Баллада о двадцатом

Пока томилась в собственном соку,
Пока по капле утекала сила,
Я царствовала, лёжа на боку,
И день последний в календарь вносила
И ошибалась. Стаял снег на треть,
Но Шнеекиндом стать, то бишь Снегуркой,
Не удалось, и спичкой обгореть
Не вышло.
В нашем тихом закоулке
Повесили зачем-то светофор
(Брешь закрывaли в городском бюджете?).
Под притолокой вспыхивал костер,
Подсвечивая рифмы в триолете
На тумбочке у левого плеча,
И тормоза по-чаячьи кричали,
И голоса врывались, гогоча.
Что это бред, я думала вначале
(додумать мысль едва хватало сил),
На третий день заметив в изумленьи,
Как конь у перекрёстка тормозил,
Покорный новым правилам движенья.
Был всадник не в себе, и конь был блед.
Я ужасалась скорости, с которой
Пропотевали простыни и плед.
Вдруг он заметит тень мою за шторой?
Нет, ускакал. Хотелось оборвать
Себя: "Забудь, ведь смерти нет в помине".
Как свет мазками линовал кровать,
Как я сжималась между красных линий
Все дни, пока в мой лоб был вдавлен след
Короны на сомнительное царство!
Топтался конь, пережидая свет,
И уходил в зелёное пространство.
Я холодела: булькнет что в груди,
И всадник обернется. Виновата
Лишь в том, что знала: он спешит к другим,
Копытами по мокрому асфальту