
Грэг. Записи из
кожаного ежедневника со старобретонским
девизом на переплете: " Сердце – даме, Жизнь – королю.".
Дача. Апрель.
Сырость. Интернет ни фига не тянет, бросил заниматься попытками выйти в сеть, делаю перевод в
блокнот, на листы, вечером фей старательно их переписывает. Побудем тут хотя бы
с неделю, Мишка наивно уверен, что на свежем воздухе, в этой смородиновой,
ежевичной дымке, Ланочке станет лучше, и поборет она свою вечную температуру.. Но она так хрупка,
господи, что пульс ее дрожит серебряной ниточкой от любого шороха, вздоха –
выдоха…
Бегаем с утра до
вечера, с сайдингом, досками, гравием, стеклами.. Мишка затеял утеплить веранду
и сделать в саду альпийскую горку с маленьким фонтаном. "Полный Версаль"
– Нежно шутит фей, кусая в нетерпении
губки, и что то почти беспрерывно вычерчивая бисерно в бесчисленных блокнотах,
которые мы не успеваем покупать.
Она бегает
вместе с нами, хлопочет о доме, устраивает все в комнатах, которые неуловимо, под руками ее и Анечки, преображаются
гардинами, посудой, подушками, портьерами, букетами первоцвета и тальника, мать и мачехи,
незабудковых, пышных листьев в вазах и портбукетах..
****
Убрали из дома
все старые ковры, со следами моли, от прежнего хозяина, кругом - ворсистое, мягкое покрытие, внизу, в гостиной,
– паркет и иранский плед на диване, Анины, знаменитые " баденские
ламбрекены", севрский фарфор, александровский хрустальный сервиз, пастушки
и ангелы и посреди всего этого, "портрет фейский" кисти погибшей
подруги, прибывший из Парижа, в той злополучной посылке, вместе с тетрадью
Виолетты, которую Ланушка перелистывает
по вечерам, кусая карандаш, зачитывая какие то короткие куски, хмурясь, качая
головой..
Прожитое
Виолеттой, действительно, может потрясти кого угодно… Слишком много для одной
судьбы.. Как в полонезе Огиньского. Столько горьких нот. И светлых - вперемешку.
- Ну, вот,
смотрите, Горушка, ребята, что она пишет здесь, Господи, свЯтый! -обращается к нам со скрытыми слезами в горле фей, нетерпеливо
перелистывая страницы тетради с нелепым арлекином на обложке:
" Я вчера
долго не могла уснуть, черт! Опять мне чудились чьи - то шаги в гостиной,
стоны, шорохи, всхлипы.. Мама, бедная, ведь жила еще несколько часов, после
того, как…
И вот, чтобы
не спятить совсем, я разговаривала с мышонком. Он сидел около кровати, такой
маленький, с розовым, как в идиотском мультике про Тома и Джерри, брюхом, и уплетал
сыр, который я ему бросала. И даже не смотрел на меня.Ну и пусть не смотрел. Я была все таки
не одна в комнате.. И я рассказывала
ему, рассказывала..
О парижских
платьях мамы, о духах, о том, как она пела в последний раз, на вечере у
Маргариты .. А Маргарита, фальшивка, все хохотала, жеманилась, как проститутка,
и умильно так , льстиво, выпрашивала у мамы кольцо с темным рубином, в платине…Кольцо
было на ее левой руке, на среднем
пальце. Рубин считался фальшь – камнем,
но он - настоящий, просто трещина –
прожилка, как сгусток крови, гемматик, идет по всему камню, уменьшает переливы и вес,
нарушает сохранность.. Господи, что я пишу, столько лет прошло… И рубин тот
исчез с маминого пальца. Вместе с сапфирами Елизаветы… Остатками сапфиров..
Никто не знает, где они спрятаны… Формы для отливки мама успела передать
Косоротому, а сами гарнитуры.. Фагот
ведь никому не проболтается, где они. У Фагота перерезано горло…"
В этом
месте Ланушка роняет увесистую тетрадь на пол и смотрит на нас
огромными, влажными глазищами.
Мишка глухо
кашляет, вертит головой, трясет остывшую турку, выливая из нее остатки кофе.
Дети безмятежно и давно спят наверху,
камин погас. А наш ужин, как всегда, затянулся.. Аня терпеливо сматывает в
тонких пальцах маленький клубок. Мелькает спица. Она опять вяжет что то
Ланочке. Очередные тапочки, похожие больше - на пинетки, шарф, пелеринку? Не разобрать в неярком свете
лампы бра.
***
- Фагот? А кто это, Фагот? -Я поднимаю тетрадь и кладу снова на колени
фея, осторожно обнимая Ланочку одной рукой, гладя волосы, пахнущие мокрой
сиренью и жасминовым мылом.
- Собака. У них
была собака.Бандиты ее тоже убили. Я помню его. Он всегда радовался мне, если
Виолка вытаскивала меня потихоньку в сад, облизывал, царапал коленки
лапами.
Виолка всегда меня в сад тащила,
ей не терпелось то яблони показать, то малину… Мы крыжовник зеленый ели..
- Горушка, а можно, я буду тут есть крыжовник, если дождусь.. ну, зеленый?... – Ланушка,
подняв голову к верху, выжидающе смотрит на меня, и я, не удержавшись, со
смехом, осторожно, бережно целую ее в
висок, с синей, бьющейся прожилкой.. Она пленительно похожа на маленькую девочку, которая только и
делает, что шалит, но шалости ее греют сердце.
- Конечно, ласточка моя… Все, что хочешь… Но почему
зеленый то? Я пожимаю плечами, улыбаясь мягко. Не напугать ее. Успокоить. Моя
вечная задача. – Спелый надо кушать.
- Не знаю.
Зеленый вкуснее как то. – Ланочка прикрывает рот ладошкой, зевает.
- Голубка моя,
все, хватит… Пойдем,уже поздно… Тебе
надо лекарство еще принять, ванну .
Пойдем…– решительно приподнимая ее с дивана, говорю я..
- Нет, Грэг! Еще
только половина двенадцатого. Что же, спать в такую рань? – Фей возмущенно машет ручками. – Что ты, как с маленькой, со
мной?! – Она снова усаживается на диване, смешно подвернув коленки, и пяточки
ее трогательно свешиваются с краю.
- Ножки то ведь устали, милая! – улыбаясь, медленно киваю я на ее слегка припухшие стопы.. - Ты целый день бегаешь, не слушаешь меня,
потом пишешь, согнешься, по три четыре часа кряду, так нельзя.. У тебя режим. Должен
быть, по крайней мере – обреченно вздыхаю..- Ань, будь добра, пусти в ванной
воду. Уже согрелась наверное?
- Миш, так
здорово ты сделал все в ванной, как будто волшебное озеро, правда, мой хороший!
- мгновенно брызгает улыбкой Ланушка на по - ребячески довольного Ворохова. - И лебеди кафельные, и светильник.. Никушенька
вчера и вылезать не хотела. Она хочет плавать научиться. В бассейн ее записать, что ли? Грэг, можно же это?
- Можно,
конечно. Но лучше учиться плавать на
море.– Я подмигиваю Мишке. Удобный
момент начать атаку на фея, давно задуманную нами. -Давай, поедем на море, сокровище мое? Мне тут мсьё Ворохов предлагает
такую аферу: ты, я, Никушка, Лешка.. На две недельки? Поедем, поживем на скалах?
Как скалопендры. У Мишкиного друга там хибара какая то есть, в безлюдье,под Судаком. Может, твоя температура прошла
бы, ласточка, морской бриз, соли, тебе полезно…
- Горушка, а лекции, группа? – Ахает нежно,
журчаще, фей - Нет, нет, ребята, Вы что!
Не могу бросить курс, нельзя…
- Чепуха, моя королева!
- Мишка энергично трет ладони. – За две недели не
помрут твои студиозисы. Ну, я возьму часть лекций, Анюта… Езжайте, а? Плахотину
жуть как твоя иммунка не нравится.
- Да ему все во
мне не нравится! – Обреченно,
крушительно бормочет наш фейкин, прикладывая к щекам ладошки. – Нет,
Горушка, Мишенька, не могу я! И не из –
за лекций. Не только. Нас комиссар Перье просил помочь перевести дневник, а
как мы сможем ему звонить, если уедем в
скалы? К скалопендрам? – Фей, запрокинув головку, тихо, серебристо смеется. -
Как я, знаешь же вот, на дачу приехала в первый раз, и сверчки там, кузнечики, а я смеюсь: "Алло, дача. Я
слушаю". – и кулачок к уху, и Горушка хохотал… А тут, что, как :" Алло, прием,
скалы и скалопендры?.. А вдруг не сработает? Неудобно подводить человека же!
- Любовь моя, ты неподражаема! – Хриплю я,
давясь смехом.. – Хорошо, не едем. Сколько же нам времени надо, чтобы перевести
Виолкин дневник, и понять, что там? Месяц, два? Бретонский этот, потом еще на
креольском что то… Откуда она это знала?
- Бабкина
выучка. – вздыхает фей. У нее бабушка жила в Париже с мужем. Тот был какой то антиквар, рантье, поверенный в делах
какого то князя Фелициано.. Не поймешь. У них квартира была в Париже, своя, как
у Мережковских.. А у этого рантье, на Корсике, родня жила, они туда ездили, и Виолкина бабушка креольский выучила по слуху.
Она пела хорошо. Агния Мстиславовна в нее горлом уродилась.
- А ювелиры у
них были в семье?.Прадеды там, ну?.- Мишка
с любопытством смотрит на фея.
- Кто то был. ..Я не знаю.. – Фей пожимает плечами. – Об этом в
семье вообще мало говорили. Какой то брат прадеда, кузен, что ли.. Он был даже в Египте, у арабских
мастеров, на обучении ..- Фей подходит к окну, приподнимает портьеру. В стекла,
тотчас, кащеевым, недреманным, оком, хищно светит луна, и все бледно - серебряно
в ее лучах, с фосфорически - изумрудной прозрачностью…
***
Чуть позже,
уютно примостившись на моем локте, нежно отвечая на поцелуи, сонный фей, смежив ресницы, тянет на
себя одеяло и бормочет:
-Холодно… Я
замерзла.. Милый, это,наверное, в том месте, где была его цепь…
Столбик круглый, как Лукоморье…
- Любимая, ты о
чем…?Сокровище мое! – Я изучаю губами
паутинку жилок на ее плече и мне не до Лукоморья. – Иди ко мне, я тебя согрею.. какая ты сегодня.. пух
капризный… мой пух…мммм, иди же сюда…
- Чш –шшш.. тише,
сердце мое! - она осторожно обводит пальцем контур моих губ и, подтянувшись, легко
и нежно целует меня в левый глаз, щеку, ощущая на спине, в ямке,под лопатками нетерпеливо – хранительную тяжесть моей руки.-
А ты все такой же.. нетерпеливый.. Нежный, как в первые дни, тогда..
- Я был нетерпеливый? Разве? – Приподнимаю двумя
пальцами ее мягкий подбородок, целую прелестный нос. – Моя королева ни слова не
сказала… Ей все нравилось.. Да? Тебе же нравилось, бесценная, правда? – Мои пальцы
осторожно сжимают ее бедро, проникая внутрь, с трепетом совершенно
мальчишеского порыва, на который она отзывается - тотчас же, уткнувшись губами в мое плечо:
- Хулиган! Разбойник…Укушу… Все мысли спутал…-
Откинув головку назад, она колдует над
моей душой нежным серебряным смехом, и
вдруг шепчет мне на ухо, обдавая, не прошенно жаром тела, сердца, и легким ароматом фиалок и мяты.
- Горушка, я же знаю, где секрет.. Я подумала..
- Да. Тут, внутри
у тебя, моя любимая.. Такой красивый,
будто бы из шелка или бархата.. Только тебе нужно расслабиться немножко…
Девочка моя..Обожаю тебя.. Всю, с головы до ног...
- Нет. Сумасшедший, я не про…. Он убьет
меня. Не тебя, а меня Виолка писала про
Фагота.. Секрет не во Франции.. Он в Алябьево, в их саду.. Столбик,
Лукоморье..Надо туда ехать..
- Куда же , голубка
моя? Что ты! Не морочь голову. Давно же ни сада нет, ни дома.. Все растащили же,милая, ты сама мне говорила. - Осторожно
протестую я, продолжая согревать ее дыханием, поцелуями, легкими касаниями.
Пульс неслышно пробивается отовсюду и даже в мочке нежного ушка, под завитком
волос, еще пахнущим мятным шампунем и
фиалками.
- Там столбик,
где был Фагот привязан.. Под столбиком - секрет- Зевает она легко, как ребенок.. Я даже и сплю когда, я вот слышу, как ты меня
целуешь. Да. Тепло так. Поцелуй еще.. Вот сюда? Она сонно чертит пальцем по
щечке, и приникает ко мне, как хрупкий стебелек повилики. У нее
опять - аритмия.. Мерцающая.. Или – мерцательная? Черт бы их побрал, все эти
благородные названия! Я тянусь, затаив дыхание, за жаккардовым одеялом, чтобы осторожно окутать ее,
безмятежно дышащую, в лунном сиянии, и словно бы соткавшую хрупкостью выдохов и вдохов
волшебные, невидимые силки. Для моего сердца. Невесомее паутины. Но из них - не вырваться…