Выходной день я
коротала, лежа на диване и лениво листая газеты. Вдруг анонс в газетной телепрограмме оживил старые забытые воспоминания. Неужели то
самое? Сомнений не было, уж слишком звучное было название. Через пять минут я
могу посмотреть фильм по пьесе Олби и наконец-то узнать, что же там такое случилось!…
… Мне было чуть
за двадцать пять, я работала в проектном институте, и моей непосредственной
начальницей была очень амбициозная дама.Для быстрейшего карьерного роста она вступила в коммунистическую партию
и постоянно выполняла партийные поручения.
Как-то раз такое
поручение состояло в участии в городской
партийной конференции, но моя начальница уже запланировала на это время (под
видом других неотложных дел) поход к модному парикмахеру
(результат похода мы пронаблюдали на следующий день), а отказаться идти по
коммунистическому поручению она не могла (партийная дисциплина), поэтому она
велела мне пойти на конференцию вместо нее.
Обычно я
отнекивалась собственной аполитичностью и загруженностью по работе, но мы только что закончили один рабочий объект,
и едва приступили к следующему, так что отвертеться от поручения я не смогла. Впрочем,
ничего сложного от меня и не требовалось. Я должна была зарегистрироваться под
именем моей начальницы у секретаря конференции, а потом тихо отсидеть
положенные три часа заседания в зале. Меня ожидал приятный бонус - конференция завершалась
раньше конца рабочего дня в институте, и я могла в освободившееся время
прогуляться по магазинам.
Зал потихоньку
заполнялся, начиная преимущественно с задних рядов. Представительные мужчины
среднего возраста располагались на галерке с привычными кроссвордами и книгами
в тонких переплетах, прикрытыми партийными брошюрами, выданными при входе в
зал. Кто-то резался с соседом в «морской бой», кто-то просто вел беседу.
Конференция началась с доклада, с которым выступил
кто-то из городского партийного начальства. Докладчик читал по бумаге,
монотонным бюрократическим языком, с множеством цифр, характеризующих рост
всевозможных показателей. После основного доклада начались так называемые
«прения». Заранее записавшиеся в прения представители различных предприятий и
организаций также монотонно читали свои отчеты.
Это были годы,
позже названные «расцветом застоя»; партийные заседания уже утратили свою
зловеще-опасную остроту, когда каждое
собрание становилось публичной поркой несогласных. Нет, на шестую статью Конституции, закрепляющую
руководящую роль коммунистической партии, никто не посягал, но все в зале, включая и членов президиума,
знали, что главное - это принимать условия игры , говорить с трибуны
гладко-выверенные речи, держаться привычных тем – успехи в хозяйственной
деятельности(часто за счет приписок), политико-идеологические достижения
(весьма условно оцениваемые) и общая критика отдельных расплывчатых недостатков. В частных разговорах,
выходящих за рамки обывательских тем, можно было быть значительно свободней,
чем в предыдущие годы, но лицемерие официальной публичной жизни продолжало
процветать.
Неожиданно зал встрепенулся и оторвался от кроссвордов и
журналов. Новый докладчик начал свое
выступление с высокой звонкой ноты. Еще не вслушавшись в слова, аудитория
уловила волнение выступающего, сбивающуюся речь не по бумажке, и от этого -
некоторую наивность, не присущую партийному функционеру.Это выступал секретарь партийной организации
одного из городских театров.
- Вы не
представляете, как сложно работать с артистами!- с надрывом произнес он. – Они словно непослушные дети и абсолютно
аполитичные! Как трудно вести политическую работу с таким контингентом! А их
преклонение перед западными мастерами! Только и слышишь о западных пьесах и западных
драматургах, а ведь театр должен нести идеологическую нагрузку!
Слушатели в зале
стали активно перешептываться. Выступающий нарушал два основных правила
истинного функционера: он невольно, без необходимости, доносил на актеров
своего театра, что хоть и не могло повредить их судьбе, но было откровенно
некрасиво, и кроме того своей речью он «подставлялся» под внеплановую
проверку партийной организации театра, как не справившейся с идеологической
работой.
- А сейчас они
все повально увлечены пьесой Олби «Что случилось в зоопарке». С кем не заговори
- все читают, или прочитали. Это название - «Что случилось в зоопарке»- во всех
разговорах. Дошли до того, что предлагают поставить «Зоопарк» у нас в театре!
Даже пытались машинистке дать на перепечатку экземпляры. Это просто никуда не годится!
Кто-то из зала
спросил о содержании пьесы.
- Пьеса довольно
двусмысленная, ну и там всякие намеки на
общество… Сюжет такой: «В Центральном парке в Нью-Йорке на лавочке сидел человек и читал книгу…».
Председатель
президиума понял, что театральный
парторг идет не по накатанному пути и прервал его речь, предлагая закончить
выступление, но заинтересованный зал
стал озорничать и скандировать : «Хотим знать сюжет!».
Коммунистические
аппаратчики превратились в хулиганистых школьников, аплодисментами призывающих
продолжить рассказ о том, что же случилось в зоопарке. В этом хлопании
председатель почувствовал уже более серьезную угрозу неповиновения, и более
жестко добавил, что желающие ознакомиться с пьесой, могут сделать это после конференции лично у секретаря театра, а сейчас
будут продолжены выступления.
Зал уступил, но
еще некоторое время не мог опомниться и вернуться в сонно-нейтральное состояние;
легкий шум обсуждений на местах шел фоном к отчету очередного выступающего.
Идя домой, я еще
долго вспоминала сумбурную речь театрального партбосса, и меня мучило жгучее
любопытство - так что же случилось там, в зоопарке?
... Фильм
закончился, и я сидела, подавленная трагической развязкой событий…
Мне сразу не
понравился Джерри, а то, как он распорядился своей судьбой и судьбой Питера,
было неожиданно и страшно.
Что? При чем
здесь зоопарк? Ну… Джерри разочаровался в людях и пришел в зоопарк посмотреть
на зверей. Впрочем те его тоже разочаровали, и Джерри понял, что все люди-это
животные, отгороженные решетками клеток друг от друга, а весь мир - это
зоопарк, и лично ему нет места в этом мире.
Какую
идеологическую опасность учуял в этом сюжете тогда театральный парторг? Какие скользкие
аналогии с коммунистическими реалиями почудились ему? Сравнение зоопарка и мира
с разграничениями и разделениями? Разве люмпен-интеллектуал Джерри мог повлиять
на устойчивость общества? Впрочем, наш зоопарк как раз таки развалился, и зверям,
получившим неожиданную свободу, пришлось самим добывать себе пропитание. Впрочем,
это совсем другая история…
А знаете что?
Мне все не дает покоя судьба Питера. В отличие от Джерри он построил свой мир:
в семье, в работе, в отдыхе. С высоты прожитых лет я-то знаю, как легко ломать
и как трудно строить гармонию с
окружающим миром. Как же он жил все последующие годы с грузом страшной истории,
произошедшей в Нью-Йоркском Центральном парке?
Что вы спросили?
Я уже плоховато слышу… А, вас
интересует, что же случилось в
Нью-Йоркском Центральном парке? Пожалуй, мне не рассказать все в деталях. Лучше прочтите пьесу: Edward Albee «The Zoo Story» …