Завтра - день рождения моего земляка, поэта-фронтовика Михаила Луконина. Совпадающий с днём рождения комсомола. Можно и не оставлять в этой теме свои комментарии. Будет хорошо, если просто прочтёте его стихи.
ВОЛЖСКОЕ
Ты всё кричишь:
«Не приставать! Не чалиться!»
Зачем так строго, милая баржа?
От слов таких
совсем могу отчаяться,
На рёбра ляжет вьедливая ржа.
Ты угрожаешь мне:
«Огнеопасно!»
А я угрозы этой не пойму -
Огнеопасно? Это же прекрасно!
То, что и надо сердцу моему.
Хожу, дымлю,
а ты стоишь на месте,
Так можно оказаться на мели.
Есть у меня в груди
силёнок двести.
«Давай буксир!» -
гужу я. -
Ну, пошли!»
Нам хорошо -
весь горизонт качается.
Кипит меж нами светлая вода.
И окрик твой:
«Не приставать!» «Не чалиться!»
Мне нравится теперь,
как никогда.
* * *
Нет памяти у счастья.
Просто нету.
Я проверял недавно и давно.
Любая боль оставит в сердце мету,
А счастье – нет.
Беспамятно оно.
Оно как воздух –
чувствуем и знаем.
Естественно, как воздух и вода.
Вот почему и не запоминаем
И к бедам не готовы никогда.
О счастье говорить – и то излишне.
Как сердце – полагается в груди.
Пока не стиснет боль –
оно не слышно,
И кажется - столетья впереди.
Удивлена ты:
я смеюсь, не плачу.
Проститься с белым светом не спешу.
А я любую боль переиначу.
Я памятью обид не дорожу.
Беспамятное счастье я не выдам, -
Мы – вдох и выдох, связаны в одно.
Нас перессорить бедам и обидам -
Меня и счастье -
просто не дано.
* * *
Хорошо перед боем,
Когда верится просто
В то, что встретимся двое,
В то, что выживем до ста.
В то, что не оборвётся
Всё свистящим снарядом,
Что не тут разорвётся,
Дальше где-нибудь, рядом.
В то, что с тоненьким воем
Пуля кинется мимо.
В то, чему перед боем
Верить необходимо.
* * *
Лето моё началось с полёта,
Зима началась в «стреле»,
Лёгкое, белое, беглое что-то
Наискосок слетало к земле.
Ночью к окну подплыло Бологое,
Но виделся памятный край,
К горлу прихлынуло всё дорогое
С просьбой: «Не забывай!»
Что же, скажи, не сбылось?
Что забылось?
Мать, расскажи, научи.
Сердце встревоженное забилось,
Ворочается в ночи.
Видишь, сын повернулся к дому.
Волга, слышишь меня?
Хочу я к простору
припасть снеговому
В свете ясного дня.
Я выхожу и иду по зазимью,
Больше ждать не могу.
Город вдали, за рассветною ранью,
Степь на другом берегу.
Волга дымит полыньёй, не застыла,
Хочет быть на виду.
Глазок, чтобы видеть всегда
светило,
Дыханьем прожгла во льду.
Я по веленью сыновнего долга
Иду всё смелей, быстрей.
Кличет, зовёт меня, требует Волга
Зовом всех матерей.
Волга, приду и щекой небритой
Прижмусь к твоему рукаву.
Волга, слышишь,
в глаза взгляни ты,
Скажи мне: так ли живу?
* * *
Не утешенье ты, не украшенье.
Я у тебя в пожизненном долгу.
Ты озаренье. Или воскрешенье.
И слов найти пока что не могу.
Земную красоту ты мне открыла
И Волгу прямо к сердцу привела.
Так улыбнулась ласково и мило,
Как будто подарила два крыла.
Мой свет, всё время
думаю об этом.
За что же мне увидеть привелось
Твои глаза, взволнованные светом,
И светлую копну твоих волос.
Беру тебя за тонкое запястье -
Спасибо, жизнь!
Зову тебя: пойдём -
В снегу по пояс –
в трудное ненастье.
В ромашках по колено -
летним днём.
Не отрешенье ты, не возвышенье,
И не прощенье отошедшей мгле.
Нет, ты моё великое решенье -
Любить и быть любимым на земле.
Я на тебя глядеть ещё не смею.
Но вот светает у меня в судьбе.
Смеюсь. И прозреваю. И яснею.
И возвращаюсь к самому себе.
* * *
Отлегло. Забываю.
А всё-таки грустно.
Опять кружись, как ветер в поле.
А, может, чтобы жило искусство,
Нужны на свете такие боли?
Свет мой, зачем так внезапно гаснуть?
Нехорошо так, как ночью в роще.
Ослепила такая ясность,
Что ухожу на память, на ощупь.
Я оглохший. И спящий город.
Стоим вдвоём, ни назад, ни вперёд.
Я, - открыв удушливый ворот,
Он – с открытыми ртами ворот.
Мне тяжело. И если правда,
Что поэзии это сродни,
То бросить стихи обязательно надо,
Слишком дорого стоят они.
ОТСТУПЛЕНИЕ
Власть её не изучена,
Значительно преуменьшена.
Пока что, во всяком случае,
Всесильна над нами женщина.
Водительство пресловутое,
Нам данное от рождения,
Наше главенство дутое -
Чистое заблуждение.
Укоренилось ложное
Представленье привычное.
Женщина – дело сложное,
Явление необычное.
Эта простая истина
Не каждому открывается.
Застенчиво и таинственно
Женщина улыбается.
Приходим, бедой отмечены,
Подвигами небывалыми,
Мы всё равно для женщины
Детьми остаёмся малыми.
На взлёты и на крушения,
На все наши игры шумные
Смотрят, даря прощение,
Женщины – люди умные.
Спорится или ссорится,
Любится или дружится,
Забудется или помнится -
Женщину надо слушаться.
Она одарит надеждами,
Осмеивает сомнения.
Врачует руками нежными
Отметины и ранения.
Учит она. Воспитывает.
Потом
На разрыв испытывает.
НА ПЕРЕВАЛЕ
На перевале тут не до шуток.
Вы там бывали?
Как жуток
Этот промежуток
На перевале!
На самом гребне седой вершины
Торчишь нелепо.
И одинаково недостижимы
Земля и небо.
Не знаешь –
Смелость тебя вздымает
Иль гонит робость.
Взлететь ли, или – и так бывает –
Пропасть, как в пропасть?
Не знаешь – смертен ты или вечен,
Лжец или правый,
Развенчан ты или увенчан
Хулой иль славой.
То всё умею и всё могу,
То нет – не смею.
То сразу снова у всех в долгу,
То всё имею.
Как обозначить своё звучанье –
Слезами? Смехом?
Чем отзовётся земля – молчаньем?
Иль горным эхом?
То хочется вселенной
крикнуть: Эгей! – с разбега;
То боязно: вот оборвутся
Завалы снега…
Всё это поднялось
помимо меня, со мною.
Должно быть, это
вон та равнина
Всему виною.
На перевале
земля видна как отдалённость.
На перевале
Людям нужна определённость.
-Да? – я спрашивал там, внизу, -
тогда, в начале.
-Нет? – вопросом на мой вопрос
мне отвечали.
На перевале, на гребне лет,
Не пряча взгляда, -
Да или нет? Да или нет? -
Ответить надо…
О испытание на вершине,
Ты просто мука.
Внизу словами затормошили,
А тут ни звука.
Там на улыбку любви и боли
Глядел – не видел.
Отстраняя родные слёзы,
Навек обидел.
Там в одиночество
так бежалось – не успевали.
От одиночества сердце сжалось
На перевале.
Как будто молнией вдруг расколот,
То в жар, то в холод.
То так велик! То снова мал.
То стар. То молод.
СПИТЕ, ЛЮДИ…
Спите, люди. Отдохните. Вы устали.
Отдохните от любви и маеты.
Млечный путь усыпан звёздными кустами,
Ваши окна отцветают, как цветы.
Наработались, устали ваши руки,
Нагляделись и наискрились глаза,
И сердца, устав от радости и муки,
Тихо вздрагивают, встав на тормоза.
Спите люди, это просто ночь покуда.
Вы не бойтесь – день проснётся, снова жив.
Спите, люди.
Ночь такая – просто чудо.
Отдыхайте, пятки-яблоки сложив.
Я на цыпочках хожу, и мне счастливо.
Вспоминаю, как цветасто спит Париж.
Спит Марсель у знаменитого залива.
И тебя я помню, Прага, - сладко спишь.
Вспоминаю ночи Дели и Рангуна.
К пальмам голову – некрепко спит Ханой.
И Пном-Пень, устав от солнечного чуда,
Спит на ложе красоты своей земной.
В Таиланде тихо спит вода Сиама.
Спят плавучие базары. Ночь в порту.
«Тише, тише –
Я шептал над ухом прямо. –
Берегите, люди, эту красоту!..»
Спали в Хельсинки. Ногами снег сминаю.
И ходу так осторожно, словно лось…
Тишина. Я всё хожу и вспоминаю,
Как в Пекине что-то очень не спалось.
Вот и ты теперь уснула под Москвою.
Спи, родная. Спи с ладонью под щекой.
Я взволнован красотой и добротою.
Ты прости мне этот сложный неспокой.
Снова Волгу звёзды крупно оросили.
Здесь, у хутора Глухого, спать пора.
Снюсь я дочери своей, Анастасии,
Тише, тише – не будите до утра.
Спите, люди, сном предутренним одеты.
Отдыхайте для работы, для игры,
Привязав на нитке дальние ракеты,
Словно детские зелёные шары.
Чтобы дети и колосья вырастали,
Чтоб проснуться в свете дня, а не во мгле, -
Спите, люди. Отдохните. Вы устали.
Не мешайте жить друг другу на земле.
ПРО ЭТО
Вот это и есть
То, что называют любовью?
Так это зовётся?
Так пишется?
Это и есть?
Вы руки тяжёлые закинете к изголовью,
Ночь не ответит.
Дождь забарабанит об жесть.
Будут зимы, и вьюги, и росы на травах,
И звёзды, и радости будут
Разрывы придут.
И только не будет
Ни виноватых,
Ни правых,
Ни знающих,
Ни умудрённых,
Ни лечащих тут.
Никогда, никого не расспрашивайте об этом,
Ни друга,
ни ветер,
ни самую умную ночь.
Ликуйте или страдайте одни
И не верьте поэтам.
Поэты
и сами себе-то не могут помочь.
Берите всю радость себе,
не отдавайте и муку,
Это только вдвоём открывают,
уж если любовь.
Воспоминания о любви
Не годятся в науку.
Всё не так.
Всё по-новому, снова,
Не снова, а вновь.
Нельзя объяснить,
Что это со мной или с вами.
Один среди поля,
под ливнем,
и ходит гроза.
Об этом никак невозможно чужими словами,
Слова не приходят -
Молчите глазами в глаза.
Молчите,
Чтобы ресницы задели ресницы,
Чтоб сердце услышало сердце другое в громах.
Любите друг друга.
Не думайте – явь это всё или снится,
Любите друг друга, не бойтесь,
Не ройтесь в томах.
Ни адреса нет, ни параграфа нету, ни ГОСТа.
Будет она неотступна, мучительна,
как и со мной.
Не пишется это,
Не слышится,
Дышится просто.
Так и поэзия –
Дышится жизнью самой.
* * *
Мы встретились с тобой –
Два одиночества.
Не хочется нам вспоминать о том, что было.
Не то чтобы всё отошло и всё остыло.
Нет, просто так –
ни вспоминается, ни ропщется.
Красивая ты, как никто,
другим завидная,
ты умная, всё понимаешь. В чём-то старшая.
Движеньем головы густую прядь откидывая,
Идёшь с работы, улыбаешься, уставшая.
Всё бы не так, не будь другого в памяти,
Или забудь другую я, или прости я.
Но ты и я раздельно чем-то заняты,
И ходим рядом, как Орда и Византия.
А впереди такая даль! Такая улица!
Идём и всё благодарим себя за что-то.
Возвышенно и ново с жизнью дружится,
Как будто бы мы на земле после полёта.
Когда глаза мои увиделись с твоими,
Мы догадались о себе легко, открыто:
Нам вместе не бывать, не быть двоими –
У каждого из одиночеств есть орбита.
А ты смеёшься мне опять – моя сообщница.
Не хочется нам вспоминать о том, что было.
И не о том, кого любил, кого любила.
Идём, свободные, как два пути -
Два одиночества.
60 лет Великой Победе
“ВСЕ, ЧТО СВЕРШИЛИ, - ПАМЯТНО И СВЯТО”
Астраханский край подарил миру замечательного русского поэта Михаила Кузьмича Луконина, имя которого стоит в ряду с именами поэтов-фронтовиков – А. Твардовского, К. Симонова, А. Суркова, Г. Суворова, С. Наровчатова. “Война принесла мне дружбу таких моих сверстников-поэтов, как Георгий Суворов и Михаил Луконин, - писал Наровчатов в 1972 году. - Один погиб, а второй здравствует, и я никогда не перестану печалиться о первом и радоваться живому голосу другого”.
На родине поэта ежегодно проходят Луконинские чтения. 29 октября в день рождения М. Луконина вручаются литературные премии его имени, учрежденные Астраханским отделением Союза писателей России и администрацией Приволжского района.
В 2001 году в Театре кукол состоялся очередной вечер, в котором приняли участие секретарь Союза писателей России Юрий Лопусов, известные волгоградские поэты Татьяна Брыксина, Василий Макеев, а также астраханские писатели и поэты. Юрий Лопусов в статье “Слово о Михаиле Луконине” писал: “…я никогда не забуду, что у истоков моего творчества стоял Михаил Луконин. Я благодарю Бога за то, что он дал мне счастье дружбы с этим прекрасным человеком. Я многому научился у него, усвоил нравственные уроки его жизни, я провожал его в последний путь. Память о таких людях, как Михаил Кузьмич Луконин, - это духовный капитал нации”.
Михаил Луконин принадлежал к тем поэтам-фронтовикам, кого уполномочили павшие дойти до Победы и правдиво рассказать об этой войне. В 1963 году он написал стихотворение “Обелиск”, которое стало памятником солдату, не вернувшемуся с войны. Стихотворение написано в форме лирического монолога, где солдат-обелиск обращается к живущим:
Вы думаете – нет меня,
Что я не с вами?
Ты, мама, плачешь обо мне.
А вы грустите.
Вы говорите обо мне,
Звеня словами.
А если и забыли вы…
Тогда простите…
Нас много у тебя, страна,
Да, нас немало.
Мы – это весь простор земной
В разливе света.
Я с вами.
Надо мной шумит моя победа.
А то, что не пришёл домой –
Прости мне, мама…
Биография и творческий путь Луконина неотделимы от судьбы фронтового поколения, и многие его произведения проникнуты темой Великой Отечественной войны. Трудно сложилась судьба поэта. Долгие годы он не знал, где похоронены его родители. День его рождения в 1918 году совпал с трагическими событиями гражданской войны. Спустя два года умирает отец, оставив вдову с малолетними детьми на руках. В своей автобиографии Луконин пишет: “Родился 29 октября 1918 года в Астрахани. Отца, служащего на почте, не помню: весной 1921 года он внезапно заболел и умер. Мать с детьми в этом же году переехала в родное село Быковы Хутора около Сталинграда”. Когда мальчику исполнилось 12 лет, семья переехала в Сталинград. Здесь он становится учеником фабрично-заводской школы, а в 7 классе вместе с другими ребятами посещает литературный кружок. Осенью 1934 года вышла первая небольшая книжечка “Голоса молодых”, куда вошли и стихи Миши Луконина. А уже в 1938 году выходит первый сборник молодого поэта “Разбег”, отмеченный положительно местными литературными критиками.
Осенью 1937 года, когда Михаил Луконин учился в педагогическом институте, из Москвы пришла телеграмма о зачислении его в Литературный институт. 1939 год дал новое поколение поэтов, многим из которых суждено было погибнуть в страшные годы войны. Со стихов о войне начинается поэт Михаил Луконин, посвятив стихотворение “Коле Отраде”, своему лучшему другу по школе и Литературному институту. Вместе с Лукониным он ушел добровольцем на финский фронт, где погиб 4 марта 1940 года.
Я бы всем запретил охать,
Губы сжав – живи!
Плакать нельзя!
Не позволю в своем
присутствии плохо
Отзываться о жизни,
за которую гибли друзья.
Луконин считал “первыми в своей жизни” пять стихотворений, напечатанных по возвращении с Финской войны в журнале “Знамя” за 1940 год, “началом, отправной точкой своего пути”. Поступив в Литературный институт, он пересмотрел свои взгляды на поэзию: “Просто под впечатлением суровой правды войны стала ясной мелочность и обыденность моих юношеских стихов: я понял, что из-за незначительного, неясного чувства, из-за мелкого наблюдения, которое еще не пригодилось мысли, не совпало с ней или не стало мыслью, настоятельно требующей выхода, не родило поэтическую задачу… такого рода наблюдения и заметки могут прекрасно остаться и ненаписанными”.
В самом начале войны студенты Литинститута принимают решение о добровольном уходе на фронт. В первые месяцы войны наши войска отступали, оказывая ожесточенное сопротивление фашистам. “Я помню страшные дороги отступления – мы прошли их с Михаилом Лукониным, выходя из окружения брянскими лесами и орловскими нивами в 1941 году”, - вспоминал Сергей Наровчатов. На войну Луконин уходил уже зрелым поэтом, а вернулся известным, хотя написал о войне до обидного мало. Многие его произведения постигла печальная участь – в одном из боев на Брянщине сгорел вещмешок, в котором находились его рукописи.
В своем предисловии к двухтомнику Луконин писал: “В эти два тома вошли сочинения, избранные из того, что написал я за тридцать лет работы… Я не помещал ранних своих работ, а многое вообще потеряно или погибло на высоких кострах жизни”. Поэты в годы войны писали о тех трагических днях, о бесстрашии советского солдата. Луконин одним из первых поэтов-фронтовиков скажет о необходимости в этой ожесточенной войне сохранить душу:
Но лучше прийти с пустым рукавом,
Чем с пустой душой.
Всю войну Луконин работал специальным корреспондентом армейской газеты “Сын Родины” и “На штурм”. В ту пору говорили только о событиях на фронте, а об этом можно было узнать от армейских журналистов, которые честно несли нелегкую воинскую службу. Луконин писал репортажи, очерки, информации с поля боя. Стихи они могли писать только по заданию. “Забудьте, что вы поэт, - вы присланы литсотрудником”, - учил редактор. Как военный журналист он бывал там, где шли решающие бои.
В 1942 году в дни первых бомбардировок в Сталинграде погибла мать Луконина Наталья Ефимовна, которой он посвятил стихотворение еще до начала войны:
Изо дня в день я думаю о тебе –
Моей колыбели, моей судьбе –
Женщине, вырастившей меня...
Мама, если меня простишь
Сердцем маминым, решено:
Я расцелую тебя одну,
Сердце послушаю, обниму,
Слезы вытру, в лицо взгляну…
Перед тем как уйти на войну.
Осенью 1944 года он начал работу над поэмой “Признание в любви”. “Фашистская орда, огрызаясь, покатилась к Риге. Идут тяжелые бои. А я все время не могу выйти из странного состояния, захватившего меня дорогою, как будто я заболел, - днем и ночью видятся лица, слова сходятся в строчки…”. Прошли многие годы, но не забывался кромешный ад войны и павшие товарищи. И потому нам понятны строки поэта, когда он с болью написал:
Четыре года жизни - год за годом,
Четыре года смерти - день за днем
Во имя мира всем земным народам
Бежали, опоясаны огнем.
Всё, что свершили, - памятно и свято.
Навеки будут рядом, без конца, -
Могила Неизвестного солдата
И счастье победившего бойца.
Михаил Луконин прожил нелегкую, но счастливую жизнь. Нелегкую потому, что пришлось испытать трагические годы войны. А счастливую потому, что его друзьями, его коллегами по творчеству были Сергей Наровчатов, Николай Майоров, Михаил Кульчицкий, Павел Коган, Борис Слуцкий… Среди этих ярких дарований почетное место принадлежит Михаилу Луконину, который больше всего любил поэзию, любил наш город. Есть у поэта Юрия Окунева, который часто приезжал в Астрахань вместе с Лукониным, посвящение другу - о его великом таланте любить, не уставая удивляться и восхищаться родными местами:
Астраханская степь, камыши,
Над водою склоненные ивы,
Ты приехал на родину,
Был ты по-детски счастливый…
Я приехал. Я вижу:
Вокруг все Лукониным дышит.
Астраханская степь.
Килинчи.
Поминают, склоняются ивы.
Астраханский край свято чтит добрые традиции, проводя ежегодно Дни литературы, посвященные замечательному поэту-фронтовику Михаилу Кузьмичу Луконину. В день рождения поэта 29 октября 2002 года на его родине в селе Килинчи Приволжского района состоялся праздник, в котором приняли участие сын поэта, обозреватель “Литературной газеты” Сергей Луконин, астраханские поэты и писатели.
Первый заместитель главы администрации муниципального образования “Приволжский район” Ю.П. Павлов вручил литературную премию имени Михаила Луконина астраханскому поэту, члену Союза писателей России Дмитрию Казарину, который стал пятым лауреатом этой почетной премии. Праздник продолжился в большом зале Астраханской консерватории, где приняли участие гости Москвы, Волгограда, музыканты, артисты, астраханские писатели и поэты. Имя Луконина навсегда связано с Волгой. “Вполне естественно, что в своих стихах, как и в жизни, я часто возвращаюсь к Волге, но я – волжский человек и считаю это своим творческим счастьем”:
Уезжаем, говорю тебе: “Счастливо!”
Тихо тают на песке мои следы…
Мне прощание с тобой, как боль разрыва,
С каждым разом – как предчувствие беды.
От волны твоей глаза мои наволгли.
Отзови от всех земных широт меня.
Волга – родина! Я твой. Я капля Волги.
Искра малая от вечного огня.
И сегодня актуальны слова, сказанные Л. Лавлинским в одной из статей о Луконине: “Я думаю, в современной лирике немного найдется стихотворений, в которых так пронзительно утверждалась бы духовная связь со своим поколением. И, наверное, не много у нас поэтов, чьи стихи о солдатских подвигах так выстраданы, доподлинно отсвечивают бронзой воинского бессмертия. Конечно, это не единственное, но одно из самых главных и неотъемлемых достоинств луконинской лирики – оно и определяет неповторимые черты его творческого облика”.
ХОРОШО
Хорошо перед боем,
когда верится просто
в то,
что встретимся двое,
в то,
что выживем до ста,
в то,
что не оборвётся
всё свистящим снарядом,
что не тут разорвётся,
дальше где-нибудь, рядом.
В то,
что с тоненьким воем
пуля кинется мимо.
В то,
чему перед боем
Верить необходимо.
ПРИДУ К ТЕБЕ
Ты думаешь:
Принесу с собой
Усталое тело своё.
Сумею ли быть тогда с тобой
Целый день вдвоём?
Захочу рассказать о смертном дожде,
Как горела трава,
А ты -
и ты жила в беде,
Тебе не нужны слова.
Про то, как чудом выжил, начну,
Как смерть меня обожгла.
А ты -
ты в ночь роковую одну
Волгу переплыла.
Спеть попрошу,
а ты сама
Забыла, как поют...
Потом
меня
сведёт с ума
Непривычный уют.
Будешь к завтраку накрывать,
И я усядусь в углу,
Начнёшь,
как прежде,
стелить кровать,
А я
усну
на полу.
Потом покоя тебя лишу,
Вырою щель у ворот,
Ночью,
вздрогнув,
тебя спрошу:
- Стой! Кто идёт?!
Нет, не думай, что так приду.
В этой большой войне
Мы научились ломать беду,
Работать и жить вдвойне.
Не так вернёмся мы!
Если так,
То лучше не приходить.
Придём работать, курить табак,
В комнате начадить.
Не за благодарностью я бегу -
Благодарить лечу.
Всё, что хотел, я сказал врагу,
Теперь работать хочу.
Не за утешением -
утешать
Переступлю порог.
То, что я сделал, к тебе спеша,
Не одолженье, а долг.
Друзей увидеть,
в гостях побывать
И трудно
и жадно жить.
Работать - в кузницу,
спать - в кровать,
Слова про любовь сложить.
В этом зареве ветровом
Выбор был небольшой, -
Но лучше прийти
с пустым рукавом,
Чем с пустой душой.
"В этом зареве ветровом
Выбор был небольшой, -
Но лучше прийти
с пустым рукавом,
Чем с пустой душой."
Давно знаю и помню эти стихи-формулу.
Это и к нашему времени относится.
Спасибо, Геннадий, что напомнили о Михаиле Луконине, поэте честном и достойном.
Геннадий Ростовский(29.10.2012 09:32:36)(Ответ пользователю: Анатолий Лемыш)
Да, эти строки были широко известны в своё время. Но есть интересный эпизод. Цитирую по книге С. Куняева "Вызываю огонь...":
"Михаил Луконин и я мирно беседовали за столиком в кафе Дома литераторов, когда к нам подсел Передреев.
Я представил ему Луконина.
-Луконин! Так это вы написали: "Лучше прийти с пустым рукавом, чем с пустой душой"?- Глаза у Анатолия нехорошо заблестели. - А что вы знаете о человеке, который пришёл с пустым рукавом? У вас-то, я вижу, обе руки целые... Мой брат без обеих ног вернулся с фронта. Вы бы ему эти стихи прочитали... Интересно, что бы он сказал: лучше с пустым рукавом или не лучше?
Он уже кричал на Луконина, бешено сощурив глаза и размахивая руками.
Луконин с любопытством смотрел на него, известного своими скандалами, не возмущался, не уходил, только повторял время от времени:
-Ах, это вы Передреев? Вот вы какой, оказывается.
Ни обиды, ни ярости, ни негодования не было в его голосе - только любопытство и горечь...
Слова поэта - суть его дела. Так что не мог Передреев судить Луконина за несоответствие слов жизни. Но почему Луконин был так спокоен, грустен, почти мягок? Почему он не оскорблялся? Может быть, он чувствовал, что в страстных обвинениях его молодого хулителя есть какая-то правда? Может быть, он в глубине души сам стыдился того, что "слова поэта - суть его дела"?
Как будто занят пустяками
Средь дел суровых и больших,
И вроде стыдно жить стихами,
И жить уже нельзя без них, -
признавался себе Смеляков, один из самых самолюбивых поэтов, каких мне довелось знать."
Трубин Александр(30.10.2012 10:01:20)(Ответ пользователю: Геннадий Ростовский)
Глупые разборки. Это лишний раз свидетельствует о склочности "поэтических" душ.
Сам то Передреев кроме: "и две лыжни слились в одну лыжню" ничего толкового не написал.
Геннадий Ростовский(30.10.2012 10:37:20)(Ответ пользователю: Трубин Александр)
У Передреева есть три замечательных стиха: "Дни Пушкина", "Окраина" и "Голубой велосипед". Его постигла поэтическая немота. Вынужден был зарабатывать на жизнь бесконечными переводами. Но поэзию как таковую любил он страстно и знал великолепно. И у него был абсолютный поэтический слух.
Геннадий Ростовский(29.10.2012 08:22:04)(Ответ пользователю: Дина Немировская)
Сегодня наши поедут в Килинчи, как ежегодно. В этом году подготовлен и вышел в свет ещё один коллективный сборник стихотворцев Приволжского района. А насчёт лауреата - сейчас позвонил Ю.Щербакову, он ответил: Олег Севастьянов.
Геннадий Ростовский(29.10.2012 08:39:28)(Ответ пользователю: Дина Немировская)
Хорошие строки. Я тоже разродился стихотворным приветствием во время поездки в это село в 2007 году:
СЕЛУ КИЛИНЧИ В ДЕНЬ 220-ЛЕТИЯ
Осеннее солнце, уставши трудиться,
Последние тёплые дарит лучи.
И снова в конце октября по традиции
Встречает свой праздник село Килинчи.
Сегодня два праздника вместе совпали-
Села и поэта, что здесь был рождён.
Степные ветра его люльку качали,
Ему шелестел колыбельную клён.
Хоть годы летят поездами транзита,
«Стрижами» проносятся в облаках -
Сельчане, вы бережно память храните
О доблестных, славных своих земляках.
Вы чтите Тасимова Азамата,
Что пал смертью храбрых в горах от свинца.
Луконин был тоже солдатом когда-то
И им оставался всю жизнь, до конца.
Сияет поэзии чистое пламя.
В нём есть и частица поэта-бойца.
Спасибо, сельчане, за добрую память,
За ваши отзывчивые сердца.
Всю землю устлали багряные листья,
И тянет погреться у тёплой печи…
Я всех поздравляю сердечно и искренне
С твоим днём рожденья, село Килинчи!
А вот отрывок из моей статьи 2008 года:
Время неумолимо. Оно расставляет по местам ценности, которые казались раньше непреложными, многое отсеивает. Читая сегодня Михаила Луконина, убеждаешься: его поэзия жива. Думаю, что будет жить и далее. Его значение в нашей поэзии ещё и не оценено по-настоящему.
Я счастлив тем, что мне повезло, что называется, «живьём», воочию слушать и видеть классика нашей советской поэзии.
Дело было в середине 60-ых годов прошлого века, когда перед нами, студентами Астраханского пединститута, в большом, переполненном (яблоку негде было упасть!) актовом зале выступали М. Луконин, А.Жигулин и волгоградский поэт Ю. Окунев. Читали свои стихи, а потом отвечали на вопросы аудитории. Послал и я тогда записку, адресованную Михаилу Кузьмичу, с просьбой дать оценку творчества Е. Евтушенко. В то время кумирами всей молодёжи (в том числе и моими) были четверо: тот же Е. Евтушенко, а также А. Вознесенский, Р. Рождественский, Б. Ахмадулина. И был я несколько обескуражен, услышав строгие и не очень лицеприятные слова в адрес моего кумира. Только с годами понял луконинскую правоту.
После того, как встреча закончилась, руководство института представило меня выступающим. Вот, мол, наш студент с филфака, который пишет стихи, печатается в газетах, готовит к изданию свой первый сборник….Правда, пообщаться, как тогда хотелось, не удалось. Литераторы спешили. Луконин просто пожал мне руку и пожелал творческих успехов.
========
Добавлю сегодня, 29.10.2018г.:
Откуда мне тогда было знать, что увёл Е. Евтушенко у М.Луконина в те времена его жену Галину?
Как странно всё-таки: вагон.
Билет. Звонок. Вокзал. Домой.
И свет и гром со всех сторoн.
Kолёcа бьются подо мной.
Шестнадцать месяцев копил
я недоверие к тому,
что кто-то жил, работал, был,
болел и спал в своём дому.
Шестнадцать месяцев подряд
окопом всё казалось мне.
В вагоне громко говорят
о керосине и вине.
А у меня всего три дня.
Я вслушиваюсь в их слова.
Вздыxaют, горестно кляня
дорoговизну на дрова.
А мне ведь дорог каждый час.
Жилет раскинув меховой,
я по вагону, напоказ,
пошёл походкой фронтовой.
Я был во всей своей красе
(Блестит на левой стороне!).
- Оттуда? - спрашивают все.
- Да, тяжело вам на войне…
- Шёл, улыбался и кивал,
молодцеватый и прямой.
- В боях бывали?
- Да, бывал.
- Куда же едете?
- Домой!
- Из госпиталя? На, сынок… -
Беру, жую мякинный кус.
- Kури. - Глотаю я дымок,
соломой отдает на вкус.
- Ложись, устал… Мы ничего,
мы тут пристроимся в углу.
У вас там трудно с ночевой,
мы перебьёмся. Мы в тылу.
- Ложись и спи…
- Слаба кирза,
как они там зимой, в бою! -
Прикрыла женщина глаза,
упрятав ноги под скамью.
- Спи… -
А колёса все галдят.
- Спи…
Все живём одной бедой…
- Спи. Исхудал-то как солдат…
А был я просто молодой.
1942
МОИ ДРУЗЬЯ
Госпиталь.
Всё в белом.
Стены пахнут сыроватым мелом.
Запеленaв нас туго в одеяла
и подтрунив над тем, как мы малы,
нагнувшись, воду по полу гоняла
сестра.
А мы глядели на полы.
И нам в глаза влетала синева,
вода, полы…
Кружилась голова.
Слова кружились: «Друг, какое нынче?
Суббота?
Вот, не вижу двадцать дней…»
Пол голубой в воде, а воздух дымчат.
«Послушай, друг…» -
И всё о ней, о ней…
Несли обед.
Их с ложек всех кормили.
А я уже сидел спиной к стене,
и капли щей на одеяле стыли.
Завидует танкист ослепший мне
и говорит
про то, как двадцать дней
не видит.
И - о ней, о ней, о ней…
- А вот сестра, ты письма пpодиктуй ей!
- Она не сможет, друг, тут сложность есть.
- Какая сложность? Ты о ней не думай…
- Вот ты бы взялся!
- Я?
-Ведь руки есть?!
- Я не смoгу!
- Ты сможeшь!
- Слов не знаю!
- Я дам слова!
- Я не любил…
- Люби!
Я научу тебя, припоминая… -
Я взял перо. А он сказал: - «Родная!» -
Я записал. Он: - «Думай, что убит…»
- «Живу», - я написал.
Он: - «Ждать не надо…» -
А я, у правды всей на поводу,
водил пером: «Дождись, моя награда…»
Он: «Не вернусь…»
А я: «Приду! Приду!»
Шли письма от неё. Он пел и плакал,
письмо держал у просветлённых глаз.
Теперь меня просила вся палата:
- Пиши! - Их мог обидеть мой отказ.
- Пиши! - Но ты же сам сумеешь, левой!
- Пиши! - Но ты же видишь сам?! - Пиши!..
Всё в белом.
Стены пахнут сыроватым мелом.
Где это все? Ни звука. Ни души.
Друзья, где вы?..
Светает у причала.
Вот мой сосед дежурит у руля.
Вcё в памяти переберу сначала.
Друзей моих ведёт ко мне земля.
Один мотор заводит на заставе,
другой с утра пускает жернова.
А я?
А я молчать уже не вправе.
Порученные мне горят слова.
- Пиши! - диктуют мне они. Сквозная
летит строка. - Пиши о нас! Труби!..
- Я не смогу! - Ты сможешь! - Слов не знаю…
- Я дам слова!
Ты только жизнь люби!
1947
НАПОМИНАНИЕ
Самый светлый,
Самый летний день в году,
самый больший день Земли -
двадцать второго.
Спали дети,
зрели яблоки в саду.
Вспоминаем,
вспоминаем это снова.
В Сталинграде Волга тихая плыла
и баюкала прохладой переплеска.
С увольнительной в кармашке
дня ждала
пограничная пехота возле Бреста.
Спал Матросов.
Спал Гастелло в тишине.
На рыбалку Павлов шёл тропой недолгой.
В Сталинграде мать письмо писала мне
и звала меня домой,
манила Волгой.
Талалихин по Тверскому шёл в ту ночь,
у Никитских попрощался -
ночи мало -
с той, которой я ничем не мог помочь
в день,
когда она на улице рыдала.
Вспоминаем эту ночь и в этот час
взрыв,
что солнце погасил в кромешном гуле,
сквозь повязки неумелые сочась,
кровь народа заалела
в том июне.
Шаг за шагом вспоминаем,
день за днём,
взрыв за взрывом,
смерть за смертью,
боль за болью,
год за годом, опалённые огнём,
год за годом, истекающие кровью.
Вспоминаем торжество,
как шли и шли
и Берлин огнём открыли с поворота,
и увидели просторы всей земли,
проходя
сквозь Бранденбургские ворота.
Сами звери поджигали свой рейхстаг,
дым последний очертанья улиц путал,
но Егоров и Кантария наш стяг
водрузили на шатающийся купол.
Вспоминаем всех героев имена,
все победы называем поимённо.
Помнит вечная кремлёвская стена,
как валились к ней
фашистские знамёнa.
Нам бы только этот май и вспоминать,
но июнь ещё стоит перед глазами,
если жало начинают поднимать
и охрипшими пророчить голосами.
Мы не просто вспоминаем
день войны,
не для слёз и мемуаров вспоминаем.
Люди мира вспоминать о нём должны.
Мы об этом
всей Земле напоминаем.
1955
ОБЕЛИСК
Вы думаете - нет меня,
что я не с вами?
Ты, мама, плачешь обо мне.
А вы грустите.
Вы говорите обо мне,
звеня словами.
А если и забыли вы…
Тогда простите.
Да. Это было всё со мной,
я помню, было.
Тяжёлой пулей разрывной
меня подмыло.
Но на поверхности земной
я здесь упрямо.
Я только не хожу домой.
Прости мне, мама.
Нельзя с бессменного поста
мне отлучиться,
поручена мне высота
всей жизни мира.
А если отошёл бы я -
иль глянул мимо -
представьте,
что бы на земле могло случиться!
Да, если только отойду -
нахлынут, воя,
как в том задымленном году,
громя с разбега,
пройдут мимо меня
вот тут,
топча живое,
кровавым пальцем отведут
все стрелки века.
Назад - во времена до вас,
цветы детсада,
за часом час -
до Волжской ГЭС ещё задолго,
так - год за годом -
в те года у Сталинграда,
в года,
когда до самых звёзд горела Волга.
В год сорок…
В самый первый бой,
в огонь под Минском,
в жар первой раны пулевой,
в год сорок первый…
Нет,
я упал тогда в бою с великой верой,
и ветер времени гудит над обелиском.
Не жертва, не потеря я -
ложь, что ни слово.
Не оскорбляйте вы меня
шумихой тризны.
Да если бы вернулась вспять
угроза жизни -
живой,
я бы пошёл опять навстречу снова!
Нас много у тебя, страна,
да, нас немало.
Мы - это весь простор земной
в разливе света.
Я с вами.
Надо мной шумит моя победа.
Прошло уже шесть лет, как я открыл эту тему на форуме.
А завтра Луконину исполняется 100 лет. Ровесник комсомола!
В Астрахани 30 октября пройдёт литературно-музыкальный вечер. посвящённый этой дате.
Жаль, что не смогу на нём присутствовать.
А то бы прочёл это своё стихотворение:
Михаилу Луконину
По зову сердца и по праву долга
Мы вспоминаем Вас, фронтовика.
Вы – капля Волги. Значит, жить Вам долго, -
Пока живёт великая река.
Вы были глыбой, не были тихоней.
Война – и испытанье, и судья.
У Вас всё настоящее, Луконин, –
Поэзия, характер и судьба.
Вы не писали – Вы вбивали в душу
Строку за строчкой, как мастеровой.
Умелец, ненавидевший кликушей,
Мужик, хлебнувший горюшка с лихвой.
От суеты столичной, от раздрая
Рвалась душа, прошедшая сквозь ад,
Туда, где понимает, принимает
В любую непогоду Сталинград.
И Астрахань встречала Вас рассветом,
И Килинчи. И песни нет конца,
И смерти нет – когда строка поэта
Звенит струной в отзывчивых сердцах!