-Цэцэг заулыбалась и уже без книжки отрицательно покачала головой : "Папа, мама...", давая мне понять, что у неё дома к вечернему общению отнесутся неодобрительно..
Прощаясь, я назвал им номер палаты, и время, когда мы свободны от процедур.. И они, так же улыбаясь, убежали легко и стремительно..
А я, обалдевший, вернулся к своим сослуживцам.
Мне, девятнадцатилетнему парню, заброшенному служить за пределы великой советской империи, жизнь маняще засверкала лучами монгольских рассветов и наполнилась теплым предощущением счастья.
Чулуун-Цэцэг пришла на третий день, теперь уже без подружки, наше общение продолжилось по тому же разговорнику, но к её приходу теперь я готовился, спешно выпытывая у учителя русского языка нужные мне монгольские слова и фразы, записывая их в тетрадку...
Наши встречи с ней не остались незамеченными для парней из моей палаты. "Ну, ты, Дон Жуан!" - обозвал меня один из них, впрочем беззлобно и весело.
Старшина нашей части привёз нам письма с родины, мне мама  вложила в них цветные открытки с видами моего города, его красивых мест и набережных. И, когда Чулуун-Цэцэг пришла в следующий раз, я показал ей эти достопримечательности родных улиц, потом подарил ей несколько, рассказал, как учился в школе, чем увлекался, о своей семье.
Наши разговоры затрагивали и философские темы, которые были нам тогда понятны, и принципы жизни человеческой, и отношения мужчины и женщины, и всё это было удивительно чисто и естественно. Как-то мы умудрялись понимать друг друга, несмотря на скудость словарного запаса, наверное потому, что мы очень хотели быть поняты и очень хотели понять...
Нам сообщили, что в местном кинотеатре идёт советский фильм, причём на русском языке с монгольскими титрами, это была "Женщина, которая поёт" с Аллой Пугачевой. Деньги из довольствия нам старшина выдал вместе с письмами, и мы, по юношескому недомыслию, считая себя уже здоровыми, собрались сходить и посмотреть этот фильм. Я сказал Чулуун-Цэцэг об этом, обрадовав её...
И вот тут в назначенное время у выхода с территории больницы возник непримиримый сторож. Он был прав, и нам ничего не оставалось, как вернуться в палату. Тогда я вполне осознал, что ещё могу заразить кого-нибудь в кинотеатре, и мы не стали искать тайных возможностей для исполнения этой авантюры.
Чулуун-Цэцэг пришла на следующий день с вопросом, почему нас не было, и тогда я ей объяснил, как мог, обо всём, о том стороже, о том, что мы ещё не выздоровели и о том, что, общаясь с ней на свежем воздухе, я ни разу не прикоснулся к ней, инстинктивно оберегая её от заражения.
Она всё поняла, и тут я совершил ошибку, которую помню всю жизнь. Она спросила мой адрес, чтобы, когда я вернусь в Советский Союз, мы бы продолжили наше общение в письмах, а я, вспомнив нравоучения наших особистов, не дал ей адрес, пообещав сделать это позже.
Я не боялся кулаков, но напичканному идеологией советского воина, мне пришлось смолчать. Мне было и стыдно, и больно тогда глядеть в честные, живые глаза пятнадцатилетней девушки и понимать, что наше общение по этим причинам будет прервано. Она пришла на следующий день, бросив камушек в окно нашей палаты, и от этого стука моё сердце полыхало в груди от радости, она принесла мне скромное угощение, брикет советского киселя и пачку грузинского чая номер тридцать шесть.. Мы снова общались с ней, гуляя по обширной территории больницы. Она обещала прийти завтра.
Мы больше никогда не увиделись с ней.
Утром следующего дня нас неожиданно выписали всех троих.
До воинской части по прямой нужно было идти примерно сорок километров, и три советских шалопая ,в шинелях и шапках, в сапогах из яловой юфти, отправились в путь, рассчитав, что примерно через восемь часов смогут дойти по пустынной степи до места службы...
При выходе из КПП города, где в помещении сидели чабаны и водители, нам повстречался  неугомонный больничный сторож. Узнав о нашем решении двинуться в голую степь, он забеспокоился и засуетился, отговаривая нас от этого безрассудства.
- Смотрите, - почти кричал он, - видите, ветер подул, и тучи, может быть буран, он тут и в апреле бывает, замёрзнете и погибнете!
Но мы, от юной безрассудной глупости, а ещё от ощущения своих молодых сил были непреклонны. Тогда он нас взялся уговаривать попить с ним чай, пока не найдет попутную машину. Мы посидели за общим большим столом с местными мужчинами около получаса, и сторож, как потом мы поняли, оказавшийся нашим ангелом-хранителем - предложил нам ехать попутно на ГАЗ 53. Кто помнит узкую кабину этого небольшого грузовичка, поймёт, как трудно нам пришлось втроём поочередно сидеть друг у друга на коленях, наши коленки и задницы просто ныли от усталости, пока целый час мы мчались по степи, продуваемой холодным ветром со снегом, так пророчески обещанным нашим ангелом-хранителем...
Большая весна пришла в эти степи через пару недель, всё вокруг безудержно и мощно заполыхало зеленью. Много скота паслось из близкого к нам сомона, совсем недалеко от нашей точки, и было ощущение, что так тут было и тысячу лет назад, красиво и умиротворённо! А мы уже стали старослужащими, но всё также продолжали нести боевые дежурства шесть часов через шесть.
И вот! Это ещё не конец.
Водители наших машин дежурства не несли, их удел был - хозяйство по роте и наряды, сообщили, что меня спрашивает на КПП воинской части какой-то пожилой монгол с девушкой на мотоцикле, они приехали в наш воинский магазин, снабжавшийся исключительно качественными гражданскими и военными товарами, а ещё они искали меня. Это было так необычно для наших солдат, что они, вместо того, чтобы вовремя сообщить мне об этом, побежали к кому-то из офицеров. Сейчас это кажется удивительно, но тогда их поведение было естественно. Офицеры сообщили моим гостям, что я убыл на родину...
После дежурства, через пару часов я бегом бросился к КПП, но они уже уехали, помню, как я страдал...
Не представляю, что творилось в душе честной влюблённой девочки Чулуун-Цэцэг, приехавшей на встречу вместе со своим отцом, но мне, мгновенным озарением, вся эта, чуждая простому человеку, военная система стала полностью понятна, и невыносимо было осознавать себя абсолютно зависимым, беспомощным винтиком военной машины, всей той ушедшей эпохи, счастливой и несчастной...
Но и это ещё не конец.
Спустя много лет, плывя бурными течениями своей жизни, я искал её в интернете, найдя только одну женщину в Улан-Баторе примерно её возраста и одного парня с таким же именем, у меня сложилось ощущение, что я съезжу в те места туристом и, если она жива, попрошу у неё прощения за мою трусливую верность корпоративному, а не человеческому, долгу, за непорядочное умолчание, за всё прекрасное, что было прервано и не сбылось...  За всё прости меня,
Чулуун-Цэцэг, Каменный Цветок.