Заяц с красной прищепкой

­­
     Мне шесть лет. Утро. Сегодня выходной, родители и бабушка дома. Старшие брат и сестра уже умчались на улицу, а я горюю на крылечке – дома ссора. Брат получил очередную двойку, да и я маленько нашкодил.
     Из дома доносятся приглушённые крики. Мать ругается с бабушкой из-за того, что та заступается за нас, балует. Бабушка тоже не молчит! Нас, малышни, дома нет, и отец, не сдерживаясь, переходит на мат. Кричит, что они его сильно достали, что ему осталось только взять да и побить их обеих, и они всё добиваются этого и добиваются, но он всё никак не может!
     Я тяжко вздыхаю. Мне жалко отца, что он не может их побить… И бабушку с матерью жалко – вдруг сможет… Жалко их всех, что они ругаются. И, непонятно откуда и почему, но мне приходит в голову идея –помочь им.
     Влетаю в дом, ору что есть мочи:
     – Па-па! Папа-пап!
     Все застывают, как вкопанные. Первой приходит в себя бабушка. Подбегает, прижимает меня к своему большому мягкому животу и тараторит:
     – Господь с тобой, господь с тобой. Чё ето, чё ето? А батюшки...
     Отец, будто окаменев, застыл, повернувшись от зеркала и держа в руках опасную бритву. Даже сквозь белизну мыльной пены на щеках пробился румянец.
     Я, как скользкая рыбка-вьюнок вывёртываюсь из бабушкиных объятий, успев вытереть мокрый свой нос её фартуком. Подлетаю к отцу, сдёргиваю с его плеча полотенце:
     – Айда! Вытирайся и айда скорее! По саду заяц бегает. С красной прищепкой на хвосте! Айда быстрее! – и, сунув в руку оторопевшему отцу полотенце, тяну его со стула.
     Мать устало опускается на диван, вытирает глаза, повлажневшие во время уже бывшей ссоры, и укоризненно бросает мне:
     – Перепугал всех! Да и черт с ним, с зайцем твоим, – задумалась на секунду, видимо, вспоминая все мои предыдущие фантазёрства, и удивлённо добавляет, – С прищепкой… с прищепкой?!
     – Да, с красной! Бери ружьё, пап! Давай быстрее!
     Отец опускается на стул возле трюмо и медленно, приходя в себя, вытирает лицо полотенцем...
     Я топчусь рядом. Шея вытянута вперёд, руки растопырены в стороны, как у таракана крылья после дихлофоса, на раскрасневшемся лице –страдальческая гримаса от отцовской непонятливости. Дёргаю у него из рук полотенце и, всхлипывая, причитаю:
     – Что ли не слышишь, что ли… Заяц говорю… в саду! Что ли не слышишь? Что ли не доходит, что ли…
     Бабушка, сидя на своей кровати и прикрыв рот платком, еле сдерживает смех. Мать, улыбаясь, встаёт с дивана и кладёт руку мне на голову:
     – Ну, всё. Успокойся. Посмеялись и… всё. Заяц ты наш… с красной прищепкой.
     Я сникаю, опустив голову, но тут неожиданно приходит подмога! От отца:
     – Нет, ребятушки. Ну, надо же посмотреть! Ёжик вон в саду живёт, так а заяц что же…
     – Господи, Саша, да сядь ты ради бога. Какой заяц? – смеётся мать, теребя мои взмокшие вихры. А я, окрылённый отцовской поддержкой, сбросив с головы руку матери, воплю:
     – Да! С прищепкой! С красной! Я если б врал если б, то бы прищепку не выдумывал бы. Вот. Что ли не ясно… что ли?!
     – Да! – соглашается отец, – Надо посмотреть – и, сделав серьёзное лицо, берёт меня за руку.
     – Нет! – упираюсь ногой в порог. – Ружьё бери!
     – Да зачем? Ружьё-то зачем? Чай не медведь пришёл?!
     И тут я не выдерживаю и, расхохотавшись, прыгаю на бабушкину кровать. Обняв бабушку сзади за плечи, прижимаюсь к её тёплой спине и лукаво выглядываю из-за этой неприступной крепости.
    А бабушка то вытирает мокрые глаза кончиком полушалка, то придерживает подпрыгивающий от смеха свой большой живот.
    Мать, потрясая поднятым с пола полотенцем, изображая грозность на лице, направляется в мою сторону:
     – Ну! Снимай штаны…
     Бабушка выставляет вперёд руки. И я чувствую, что это защита не только от полотенца по заду, а от всех и от всего в этом мире! Взвизгивая и смеясь, вжимаюсь в бабушкину спину, и блаженство наполняет моё сердечко.
    Все смеются. Как хорошо! Как я люблю, когда все смеются! Какое счастье! Бабушкина кофта пропитана запахом свежеиспечённых пирогов и хлеба. Жадно вдыхаю этот волшебный аромат, уткнувшись носом в её добрую спину, за которой мне ничто не страшно, за которой покой…
                                        ***
     Всю мою жизнь, встречаясь с невзгодами, я вспоминаю бабушку. Она бы спасла меня, прижав к своему мягкому животу и укрыв собой. Выставила руки вперёд и не подпустила бы ко мне ни врагов, ни боль, ни горе, ни беду… Уткнуться бы носом в её уютную спину, за которой меня никто и ничто не найдёт, никто и ничто не достанет! И раствориться в том покое, блаженстве, счастье…