Пушистый снег

ПУШИСТЫЙ СНЕГ

Маленькое эссе.
Воспоминание...

В почтовом ящике нахожу записку.
Очень удивилась. Кто сейчас пишет записки. Мобильник-то зачем.
Записка очень коротенькая: - «Зайди в мастерскую. Мобильник сел. Хотел показать тебе интересный альбом. Жду».
Не заходя домой, иду к художнику в мастерскую. Мы друзья. Он скуп на эмоции. Если проезжая мимо сбросил весточку, то жди чего-то незаурядного.
Валентиныч был в приподнятом настроении.
- Смотри, что откопал у букинистов, - ни тебе здравствуйте, ни тебе проходи. - Протягивает книгу.
- О! - это всё, что смогла сказать я.
В руках держу старинную книгу, изданную в Москве в 1899 году. - «Роскошно-иллюстрированное изданiе. Камилъ Монклеръ. ИМПРЕССIОНИЗМЪ, его история, его эстетика, его мастера».
- Ну? Как? – Я тебя сейчас окончательно добью.– Это тебе в подарок. Там твой любимый Сислей.
- Перестань. Нет. Не могу принять. Не мучай. Это же бесценное богатство.
Резко перебил, и явно обиженно:
- Подруга, не мельчай. Бесценное богатство – это дружба. Это, когда есть с кем смотреть в одну сторону. - Садись, открывай альбом. Пойду, чаёк поставлю.
Листаю альбом, не погружаясь в текст, просто рассматриваю фотографии.
Роскошно-иллюстрированное издание - это монография. В книге тридцать черно-белых, слегка тонированных фотографий.
- Знаешь, - обращаюсь к вошедшему с чайником хозяину мастерской, - вне цвета они очень интересны. У импрессионистов, прежде всего, потрясает игра цвета, а здесь по-новому улавливаешь настроение, какое-то особое отношение к окружающему. Сколько здесь любования людьми, городом, природой. Никакого позёрства, гламурности.
- А чем тебя покорил Сислей? – Валентиныч по-деловому разливает чай. - Он как бы менее раскручен. Так, вечная тень Клода Моне.
- Ой! Не соглашусь с тобой, художник. У него свой мир образов, свой язык. В Париже повезло попасть на его персональную выставку. Потрясающе. Он из всех импрессионистов отчаянный труженик и бедолага. До самой смерти нищий и практически не признанный. А какая сила! - Посмотри, даже здесь в чёрно-белом варианте как он убедителен. Да, возможно, у него нет напористости и огня Моне. Но, как он чувствует прозрачность воздуха, состояние природы, а в цвете гениально передаёт все оттенки белого снега. От кипенно-белого, до иссиня-голубого. Во всех своих работах он естествен, лишён декоративности и отстраненности.
Вот двое тяжело идут по дороге. Кругом светлый-светлый снег, а на дороге, впереди, он уже почернелый. Вроде бы непримечательный мотив, а на самом деле целая философия. Для меня он самый зоркий и проницательный наблюдатель. – Возьми-ка большой альбом импрессионистов, - моя любимая - «Снежный пейзаж с охотником».
Сидим несколько минут молча, любуемся репродукцией.
- Да, потрясающее чувство света и цвета, - мой визави ушел в себя. Я ощущаю его напряжение. - Да, наверное, ты права, - он достоин сравнения с Клодом. Поразительная жизненность и тонкость. Скажу более, он равен ему. Сколько вдохновения в исполнении.
- Я помню, как ты любовался в Пушкинском его картиной – «Снег в Лувесьенне».
- Ты заметил, - продолжала я, - как ощущаешь в этом снежном пейзаже девственность первого пушистого снега. Эти ветки под нежным его покрывалом - фата невесты. Искристый снег это какой-то бездонный образ чистоты помыслов, душевных порывов. Для меня это - светлое детство. Какое было блаженство заныривать в сугробы, а снежки?
Сейчас, правда, глядя на первый снег на тратуарах, скорее грустные мысли всплывают, чем радостные. В глаза бросаются не только его почернелости, но и все оттенки химических соединений.
Но всё идёт по кругу. Тут наблюдала за мальчишками десяти – двенадцати лет, как они бросали в девчонок снежные комочки. Первые, практически неосознанные симпатии, влечения... Выбирают ведь тех, кто их уже волнует. А эти - повизгивают, уже понимают свою силу. Маленькие акулки. Но какая ещё во всём этом чистота и радость. Первый снег...
- Ты обратил внимание, Сислей всегда на полотнах, где искрится снег, рисует людей. Он как бы подчёркивает, что человек и природа в связке. И здесь….. охотник с ружьём….. по первому снегу. – А? …. Вот такая жизнь, - мой друг с пониманием кивнул головой.
- Умеешь заметить что-то своё. - Помню, как целый час мне описывала руки Джоконды. – Мы тогда, когда её привозили в Москву, под дождём двенадцать часов простояли….. Мы ли это были?
- А вспомни, - рассмеялась я, - как после музея пошли ужинать в «Гавану». Ресторан только открыли, очередь дикая. Зашли к администратору. Наш вопрос её и удивил, и рассмешил: - «Скажите, мы похожи на тех, кто запланировал ужин в ресторане?». - Вид-то у нас был действительно дикий. Мокрые суслики. Но видать отблески искусства сияли в наших глазах. Устроила нам столик. - Да, памятная была та поездка.
Париж - Лувр тогда нам были ещё не доступны. Вот и сорвались на денёк в Москву.
А после выставки захотелось заглянуть именно сюда, в «Гавану». Когда-то мы с художником встретились на Кубе. Я отдыхала и собирала материал по истории Кубинской революции, а он рисовал. Этот период для него был «весёлыми красками».
До сих пор его этюды играют у меня многоцветием океана и радугой цветов Варадеро. 
Было приятное открытие нового мира, новой культуры.
- Знаешь, ты меня заразила зимним пейзажем, - художник вышел из своего внутреннего укрытия. Как только появится настоящий снег, отдам ему должное. Я, конечно, не Сислей, - лукаво улыбается, - но постараюсь. - Мечта друга о пушистом снеге - закон. – Ёрничает.
Давно заметила, художники ревностно относятся к мнению друзей о работах других. Будь то коллеги или большие мастера.
Но надо видеть их на своих выставках. Они без кожи. Очень ранимый народ.
- Ладно, художник, пойду. - Спасибо за царский подарок, чай и приятные воспоминания. Ты это очень хорошо сказал –  бесценное богатство - это друзья ...