
В молодежном
лагере мы все моментально перезнакомились. В своем отряде дружба получилась
самой крепкой - спаянной спортивными состязаниями, вечерними посиделками, а
также поездками в общем автобусе на экскурсии
Я знала, что
Игорь, парень из нашей команды, - военнослужащий, лейтенант, в молодежный
лагерь приехал, находясь в отпуске. Вот
пожалуй и все, что я на тот момент услышала о нем. Был он легким в общении, как
и все в нашей компании.
В этот день нас
повезли на экскурсию в Кострому, в пригороде которой находился наш лагерь.
В краеведческом
музее мы переходили из зала в зал, и под конец, ощутив легкую скуку, я стала осматриваться по
сторонам. Наша группа стояла полукругом, внимая речам экскурсовода, и на другом
конце я заметила Игоря. Он как все слушал гида, но в тоже время его тело продолжало жить словно отдельно от
разума: торс парня раскачивался из стороны в сторону, готовый к моментальному
броску в бок, а глаза стреляли по сторонам, фиксируя каждое движение в зале.
Чувствовалось, что в любую секунду, при малейшем необычном шорохе, организм
среагирует и отправит хозяина в надежное укрытие до того, как информация об
опасности дойдет до головного мозга.
- А где служит
Игорь?- тихо спросила я у подружки, стоящей рядом.
- В Афгане.
В Афгане! Мне
сразу стала понятна его взвинченность.
Впрочем, уже на
улице он снова превратился в балагура и рубаху-парня. Игорь небрежно встал у
чьей-то автомашины, оставленной на стоянке, похлопал по капоту и задорно
крикнул:
- Когда вернусь,
куплю себе такую же.
Я стояла ближе
всех к нему, он выдернул меня из толпы:
-
Сфотографируйте нас с красоткой - женой у машины!
Кто-то щелкнул
фотоаппаратом. Но это, собственно, ничего не значило. В лагере, в атмосфере
всеобщего легкомыслия и влюбленности, у меня был свой кавалер, а у Игоря - свои
подружки. Да и сделаны мы были из разного теста.
Но когда при прощании
наша компания обменивалась адресами, я попросила его дать мне номер полевой
почты:
- Можешь в ответ
не писать, а только пришли открытку « все в порядке», когда будешь возвращаться
насовсем.
Он обещал.
Через несколько
месяцев я не удержалась и написала ему, спрашивая о житье-бытие.
Вскоре мне
пришло его первое письмо.
«…Начну сразу с
новостей, ибо ты просила что-то захватывающее. Все писать нельзя, но кое-что
можно.
Пришел план
замены на этот год, замена мне в сентябре в Центральную группу войск
(Чехословакию).
Обстановка у нас
не улучшается, и в перспективе просвета не видно. В Герате, центре нашей
провинции, под Новый год опять была попытка захвата власти мятежниками. Но
афганцы справились на этот раз своими силами. В декабре были в провинции Фарах,
взяли два базовых духовских ущелья. Правда, с потерями, но захватили очень
много тяжелого оружия. Вывозили на КАМАЗах, и то все вывезти не смогли, подрывали
в пещерах.
В октябре, тоже
на операции, попал под БТР, когда эвакуировал его из ямы под обстрелом. Нога
пошла под колесо, и если бы не афганский
ботинок, который тут же лопнул по швам, засосало бы всю ногу. А так отделался
разрывом связок. Неделю лежал в медсанбате, сейчас все нормально, восстановил
все функции.
Самым тяжким
испытанием была для меня операция в сентябре по захвату базового ущелья возле
нашего Шинданда. В течение недели раз двадцать прощался с жизнью, два раза
нарвался на снайперов, и поверил, что я родился в рубашке «Сделано в СССР» -
попав под обстрел духовских минометов, не получил при этом ни одной царапины.
Наши
вертолетчики удружили тоже, на этот раз в июле. Вложили в нас весь заряд своих
снарядов (перепутали цель). Кусок камня попал в лоб. Две недели ходил с синим
лбом. И так по мелочам наберется на два листа.
На операции я
по-прежнему хожу, летал на вертолете корректировщиком, а в основном выполняю
свои прямые функции командира взвода разведки. На 23 февраля должен прийти мой
орден Красной Звезды, и после этого можно начинать беречь себя.
Если честно, то
уже надоела такая жизнь. Вернее – жизнь для кого-то, очень мало живешь для
себя. Завтра день рождения, двадцать три года, а сегодня в ночь опять ехать на
операцию. Осталось 235 дней, казалось бы – ерунда, ностальгии сильной вроде бы
нет (имею в виду расстройства психики на этой почве). Но тоска по приличной
жизни грызет.
Все, что смог
выдавить из своей ручки, извини, надо поспать пару часов перед рейдом. Будет
время, пиши».
(без даты)
Я читала его
строки, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Такое письмо не пошлешь родным – мать
сразу же поседеет от слов «раз двадцать прощался с жизнью, два раза нарвался на
снайперов». Оно было написано складно и даже литературно – вероятно Игорь
описывал свою жизнь многим корреспондентам. Но я понимала, что все это -
страшная и тяжелая правда жизни. Вдали от моей размеренной и спокойной рутины
происходит совсем другая реальность. И это: «завтра день рождения, двадцать три
года, а сегодня в ночь опять ехать на операцию…» - ужасно именно тем, что ты действительно
не знаешь – вернулся ли он с операции? исполнилось ли ему двадцать три года?!!
Два других
письма описывали больше личную и бытовую сторону военной жизни:
«…Мне неудобно перед тобой, да и не только
перед тобой, но и перед всеми остальными, что не отвечаю на письма. Депрессия,
после одной любовно-тяжелой истории. Здесь на этом фронте у меня прямо какая-то
беда. Куда ни ткнись – минное поле.
На этот раз
познакомился с одной очень милой девушкой, новенькой, только что приехала сюда,
и сказать честно – втрескался по уши с первого взгляда. Но – очередная мина на
пути – ее перевели в Кабул телеграфисткой. Пламя погасло, так и не успев
разгореться. Не знаю, тебе может это будет трудно понять, но я сник, сам себя
не узнаю.
Ты у меня
спрашивала про наш быт. Живем мы лучше, чем афганцы. У нас телевидение, свет,
сейчас сделали водопровод из скважины. Живем мы в небольших домиках (офицеры,
прапорщики) по 2-3 человека. В магазинах есть все, в дуканах –тоже, за
исключение спиртного, но и здесь находим выход. Наше соединение выглядит лучше
и богаче, чем наш Шинданд, отсталый в многовековом отношении.
У себя в батарее
развели настоящий зоопарк. Овца родила ягненка, наседка высидела цыплят, щенок
Боцман понемногу подрос и берет пальму первенства во всех драках с обитателями
зоопарка за исключением варана, его боится, потому что тот его уже раз хапанул
за ногу до крови. На грядках вокруг домиков уже проросли цветы, лук, арбузы.
Солнца хватает, уже днем жара, ходим в летней форме. Зеленая трава, которая
сейчас радует глаз, через месяц выгорит, и о тучках, которые теперь еще висят в
небе, придется только мечтать.
Пока не воюем,
строим, ремонтируем технику. В нашем регионе обстановка как всегда неважнецкая,
ухо приходится держать востро. До замены еще 158 дней, но, черт возьми, как это
много!
Позавчера мне
наконец-то вручили орден. Два дня гудели, обмывали его, в общем все получилось
неплохо.
Вот и все пока,
сейчас стою в наряде, начальником корпуса, впереди целые сутки, решил
разродиться и всем написать».
(27.03.85.)
«…Я долго не
отвечал, ибо весь апрель прошел в рейдах. Никакой личной жизни не было. После
майских праздников снова в поле. Я сейчас корректировщик с вертолета. Но
взлетаю очень редко, у духов мощные переносные комплексы ПВО и зенитные
пулеметы.
Мне уже, честно
говоря, надоела эта романтика перестрелок и обстрелов, от которой я раньше
приходил в восторг. До замены осталось 120 дней, а домой хочется жуть. Приступы
ностальгии сбиваю тяжелой рок-музыкой после занятий со штангой, когда падаешь
на диван в изнеможении.
Вот вкратце и
все, за бортом +35 градусов, штормовой ветер с пылью, пес Боцман, бедняга,
зашел ко мне и выходить не хочет. Сегодня вечером пойдем с ним на арык за
черепахами, это его любимая охота.
Еще раз с
праздниками, всего хорошего, Игорь».
(03.05.85.)
Открытку «все в
порядке» Игорь так и не прислал, но я узнала через общих знакомых, что он
благополучно уехал в Чехословакию. Дальнейшая его история мне не известна.
Но у меня
остались три письма - свидетельства событий тех суровых лет.
Не берусь судить
о геополитических аспектах Афганской войны, тем более что сейчас там
хозяйничают американцы.
Но перед нашими
ребятами, попавшими туда юнцами, «приходящими в восторг от романтики
перестрелок», а затем принявшими на себя всю тяжесть боевых действий и
выросшими в умудренных опытом воинов, я преклоняю голову.