Воинам, не изменившим присяге СССР

Спасибо, Нина! Служу Советскому Союзу!!!!

С праздником, Игорь!

С Праздником, Виктор!!!

И надо добавить здесь :
"Не падайте духом поручик Голицын"...

Поднимем тост: ЗА НАШИХ ЖЁН И МАТЕРЕЙ!!!

Тост не поднимают, Сотников .

Прошу прощенья, лажа... БОКАЛ!!! Праздную с утра - не свеж. Солютирую и Честь имею!

О заглавии темы: "Воинам, не изменившим присяге СССР".

После ликвидации Советского Союза вождями трёх славянских республик

Советской России, Советской Украины и Советской Белоруссии -
по Беловежскому соглашению о ликвидации СССР от 8 декабря 1991 г.,

и после ратификации Беловежского Соглашения о ликвидации СССР

народными депутатами Верховных Советов УССР и БССР - 10 декабря 1991 г.
и народными депутатами РСФСР - 12 декабря 1991 г.,

было осуществлено расчленение единой Советской Армии Советского Союза
с образованием национальных Армий новых Независимых государств -
бывших Братских Союзных Республик СССР.

И военнослужащим, оказавшимся на территориях этих новых национальных государств,
например, Украины, Белоруссии, Туркмении, Казахстана и др.

предлагали

либо дать присягу новым национальным государствам,
либо,
уволиться из Армии, нередко, с потерей жилья, и т. д. и т. п.

На сколько известно, только в Новой России, бывшей РСФСР, военнослужащим
тогда не предлагали присягать Новой России,

и будет интересно и полезно, если кто-то из военнослужащих,
кто служил в те раскольнические годы в разных Республиках СССР
расскажет об этом.

Дембель 1983 - Весна, ЦГВ! В дальнейших кротороинах не учавствовал. Считаю: Если ты дал клятву, то это действо уже изменить нельзя, в религии говорят ( не буду приводить стих из библии, ибо этот талмуд ещё предстоит прочесть) НЕ КЛЯНИСЬ! А я дал клятву! А клятва это как выжженное клеймо! Как его вытравить из тела, если оно выжжено до самых костей? ЧЕСТЬ!!!! Если ты принял клятву, то отвергнув её, ты съел самого себя и вышел в задний проход отверстия, который называется ...

Тема о реальном расчленении единой Советской Армии
на национальные республиканские Армии

была размещена на Форуме, но никем не обсуждалась.

Военнослужащим, после расчленения единой Советской Армии,
оказавшимся в новых национальных государствах
например, на Украине, в Белоруссии, в Туркмении, Азербайджане и др.,

предлагали

либо

дать присягу Новому государству , где они оказались,

либо,

уволиться из Армии, зачастую с потерей жилья и т. д.,

и будет интересно, если и такие военнослужащие расскажут об этих годах
расчленения нашей Родины СССР и нашей единой Советской Армии.

ПОЗДРАВЛЯЮ ВСЕХ СОВЕТСКИХ ВОИНОВ ВЕРНО СЛУЖИВШИХ СВОЕЙ РОДИНЕ И ПО СЕЙ ДЕНЬ НЕ ПРЕДАВШИХ ЕЁ!!!
А ведь я не зря дополнил этот пост данной поправочкой. Мне тоже было бы интересно послушать, как перекрашивалась СОВЕТСКАЯ АРМИЯ, и как перештриховывались товарищи офицеры в ГОСПОДА!!!

А Главнокомандующий ХТО, НИНА? Он даже дня не прослужил! Мой БАТЯ УСТИНОВ ДМИТРИЙ ФЁДОРОВИЧ! Приказ на мой ДМБ подписывал собственноручно... Боевой генерал, а этот на генеральские погоны сиськи напялил:
https://www.youtube.com/watch?v=f5nJVJz6MIo&ab_channel=%D0%94%D0%B5%D0%B2%D1%8F%D1%82%D1%8B%D0%B9%D0%92%D0%B0%D0%BB
ТЬФУ Б...ть, Я бы застрелился, чем служил этому....

Клятву, между прочим, даёт не солдат и не тот, от которого данный звуковой текст исходит .
Это говорит владыка (быдловладелец) устами данного имярека-быдлы .

Веет каким то "хамелеонством" .

Если кто-то готов считать себя быдлом, так и флажина ему в клещи. Я иду своим проторенным путём: Если я веду за собой людей, то уверен, что я не подведу их, т.к. от их отношения ко мне зависит моё бессмертие, но если я увижу в своей стае упавшего духом или раба по сути, я отпущу его... Пусть ищет свою стаю, но никогда не дам его в обиду и не позволю стае уничтожить его. Каждый имеет право на выбор. Я твёрдо верю в идею рабочего класса - там клятва моя и ВЕРА, Вера в РУССКИЙ НАРОД.

Надо же -
- Кощей Бессмертный какой то, а не Сотников .

Вывод?

РЕСПЕКТ И УВАЖУХА, НИНА!!!

Клятву давал я!!!! Перед тем, как дать её, я прочёл и прожил её до 18-ти лет. Давал её осознанно и на всю оставшуюся жизнь, и до сих пор я верен ей.

Поздравляю всех с Праздником Советской Армии и военно морского флота.
Сейчас слушала выступление на Красном радио Александра Левита, он рассказывает историю Андреевского флага ( триколор) и утверждает, что этот флаг был официальным флагом власовцев и с ним они вместе с фашистами заходили в побежденный Псков.
Кто что знает об этом флаге?

Тоже слышал об этом. А вообще Россия как преемница СССР могла бы водрузить и флаг СССР!

Так под чьим флагом мы живём???

https://odintsovo.info/white/blog.asp?id=26063

В интернете есть такая информация, но все таки вопрос к историкам...

Я как - то раньше этим вопросом не интересовалась. А вот сегодня послушала Левита, почитала и получается, что над нами веет белогвардейский и власовский флаг....Наверное, я чего-то то не поняла...

Мада-а-ам! Над нами, однозначно, будет реять нашь Серпомолотовидный красный стяг. НО есть сомненья между ног снующих: Когда, да что, да доколе? Но ведь лето всегда смотрит во след Весне? Значит мы будем проживать свою Осень в бархатном сезоне. Нужно просто Создать для себя условия, а в этих условиях мы сами себе хозяева... Просо надо знать и веять свой, единственный флаг, а вот какоой? Это будет зависеть от нас. По сути всё в наших руках... Ой ли?

ДЕЛА СОЛДАТСКИЕ

До чего же трудно вспоминать «солдатские дела» – кровавые ужасы тех лет.

Павел Александрович Серебряков рассказывает:
Родился я в Казахстане в рабоче-крестьянской русской семье.
В январе 1942 года призвали меня в ряды Красной армии и отправили из города Гурьев вместе с другими призывниками (около шести тысяч человек) в город Бузулук. Близ Бузулука в деревне я обучился на военного радиста и попал в состав двухсотой дивизии под командованием Маршала Рокоссовского. С этой дивизией я и пройду всю Отечественную войну.

Из Бузулука несколькими эшелонами нас отправили в столицу СССР – город Москва. Далее мы поехали под Старую Руссу, где наша двухсотая дивизия сразу же пошла в наступление на врага и, отбив у немцев три крупные деревни, встала в глухую оборону.
В обороне мы стояли на болотах. Блиндажи копать невозможно, потому что везде была вода. Это был самый настоящий ад. Спали солдаты и офицеры под соснами, с которых опали иголки, так было мягче. Спали и на брёвнах, полусидя ничем не укрываясь, а дожди в этой местности шли почти день и ночь. Дороги к нам не было, везде леса заболоченные, поэтому продукты питания привозили редко. Приходилось кипятить и пить дождевую и болотную воду. Очень многие солдаты болели простудными заболеваниями, мучились с зубной болью, на теле почти у каждого нарывали фурункулы. У некоторых солдат на ногах гноились по пятнадцать-двадцать фурункулов. Многие по этой причине не могли даже встать на ноги. Ну и вдобавок ещё одолевали клещи. Этих паразитов-кровопийц мы друг с друга ветками сбивали. Нужно сказать, что поселковые и деревенские ребята были физически выносливее.

К сентябрю солдаты своими силами сделали по болоту кольцевой настил из брёвен, по которому нам стали чаще привозить питание, а зимой с продуктами стало ещё лучше. Дорога-то подмёрзла. Продукты привозили самые разные, кормили хорошо, заработала своя полевая кухня. Добавку давали всегда! Желающим по сто граммов водки в день. Простояла наша дивизия в этой обороне до 22 февраля 1943 года. Конечно, пока мы удерживали всё это время оборону, нас непрерывно авиация противника бомбила, стреляли по нам вражеские пушки и пулемёты. Короче говоря, шли периодические бои местного значения. Имеющиеся карты, по которым мы воевали, где были обозначены немецкие позиции, были 1912 года выпуска.

Как-то командующий одиннадцатой армии, подполковник Губин, вручил мне написанную на двух листах радиограмму, чтобы я, выйдя на нужную позицию, передал эту радиограмму по рации советским войскам. При этом командующий строго сказал: «Если придётся туго, уничтожь эти листы съешь или сожги, но к врагу эти сведения попасть не должны, иначе погибнет вся армия. Я ответил: «Есть, товарищ командующий!» – и, взяв необходимое боевое снаряжение, – гранаты, автомат, патроны и продукты питания, пошёл на выполнение боевого задания. Мне необходимо было подать по рации сигнал нашим артиллеристам для начала артподготовки. Все сверились по одним часам. Благополучно дойдя до нужной точки, в нужный день и час, подал сигнал: «Раиса, начинайте работать!» И началась мощнейшая артподготовка. Пошёл грандиозный залп «Катюш», беспрерывно били пушки, два часа шла эта артподготовка. За это время советскими войсками было выпущено (со слов командующего армии) более сорока тысяч различных снарядов. А после артподготовки шла в бой пехота, и все боевые немецкие точки были разнесены вдребезги!

Тяжело было воевать нашим радистам, многих пеленговали или «снимали» фашистские снайперы.
В 1944 году двухсотая дивизия под командованием Рокоссовского продвинулась с боями в Беларусь. Ох и туго было в Беларуси. Командир даёт команду: «Всем окопаться, предвидится бомбардировка!» Окопаться, это значит, если грубо сказать, нужно сапёрной лопаткой как можно быстрее вырыть себе «могилу», то есть выкопать яму глубиной в человеческий рост и шириной полтора метра. Вот в таких ямах – окопах мы солдаты порой сидели или лежали, ожидая и пережидая бомбёжку, бывало и по двое-трое суток. Вставали после налёта, проходили с боем километров пять и снова команда командира: «Всем окопаться!» А окапываться-то приходилось зачастую в лесах, а там сплошь вековые сосны. Корни этих деревьев от возраста вылезли кривыми дугами наружу, везде словом, одни толстущие корни. Сапёрная лопатка их не берёт, а приказ выполнять нужно безоговорочно. Так, я раз себе окоп средь таких корней перочинным ножом рыл. Вырыл яму глубиной сантиметров шестьдесят, забросал себя сверху листвой и травой, а голову в эту яму засунул – в так называемый окоп. Пронесло.

Завязалась раз в лесу перестрелка с фрицами. Дали мы им тогда прикурить! И вот пошли мы после боя трупы врагов осматривать. Видим, у сосны немецкий офицер стоит весь в крови, кишки свои метра на три по веткам размотал. Мы к нему, а он по нам очередью из автомата. Трёх наших ребят уложил и сам тут же упал замертво. Гитлеровцы были воинами очень сильными, храбрыми, не боялись, проклятые, практически ничего, шли в атаку в полный рост, с автоматами наперевес и редко кто из них пригибался под нашим шквальным огнём или падал, прячась в кусты. Немецкая армия была хорошо укомплектованной и профессионально подготовленной к войне.
Это не хвала нашим врагам фашистам. – Этим я хочу сказать, что советским воинам очень трудно пришлось, сражаться с такими матёрыми врагами, но всё равно мы были сильнее, как физически, так и духом. И поэтому мы победили!

Люди есть люди, встречались на войне всякие. Некоторые по трусости, в панике сбегали с позиций, были и самострелы. В начале войны таких дезертиров ещё не распознавали, даже лечили в госпиталях, а кого и совсем могли комиссовать, но потом поняли, как распознать самострел: при самостреле у раны обязательно остаётся ожог от выстрела, а боевое ранение ожога на теле не оставляет. Такими предателями занимался особый отдел. Некоторых расстреливали по закону военного времени за измену Родине, а некоторые попадали в штрафные батальоны. Но, в основном, все солдаты с честью исполняли воинский долг. Отдавали на алтарь Отечества свою жизнь, нас не останавливали ни болезни, ни раны, ни пули. Мы упорно шли вперёд.

В 1945 году наша двухсотая дивизия вела бои за Польшу. Я находился в здании, смотрел в окно и передавал по рации командованию нужные сведения, тут-то меня и запеленговали. Два немецких снаряда со страшным шумом влетели в окно, разрушили половину здания. Несколько наших солдат и офицеров были убиты и ранены, а у меня лишь кожу с подбородка содрало. (Это было моё единственное лёгкое ранение за две пройденных войны). После перевязки я тут же продолжил наступление. В итоге, в Польше, двухсотая и сто шестьдесят пятая дивизии взяли в плен до тридцати пяти тысяч фашистов. На Эльбе в это время немецкого сопротивления почти не было. В начале мая 1945 года двухсотая дивизия вышла на Эльбу и встретилась с союзниками. Американцы приезжали на автомобилях. Солдаты и офицеры с обеих сторон обнимались, целовались, выпивали спирт и закусывали шоколадом. Все чувствовали, что до Победы осталось не долго!

А через три дня в три часа ночи тут же на Эльбе мы услышали о нашей Победе над фашизмом!
Двухсотую дивизию расформировали, солдат из этой дивизии передали в другую бригаду. Далее я с этой бригадой приехал в Москву, а оттуда был срочно особым приказом направлен на Камчатку. Тут же совместно с морской пехотой, наша бригада за непродолжительное время боя полностью выбили японцев с первого Курильского острова. За второй остров также был непродолжительный бой. После артподготовки «Катюшами» и проходом пехоты, японцы были уничтожены или взяты в плен.
На северных Курилах война с Японией шла всего несколько дней. Со всех восьми островов, удерживаемых японцами, нашими войсками было взято в плен сорок четыре тысячи японских солдат.
В результате той войны СССР фактически вернул в свой состав территории, утраченные Российской империей.
После войны я ещё год и восемь месяцев продолжал службу – охранял границу на Тихом океане.

Дела наши такие солдатские – Отчизну защищать и никому никогда не отдавать!

https://www.chitalnya.ru/work/2994544/

Борис Полевой

Повесть о настоящем человеке

Повесть о настоящем человеке - i_001.jpg
1861–8061

Часть первая

Повесть о настоящем человеке - i_002.jpg
1
Звезды еще сверкали остро и холодно, но небо на востоке уже стало светлеть. Деревья понемногу выступали из тьмы. Вдруг по вершинам их прошелся сильный свежий ветер. Лес сразу ожил, зашумел полнозвучно и звонко. Свистящим шепотом перекликнулись между собой столетние сосны, и сухой иней с мягким шелестом полился с потревоженных ветвей.

Ветер стих внезапно, как и налетел. Деревья снова застыли в холодном оцепенении. Сразу стали слышны все предутренние лесные звуки: жадная грызня волков на соседней поляне, осторожное тявканье лисиц и первые, еще неуверенные удары проснувшегося дятла, раздававшиеся в тишине леса так музыкально, будто долбил он не древесный ствол, а полое тело скрипки.

Снова порывисто шумнул ветер в тяжелой хвое сосновых вершин. Последние звезды тихо погасли в посветлевшем небе. Само небо уплотнилось и сузилось. Лес, окончательно стряхнувший с себя остатки ночного мрака, вставал во всем своем зеленом величии. По тому, как, побагровев, засветились курчавые головы сосен и острые шпили елей, угадывалось, что поднялось солнце и что занявшийся день обещает быть ясным, морозным, ядреным.

Стало совсем светло. Волки ушли в лесные чащобы переваривать ночную добычу, убралась с поляны лисица, оставив на снегу кружевной, хитро запутанный след. Старый лес зашумел ровно, неумолчно. Только птичья возня, стук дятла, веселое цвиканье стрелявших меж ветвей желтеньких синиц да жадный сухой кряк соек разнообразили этот тягучий, тревожный и грустный, мягкими волнами перекатывающийся шум.

Сорока, чистившая на ветке ольховника черный острый клюв, вдруг повернула голову набок, прислушалась, присела, готовая сорваться и улететь. Тревожно хрустели сучья. Кто-то большой, сильный шел сквозь лес, не разбирая дороги. Затрещали кусты, заметались вершины маленьких сосенок, заскрипел, оседая, наст. Сорока вскрикнула и, распустив хвост, похожий на оперение стрелы, по прямой полетела прочь.

Из припудренной утренним инеем хвои высунулась длинная бурая морда, увенчанная тяжелыми ветвистыми рогами. Испуганные глаза осмотрели огромную поляну. Розовые замшевые ноздри, извергавшие горячий парок встревоженного дыхания, судорожно задвигались.

Старый лось застыл в сосняке, как изваяние. Лишь клочковатая шкура нервно передвигалась на спине. Настороженные уши ловили каждый звук, и слух его был так остер, что слышал зверь, как короед точит древесину сосны. Но даже и эти чуткие уши не слышали в лесу ничего, кроме птичьей трескотни, стука дятла и ровного звона сосновых вершин.

Слух успокаивал, но обоняние предупреждало об опасности. К свежему аромату талого снега примешивались острые, тяжелые и опасные запахи, чуждые этому дремучему лесу. Черные печальные глаза зверя увидели на ослепительной чешуе наста темные фигуры. Не шевелясь, он весь напружился, готовый сделать прыжок в чащу. Но люди не двигались. Они лежали в снегу густо, местами друг на друге. Их было очень много, но ни один из них не двигался и не нарушал девственной тишины. Возле возвышались вросшие в сугробы какие-то чудовища. Они-то и источали острые и тревожащие запахи.

Испуганно кося глазом, стоял на опушке лось, не понимая, что же случилось со всем этим стадом тихих, неподвижных и совсем не опасных с виду людей.

Внимание его привлек звук, послышавшийся сверху. Зверь вздрогнул, кожа на спине его передернулась, задние ноги еще больше поджались.

Однако звук был тоже не страшный: будто несколько майских жуков, басовито гудя, кружили в листве зацветающей березы. И к гуденью их примешивался порой частый, короткий треск, похожий на вечерний скрип дергача на болоте.

А вот и сами эти жуки. Сверкая крыльями, танцуют они в голубом морозном воздухе. Снова и снова скрипнул в вышине дергач. Один из жуков, не складывая крыльев, метнулся вниз. Остальные опять затанцевали в небесной лазури. Зверь распустил напряженные мускулы, вышел на поляну, лизнул наст, кося глазом на небо. И вдруг еще один жук отвалил от танцевавшего в воздухе роя и, оставляя за собой большой пышный хвост, понесся прямо к поляне. Он рос так быстро, что лось едва успел сделать прыжок в кусты – что-то громадное, более страшное, чем внезапный порыв осенней бури, ударило по вершинам сосен и брякнулось о землю так, что весь лес загудел, застонал. Эхо понеслось над деревьями, опережая лося, рванувшегося во весь дух в чащу.

Увязло в гуще зеленой хвои эхо. Сверкая и искрясь, осыпался иней с древесных вершин, сбитых падением самолета. Тишина, тягучая и властная, овладела лесом. И в ней отчетливо послышалось, как простонал человек и как тяжело захрустел наст под ногами медведя, которого необычный гул и треск выгнали из леса на поляну.

Медведь был велик, стар и космат. Неопрятная шерсть бурыми клочьями торчала на его впалых боках, сосульками свисала с тощего, поджарого зада. В этих краях с осени бушевала война. Она проникла даже сюда, в заповедную глушь, куда раньше, и то не часто, заходили только лесники да охотники. Грохот близкого боя еще осенью поднял медведя из берлоги, нарушив его зимнюю спячку, и вот теперь, голодный и злой, бродил он по лесу, не зная покоя.

Медведь остановился на опушке, там, где только что стоял лось. Понюхал его свежие, вкусно пахнущие следы, тяжело и жадно задышал, двигая впалыми боками, прислушался. Лось ушел, зато рядом раздавался звук, производимый каким-то живым и, вероятно, слабым существом. Шерсть поднялась на загривке зверя. Он вытянул морду. И снова этот жалобный звук чуть слышно донесся с опушки.

Медленно, осторожно ступая мягкими лапами, под которыми с хрустом проваливался сухой и крепкий наст, зверь направился к неподвижной, вбитой в снег человеческой фигуре…

2
Летчик Алексей Мересьев попал в двойные «клещи». Это было самое скверное, что могло случиться в воздушном бою. Его, расстрелявшего все боеприпасы, фактически безоружного, обступили четыре немецких самолета и, не давая ему ни вывернуться, ни уклониться с курса, повели на свой аэродром…

А получилось все это так. Звено истребителей под командой лейтенанта Мересьева вылетело сопровождать «илы», отправлявшиеся на штурмовку вражеского аэродрома. Смелая вылазка прошла удачно. Штурмовики, эти «летающие танки», как звали их в пехоте, скользя чуть ли не по верхушкам сосен, подкрались прямо к лётному полю, на котором рядами стояли большие транспортные «юнкерсы». Неожиданно вынырнув из-за зубцов сизой лесной гряды, они понеслись над тяжелыми тушами «ломовиков», поливая их из пушек и пулеметов свинцом и сталью, забрасывая хвостатыми снарядами. Маресьев, охранявший со своей четверкой воздух над местом атаки, хорошо видел сверху, как заметались по аэродрому темные фигурки людей, как стали грузно расползаться по накатанному снегу транспортники, как штурмовики делали новые и новые заходы и как пришедшие в себя экипажи «юнкерсов» начали под огнем выруливать на старт и поднимать машины в воздух.

Вот тут-то Алексей и совершил промах. Вместо того чтобы строго стеречь воздух над районом штурмовки, он, как говорят летчики, соблазнился легкой дичью. Бросив машину в пике, он камнем ринулся на только что оторвавшийся от земли тяжелый и медлительный «ломовик», с удовольствием огрел несколькими длинными очередями его четырехугольное, пестрое, сделанное из гофрированного дюраля тело. Уверенный в себе, он даже не смотрел, как враг ткнется в землю. На другой стороне аэродрома сорвался в воздух еще один «юнкере». Алексей погнался за ним. Атаковал – и неудачно. Его огневые трассы скользнули поверх медленно набиравшей высоту машины. Он круто развернулся, атаковал еще раз, снова промазал, опять настиг свою жертву и свалил ее где-то уже в стороне над лесом, яростно всадив в широкое сигарообразное туловище несколько длинных очередей из всего бортового оружия. Уложив «юнкере» и дав два победных круга у места, где над зеленым всклокоченным морем бесконечного леса поднялся черный столб, Алексей повернул было самолет обратно к немецкому аэродрому.

Поэма о флаге
Александр Проханов


Смертелен приговор, ужасна плата.

На трон в Кремле предатели воссели.

Вселились в Грановитую палату

И там своё справляют новоселье.

Они мою страну колесовали.

Ужасной казни жуткое виденье.

Кровавые обрубки разбросали

Воронам и собакам на съедение.

Попрятались в чуланы командиры.

Былых вождей испуганные лица.

Потухших глаз бессмысленные дыры.

Я пистолет искал, чтоб застрелиться.

Но перед тем, как с пулей целоваться, —

Что может быть заманчивей и проще? —

Я вышел в ночь, чтоб молча попрощаться

С моей святыней. Я пошёл на Площадь.

Она была прекрасной и священной.

Всё тех же звёзд волшебные рубины.

Всё те же башни и седые стены.

Над ней небес бездонные глубины.

Брусчатка — богатырская кольчуга.

Сияет под ногой метеорит.

Собор Блаженного, как сказочное чудо,

Ночными самоцветами горит.

И я стоял на площади безлюдной.

Сияли на груди моей награды.

Передо мной таинственно и чудно

Текли в ночи военные парады.

Тот, незабвенный, в мокром снегопаде,

Когда полки прошли во мгле метельной.

Они ещё шагали на параде,

И вот уже вступали в бой смертельный.

И тот второй, навеки знаменитый,

Победный, ярким солнцем озарённый,

Когда к подножью красного гранита

Врагов летели рваные знамёна.

И там, где стены царственно алели,

Сквозь брызги хладного осеннего дождя,

Я видел на трибуне Мавзолея

Лицо победоносного Вождя.

Так я с любимой площадью прощался.

Прощаясь, пистолет я сжал в кулак.

И в чёрном небе ветряно плескался

Разгромленной державы красный флаг.

Вдруг я увидел на дворцовой кровле

Людей, их лица в радостном оскале.

Они мой флаг священный, цвета крови,

С весёлым гоготом со шпиля опускали.

Он вырывался, пламенный и алый.

Он был живой, из света и огня.

Терзанье флага мне напоминало

В ночи убийство красного коня.

Они его кромсали и срывали.

Они его тащили под уздцы.

Я слышал, как в могилах зарыдали

Убитые в сражениях отцы.

Флаг унесли. Мне было тошно, больно.

Я был за этот флаг один в ответе.

Мне рано умирать. Ещё обойма

Заряженной осталась в пистолете.

Я не скажу, как я прошёл ворота.

В разведке все — волшебники, творцы.

Нас не тому ещё учили в разведроте,

Когда мы брали президентские дворцы.

И вот стою в Палате Грановитой.

Здесь, что ни гость, то мой заклятый враг.

Пирует демонов разнузданная свита,

Как скатерть, постелив мой красный флаг.

Повсюду клювы, спутанные гривы.

Здесь каждый адской серою пропах.

Вот самка, гузку выставив игриво,

К самцу когтистой лапкой лезет в пах.

Там жабы квакают какой-то тост победный.

Их кожа скользкая синей, чем купорос.

Там кровосос от наслажденья бледный.

Там клювами целуются взасос.

Там две змеи сплелись в совокупленье.

Там извергает семя нетопырь.

Могильный червь разносит запах тленья.

Кровавой пеной хлюпает упырь.

Они на флаг плюют, кидают корки.

Им вытирают чресла и носы.

И флаг дымит от сатанинских оргий.

Лишён былого цвета и красы.

Я прислонился к фреске золочёной.

Я долго ждал, когда погаснут свечи.

Когда замрут блудливые ручонки,

И в мёртвом сне угомонится нечисть.

Застыл в объятьях устрицы кузнечик.

Упырь во сне кричал и хохотал,

Вонзив в клопа свой острый наконечник.

Тогда мой пистолет загрохотал.

Я разбивал их черепа и клювы.

Их мозг летел, как мерзкие фонтаны.

Мне их прыжки и корчи были любы.

И я стрелял в них точно, непрестанно.

Когда клубки лягушек и тритонов,

Комки химер и жужелиц ужасных

Лежали ниц, не издавая стонов,

Я отряхнул от них мой флаг прекрасный.

Я целовал его священный шёлк.

Я обмотал его вкруг тела, под рубахой.

И на меня Дух Божий снизошёл.

Я вышел из Кремля, не зная страха.

Я флаг сберёг. Он жив, мой флаг священный.

Он в моём сердце верящем полощет.

Я знаю, будет день благословенный,

Когда я вместе с ним приду на площадь.

И он опять вернётся в небеса.

Его никто и никогда не снимет.

А я уйду за горы и леса,

Туда, где матушка меня обнимет.

Ну что ж .
Много на свете дебилоюродивых .
И Россию таковое не обошло .