Донские рассказы - Экспресс на SARатов. Воин Христов.

­Вступление.


Особое спасибо, за помощь в редактировании рассказа- Софье Толстой.

Осенью 1941 года Первая немецкая танковая армия рвалась на Кавказ.
Обескровленная героическая Красная Армия с величайшим упорством и не считаясь с потерями, дралась с лучшей армией мира - вооруженными силами нацистской Германии. Главный удар немецких танкистов был направлен на Ростов.
Крупный промышленный и стратегический центр, красавец - город с миллионным населением и миллионами пудов зерна в элеваторах, крупнейший железнодорожный узел - ворота на Северный Кавказ. В воздухе явно витал запах бакинской и грозненской нефти, мандарин Абхазии, вин Грузии, баранины Карачаево-Черкесии, который кружил головы "сверхчеловекам". Блестел солнцем и льдом красавец Эльбрус.
Предательски капала слюна - ровная степь и никаких резервов Красной Армии.
Вперед, на Кавказ! А там и до Индии рукой подать.
Но. Но... Впереди стоял Ростов. Мой Ростов. Нет - наш Ростов. По немецкой терминологии - Клейстбург. Они и Львiв - Леонбергом назвали. Но хлопци видно забыли об этом позорном факте....Я нет.

Дорого он дался немцам.
Ноябрьское контрнаступление войск Южного фронта Красной Армии ударило кувалдой в спесивое лицо фашистских генералов. Хлестко, сбивая с ног всей мощью духа советского человека и силой русского оружия.
Знаменитый танковый стратег Райха, генерал- лейтенант танковых войск Германии Гудериан, так скажет об этом позже: - "Ростов был началом наших бед, это был первый предостерегающий сигнал, который мы не заметили".
Большинство военных историков убеждены- именно поражение немцев под Ростовом, а не под Москвой, было началом конца Третьего Рейха.
Первая немецкая танковая армия перестала существовать, просто была уничтожена, перемолота стальными жерновами ненависти всех народов Советской страны к немецко-фашистским оккупантам. " Кулак Гитлера" - сдох. Бесноватый Адольф распорядился отдать дивизиям СС свой бронетанковый резерв - 152 танка. Из состава дивизий наступавших на Москву. Ростов истекая кровью перемолол и эти танки, спасая столицу. Может быть именно этих танков не хватило немцам, чтобы взять Москву.
Ее танки с крестами горели в степях Дона, ее пехота, победно маршировавшая по столицам Европы, гибла, проклиная Гитлера, под штыковыми и сабельными ударами «недочеловеков», как они называли народы Советского Союза…
Армянин Сергей Мадоян, простой лейтенант-артиллерист, сжег в степях 27 немецких танков.
Вот он любил Ростов, по-настоящему, даже больше меня. Сергей Мадоян, чьим именем названа улица Ростова.
Танков дивизии Ваффен СС Лейбштандарт Адольф Гитлер. Эмблемой которой был ключ, на фашистском стяге со свастикой.
Мол открываем ворота любого города. Легко, на раз....
На Ростове этот ключик - сломался.
Сгорел этот стяг со свастикой на Красной площади.Как тряпка. В июне победного 1945 года. А командующий войсками вермахта на Северном Кавказе фельдмаршал Эвальд фон Клейст долго потом смотрел сны о взятии Ростова. Смотрел с сожалением, не в силах узнать в чем была его ошибка и почему планида повернулась задом к его любимому фюреру. Смотрел из камеры " Владимирского Централа".

Собирались защищать и Новочеркасск, блестящую столицу некогда Всевеликого войска Донского. Как и тогда, в 1918 году. Когда безусые юнкера Новочеркасского училища, с примкнутыми штыками пошли в психическую атаку на пулеметы пьяной матросни. Патронов не было, а чести и достоинства в избытке.
Красных героев и альбатросов революции? Нет. Все, что угодно, только не героев.Скорей палачей собственного народа. Как и тех палачей которые стреляли в голодных рабочих Новочеркасска в 1962 году.
На окраине города, там, где сейчас расположен роддом, выкопали большой противотанковый ров. С противоположной стороны воздвигли высокую баррикаду… из памятников, крестов и надгробий, благо местное кладбище, где веками хоронили городской люд, было под рукой.
Кощунство и преступление? Наверное, да. Но время было такое - или мы их или они нас.
А до этого комиссары содрали золото с куполов Воскресенского собора и трижды пытались его взорвать… Не получилось… Мозги не хватило. Не было тогда методики направленного взрыва..... На наше счастье.
Боев за город почти не было.
Немец обошел городские кварталы стороной и ударил по Ростову со стороны юго-запада. Со стороны Таганрога, часть удара пришлось на Веселый, Багаевскую, Маныческую. Надо было отрезать пути отступления Красной Армии на Кавказ, прихлопнуть и уничтожить ее в котле под Кагальницкой.
Немецкая разведка была прекрасно осведомлена о зверствах большевиков, но просчиталась – антисоветского казачьего восстания не было, все жители Дона защищали свой край от немецко-фашистских захватчиков. Включая мальчиков курсантов военных училищ и бойцов дивизии народного ополчения.
Заявленная 19 казачья, кавалерийская дивизия войск СС, была потом. Да и казаков в ней почти не было. Моей фамилии точно. Так сброд со всего Союза. Озлобленный на Советскую Власть и большевиков комиссаров.
Хотя если объективно обижаться было на что и не только обижаться.
Жгли и расстреливали мой народ - целыми станицами.Геноцид казачества был прямым следствием кровавой политики большевистких комиссаров. О уничтожении русского народа. Поставленным на поток. И ослепленных ненавистью и опьяневших от человеческой крови. Шолохову дали показать лишь часть той горькой правды.
А если восстановить историческую справедливость и введенный большевиками мораторий на Правду, то не только казаки воевали на чужой земле на стороне. Вспомните, кто брал Ростов летом 1942 года?
Словацкая подвижная дивизия.Братья славяне? Да нет - враги фашисты. Гитлер им мешок крестов в награду прислал. А добрая Советская власть простила. Свой народ уничтожала, а врагов прощала - политика...... Мерзкая надо заметить политика. Человеконенавистная.
А дивизия Викинг состояла из добровольцев шведов, финнов, норвегов и прочей неруси. А еще были и венгры и румыны.Правда они потом вошли в Социалистический лагерь и Никита дал команду переписать историю.

После войны бульдозеры ковшами сгребли все памятники в ров – и надгробья атаманов, и войсковых старшин, и кресты мирян и памятники с еврейского участка кладбища.
Все с миром упокоились на дне рва – все вместе, невзирая на земные чины и звания, и никчемное разделение по Вере и национальностям. Все смертны, все прах, кроме памяти потомков.
Потом те же бульдозеры утрамбовали землю, рабочие замостили улицу диким камнем и пустили трамвай. Он и сейчас ходит. Мимо корпусов родильного дома и общежития Южно-Российского технического университета – режет рельсами, как ножами, память о покойных, о гражданах моего города разных национальностей, благо мало кто это помнит, разве что старожилы. Вот я этим старожилом и стал, равно как и ветераном.
Никогда бы не подумал что стану носителем народной памяти.Которую ни прочитаешь в архивах, которую так не любит Власть. Причем вся Власть- без исключения. Любая Власть в России антинародная.

А через неделю немцев из Ростова выбили, тогда, осенью 1941 года. Кровавую неделю - как ее назовут позже.
Неделю зверствовал враг в моем городе – были и тысячи расстрелянных мирных жителей, и раненных, и пленных красноармейцев. Летом 1942 года, когда Гитлер взял Ростов второй раз, была и Змиевская Балка, символ Бабьего Яра в Донской столице, и Батайское «гетто», все это - на моей родной земле было за длинный год оккупации. Взбешенный Гитлер прилетел в Жданов и оттуда оправился под Ростов. Личным примером воодушевить солдат и устроить разнос их командирам.
Не помогло. Хваленная немецкая машина встала колом в донском черноземе, обильно политому кровью солдат и командиров РККА.
Под Неклиновской чудом сохранился дом, где под усиленной охраной проводил совещание фюрер всех народов. Музей там надо сделать и насильно возить туда фюреров поменьше, которые хотят поставить Россию на колени. Не получится.
К чему я это пишу?
Посещаю я Новочеркасское кладбище.
Бабушка и дедушка там у меня навечно покоятся. Да, уж, так, к сожалению, сложилось – один-единственный из внуков. Мир их памяти… Город застыл в размерах городской черты 70-х годов, кладбище стремительно растет, каждый год отвоевывая все новые и новые площади – такое невеселое зрелище. Увы, уже привычное для многих русских городов, к сожалению. Скоро до Аксая дойдет.
Психологию казачества невозможно понять, если в тебе нет, не течет эта вольная казачья кровь упертого человека и любящего патриота своей Родины… Настоящее казачество?
- Да есть ли оно, это так называемое казачество?, - ехидно спросит меня обыватель-интеллигент. Капая слюной яда от злости на асфальт. Намекая на ряженных псевдоказачков, разгоняющих либералов в столице. Птенцов Чубайса и Хакамады. И им подобных.
А может правильно они их разгоняют? Не задумывались ли Вы, что эти либералы над нашей страной сотворили? Так задумайтесь, пока не поздно.
- Да, есть и будет казачество, пока живет Россия, пока течет Дон-батюшка, и это не красивые и самоуверенные слова.
В самый острый пик противостояния с украинским фашизмом именно 5 000 донских и кубанских казачьих сабель не дали нацистам растоптать Донбасс, и это было не ряженное быдло, сочно описанное столичными газетенками на западные деньги , а боевые сотни добровольцев.

Невеселое повествование. Так вот, на многих казачьих крестах была надпись под фамилией покойного – Воин Христов, вместо классического русского, европейского – раб Божий. Что это? Гордыня и возвеличивание? Нет.
Личная ответственность за судьбу Страны и Веры, исполненное обязательство перед Богом, моральная ответственность за право умереть при защите Родины и христианских заповедей.
Итак – новый цикл рассказов и миниатюр о настоящих людях и защитниках Отечества. На дальних подступах.

Экспресс на SARатов.

Рассказ 1 – Воин Христов

Глава 1. Алешенька, сынок.

Междуречье Дона и Маныча – бесконечные лиманы, зеленый лес камышовых зарослей, птичий гвалт многочисленных пернатых стай, старое русло и озеро Маныча – Гудило. Это некогда разлом, соединяющий Черное море и седой Каспий.
Здесь все полито горькой человеческой кровушкой и потом, он так и переводится с калмыкского – (манач, что означает- горький) и ближайшие хутора с такими же названиями – Соленый, Тузлуки, Красный – дикий угол благословенного Тихого Дона.
Здесь издавна селились казаки – староверы, которые всегда свято берегли в себе свои убеждения, пахали землю, держали скотину, воевали с супостатом, когда надо было - защищали свою Родину, свою Веру, свой курень, казачий пай, гордость, что ты казак.

Многие завоеватели хотели видеть этот необработанный «алмаз» в своей «короне» - метровый чернозем, благодатный климат, виноградники, уходящие за горизонт и желто-золотые поля пшеницы. Много чубатых голов осталось не погребенными и на Кавказе, и в Сибири, Якутии, Аляске, Средней Азии… Это мы отрабатывали своими жизнями благодать данную царем батюшкой мирно жить на своей земле. Завоевывая для России матушки новые земли и утверждая навеки - Российскую Империю.

Семья Алексея – героя моего рассказа и относилась к таким семействам – пахала степь, обливаясь горьким потом и проливая кровушку при ее защите. Так было и во времена казачьей вольницы, и при царях-батюшках, и при защите от Советской власти. Дырявили дубленые шкуры и кривые ятаганы турок, и палаши немцев, и пулеметы большевистских комиссаров. Правда, и они в долгу не оставались – спорный вопрос, кто кому больше крови попортил…
Курень семьи Алексея располагался на самом краю хутора – с трех сторон ровная степь, с четвертой – красавец Маныч. Ряд крепких саманух , шилеванных деревянными пластинами и добротный курень в 2 этажа - на первом, каменном и желтом из ракушечника с узкими окнами – бойницами кухня с котлом и хозяйственные помещения и второй, светлый этаж - для жилья, так называемая «светелка» - сейчас таких куреней не встретишь, почти не осталось… И война, и расказачивание – сделали свое черное дело, а без хозяина и дом мертв, как человек без души, рассыпается в прах.
Сколько таких хуторов исчезло на моей донской земле? А сколько по всей России? Когда убивали душу крестьянина-хлебопашца, насильно его переселяя в город? Или просто в северные края, в лагеря? На верную смерть от голода и холода.
Алексея это не коснулось, не убила в нем Советская власть чувство хозяина на своей земле, ответственность за свою большую Родину, когда он проливал за нее кровь солдатом-срочником на Кавказе, честно воевал механиком-водителем на стареньком танке Т-62. Надежном как автомат Калашникова.
Часто снился ему отцовский дом на чужбине, и вся его семья – батя Андрей Алексеевич, матушка Ангелина Григорьевна, бабушка Наталья, по уличному – бабушка Наточка, и пять братьев и сестер – дружная, работящая семья. На таких и держится наша страна. Байбаки – так их звали на хуторе, по-уличному – крепкие. И все, как на подбор, коренастые, как степной байбак, донской подвид сурка.
Так и жили они в трудах праведных, по воскресеньям – молельный дом, остальную неделю, не покладая рук, трудились в поле и на хозяйстве.
А потом и своя семья у Алексея пошла, такая же дружная и работящая.
Земельный пай при развале колхоза им достался плохой. Косогор, с трех сторон окруженный солончаками, на котором толком и полынь не хотела расти. Всю крепкую пахоту с черноземом - обманом забрала бывшая советская колхозная элита – председатель колхоза, агроном, парторг и прочая нечисть, почти вся пришлая, даже гутор казачий не понимающая, мигом перекрасившись и, одев разом казачьи фуражки, записались в казаки, сменив партийные билеты на удостоверения реестрового казака. Не желающая ее защищать и способная только грабить. Как и свой народ, так и их власть. Нынешняя местная Власть - партийцы Единой России. А до этого партийцы КП CC. Которые порвав партийные билеты коммуниста, перебежали в ряды демократов. Без боя, за красивые обещания и кусок белой булки. Причем кусок белой булки, обещанной народу - съели сами.
Вот и сейчас такой казак Митька, приехавший из Рязани по распределению после института, первейший богач в хуторе, выговаривал обидное ему:
- Алексей, Бога побойся, какие пять КАМАЗов зерна? Трактор я тебе давал пахать земельку? Давал. А чей комбайн тебе ячмень твой убирал? А сколько ты мне денег должен? Или забыл? Два, два КАМАЗа! Все, свободен! А будешь много брать на себя – шепну в налоговую, что скот пасешь возле лимана и солончака самовольно прирезал - десяток гектаров… Разорю и посажу - тоном хозяина закончил он свою речь.
Распахал бы его Леха пополам дедовской шашкой, до кишок, чертового кацапа пришлого, коммуняку, а не могет. Хозяин он в хуторе единоличный, первейший богатей. И зять у него прокурором в Ростове. Жирует проклятый каждые выходные. Всю животинку дикую в округе извел. За ними проклятущими Власть на Земле.
Было стыдно Алексею за свою беспомощность, плюнул с досады – было ясно, что без ячменя скотинка зимы не переживет, на соломе без прикорма не выдюжат - сена почти нет, лето выдалось сухое, падут даже неприхотливые коровы мясной калмыцкой породы, с длинными, как у антилопы, рогами, бык-производитель, телята с нетелями, полсотни овец… Не будет дерки в прикорме всем каюк.
А значит, стадо пойдет под нож мясника за копейки, и сад на косогоре под топор, и земельный пай в аренду Митьке задарма пойдет, живоглоту… А он его сразу подсолнечником два года подряд засадит и кирдык земельке. Убьет родную, посадит кормилицу. Падет она на задние ноги, как загнанная лошадь с пеной у рта. И не встанет уж больше никогда, зарастет бурьяном и камышом.
А как же старики-родители, а старшая дочь, невеста на выданье, кто заплатит за учебу на последнем курсе института?
Вспомнил, как сажал крохотные деревца в саду, ползал на карачках, оберегая их и от злого ветра – суховея и огораживал от разбойников – зайцев, как принимал окот овец ранней весной на сакмане, прикрывая крохотных ягнят от холодного дождя собственным телом… Плакал он, взрослый казак, как мальчишка, будто бы он вовсе и не воевал на Кавказе, не вытаскивал погибших товарищей из танка. Била его бесовская Власть ножом под сердце.
- Да подавись ты, мироед, единоросс хренов, моим зерном, будь ты проклят, - зло кинул Алексей, гордо повернулся и пошел прямо в полынную степь. Родную.Которая давала ему силу и веру.
Долго он ходил, не зная, что делать. В глазах ехидно чудилась бесовская морда Митьки в лиловом цвете, как анчута в аду: - Разорю! Посажу!
« Нет, врешь, не сломаешь меня, все выдюжу, будет ужо и на нашей улице праздник»,- зло и упрямо цедил он сам себе, ни на кого не надеясь, твердо уверенный, что зацветет сад на косогоре и вновь будут колоситься желто-золотые поля его пшенички… Пашенички - на донском гуторе.
Мать-старушка рыдала: «Алешенька, сынок, только вернись, вернись, вернись живым ради Бога! Чадонюшка моя, кровинушка, болезный мой»…

Глава 2. Кипарисовый крестик.

Что такое война для солдата?
Тяжелый, повседневный труд, тяжелейшие физические нагрузки на грани срыва всех возможностей организма, и это не считая ежеминутную угрозу твоей жизни, хотя, когда работаешь на автомате, не думаешь об этом, делаешь все как машина, и не знаешь, что правильно, а что неправильно, а часто и времени нет сделать анализ своей деятельности, и не только времени, порой…
А жаль.
Со временем эта усталость накапливается до тупой боли в костном мозге, конечностях, позвоночнике, полной апатией к жизни, потерей аппетита, снижении веса. Мелкие болячки и царапины даже значения не имеют, человек становится исключительно машиной войны, и все в нем направлено для достижения конечной цели – выполнить боевую задачу, не считаясь ни с чем – вот долг солдата, долг профессионала, который один заменит десяток – другой солдат-призывников. И не только заменит- сохранит их жизни.
- Зимоглядов моя фамилия, Алексей Андреевич, позывной «Дюша». Почему «Дюша»? Разговаривал в детстве плохо, даже звали «Немтырь», и на вопрос: «Чей ты сын?» вместо имени отца «Андрюша» говорил просто «Дюша». Так и пошло – Дюша. Это, если по-уличному. А еще звали «Байбак». Все мужчины моего рода крепкого телосложения и запасливые, как байбак - подвид степного сурка, вот и зовут все так.
Как бы нас не называли – я русский солдат, хотя, по национальному признаку в подразделении - это все народы России и всех воинских специальностей – и подполковник пенсионер артиллерист, бывший командир дивизиона, и сержант-подрывник, воевавший в Чечне, и милиционер, которого выперли из органов за принципиальность.
Я же – неудачный фермер, по существу – тракторист, военная специальность – механик-водитель танка Т-62.
Бывшие заслуги, должности, звания здесь значения не имеют. Здесь ты – винтик отлаженной военной машины, маленькая, но нужная шестеренка в громадном механизме большого тела войны.
Главное военное оружие – лопата. Да, обыкновенная лопата и лом, если хочешь выжить и вернуться домой своим ходом. Зарываешься в спасительную землю как можешь.Все работают здесь до кровавых мозолей и отлично владеют как основной воинской специальностью, так и смежными…

Вот такое повествование про войну, которое лишено лоска и прилизанной показухи. Поэтому и рассказываю так скупо и без элементов приукрашивания, по ряду причин - без указания реальных имен и привязки к местности.
Вот три дня из моей военной жизни, в которую меня тянет вернуться назад, несмотря на кровь и пот, гибель товарищей… Мало кто меня поймет, а псевдоинтеллигенция, живущая в своем розовом гламурном мирку, еще и осудит. Бог им судья.
Русская интеллигенция всегда была чужая собственному народу, за редким исключением, который их кормил и поил и на чьей могутной спинушке они с удовольствием катались.
Но это – мое личное мнение, я – солдат и не люблю рассуждать, да и не умею особо, и кто-то, прочтя мой рассказ, сочтет его корявым и кровожадным. Но это действительно правда войны, без грима и украшений, жесткое и суровое ее лицо.

- Дюша, к ротному, в землянку, быстро! – на ходу кинул земляк-станишник.
В землянке ротного, по существу, в глубокой яме, под плитой перекрытия с разбитого дома, над столом склонились двое.
" Саба хер"! Это я не послал их туда куда вы подумали. Доброе утро это по арабски.
Ротный ткнул в точку на карте.
- Вот высотка. Там наши. Все простреливается насквозь. Боеприпасов у них почти нет. Десяток тысяч патронов и полсотни снарядов.
Берешь БМП-1 с бортовым номером 02 и вперед – как экспресс, без остановок. Второй взвод ее уже грузит.
Здесь и здесь – минные поля, вот проход, - показывает на карте, - Он тоже под обстрелом, бармалеи знают о нем, Урал наш уже подбили, он тебе будет ориентиром.
Да, еще там две подвижные огневые точки с безоткатными орудиями на джипах, работают в паре, очень точно и слаженно, бьют фугасными. Так что небольшая задержка есть – выкрутишься, тебе не впервой. Будь осторожен. Все, вперед. Спаси тебя Господь… Колонна туда не пройдет, а у тебя шанс есть. Боекомплект не жалей. Бей все, что кажется подозрительным. Тамам? Да тамам, что хорошо по местному.
Вот и вся постановка боевой задачи и инструктаж.
Видавшая виды БМП с бортовым номером 02, еще советских поставок, с двумя сквозными попаданиями… Сияра по местному.
Подумал: «Это хорошо, свежий воздух будет попадать, не будет жарко…» Про мелкие осколочные и пулевые отверстия молчу – значит, не один экипаж поменяла. Стараюсь об этом не думать, хотя как не думать? Жизнь-то у человека одна. Весь десантный отсек по крышу забит стрелковыми боеприпасами и гранатометными выстрелами.
Старенький заправщик ЗИЛ-131 АЦЗ- 4,4 дозаправляет дизельным топливом баки. Под край." Сагриш ктир - доложил заправщик.Мол баки полные. Тамам.
Боекомплект, по нашему БК, в наличие.
Запуск двигателя. С места рву на разворот, черная струя не сгоревшего полностью дизельного топлива уходит вверх. И движок изношенный, но идет пока резво.
- Давай, лошадка, давай, не подведи, - разговариваю с ней, как с живой.
Наводчиком – Серега, станишник с Аксая, крутит башней, как сыч. В засаду можно влететь запросто, спрятаться в разбитых развалинах расчету гранатомета или тяжелого пулемета можно легко, не говоря про заложенный фугас.
Идем почти час, остановились в неглубоком овраге, по-нашему в балочке, осмотрелся - почти пришли. Поле батата, картошки значит по нашему. Поливное. Картошка у них - мое почтение.Даром, что песок. Подумал, если выживу семян на Дон привезу. Так всегда казаки делали. Где мы кровушку свою проливали за Россию матушку.
В километрах пяти те самые высотки, наша, с блокированным гарнизоном, и чужая, которая яростно обстреливает ее позиции, громыхает канонадой, видно развалины двух деревень и насосной станции внизу, с взорванной напополам вышкой. Свои же и взорвали, чтобы ориентиром для артиллерии не была.
Увидел крест православного храма.Махнул Сереге, прикрой мол. Закопченный и оплавленный крест, такой же мученик как и Христос на кресте, на фоне голубого неба. Крест несущий Крест Божиий.
Как символ Веры не сломленного народа.
Храм разбит и разграблен.Вывороченные двери и выбитые оконные витражи. Перед храмом залитая кровью площадка. Темная , запекшая кровь. Почти черная, как нефть. Наверно новомученника христианина. Неизвестного. " Прими Господи его душу, Праведную".
Сладкий, противный запах разложившихся трупов, тлетворный, идущий из под развалин. Отовсюду.
Сейчас по всему миру убивают Православных. И в Ливии, и в Сирии, и в Ираке и в Африке. Убивают сотнями, тысячами. Только за Веру. Стою на коленях, молюсь Всевышнему.
И хотя нет поблизости молельного дома, Христос и заповеди предков у меня в сердце. Мы живьем с срубах горели, целыми семьями, а Вере не изменили.
Да и доведется ли поговорить вот так со Всевышним, так спокойно? На войне нельзя ничего загадывать.
Кругом поля и рощи фруктовых деревьев. Увижу ли я свой цветущий сад?…
Картинка пошла – абрикос цветет, бабушка Наточка пышки печет с каймаком и кашу варит пшенную с тыквой, встряхнулся. В середине что-то кольнуло – видно, матушка молится, просит Господа о моем возвращении… Слеза подлая вылезла. Горло запершило.
Показал Сереге вероятные места засад, противник грамотный, воюет десятилетиями. На Гражданской войне тыла не бывает. И оружие у них новейшее, и инструктора западные, весь мир на них работает…
Все, пошли.
Выскакиваем, как черти из табакерки – пошла, родная, давай, касатушка.
Удар, как кувалдой, и искры из глаз. Окалина и краска больно ударила. Справа – свежее отверстие от осколка.
Вот она – засада. Серега крутит башней, выстрел, еще один выстрел, ушел вправо, под прикрытие балочки.
Слева, из-под развалин деревни – выстрел по нам. Пыль выдает. Работает безоткатка. Наверное, та, которая на джипе. По тормозам.
Разрыв впереди по курсу, осколки зацокали по броне. Шустро работают.
- Серый, влево на десять, триста – выстрел, осколочно-фугасным.
Выстрел – наш. Снова удар кувалдой, Серега сполз вниз. Запах крови, вперемешку с запахом сгоревшего пороха.
На ходу заскочил в развалины деревни, огляделся. Лупят с двух сторон. Перевязал Серегу. Вспомнил песню времен Гребенщикова.
- Пушка сдохла, все, звездец, больше нечем отбиваться.
Рано вы меня, падлы, хороните. Абсолютно не страшно, мозг работает четко и спокойно.
Сейчас вот туда, проложить, проложить себе курс, и по дну балочки вперед пойду, может быть, проскочу. Серегу надо вытаскивать.
С лязгом гусениц резко пошел вперед
. Почти сразу разрывы и слева, и справа. Еще один удар кувалдой. Машина закрутилась. Все. Приехали. Встал.

Из-под шлема потекла тоненькой струйкой кровь, прямо на глаза. Слепит, ничего не вижу. Стараюсь навести орудие, снаряд в стволе. Тошнит.
Выстрел. Глухой удар и тишина. Последняя мысль при памяти: «Как мама без меня, дети…»?
И – тьма, полная тьма, и вниз, в черную яму. Падаю.
Удар о землю. И солнце в глаза. И сад цветущий.
Лица давно умерших родных – дед в толстых роговых очках, фронтовик, ротой командовал, хотя и был простым сельским учителем. До войны. Слепошара - в трех шагах ничего не видел. Добровольцем был. Умер в семидесятых годах, осколок пошел в животе.
Яркая вспышка, мрак. Сколько провалялся, не помню. Потом сопоставил – почти двое суток. Только душа Сереги назад зовет - " Помоги братка, дюже мне плохо, не вылезу без тебя".
Открыл глаза – боль в голове адская, и русский мат вперемешку с тюркоязычными словами.
Я с беженцами учился, турками-месхетинцами, язык понимаю. Много неруси Дон принял при развале Союза. Братья – среднеазиаты, маму их восемь раз.
Защитники Веры? Просто бандиты и отморозки кровожадные, хотя есть и идейные. Но воюют - грамотно и часто толково. Особенно при поддержке американской авиации.В отличии от местной правительственной армии. Этим лишь бы поесть и поспать.
Отлично дерутся иранцы. Этих трудно сбить. Упертые черти. Но сами себе на уме. Далеко не подарок. У них своя правда.
Что поделать - азияты, не хватает в них русской твердости и упертости. На одного - десятером, пожалуйста, а один на один, особенно в рукопашку - нет. Кишка тонка у них против русского солдата.Это еще Лев Толстой заметил, воюя на Кавказе.
Там, тогда тоже был бандитский интернационал. Та же Турция, и та же Англия. И вся - Европа. И новейшее оружие также поставляли и западные инструктора тоже были.Не помогло.
И сейчас не поможет.
Вновь открыл глаза, попытался встать. Не получилось. Тошнит дюже.Значит крови много потерял и сотряс конкретный.
И сразу – удар ногой в бок, и снова мат, русский. Вылили на голову ведро теплой воды, разорвали ворот рубахи, увидели крестик, обрадовались. Зацокал языком – золотишко, мол. " Фи алтын"! Есть золото.
Сорвал его, сука, и тут же выбросил. Зло. " Ля алтын". Нет золота.
Крестик у меня деревянный, из кипариса. Крестный из Земли Обетованной привез. Золото ему надо, моджахед так называемый. Этому хабар нужно набить. Рядовой Бармалей, не более. Каких большинство.
Рванулся, ползком к крестику. И опять удары: «Что, собака грязная, где твой Бог?» и ехидный смех. Молюсь про себя, опять проваливаюсь во тьму. Последним резким движением поднимаю крестик и сжимаю его в ладони. А как Христу было, разве легко? Нет. В глазах – его Лик пошел, молю: - «Господи, дай мне силы выдержать все это, помоги мне».

К вечеру кое-как умыли, дали попить досыта теплой, соленой воды, укололи какой-то гадостью, стало полегче.Рядом крутится какой то иностранный советник.Разжалобился, сигареткой хотел угостить. Добрый дядя. Староверу - сигарету? Прости меня Господи.
Приехали журналисты с кинокамерами. Все ясно, зачем подукрасили морду. И зачем советник терся? На ломанном русском, слащавым голосом, ласково так:
- Вот обманутый русский герой, который приехал воевать за режим Асада, наемником.
И вопросы разные подлые. Махнул корреспонденту рукой, мол, подвинься, мил человек, поближе и плюнул ему в лицо. И новая серия ударов, и опять темнота, и опять вопрос: «Где твой Бог, собака?»
Вот мой Бог, Христос, склонился надо мной, и умывает мне лицо. Отчетливо чувствую теплую воду, льющуюся мне на кожу, его пальцы снимающие застывшую корку из крови и гноя с волос головы. Даже не больно. Почти. Просто терплю.
С трудом открываю глаза. Серега умывает меня, пришел в себя, но плох. Держится через силу.
- Держись, брат! Мы - казаки, прорвемся.
Хотя сам знаю, надежды – никакой. Интервью журналистов сорвали, мы им больше не нужны. Завтра расстреляют, если повезет, или голову отрежут. Для них это привычное дело. Молюсь про себя.
С первыми лучами солнца, пробивающимися через решетку зиндана, вновь проваливаюсь во тьму. Молю Господа о быстрой, безболезненной кончине, хоть и знаю, что грех это большой.
« Не в силе Бог, а в правде».

С шести часов утра на базе начался переполох.
С чем он был связан, сначала не понял. Нас с Серегой затолкали в десантное отделение БМП, наполовину забитое нашими же боеприпасами, которые они перезагрузили с нашей разбитой БМП с бортовым 02.
Вытягивают колонну. Впереди – два джипа с безоткатными орудиями, джихад- мобиль, пара грузовиков-барбухаек с разношерстным отребьем. Все ясно – срочно меняют базу, значит, информацию кто-то слил. Драпать собрались.
Спасение пришло неожиданно и с неба, двумя парами стареньких, еще советских штурмовиков, как кара небесная. Первая пара утюжила высотку напротив, вторая – свалилась на насосную станцию. Ракетно-бомбовый удар и пушечно-пулеметный. Грохот двух разрывов, как музыка. Попадание в наше БМП. Механик-водитель в зеленой тюбетейке – пополам. Голова покатилась как недозрелый арбуз.
Двигатель работает устойчиво.
- Рвем, Серега, за пушку, брат!
Сам - на место механика-водителя. Прямо, полсотни метров – джипы. Пытаются развернуть орудие на нас. Выстрел - осколочно-фугасным. Выстрел – осколочно-фугасным. Вот и отлились кошке - мышкины слезы.
Горят сволочи. Прислуга орудий в ужасе разбегается.Кто смог и успел.. Мечется и тот западный инструктор. Осколочно- фугасным - выстрел.
Выскакиваем, как черти из табакерки, лязгая гусеницами по бетонным плитам. Держитесь, гады! Пулемет раздает длинные очереди.
Уходим.
Курс – на блокированную высотку с нашими. Ориентир – сгоревший УРАЛ и наша подбитая БМП с бортовым номером 02. Веду машину, идет, родная. Разрыв слева, справа, осажденная высотка лупит по нам, по своим. Включаю радиостанцию, выхожу открытым текстом:
- Я свой, позывной «Дюша», иду к вам!
Ответ не задержался – разрывами снарядов и матом:
- Дюшей, сука, прикрываешься? Он позавчера в БМП сгорел. Сейчас и ты там будешь, отправишься на небеса.
Все ясно, думают, что смертник, идет со взрывчаткой на подрыв. Ору таким матом, что чертям в аду стыдно:
- Это я, Дюша – Байбак, мать вашу!!!
Поняли сразу.
На линии окопов от удара БМП о бруствер, снова ушел в темноту, потерял сознание.
Сильные руки вытаскивают нас с Серегой из брони и несут на позицию в блиндаж.
Трофейную БМП, спасшую наши жизни, сразу занимает новый экипаж. Очередной. " Кто там Дюшу с Серегой обидел"? - громыхает пушка Гром. Калибра -73 мм. Война продолжается своим чередом.
А через сутки нас разблокировали, обоих в больничку вертушкой в Химки, вот и вся моя война с международным терроризмом.
Спасибо, Господи, что сберег души наши грешные. Прости нас.
Всех. И живых и мертвых, без разделения по национальности и Вере.
Только тогда будет - Мир. Аминь.
Сейчас по ночам мне с тоской сниться Сирия. Ее выжженные горы и пустыни, квадраты садов, сгоревшие деревни. И тот бой......

А Митька-мироед действительно издох, корчил из себя праведника, жил напоказ, а грешил по-черному, кровушку народную пил. Кутил как то раз с полюбовницей своей в Великий пост, выпил стакан самогона и закушал большим куском вареной баранины. Им же и подавился. Так и свалился под стол, как собака. Хрипя и суча ногами. Упырь.
А сад - раскрылся белым и розовым цветом. Яблони и персики расцвели. В степи, на косогоре, у Маныча...

Москва. станция метро Арбатская.Декабрь 2018 года.