Румяный альпинист. Глава вторая - "Вера".

Глава вторая - « Вера».


С этого дня Андрей Владимирович стал видеть по ночам цветные сны.
Он много не понимал в этих видениях, но чувство веры, во что - то хорошее, затеплилось в его душе.
Ему виделись незнакомые ему страны, города, улицы.
Разговаривал с покойным отцом, которого сильно любил.
С дедом фронтовиком, которого почти не помнил, в той жизни.

Вспомнил себя молодым на закладке фундамента дома.
По ночам он сажал саженцы яблонь, чубуки винограда, прививал деревья. Вспомнил вкус сладких, зелено – красных, зимних яблок. Он реально ощутил аромат плода, попытался вспомнить название сорта.
Но чудовищная по силе боль, вновь скрутила его и бросила овощем на грязный пол подвала.

Однажды, с ватагой таких же бродяг, как и он, разгружали машины со срубом бани в подмосковном Щелково.
Разгрузив, устало сидели, перекусывали, греясь у костра. Ждали УАЗ – буханку, назад в подвал.  В стойло - для рабочей скотинки, ночлежку для опустившегося морально люда.
Рядом возвышался храм, старинной постройки.
Махнул Тихону рукой, промычал.
« Мол, пойду в храм, покаюсь, очищу душу».

Время было предобеденное, служба окончилась.
Служки убирали храм божий.
Колоритный, не молодой батюшка проходил мимо склоненного, в молитве Андрея.

Подошла женщина в годах, обращаясь к священнослужителю, как к последней надежде на помощь. Андрей поднял голову, читал по губам. « Помогите, батюшка, дочь религию поменяла, в ислам подалась, сил больше нет терпеть и силы на исходе» - произнесла, со слезами прихожанка.
Склоняясь в поклоне, целую руку и верую в моральную поддержку замученной душе со стороны  служителя Бога.
« Бог поможет, я то, здесь причем» - отбрасывая как бы пинком, пощечиной, в лицо, женщину в дальний угол.
Оставляя ее с горем один на один.
И пошел полный гордыни, с достоинством неся крест на огромном брюхе.

« Этот не пойдет на Голгофу, и в застенках НКВД душонку продаст, за жизнь свою поганую и на прихожан стучит, поди, в органы. Вот такие и позорят ряды слуг Божьих».

Батюшка, это отец родной, защитник духовный, своей паствы.
Должен разделять и радость и горе своих прихожан пополам.
Утешая их горе, и в трудный час, давая им силы для жизни, деля с ними зачастую последний кусок хлеба.
Радуясь их, скромным семейным радостям и провожая в последний путь.

Андрей знал таких отцов и гордился, что на земле Русской есть такие люди.
Тверже стали - опора сирым и обездоленным. Гордость и совесть России.

В Тверской области, в маленьком, разоренном, нищем приходе, в маленькой церквушке, служил Богу, именно такой батюшка.
Небольшого роста, согнутый, от забот и тяжелой физической работы на ремонте храма.
Зимой доходило до того, что его родные дети голодали, а он отдавал последнюю копеечку на погорельцев.
Хлопотал за больных, одаривал пряником сирот в детском доме. И не было слаще хлеба для чад Божьих, чем хлеб с его рук.
Он светился изнутри, каким - то небесным светом и излучал силу и твердость. Его не награждали церковными наградами, не снимали дотошные телевизионщики.
Он просто служил Богу и людям, ревностно и с честью.
И считал это главным смыслом всей жизни.

« А этот, не батюшка, так, поп – толоконный лоб, как у Пушкина. Ходит в храм Божий, как в контору на работу» - осуждающе подумал он.
« Прости меня Господи грешного».

Прошла масленица.
Валенки намокали и по мере приближения весны, становились все тяжелее и тяжелее. Однажды он просто упал от усталости, лежа лицом вверх.
Ярко светило солнце, на минуту ему показалось, что он маленький мальчик. Лежит в донской степи, а наверху заливается трелью жаворонок.

Кто - то несильно, но настойчиво толкал его за плечо.
Раскрыл глаза.
На фоне спешащих ног, маячило полное, добродушное, мужское лицо в больших, круглых очках.
Он, что то взволновано, маша руками, говорил. Видимо призывая к помощи. Наконец, два сердобольных узбека, видимо приученные, уважать старших с детства, подняли его и прислонили к стене.
Андрей попытался сказать - « Рахмет, бача».
Но, что - то стукнуло у него в голове, и опять боль полоснула по горлу, опасной бритвой.

Скоро прибежал его спаситель, с коробкой новой зимней обуви.
Упав на колени, он снял с него валенки, портянки. Надел ему теплые носки, обувь, при этом плакал, размазывая слезы по лицу. Было видно, что он сам пережил недавно трагедию в жизни.
« Видно отца обидел перед смертью. Совестливый, больно, поди, тяжело видно в жизни».
Его приподняли, поставили на ноги, он перекрестил знамением благодетеля и побрел прочь.
Тот, зачем то, поцеловав ему руку, да так и остался, плача, сидя на коленях.

Вечером в подвал, где обитали скитальцы, внезапно нагрянули двое.
Эти двое, выходцы из их среды, какими то неведомыми путями вырвались из этого дна, топи безнадежности.
Подженившись на местных алкоголичках, они перебрались наверх.
Но подвал крепко держал их души и плоть.
« Ну, что граждане алкоголики, тунеядцы и бомжарики» - фразой из фильма, завопил долговязый.
«Есть наряд на работу, на Ярославку».
«Че,проституток драть чоли»?
Подвал громыхнул смехом.
«Фуру с вагонкой разгружать. Пятеро встали и пошли».

При повороте на лесоторговую базу Андрей наткнулся глазами на дорожный указатель « Ростов 183 км». Опять Ростов.
Пока долговязый, торговался с хозяином насчет цены, работяги спали в микроавтобусе.
Сон свалил и Андрея, крупным планом появился большой кирпичный дом с садом, южный теплый ветер бил ему в лицо. Он реально ощутил силу его потока.
Сильный тумак прервал его идиллию - « Вот он, спрятался рядом печкой ».

Часа три разгружали осиновую вагонку.
Андрей ходил, словно шальной от запаха, исходившего от свежего леса. Перед глазами опять пошло видение - «Он обивает парилку бани, рядом какая то женщина.Живая, он отчетливо слышал звук ее слов».
«Уснул, шевели батонами, работы минут на пять» - подбодрил его сосед по подвалу Тихон.
Деньги забрал долговязый.
Громко рявкнул - «Бабло дам в подвале. Сейчас пожрать и на Перловку, первая электричка через час».
И обратился к барыге - « Покорми, только пойла много не давай, стремное оно у тебя».
Расположились там же у ворот. Андрей взял батон хлеба, большой кусок дешевой, вареной колбасы.

Шестерка барыги, вынес баклажку с пойлом.
«Вот повеселимся и согреемся заодно» - скитальцы радостно заулыбались.
Из ворот вышла фура.
Молодой водитель на заснеженном борту вывел - « На Ростов» и повел ее в сторону Ярославки.
Андрей бросил хлеб, колбасу и большими прыжками настигал машину. Считанные секунды, подняв тент, нырнул в фуру.
« Вот тебе и дед» - только и молвил, изумленный Тихон. Не ожидая от практически от старика такой физический силы и прыти.

До своего подвала никто из скитальцев так и не добрался.
Двое отдали богу души на станции Перловская, у двоих покрепче, хватило сил забраться в электричку на Ярославский вокзал.
Метиловый спирт с отдушкой крепко сбивал с ног грешные души, но назад на ноги, не поднимался никто.

Андрей в это время мчался навстречу неведомому и счастливому, что приходило ему в видениях каждую ночь.
Трудностей он не боялся, да и честно говоря, он не поминал значения этого слова.

Жил одним днем, есть день, есть кусок хлеба. Нет хлеба, терпи,заработаешь завтра.
Он счастливо спал, когда ему опять виделась, та самая живая женщина.
Что - то высказывая насчет загубленной молодости, плакала, умоляла вернуться. Этот сон болью разбередил его душу.
По кузову шквалом проносился холодный ветер.
Под утро ударил сильный мороз.
Его лицо и тело покрылось изморозью, бил озноб. В предрассветной мгле машина вошла в Ростов.

Водитель свернул с трассы, припарковал ее у дома и пошел спать, радуясь заработанной копеечкой. Андрей только с третьего раза слез с борта машины. «Перемерз наверно»- подумал он, падая навзничь на снег.

Это был не его город.
Здесь не росли акации, абрикос и пирамидальные тополя. Реальность не соответствовала видениям сна. Это был не его город.
Он просил хлебушка, но отовсюду его гнали. Били и гнали.Взашей.
Провинция живет тяжким трудом и бережет каждую копеечку.
Возле Ростовского кремля стилизованные нищие, жестоко избили его, что бы он, не зарился на их дармовой заработок.
Даже не было желания и сил отбиваться.

Целый день ходил по городу, искал дом с цветущим садом.
Ноги от мороза одеревенели, длинные волосы покрылись сосульками, борода полностью заиндевела.

На выходе из города сердобольная старушка, сторожиха одной из воинских частей поделилась с ним скромной трапезой.
Пяток, мелких, отваренных в мундире картофелин да несколько кусочков черного хлебушка, с тонким ломтиком сала и парой соленых огурцов.
Она долго смотрела ему в след и молилась. Как молятся только русские женщины в минуты, когда можно надеется только на себя и помощь Господа. Когда нет уже силы и веры в себя.


На ближайшей автобусной остановке силы полностью оставили его.
То к чему он стремился долгими зимними месяцами пошло прахом.
Не было никакой южной, теплой сказки с гроздями винограда. Не было никакой надежды вырваться из этого порочного круга.
Так он и сидел, замерзая, в начале весны.
Снег сыпал на него снежинки, пытаясь его укрыть и согреть.

Мимо проезжали машины, дважды останавливался рейсовый автобус.
Никому не было дела до замерзающего бродяги. Лишь небольшая лампадка жизни с трудом, еще теплилась в его груди.
Ему снился красивый, теплый сон, очевидно последний в его земной жизни.

Его командировка в Таджикистан, он полулежит на дастархане.
Тепло, сухо, поют, сладкоголоса кеклики в больших деревянных клетках. Всюду растекается солнцем полуденный зной.
Во двор заходит его отец.
Андрей встает - «Здорово батя», пытается обнять отца, но тот отталкивает его - « Рано тебе еще, в вечное, сынок, борись».

Смерть опять дыхнула ему в лицо ледяным холодом.
Перед глазами, как бы в дымке, проплыло измученное лицо Тихона - « Ты давай держись, того, не сдавайся. А я пошел, прощай…».

Глубокой ночью на автобусной остановке остановился бортовой УАЗ. Вышли двое, подошли к лежащему клубком, замерзшему бродяге.
« Готов»?
Один несильно пнул, лежащего бомжа.
«Вроде бы да, но еще не гремит. Грузим». И поехали, свернув с трассы на лесной хутор.


«Хозяин едет» -вся дворня с трепетом и радостью, не смотря на глухую ночь, выбежала встречать машину.
« Ну что бездельники, спим»?
Небольшого роста человек, с немигающим взглядом, внимательно осмотрел всю разнокалиберную публику, толпившуюся на крыльце.
Про таких обычно говорят, что человек со стальным стержнем и железной волей.
« Никак нет, гражданин начальник»!
Светлый блондин с пропитыми глазами и поломанным носом, ужом протиснулся меж людей, доложил - «Все в норме Юрий Алексеевич».
"Всем спать"!
"Аркадий, доктор, ко мне".
« Значит страдальца из кузова в холодную, док - два укола. Не выше двух градусов тепла. Придет в себя, теплый бульон и собаку для обогрева».
« А если того, не придет»?
« Придет Аркаша, придет. Лицо его как у Рериха, с мыслью. Такие просто так не сдаются».

Сутки напролет Аркадий с доктором не отходили от больного.
Он прекрасно помнил как его, талантливого молодого каталу, размазали вахтовики в поезде.
Кореша картежники, исчезли.
А его,юношу из хорошей семьи, с высшим музыкальным образованием, шесть крепких рыл, которых они раздели в карты подчистую, били в тамбуре.
Били умело, с удовольствием, с чисто русским остервенением.
А потом выкинули с размаху на ходу поезда.
Нашли утром. Юрий Алексеевич, будучи зам. начальника районного отделения милиции по существу вытащил его с того света, когда от него отказались врачи.

Сознание опять скомканным пульсом, медленно возвращалось к Андрею.
И на этот раз смерть отпустила его, изрядно помяв его своими стальными зубами.

Пока он две недели, валялся без сознания, доктор, иссек его рану на голове. Удалив гнойник, попытался даже сделать пластику.
Будучи некогда, блестящим хирургом, с золотыми руками и доброй душой, он в наркотическом угаре, скальпелем зарезал жену и тещу. Попрекали низким происхождением и родителями алкоголиками. И нацией.Быть русским в среде высших медицинских работников, почему то не особенно приветствовалось.
Потом, раздевшись догола, белым оленем скакал по хирургическому отделению, радостно предлагая всем разделить удовольствие от эксгибиционизма.
От пожизненного заключения, спас старик – прокурор - в благодарность за спасенную внучку.

Года через три, выкинули из закрытой психушки.
С белым листом и брошенным всеми.
Московскую, огромную трехкомнатную квартиру, в центре, продал участковый. Покрутив огромный кулак, перед лицом  больного доктора.
Он предупредил - « Убью, мокрушника».
Скитался по всей стране, потом зимой попал сюда.
Подобрали на трассе обмороженным.
Валялся под дорожным указателем «Ярославль – 60 км».
Так и прозвали - Петя Ярославский. Аркадий добавлял ехидно - «Великомученик».

В середине апреля, Андрей поднялся на ноги.
Поддерживаемый доктором, он ковылял по двору, радуясь солнечному свету, пению птиц. Он вспомнил профиль специальности, прочитанные книги и многое другое, но самого главного, он не помнил.
Кто он? Где его семья? Где его дом?
Это оставалось за большим черным камнем не ведения и пустоты.

Опять научился по губам понимать речь.
Дети, собаки и неук мерин - «Архимент» хвостиком ходили за ним по пятам.
Архимент был назван так за то, что его привел на двор «мент», то есть начальник милиции района. А ответственным лицом, за воспитание стригунка назначили Аркадия. Вот и получился Архимент.

Через месяц, Юрий Алексеевич перевел его на службу.
Сторожить пилораму, которая находилась в нескольких километрах от хутора, вблизи трассы.
« Как же он сторожить будет, он же тетеря глухая»?
« А так и будет, сколько у него собак»?
Собак было действительно много, по какой - то причине, они признали в нем вожака. Или,что чувствовали в нем, какую то звериную силу и власть.
Или от того, что кормил их и гладил, баловал самыми лучшими кусочками пищи  со стола, как бы сам в прошлой жизни был сторожевой собакой.
Неук Архимент позволил Андрею, запрячь себя в телегу на резиновом ходу и возить опилки, доски и слэбы, хотя до этого никому не позволял этого делать. С норовом был конь.
Таскали волоком с лесосеки бревна.

По весне, после закрытия сезона утиной охоты, приблудился кобелек английского сеттера, редкого, вороного окраса со светло- коричневыми, чепрачными подпалинами. Хозяин хотел оставить красивого породистого пса на заимке, но Андрей, взяв пса на руки, отрицательно замотал головой.
Юрий не любил возражения, но знал кому и когда, что уступать, а кого и за глотку взять.
«Черныш, его зовут, Герасима собака. Кто тронет, убью»!
Вся челядь знала, что это не пустые обещания.
С тех пор, это была неразлучная парочка, пес стал – ушами хозяина.
При появлении посторонних, он тыкался мокрым носом в руку.
Черныш даже спал в ногах у Андрея, в отгороженном углу пилорамы, на топчане из досок, покрытых тулупом.
Иной раз набирался наглости и залазил мордой в его тарелку за трапезой.
Андрей прощал. Гладил его, на глазах выступали слезы.Видно, что то вспоминал родное, из той человеческой жизни.А может быть и из детства.

Слэбы по английскому, а по русскому распиленные по горизонтали толстые и отшлифованные пластины бревна с рисунком, были гордостью производства и лично Юрия Алексеевича.
По существу неликвиды, годные только на дрова.
Бревна приносили хорошие доходы.
Хозяин лично расчерчивал каждую лесину, перед подачей на распилку.
Стараясь угадать природный неповторимый рисунок дерева.
Андрей несколько раз пытался нанести линию распиловки сам, и каждый раз натыкался на хозяйское не понимание.
Татарская кровь, сидевшая в Юрии, не позволяла гордыни хозяина склониться перед чутьем работника. Решился этот спор довольно быстро и в не хозяйскую сторону.

На майские праздники, были объявлены каникулы.
Юрий уехал к детям в Москву. Аркадий сибаритствовал на заимке, доктор пил. Распевая на всю заимку  русские романсы.

Андрей с Архиментом работали, как лошади.
На речной террасе, перед болотиной, стояло несколько громадных сухих, столетних, в три обхвата лип.
Встречный ветер с болота трепал их, ломал ветви, гнул стволы. Даже лесники не пожелали их пилить на дрова.
Андрей спилил одну из них, расчекрыжил по три метра и вместе с лошадью два дня корячился, вытаскивал распил из леса.
Еще два дня Андрей бензопилой распиливал распил на три пластины пятидесятки. Несколько дней, разложив пластины, на подставках коптил опилками.
Мазал их паркетной мастикой, красил, снова коптил, оттенял сучки паяльной лампой.
По существу он совмещал сразу несколько технологических операций. Долго шлифовал, в ночь перед приездом хозяина дважды покрыл разным лаком каждый слэб.

Утром Архимент мирно пасся на лугу, Андрей мел двор.
Юрий приехал не один, со своим торговым агентом Славкой Сизовым и заказчиком на три трехметровых слэба.
Немец из Баварии, торговавшим в Москве автомобилями, желал украсить офис.
« Понимаешь Юра, ему надо, что то такое, особенное, штучное. Мы тебе даже распил южно- американского ореха привезем, только сделай как надо».

То, что увидел Славка, было шоком и для Юрия.
Славка дико закричал - « вау» и полез целоваться.
« Это ты брось, гомосятина, сказано тебе, для себя, год целый себе на дом делаю».
После долгих торгов Юрий сломался –« Восемьдесят», объявил он.
 Юрий довольно улыбнулся и крякнул от удовольствия, думая обо всей сумме сделки.
« Восемьдесят на три, плюс мой процент» - подвел итоги Славка.
Южно - американский орех в итоге, с упаковкой и доставкой стал немцу с три сотни тысяч. В итоге все остались довольны.

Вечером, отдавая деньги в кассу хозяин, ехидно бросил Аркадию - « А если того, не придет»? Напоминая ему, как тот не верил в выздоровления Андрея.