ПЕРО.71

Двадцатый век юнцу пожертвовал десятилетья,
и в веке двадцать первом хрыч не стал глупцом.
Стило-протез танцует в пишущем кордебалете,
но все же сковывает жизнь в железное кольцо.

Кентавр и призрак, я в трюмо гляжу не истерично,
но в памяти моей живут стихийные овалы и углы,
парят пятидесятые, где «твистугей» ритмичный,
томят шестидесятые, безумствуют «битлы».

На радости мои семидесятилетние я множу,
Мои напасти-горести делю на семьдесят.
Но годы рассыпаются, как будто скал подножья,
и вечности норд-ост, бичуя, скашивает нас.

Мне семьдесят один. Плешивый, закоснелый, часто
слепой, я окунусь в мои туманные года, прозрев.
Живи, мое писание сто лет, полярно и прекрасно!
Пусть юное мое перо застынет, словно в янтаре!