
«Крепко зажмуриться до наступленья весны…»
Нежно шептал мне мой мальчик в замёрзшее ухо.
«Нас с тобой встретят на кладбищах чёрные псы,
В морге холодном – огромная жирная муха…»
Труп мой лежал, одиноко смотрел в потолок.
Мир пожирала тоска голубым перламутром.
Мерною поступью в стену стучал молоток.
Чиннамаста отсекла себе голову утром.
Дроид стальных алтарей бился в стену лицом.
Мёртвою рыбой сознание чахло Нергала.
Грустный мой мальчик шептал: «Всё останется сном…»
Грешную душу мою принимала Валгалла.
Я был солдатом ЦАХАЛа, – убит на войне.
Скучно, наверно, в небесных чертогах Асгарда.
Девственниц кучно ебать и купаться в вине.
Сверху плевать на людей как последняя падла.
Ну а пока – грустный мальчик целует мой лоб.
В морге холодном слышны уже всплески Евфрата.
Крепко зажмуриться до наступленья весны,
И возродиться, как Феникс крылатый когда-то.
Дроид стальных алтарей округлился лицом,
И превратился в гомункула, стены просели.
Мальчик вдруг стал стариком с отсечённым концом,
Громко орущим в катящейся в ад карусели.
Я превратился в Ничто, VR-шлем отстегнул.
Пёстрый жаккардовый креп на окне встрепенулся.
Дроид-служанка вошла и присела на стул.
«Здравствуй, любимый, я рад, что ты снова вернулся!»
Дроид-служанка с мальчишечьим грустным лицом
Мыслями мрачными долго со мною делилась.
Дроны кружили в ночи, над садовым кольцом.
Бабушка в церкви сожжённой устало крестилась.
Пьяные чурки орали, бредя по Москве.
Царь-кровосос угорал в своём бункере-замке.
Люди топили надежды в COVID-рождестве.
Жирный жандарм утомлённой вставлял куртизанке.
С мальчиком дроидом-травести я у окна
Молча на звёзды смотрел одинокого храма.
Кобзев Колян самогон пил в порту до утра.
С ним был Володя Сорокин и некая дама.
Крепко зажмуриться до наступленья весны.
Дроида трахать и пить каждый день бормотуху.
Шумно проехал забитый людьми автозак,
Дроид размазал по зеркалу жирную муху…