Черная береза

- Катя, гололед страшный! Детей буди пораньше, долго до станции идти придется.

Мать пошла будить взрослых дочь и сына минут на пятнадцать раньше обычного. Пока те умывались, собирались, в быстром темпе заваривался чай к завтраку.

Дом, в котором живет семья с сибирской фамилией Косых, стоит в самом конце улицы, у леса. До станции идти минут десять, самое большое. Но, поскольку улица очень гористая, то в гололед или при снежных заносах нужно выбираться из дому загодя – по крутому склону спускаться очень тяжело.

Когда все вчетвером вышли из калитки, поняли, что и при таком запасе времени запросто все могут опоздать на работу. Длинной вереницей другие односельчане передвигались со скоростью черепахи, смешно семеня по зеркальной поверхности, и хватаясь друг за друга и за заборы, чтобы не грохнуться навзничь.

Со всех сторон только и слышалось: «Господи, ну и скользота!», «Ай-ай-яй…», «Держи меня, Петя!» и проч. Кто-то падал и потом с трудом, кое- как пытался подняться. Но без посторонней помощи обойтись было совсем никак.

Все эти люди каждый день в одно и то же время ездили на работу по утрам, а вечером так же вереницей, затаренные в городских магазинах продуктами, медленно взбирались по улице вверх, по одному рассеиваясь каждый в свой дом. Постоянный такой коллектив рабочего люда из пригородного поселка. Они даже в вагоне одном и том же ездили всегда и места друг другу занимали, как в кинотеатре.

- Мам, смотрите, а там внизу какая толпа! Там, видно, вообще не пройти по асфальту, если здесь такое зеркало гладкое… Точно, опоздаем…

Хоть утро было ранее и довольно еще сумеречное, темное, все, кто только начинал свой путь там, на самой верхотуре, увидели, что внизу, где их улица выходит уже на основную асфальтированную ведущую к вокзалу, было ужасное столпотворение. Кое-кто даже возвращался, держась за штакетник, обратно. Причем, как-то не просто назад полз, а почти бежал.

- Слушайте, там внизу какая-то паника! Что-то случилось! – Все не унимался полусонный и уже пару раз подскользнувшийся сын. – Смотрите, чего они там все стоят?

- Да, похоже, или не пускает дальше кто-то или невозможно передвигаться вовсе… - подтвердил отец, всматриваясь в темноте вдаль. Он вдруг подскользнулся, да с такой силой упал на лед, что никто не успел и ахнуть! И покатился вниз с такой скоростью, будто ехал не на « пятой точке», а на салазках. Жена заахала, вскрикнула, а дети захохотали: «Отец раньше всех вниз спустился! Хитрый какой!»

Шаг за шагом, шажок за шажком… и вот уже половина пути пройдена. Смотрят под ноги, а не на собравшихся людей у перекрестка. И вдруг видят, как отец, какой-то совершенно обезумевший, бежит обратно, бежит, не замечая гололеда, а ледяная дорога его и не валит с ног даже. Бежит и что-то кричит. Все остановились. Остановились и другие, кто увидел махающего руками Анатолия.

- Пап! Пап! Что случилось? – Сашка, сын, не договорил своего вопроса, когда отец приблизился на расстояние слышимости, потому что уже и сам увидел и другие застыли в оцепении…

Внизу на перекрестке все увидели товарняк. Ничего странного и необычного, в общем-то… На запасной колее почти каждое утро стоял какой-нибудь состав, никто и не обращал внимания на это раньше.

Но этот состав… Несколько вагонов с распахнутыми настежь воротами-дверями, в них то запрыгивают, то спрыгивают назад… немецкие солдаты! Множество немецких красивых овчарок водят вдоль вагонов на поводках, они лают, не зло, просто приветствуют друг друга, наверное… Грузят какие-то бочки, солдаты щелкают автоматами, на открытых платформах немецкие танки «тигры»… Собачий лай и клацанье автоматов слышны, а вот голоса разобрать нельзя, потому что расстояние до эшелона приличное от дороги.



Люди доходят до дороги, замечают вражеский эшелон, в панике пытаются бежать обратно. А как? Гололед такой ужасный бывает раз в сто лет! Некоторые, все-таки, тихо и незаметно, как им кажется, пытаются вдоль забора протиснуться не назад к дому, а вперед, к станции… хотят на работу успеть, несмотря на начавшуюся этой ночью войну!

Откуда она, война эта, в наши-то дни?! Уже почти сорок лет прошло! Еще не забыли, еще свидетелей много, еще до сих пор ищут могилы убитых тогда, в сороковых… А тут! Как-то спокойно и по-хозяйски, они грузят, носят, выгуливают своих, таких же немецких овчарок, перещелкивают автоматы, что-то кричат…

Люди застыли на месте, притихли, детей за спины инстинктивно прячут, и гололед присмирел, никого на земле не толкает, и в наступившей вдруг тишине тут, в толпе «зрителей», стали слышны и голоса…

Что? Что они там кричат? И почему не на своем, немецком, еще страшном для многих, языке?

- - Ребята! Все, кто участвует в съемке этого кадра, у вагона, у вагона, построились! Собак пока уберите! Где Иващенко? Где подрывники?

И в рупор, уже для «зрителей», прижавшихся в оцепенении к заборам:

« Граждане, не толпитесь! Проходите, проходите аккуратненько на электричку! И осторожно- гололед! Лера, распорядитесь, чтобы песочком хотя бы тут солдаты присыпали… Начинаем! Начинаем! Все по местам!»

- Господи! Кино снимают!

- Слава Богу! Это кино!

- Это «Беларусьфильм» снимает «Черную Березу», вчера в новостях говорили, что в Колодищах съемки будут!

И сразу все угомонились и заспешили скорее к станции, и про гололед от радости забыли…

До электрички три минуты, скорее, скорей!

В это утро странно выглядели люди во втором вагоне электропоезда Борисов- Минск. Вошли десятки постоянных пассажиров станции Колодищи, и образовался необычно тихий и молчаливый островок в общем утреннем галдеже вагона.

Все болтали, как всегда, читали газетки, играли в карты, обсуждали гололед и приближающийся через недельку Новый год, подарки, покупки, вечеринки на работе… А эти несколько человек, только что почувствовавшие, пусть и не настоящий, искусственный, запах войны, молчали и просто грустно смотрели в окно…

Снимается фильм о страшной войне…