Мешает угли кочерга… B слюду окошка бьёт ирга,
К стене прижалась, но с тоской глядит на лес.
Твёрд частокола сухостой, не пустит татя на постой:
«Иди отсель!» – он скрипнет, ветер свистнет: «Бес-c-с».
У хат подвязаны платки – соломой крыли мужики.
Тесали брёвна, без устатка пел топор:
«Сарай, колодец и амбар». Рвстопят к ночи самовар,
В душистых травах заплетая разговор.
О стародавних временах, расколе, святости в словах,
О суете мирской, вреде греховных дум,
Чтоб пальцы вдвое – не в щепоть (Hе попусти, Исус-Господь!),
Как на костре сгорел за веру Аввакум…
На лицах бородатых – пот, в углу – затепленный киот.
Иконы смотрят, неподкупны и строги,
Их в дебри прятали скиты, за лики клали животы
И сберегли от супостатов кержаки.
Кнуты и дыбы... Волчья власть тянула к шеям злую пасть,
Кандальный звон бежал по следу беглецов.
Смогли до буквы сохранить, и протянуть потомкам нить
К души спасенью по завету праотцов.
Они бежали – Русь росла, в тайге гудят колокола,
Топор поёт, и тянет «о» родная речь.
Урядник, старый казнокрад, деньге челдонской будет рад.
Мешает угли кочерга, дымится печь…
И над посёлком, над иргой, что в лес глядит всегда с тоской,
Над частоколом – символ веры здешних мест,
Не греков дар, не латинян, – воздвигнут, Богом осиян,
Восьмиконечный православный русский крест!