Несёт на кресте февраль число хладнокровного солнца,
со скупостью глаз – Аниматор – наносит крикливый мазок.
Под кистью – круги на
воде, шитья календарные кольца,
и камень, что снова
вернётся, бездонному небу, на дно.
Как день не сулит перемен,
в молитвах – слова по заказу.
Проклятый портрет
декорации, под занавес, должен упасть.
Колеблется пламень свечи хвостом
вопросительных азбук,
в чьём соло надорванных
связок холодные струны дождя.
А знал бы ответ – не
спросил. Да спрашивать не с кого, вовсе.
Слышно лишь бряцанье
клавиш, да эхо настенных часов.
Не выбелить вырванный лист
ценой за продажную совесть,
где жизнь пишет пошлую повесть, в себе не найдя двойников.
Но память не так уж
длинна, чтоб торт не закапало воском
её безнадёжных рассрочек,
с ванилью презрительных лиц.
Признаться в убийстве себя
– Творца виртуозная роскошь,
на фоне пустого наброска, с
бесцветными кляксами птиц.
Да только, увы, не финал, ни
в стельку абсурд сыт плодами:
ещё под приспущенным
флагом станцует услужливый поп.
На помощь бессмыслиц летят
ряды нарисованных армий.
Крылатые, в белом, солдаты
– стучат в заколоченный гроб.
А дальше – всю рухлядь снесут в
заставленный угол гримёрки:
цветы на
прощанье (гвоздики), гранёный стакан, чёрствый хлеб.
– Рождённый под сводом небес,
в тот час же – считается мёртвым –
За окнами спит город в
чёрном. И падает, падает снег.
匚ㄒ仨卄ㄖ厂尸升中