Амалий и его лохматый друг, глава 19-20

Глава восемнадцатая: Нужно или не надо

В следующую субботу после силоамского пикника Амалий твёрдо и упоительно уселся на общение с красной глиной, узнав из античных источников, как обжигаются гончарные изделия. День врастал в следующий, тормозясь лишь тревожным сном, но изделия выходили из-под его рук неправильной эллиптической формы, стремясь сплюснуться под собственным весом. Изредка молоденький гончар подпускал к действу Синию, кротко, не слиянно и зримо следящей за другом, изредка, в старании, высовывающего язык. Второй зимний месяц удалился в прошлое, когда ученица предложила Амалию назревшую идею. День-другой и мальчик обложился кипарисовыми заготовками. Сам-то сам, но пришлось принять в партнёры Синию, выгнав на дворцовую кухню Рилея надолго, чтобы расширить площадь мастерской. Зима уже покидала Палестину, когда гончарный кипарисовый круг заработал на полную мощь, в основную под руками Синии, Амалий же занимался сушкой и обжигом тарелок и ваз. Тётушка Ве, испытав посуду на кухне, втихомолку выносила следующую на центральную ярмарку. Первым отошёл от дел Амалий, увлекшись чтением новой рукописи, приобретённой на загородной ярмарке. На день третий устала и Синия, с удивлением не обнаружив готовых гончарных изделия. После благодаря Амалию они догадались, что тётушка Ве обменяла их на финики, наполнявшие досель обед и ужин.

Глава девятнадцатая: Вопреки желаниям

Весна вспахала воздух города дынным запахом, горьких духом жимолости, Синия который день трудилась над переводом кипрских рукописей по истории Египта, Амалий же третий день сопровождал глашатая и мытаря Весиика именно по сбору дани с горожан. Рилей, давно обленившись, шлялся вокруг хозяйства тётушки Ве, дожидаясь козлиных мослов. Подле Антониевой башни дремлющий на своём осле Амалий встрепенулся от крупных капель редкого дождя, с тоской посмотрел на небо, затем опять, с удивлением обнаружив сизую дыру в казалось бы грозовой туче с льющимися оттуда радужным сиянием, да и обратился к городскому мытарю, восхищённый необычным природным явлением:
-Умел бы рисовать, запечатлел сразу такую красоту!
-Я умею рисовать, но красок таких при дворе нет, а сине-оранжевых оттенков вообще не существует. Мне такая радуга тоже ещё не попадалась за мои двадцать восемь лет. Вернёмся – опиши на латыни, ведь твой слог понравился даже Ироду Агриппе.
-Откуда ты это прослышал?
-Лиис мне вчера прочитал отчёт царя Иудейского Маруллу. Он же, Агриппа, ходатайствовал перед префектом об увеличении жалования тебе.
-Зачем?
-Ты деньги не любишь? – поразился Весиик.
-Есть да есть. За что их любить?!
-Но, но! Молод так рассуждать.
-Хорошо. Пусть их будет больше, серебра этого.
Миновав центральную ярмарку, под безоблачным небом, Амалий ускорил пятками ленивый ход осла, чтобы на двух языках в своей каморке запечатлеть необычное атмосферное явление, но уже под надвратной ажурной залой, увитой плещем, потерял доминантное желание, осенённый новой идеей. Спешившись, мальчик поспешил на балкон к Синии:
-Пошли на Силоам – я придумал лодку небольшую, плоскую (Амалий имел в виду плот).
-Пошли, пошли, пошли!
На Иудейских горах, именно на Елеонском холме, на южной его части, ребята стали собирать крупные сухие ветви, жерди, которые Амалий сразу связывал лианой из плюща в обоз. С трудом дотащив ворох ветвей до Силоамского водоёма, они, слегка перекидываясь словами, справились с изготовлением плота за неполный час. Долго друзьям поплавать не удалось: плот почти сразу распластался по буро-мутной воде, пропустив их тела через прорехи в тёплую воду. Хорошо, что Амалий умел плавать – помог подруге выбраться на каменистый берег. Мокрые, но довольные, рука об руку, друзья бегом вернулись к дворцу, где ждал запыхавшихся путешественников горячий ужин.