Юлиан Тувим О Себе

Вот решил перевести статью Тувим сам о себе. 

источник тут
http://www.tuwim.org/index.php?s=6

Детские шалости
С чего-то мне стукнуло в голову, что я должен стать химиком. Я начал ставить эксперименты. Сначала просто: смешивал зубной порошок с мыльной пеной, стеарин с чернилами, кондитерские краски с уксусом. Потом от малого к большему: смешивал аммиачный раствор с серой, пиколодий с углем, а у дяди-аптекаря крал всё, что мог и растворял кислотами. И в итоге, напаковал хлористого кальция в металлическую трубку и попробовал разогреть на пламени свечи. Вдруг - бац - взрыв - повезло что только руки разодрал и обжогся. И повезло, что в один прекрасный момент весь дом на улице Анджея не взлетел на воздух.
За химией пришла очередь механики. Строились машины. Но не по схемам, не по эскизам, и не из готовых деталей, что продаются в магазинах „Mécano”. А на ощупь, на "а если", на фантазии. Коробка из под сигар, стержни, планки, винты, колеса, проволока, резинка, шнурок, ручка, там привинтить, тут приставить, здесь подключить - и, наконец, машинка работает, то есть: круг вращается, и стержень двигает планку. Но почему? Не известно, и на сегодняшний день.
Следующим увлечением была магия. В небольшой плетеной корзине начали собираться некоторые фантастические предметы, флаконы с цветными жидкостями, камушки, кремень, бисер, кораллы, раковины и еще бог знает что. Это не были те скромные аппаратики и фокусы, что сегодня с нежностью разглядываю на витрине магазина чудес на Хмельной улице. Коллекционирование некоторых из этих штучек для того, чтобы позабавить друзей или девушек было бы понятным, но дело в том, что мои вещи не работали. Я подозревал в своих предметах магические свойства, и дальше, как и с химическими опытами, ждал чуда.
В течение некоторого времени я собирал лекарственные травы, приносил в город с лугов иновлодских мяту, руту, тимьян, коровяк, сушил и складировал, но никого ими не лечил. Почему? Думаю потому, что травы были зеленые, недосушенные и никому не нужные. Примерно в то же время во мне проснулась косметическая-ароматическая мания. Ни сера, ни селитра уже не применялись. Растительные ароматические масла: гвоздики, розы, жасмина, ароматические уксусы сваренные с коркой лимона,ванили, лавровых листьев смешивались, комбинировались, заправлялись и хранились в закупоренных бутылках. Для чего? Не знаю. Думаю, чтобы в будущем стать поэтом.

Увлечение лингвистикой

В 1909 году началось мое увлечение лингвистикой, про которое многое могу рассказать, потому что оставилось куча написанных моей рукой документов: Некоторые рукописи просто фантастические. Я держу их перед собой. Что ни страница, то пестрая толпа слов в сетке экзотических языков ... "шум народов, конфетти словарей". Я записывал все без должного порядка, исходя из книг о путешествия, этнологии и лингвистики, взятых у знакомых или в школьной библиотеке. Однажды мне попался буклет, опубликованный Библейским обществом, содержащий перевод стиха из Евангелия на сотне языков. Это было сокровище из сокровищ! Отец написал за меня письмо по немецки к Херсерману и Фоку ( крупным антикварам Лейпцига) прося у них каталоги лингвистической литературы - и подписался: "Профессор доктор Юлиан Тувим ", из-за моего страха, что учащемуся пятого класса гимназии в Лодзи никто не ответит на запрос. Через несколько дней пришла пачка каталогов с машинописным листом: „Sehr geehrter Herr Professor” (Дорогой профессор). Тотчас же выписал все, что хотел получить: шесть страниц мелким почерком. Мигом представил их на своем столе вместо "Хождения Богородицы по мукам", французской грамматики, и ненавистных геометрических упражнений. Представьте, что значит - овладеть этим сокровищем и, алмазы человеческом мысли перенести в свои тетради, в которых, кроме них, уже не одна тысяча красивых иностранных словечек! Уже записал там, что смола по-малайски damar, голова по-дагомейски afo, рыбак по-якутски bałyksyt, ад на Таити tiahobu, поток по-ботокудски natu, цветок на староамериканском szoczitl, а свинья по маорийски puaka...
Но, пусть, рядом с этими тысячами мерцающих красок светят новые, еще более особенные, глубокие и старые! Из рамок и ссылок, в какие я заключал ярчайшие слова, видно, как я искал сходства в различных, в самых далеких друг от друга языках. Если случайно какое-то юкагирское выражение было похоже на перуанское, я отмечал его звездочками или цветными карандашами. И, наверное, для анализа таких фонетических свойств сделал списки сносок с цифрами от 1 до 10 почти на двухста языках.

Школа

Эта АРМА (арифметика) всегда была моей ахилесовой пятой, той частью ноги, какой хотел пнуть всех учителей математики. По прошествии нескольких дней в школе "Друт " [прозвище учителя ( по русски будет Циркуль)] спас меня от "армы". Я стоял у доски в страшной задумчивости: путешественник А отправился из города B в семь часов утра, делая столько километров в час, сколько стоит фунт чая смешанный из трех разных видов, причем первого вида взято столько-то фунтов, сколько пройдет времени, пока опустошится бассейн, содержащий столько-то ведер воды, каким будет остаток от деления числа 879 641 312 на число 37 643 и т.д. Мои размышления над этими вопросами привели к довольно неожиданному выводу: Я решил, что другой путешественник, некто Б делал в час три фунта чая.
Друг не согласился с таким ответом и сказал: "Тебе бы на фабрике катушки мотать, а не в гимназию ходить", и вот мой дневник в рубрике "арифметика" был украшен первой двойкой - каллиграфической и художественно нарисованной.
В доме, конечно, отчаяние. Мое будущее омрачено черными тучами. Я стоял на краю пропасти: "Быть или не быть". (...)
В первого класса во второй еще перетащился, со второго по третий были переэкзаменовки, с третьего в четвертый поблажки, с четвертого по пятый обещание сдать экзамены после каникул. В-общем, учился через пень-колоду. У математиков обо мне сложилось впечатление как о кретине, такое же впечатление по-началу сложилось и у учителя русского языка.
Находясь в шестом классе я начал с невыразимой беспечностью приходить в школу, только три - четыре раза в неделю. В итоге мне сказали, что для того, чтобы перейти в седьмой класс, я должен сдать экзамены по всем предметам. Мне было семнадцать, странно пахло весною, сердце начинала стучать по любому поводу и по любому светлому объекту, и я сказал директору, что в такие чрезвычайно короткие сроки я экзамены сдавать не буду, и что я готов остаться в шестом классе на второй в год.


Книги

Читал "запоем" (взахлеб, до лихорадки). В связи с химией - химические руководства, но которые, однако, мало использовал в своих экспериментах; в период увлечения василисками - зоологические; когда собирал травы - биологические; когда увлекся магией - "колдуна Боско", "Секреты черной магии и афикции", некоторые спиритические и медиумические брошюры. О лингвистике уже писал. Пробежался и по детективам: читал Шерлока Холмса, Ника Картера, Ната Пинкертона. Конечно же Братьев Гримм, Андерсена и длинный ряд других книг для подростков. Амисиса, Свифта, Сервантеса, Марка Твена, Жюль Верна, Чарльза Диккенса, не говоря уже о таких бестселлерах, как "Лесной аферист" Юзефа Дзежковского, "Шершни" Сюзанны Моравской, "Братья", "Лесной человек", " Молодой изгнанник "," Ричард Львиное Сердце" и классические "Воспоминания синего мундира". О "Комплексе" Мицкевича писал когда-то в "Литературный ведомостях", так что я не хочу повторяться; Генриха Сенкевича "Quo Vadis" - несколько раз; "Трилогию" - наобум, с пристрастием во время чтения первых двух частей, с меньшим вниманием "Потоп". ( Пока в этом году не перечитал роман снова - с большим восхищением блестящим мастерством автора и сожалением, что там много исторической буффонады). Самые любимые: Гоголь и Пруст. Понравились: Ожешко, Тургенев, Гюго, Дыгасин́ьский. Часто возвращался к Александру Фредру. Зевал над Юлиушем Словацкий и Пушкиным, потому что я избегал чтения рифмованных произведений, презирал лирику и даже целиком поэзию, только однажды заглянул в найденную дома антологию «Женщины в польской поэзии", но с наслаждением перечитывал "Панну Гуздральскую" Немцевича. Смешно...

Шопен

Шопен был самым большим культурным шоком, который я испытал. Восхищение Шопеном продолжать расти и расти, и я уверовал, что он был самым прекрасным явлением не только в истории польской поэзии, но в целом в мировой художественной культуре. И если бы вдруг появился великий и ужасный контроллер и сказал, что начало девятнадцатого века слишком щедро одарило эту землю, что в ней очень много блестящих творцов и теперь вам нужно кого-то "выбрать" - я бы выбрал без колебаний! Мицкевича - отдал бы с отчаянием, Словацкого - с сожалением, а десяток Красиньских не стоят целиком одного Шопена. Я сам не играл, но к Шопену у меня такое чувство, какое можно сравнить только с любовью к Богу.

Стафф
Поздней осенью 1910 года мне в руки попала книга "Выбор поэзии". Автор Леопольд Стафф. С портретом автора. Важный пан. (а было ему тогда 32 года). С бородой, с бороздками морщин на думающем лбе. Может еще цветы на столике или книжка в руках. Уже не помню. Я прочитал. Хм ... Я снова прочитал. Ну, ну ... К отдельным строчкам очень часто много раз возвращался ...Хо-хо. Нужно этого Стаффа почитать еще... Итак "Сны у власти", "День души», «Птицей небесной» ... Ушел с головой. Я читал Стаффа перед сном и сразу после пробуждения, в школе и в гостях, брал с собой его томики и читал девушкам и друзьям. Ни один из школьных учебников не был так потрепан, как голубые томики из Львова полонецкого издательства. Все было заброшено в угол, наступило царствование Стаффа.

Начало поэтического творчества

На самом деле, я не помню, в тот день или час, когда я впервые что-то сложил из слов. Помню, что только через несколько дней "творчества", написал язвительную сатиру на своего коллегу Кона и его вероломство, которую продемонстрировал на входящем в моду в то время катке: "На катке в ужасной давке/ с панной Ядзей едет Кон/ Ты конфетка, поправь следки/ Просит Ядзя, правит он./ А Марыся, сладка кыся / тоже была на катке / ... и что дальше уже не помню. Из первого своего поэтического творчества в память врезали только такие строки:" Я строю дом, я строю двор, кирпич кругом и мгла, и кирка с ломом, как жена, в фундамент залегла. Нашли, когда вели подкоп прораба тайный гроб". Вот все, что осталось от шедевров моего жуткого творчества. Вот такая "сатира" и такая "лирика" были первыми плодами моей поэзии.

Собирательство
От самого начала мое собирательство пошло по линии коллекционирования курьезов, странностей, диковинок. Не искушали меня большие роскошные публикации, красивые оправы, редкие копии и т.п. Образцы книг "эстетических" и "художественных". Проходя равнодушно звездные выставки книжных магазинов, полный салонных, альбомных, подарочных безделушек, я могу посвятить долгие часы копанию в макулатуре, среди которой всегда находятся многие "вкусные" экземпляры. К примеру, попалась:"Яд человека страшнее яда змеи. Или "Заговоры, причитания и проклятия народу нашего для ознакомления" от отца Стефана (Тарнов 1876). В другой раз "Лечение смертельных страхов" (Гнезно 1863 ).  Следующий раз нашел  "Суждения простого крестьянина" (Mikolów  1852). А какой был праздник на моем библиофильском дворе, когда нашел старую брошюру о пьянстве столетней давности в Бохне или в Хельме. Если  собирал поэзию то неизвестную, графоманскую, забытую,  ни в одной официальной истории литературы не фигурирующую; если филологию - то произведения таких маньяков, которые описывали на основе их бредовых мыслей фантасмагорическую  предысторию человечества; если право -  „De jure ventris”, „De jure dormientium” и  „De jure neminis”. Зоологический раздел  моей библиотеки не выходит за рамки трактатов по Фениксам, Саламандрам, Левиафанам, Василискам, как о представителях древней и средневековой фауны. Дьяволы, колдовство, ведьмы, хулиганы, яды, чудеса, маньяки, проявления глупости и жестокости, старый юмор, провинциальные романы прошлого века, редкие журналы необычного содержания, весь гротескный паноптикум культуры - вот  бесконечная сфера моей коллекционирования.

Поляк

Я поляк - потому что я родился в Польше, вырос, повзрослел, выучился; потому что в Польше я был счастлив и несчастлив; потому что в  изгнании  хотел обязательно вернуться в Польшу, даже если мне в другом месте предоставляли неописуемые возможности.
Я поляк - потому что до пронзительного суеверия, которого  по каким-либо причинам, ни логика логика не может объяснить, я хочу, чтобы меня после смерти земля поглотила и всосала земля Польши, и никакая другая.
Я поляк - потому что у меня дома родители говорили по-польски; я  поляк, потому что меня с младенчества  кормили польской речью; потому что моя мать научила со мной польские стихи и песни; потому что, когда я делал  первые шаги в  поэзии, то делал это польскими словами; потому что то, что в жизни стало наиболее важным - поэтические  творчество - немыслил ни на каком другом языке, как бы свободно на нем не разговаривал.

Исчезновение

Упоминая то, что беспокоит всех нас, я  сам не могу справиться с угрозой  надвигающейся старости ... которая "хронологически неотвратима", "необходима", "есть закон природы", и т.д. - Я знаю, все это - но моя "личность"  восстает против насилия природной аксиомы.  Если бы духовное старение человека прогрессировало вместе с телесным , старость не была бы такой мучительной. Но поведение, если можно так назвать, молодого сердца, полного потребностей и  желаний, и, самое главное, биологически восхищенного процессом существования - становится невыносимой и зачастую жалкой трагедией, когда тело хрупкое. Я не говорю, что это произошло и дает о себе знать в какой-то докучливой манере. Но это произойдет. И что тогда делать с играющими в душе страстями и склонностями? Если бы для них природа предусмотрела их постепенное  "выпадение" - так же , как волос или  зубов, например, -  это было бы проще для человека. Уже писал тебе кажется, что во мне постоянно борются две диаметрально противоположные крайности: поклонение природе и ненависть к ее жестоким законам. Что за тоталитаризм? Вспоминаю мою давнюю одержимость (даже скорее  психоз) в связи со страхом, что Папа умрет. Я ненавидел практически каждый новый день - потому что он приближал этот момент. И в то же время я поклонялся красоте и пафосу  так называемого Существования. И я скажу тебе одну странную и довольно страшную вещь о которой сейчас думаю, что когда-нибудь и мамусю могу потерять - но приму эту весть гораздо легче. Ты знаешь почему? Потому что "будет виной"  война, Гитлер, история - что-то за пределами "вечного закона природы", который в обычное время, будет делать то же самое. Но хватит об этом. Просто еще вопрос, ну хорошо, хорошо - разобьем немцев, вернемся в Польшу, застанем нашу маму живой. А что, Ирен, и что? Мы будем смотреть на обычное  «естественное» явление постепенного  угасания  ее жизни? Наверное, я злодей, как ты об этом пишешь, но я не могу стойко принять эту жестокую иронию Бога.