Тогда я умер

Я пережил много жизней. Да, теперь совсем не страшно умирать, точно зная, что уходит оболочка, а моя сущность растворяется в пространстве и возникает в другой жизни, в другом теле. В этой субстанции, где не властвует время, нет таких понятий слышу, вижу, чувствую, прочего набора эмоций и убеждений. Я перестал бояться после того, как появилась возможность описать то, что раньше сделать не возможно. Оказывается Космос допускает раздельное существования тела и его сущности, то что издревле зовётся душой. Плоть трансформируется в органическое удобрение, а монада в неизвестность. Теперь в сижу перед тетрадкой и размышляю как бы доходчивей рассказать неизвестному читателю о своих ощущениях.

В прошлый раз моя сущность занимала тело французской журналистки Кандиды Ле Бри. Она, то есть я, вела музыкальную колонку в "Юманите диманш". И стала единственной, быть может, жертвой событий Красного мая 1968 года. Я девушка видная, что в зачёт работе. Незадолго до этого брала интервью у набирающей обороты британской группы Pink Floyd. Усатый барабанщик Ник Мейсон, поедая взглядом, разоткровенничался:

- Впереди много работы. Мы наконец свободны как никогда - Баррет остался за бортом. Здесь уйма городов, географически близких друг к другу, что делает концерты в четырёх клубах в течение нескольких дней куда более простой задачей. И там уже существует рок-культура, с большей готовностью нас принимающая.

Я обожаю британский рок того времени. Не в пример консервативным соотечественникам выучила английский ещё в гимназии. Командировки в Ливерпуль, Лондон, Манчестер - лучшее места для знакомства с тамошними музыкальными командами. Материала - пруд пруди, только успевай отправлять факсы на материк.

Потом я стопорнулась на заданном витке истории и прекратила существование. Подробно это выглядело так. Наша прокоммунистическая газета дружно поддержала манифестации студентов и редакция требовала гнать материал из гущи событий. Так я оказалась среди хиппи на острие противостояния полицейского заслона. Выскочить не успела, ажаны с нами не церемонились. Вот тогда получила дубинкой по башке и рухнула на асфальт. Не успела подняться, как осатаневшая толпа смяла и раздавила меня словно грубый башмак садовода нежную гроздь винограда на плантации. Выжить не было возможности, духовная субстанция отлетела прочь и тогда я умерла.

Новое воплощение очередной сущности материализовалось в 1968 году, аккурат в момент ухода Кандиды. Теперь это Советская Россия, город трёх революций Ленинград. Меня зовут Дима Конюшенко. Я чётко вспоминаю своё детство после восьми лет, вот когда возникли последовательные чёткие образы бытия какой-то француженки, а затем её смерти. Реминисценции пугали. Я смутно видел образы из прошлых жизней, а вот француженка меня волновала реально. Помню в деталях всю её, то есть свою биографию от детских воспоминаний в пригороде Тулузы, романтических вечеров на набережной Гаронны после занятий в школе изящных искусств. Переезд в Париж и поступление в Сорбонну, яркий журналистский путь и нелепую гибель.

Я жаловался родителям и ученикам в школе на необычные видения. И, похоже, достал стариков - мнительная маман возила меня к психиатру в военно-медицинскую академию, затем в бехтеревский Психоневрологический институт.

- Успокойтесь, нормальный у вас мальчик. Мало ли что взбредёт в голову ребёнку. В СССР свобода вероисповеданий, но потусторонние учения о загробной жизни советская медицина не признаёт, - и уже обращаясь ко мне, врач резюмировал. - Закончишь школу, Дима, поступай в наш институт. Станешь врачом и сможешь разобраться в своих видениях.

К окончанию перестройки, с её бурными политическим турбуленциям загибающейся страны, я абитуриент ленинградского филиала Всесоюзного института экспериментальной медицины. Тогда и начал вести эти записи. Самое интересное случилось, когда в качестве научного сотрудника, меня привлекли к работе в Центре изучения природы времени и пространства. На собеседовании, будущий начальник и научный руководитель, представился Соболевым Виктором Сергеевичем, действительным членом РАН, доктором физико-математических наук.

Вот где начались чудеса не менее шокирующие, чем мои реинкарнации. Из рассказа Соболева узнал, что ранее тот руководил особой лабораторией изучения будущего или сокращённо ОЛИБ*. Создавался ОЛИБ давно, ещё до моего появления в этой жизни. Курировали работу лаборатории компетентные органы из Большого дома на Литейном. А главное - учёные конструировали машину времени. Это если в обывательском понимании, а на самом деле всё гораздо сложней и запутанней.

Соболев подробнейшим образом расспрашивал о моих сложных ощущениях и присутствиях в этой реальности. На ключевой вопрос, могу ли я восстановить в памяти флюиды будущего, однозначно ответил нет. Добавил, что для меня явление реинкарнации существует в метафизическом смысле прошедшего времени.

- Чем иначе объяснить биографию Кандиды? Я допускаю, Виктор Сергеевич, при определённых воздействиях на подкорку, вспомню другие образы своих реальных биологических индивидов. Хоть это противоречит природе, духовная субстанция отметилась в памяти многократно усиленным дежавю.

- Вот и прекрасно, Дмитрий Иванович, это как раз предстоит изучить и понять в контексте нашей главной задачи. Какие опросы я хотел бы поднять в первую очередь...

Он сыпал канцеляритом, а я уже мысленно представлял пёстрые картинки. То я в образе былинного викинга, то ремесленника в древней Элладе, то наложница в гареме монгольского хана или отважный капрал армии конфедератов. Да мало ли поколений сменилось от праматери всего живого. Как это возникло? Когда и откуда?

К началу двадцать первого века машина времени была создана. Прототип испытали на всякой живности, дошла очередь до человека. Я надеялся втайне занять место пилота, но нашлись другие. Этого пенсионера притащил Соболев. Дядька, по фамилии Петрушевский, мне в отцы годится. Испытатель смотался в своё прошлое и успешно вернулся в ложемент установки, а точнее путешествовала его духовная сущность. Дрожащим голосом делился своими впечатлениями пока я снимал энцефалограмму. Слабак, да и все другие слабаки: они, в отличии от меня, боятся смерти, несчастного случая, необратимых последствий, да мало ли чего. Мне прототип Соболева конечно интересен, но смотрю на опыты другими глазами. Хочется заглянуть в свои прошлые жизни: как проявятся в ходе переброски и наложатся ли на долговременную память неведомыми прообразами .

Этими мыслями неосторожно поделился с Соболевым. Запомнились его потемневшие глаза и едва сдерживаемая лицевыми мускулами маска злости.

- Успеете ещё, Дмитрий Иванович. Пока не время, бесстрашный вы наш!

Поругивались мы с начальником, чего греха таить - я злой и циничный в своём знании. Но не приседать же перед грозным учёным. Сами с усами. По должности, я научный сотрудник, дипломированный нейробиолог и физиолог по совместительству. Снимаю энцефалограммы с испытуемых, передаю данные программистам. Пишу отчёты о механизмах высших психических функций человека (мышления, речи, внимания, эмоций, творчества); изучаю нейробиологические основы нормальных и патологических состояний головного мозга человека; штудирую последние разработки о новых методах и технологиях диагностики и лечения заболеваний головного мозга человека.

После того, как Соболев осадил меня испепеляющим взглядом (так и не понял чем его достала моя невинная просьба), стал продумывать возможность прокатиться без догляда самодура, эдак с ветерком в прошлое. Прототип хорошо охранялся и прятали его за бронированной дверью, с ограниченным правом доступа. Штука наподобие магнитно-резонансного томографа. На пусках кроме меня: испытатель, врач, оператор и Сам. Всего пять человек и если исключить главного досмотрщика, то путь открыт. Нужно найти единомышленников и оседлать лошадку по кличке "Хронос". Можно конечно дождаться своего часа, но я нетерпеливый и по характеру упёртый. В теле Кандиды я был мягким, романтичным, а здесь принципиальным и целеустремлённым.

Однажды всё изменилось. Я пришёл в лабораторию и изумился. Интерьер поменялся, словно произошёл ремонт, иное расположение кабинетов и вспомогательных помещений. Меня встретил помощник Соболева, добряк и балагур Николай Чистяков. Хитро переглядываясь с Петрушевским, произнёс:

- У нас изменения, не обращай внимания. Соболева не ищи, он в долгосрочном отпуске. Пойдём покумекаем.

Кумекали недолго, Чистяков, принявший командование лабораторией, удовлетворил мои пожелания. Договорились о подготовке и дате путешествия. Но случилось то, чего ни я, ни новая команда во главе с Чистяковым не могла предположить. До сих пол шок от увиденного. Лежу в ложементе, начался отсчёт, отчётливо слышен шум вентиляции. Общаемся по внутренней связи, вижу взволнованные лица участников эксперимента. Темнота, круги перед глазами, но вместо чётко заданной временной локация, я возник в грохоте разрывов. На мне немецкая форма. Кто-то пронзительно орет над ухом:

- Фовертс! Шнель, шнель!

Я бегу. На меня несутся русские солдаты в касках и строчат из непривычных автоматов с дисками. Свистят пули, чад от горелого человеческого мяса, хриплое дыхание и вопли на родном немецком вперемешку с непонятными русскими словами "... вашу мать!" Передо мной боец в грязном ватнике, в руке русская трёхлинейка с примкнутым штыком. Штык нацелен мне в грудь. Вот тебе свинья! Жму на спуск безотказного МР-38, русские зовут его "шмайссер". Ватник взрывается клочьями ваты. Навстречу кидается большевистский офицер. Лихорадочно дёргаю гашетку, о, майн гот - кончились патроны! Выхватываю гранату и со всей силы бью противника по голове. Из под фуражки брызнула кровь. Тут кувалдой получаю удар в бок и валюсь на пожухлую траву. Успеваю выхватить взглядом ошмётки грязного снега и отметить про себя: здесь зима, а затем проваливаюсь в пустоту.

Яркий свет, я в развалился в горизонтальном кресле прототипа. Вернулся! Надо мной склонились озабоченные лица Петрушевского, Чистякова и доктора со смешной фамилией Неболей.

- Что случилось, Дима, на тебе лица нет.

Ощупал себя и не нашёл повреждений. Собрался с мыслями и выдохнул:

- Николай Фёдорович, вы куда меня закинули? Я вообще ничего не понял. Судя по антуражу война, Великая Отечественная. Какой-то бой с русскими, то есть с нашими, я в шкуре немца. И шпрехаю по ихнему и всё понимаю. Завалил двоих советских солдат, затем страшный удар в бок вроде как из крупнокалиберного пулемёта. От таких ранений не выживают. И всё, конец картинке.

В кабинете Чистякова спорили, прикидывали как втиснуть мою ситуацию в программу исследований. Решили больше не рисковать ускользающими прошлыми жизнями и оставить на время всё как есть, отдохнуть и после перерыва продолжить испытания. Подробности опыта и прочие моменты необычного эксперимента отразили в документах.

Дома вновь прокрутил события дня. Задумался. Ладно, а может написать автобиографический роман? Подробно осветить необычное многолетие. Судьбу миленькой журналистки Кандиды Ле Бри и взбалмошного, беспринципного научного сотрудника Дмитрия Конюшенко. А в голове роятся другие образы, без машины времени и не вспомнить в подробностях. Сегодня вот побывал в личине бесстрашного солдата вермахта. Узнал каково свирепствовать в шкуре нового субъекта на фронтах Второй мировой. Да кто поверит и кому это надо?

Спрашивается, чего ерепенится? Надо дождаться естественного конца. Мне сейчас тридцать три, жена, ребёнок, интересная работа, впереди насыщенная и, надеюсь, долгая жизнь в реалиях современной России конца двадцатого века. А пока закрою тетрадь, да озаглавлю записи эпатирующим заголовком: "Тогда я умер", ведь так и случится ... когда-нибудь. Уверен - после опуска, обязательно вернуться к прототипу Чистякова и продолжить уникальные "воспоминания". Моя будущая имманентность явит миру того, кого изучил до морщинки в прошлых ипостасях, чтобы заново исследовать уже в новом обличье, ином качестве, ином предназначении.